Рок Элизиум. Дым в глаза.

Прорезиненная подошва тапочек обрушается на плитку тяжёлыми камнями. Эхо вздымается над мужчиной так высоко и грозно, что он чувствует себя слишком одиноко - кроме него в такой час грохота почти никто не слышит. Холод проходной настойчиво липнет к ребристым узорам одеяла на щеке. Айзек ёжится, поправляет плечами халат, скребёт ногтями это мягкое тепло, чтобы оно быстрее пропало и не дразнило. Мир в щели заспанного глаза сузился до треугольника света. Тумба, журналы вахтёрши, стул. Госс надеялся бы, что ещё спит, но гудение телефонной трубки поверх бумаги было слишком непривычным. Такое его мозг не может подкинуть в грёзах. Мужчина тяжело опускается на стул, кутая шрамы в халат от цепких глазёнок вахтёрши, пока они растворяются за дверью. Прикладывает один конец трубки к уху, ко второму приваливается мятой щекой. - Лейтенант Госс. Слушаю. - Доброй ночи, детектив. Айзек слишком сонный, и сквозь пелену он замечает, что ему за это стыдно. Слова вертятся где-то рядом, в голове или тенях облупившихся стен, и никак не попадают на язык, как ни открывай рот. Госс хочет, чтобы ему помогли с ответом. Но он здесь один, даже грозного эха больше нет. Только гудение в ухе и дыхание, и мужчина мысленно топит его в помехах. - Ким. Доброй ночи. Ты по делу? Есть что-то новое? Намного проще молчать, чем говорить. Когда работаешь с людьми, всё больше устаёшь продираться по сложному маршруту. Но никто не учит тому, как вести себя, если не можешь решить - тяжелее двигать языком, или держать его за зубами. Айзек слышит, как лейтенант сжимает фильтр своими и глубоко затягивается. Его тоже этому не учили. - Да, - ответ путается в шуршании провода и дыме. - Тот парень, которого мы выбрали две недели назад, сегодня тоже приходил. Я не заходил внутрь, но он пробыл в заведении около двух часов, потом ушёл по задней лестнице. Сегодня с ним никого не было. Госс вслушивается, пытается уловить приглушённую музыку, пьяную отдалённую ругань. Но провод впивается в ухо новым шипением табачной бумаги и дыханием. Кицураги далеко от клуба. Наверняка не очень далеко от собственного дома. - Ты мог сказать мне об этом завтра. В кабинете. Ким выбирает держать язык за зубами. Железный щелчок зажигалки гремит в ухо. - Ты ведь только что курил. Пока что молчание - проще. - Я думал, ты куришь только одну в день. - Новый день начался четыре минуты назад. Госсу не проще держать язык за зубами, но поворачивать его мешает сухость, холод на щеке и что-то ещё. Мужчина чувствует почти успокоение, что он здесь один сейчас, но от отсутствия привычного одиночества немного тревожно. Над головой щёлкают часы. Айзек не смотрит на них, потому что верит Кицураги. И потому что не хочет знать о времени, пока не закончится шипение фильтра в трубке. Сколько прошло со звона монеты в прорезь автомата? Он не думает об этом. - Что-то случилось? Сложнее обычного разговора - разговор по телефону. Ты мог бы отвернуться, закрыть глаза, подождать столько, сколько хватит терпения и сил обоим. Здесь же всё решает только то, насколько крепко ты держишь трубку, а ещё звон монеты.

Ким бьёт им в голову детектива на другом конце провода, не давая последнему порваться. Костяшки кисти Айзека давно побелели, а пальцы неприятно покалывает.

- Нет. Ничего. Всё в порядке, детектив. Извините, что потревожил. Доброй ночи. Слова вкалываются в язык из темноты коридора и черепа, проходятся по дрогнувшим рукам. Госс открывает рот. Но вместо шипения - гудение и помехи.

Неприступные для голоса.

Безответные для жалобного звона грохнувшей о пластик трубки.

Айзек с щелчком сжимает челюсти.

От молчания ещё долго не может подняться со стула. Молчание с трудом даёт дойти до кровати. Мужчина ложится на подушку той щекой, где нет следа трубки, чтобы как можно дольше не пропадало напоминание о том, насколько проще говорить.