Рок Элизиум. Дым в глаза.

Светочь тёмных умов, истлевшая в прах на пути их прозрения. Невинность, набухшая чужой гнилью, разорванная не своими пальцами в яркие лоскуты. Король, отрёкшийся от изолы. Бог без нужды быть признанным. Всевидящий, лишённый глаза под взглядом тысяч других.

Викмар смотрит на раненный пергамент, прижавшись лопатками к холодному кирпичу. Бумага просаленная, запятнанная, и от того чувствуется на пальцах липкой и плотной. Офицер не знает, почему ещё не смял её, как любой другой мусор. Не бросил в канаву под водосточным сливом или просто не вмял носком ботинка в лужу. Верил ли он тому сумасшедшему старику? Так же, как верит Гарри, когда тот клянётся изменить себя или хотя бы этикетки выпитых бутылок на что-нибудь поновее: запах тошноты от старых Жан знает, как вкус собственной слюны. Нужно занять взгляд чем-то, кроме акварели дотлевающего Ревашоля. Дождь неустанно барабанит по ржавому козырьку, грозясь вымыть из города остатки света. Мужчина не признаётся себе, что ждёт этого. В темноте закономерно неосторожно повредить себя, а вне неё надломенный Викмар давно чувствует себя несуразным. Спотыкается, даже если лампочек вокруг достаточно. Ему остаётся только битое стекло. Забивается в глотку, царапает слизистую вместе с дымом, пока другие бегут дальше. Сейчас, без темноты, Жан не чувствует себя привычно одиноко. Наверное, поэтому он ещё не порвал изображение лже-светочи. Наверное, поэтому тот старик десятилетиями хранил его. А вовсе не из-за того, что сам верил в свои россказни. Айзек Госс. Глаз. Проводник. Уже звучит до сарказма нелепо. Викмар не удивлён, что никогда не слышал об этой Невинности. Скорее не понимал, откуда образ смог появиться в людских головах, настолько искорёженный и болезненный. Допрос соседей о бытовой поножовщине привёл офицеров на гнилое крыльцо покосившегося дома. Свидетели клялись, что зачинщик скрывается за ржавыми петлями, кутается в набухшей от времени краске именно здесь. Престарелый мужчина не мог оказаться тем, кого они ищут - это Жан понял, едва дряблые веки затрепетали в щели косяка. Викмар чувствовал, как уставшие нейроны наливаются болезненной гнилью, а рука подрагивает над отчётом. Злобные идиоты только накинули ему работы. От неё, говорят, погибают лошади. В участках не осталось ни одной, люди пашут куда лучше. Как бы мужчине хотелось убить себя каплей никотина. Не получается даже тысячью. Бледность и тремор вызвали в старике сострадание. А фанатики всегда уверены в том, что их убеждения способны помочь. - Этот парень поможет тебе. Мне недолго осталось, внуков нет, передать некому. Если бы были, то оставили бумагу гнить вместе с домом, больше напоминающем сарай. А Викмар смотрит на рисунок, укрывшись от дождя в соседнем переулке. Трудно разобрать в набросках сотен рук цельный образ. Изображение дополнялось деталями, которые после стирались ради новых. Линии путались, обрывались, переплетались в несуразный гам цвета и материалов. Жан устаёт от попыток уследить за каждым из них, прикрывает глаза, сгоняя с них рябь. Размыкает губы, но не выдыхает, давая дыму самому найти выход. А после снова смотрит на бумагу. Как минимум мужчина, как максимум - рыжий. Но офицер в этом не уверен. То, что Викмар принимал за борьбу красок, оказалось обилием рисованных глаз и шрамов. Старик говорил, что Айзек был Зрячим. “- У него что, было прямо дохрена глаз?” Но тот лишь улыбнулся: “Нет. Больше скажу тебе: одного у него вообще не было. Но он видел чужие судьбы, чужое будущее”. Жан лениво стучит по сигарете, стряхивая пепел. Сотни глаз - банальная метафора для провидца. Ещё банальнее было бы нарисовать один во лбу. Но… “- Причём тут шрамы? - Он проходил судьбы людей вместе с ними, какой бы ужас их ни ждал впереди”. Старик говорил Викмару, что часто Госса принимали за анти-светоч. Как и Сора, он не стремился направлять людей и указывать им путь. Старик говорил, а Жан зачёркивал очередное неверное слово отчёта о ложном свидетельстве. Мужчина не мог думать, но старался писать. Айзек - не тот, кто должен был стать частью истории, или тем более самой историей. Светоч считал, что ошибки, опыт и развитие лучший путь становления человечества. Ни одна из судеб не казалась ему правильной или неправильной, хотя видел он их все. Человек должен быть честен с собой, принимать решения, в которых уверен сам. Даже если Госс знал, к чему они приведут. “- И в чём польза такой Невинности? Что он вообще сделал для людей?”.

Был рядом даже при самых ужасных исходах. Помогал, если нуждались в его помощи.

“Потому и Проводником ещё звать его, - мужчина почёсывает переносицу и поджимает губы. - Знает, куда идёте. Но тебе туда надо, и он с тобой”. Не наставляет, не заставляет, не требует. Учит смирению - в поисках пути дальше. Не покорности и кроткости чему-то высшему, больше, чем ты. Помогает и принимает тебя, даже если ты не это “что-то большее”.

“Даже если ты не это “что-то большее””.

Сателлит-офицер чувствует себя мелким пятном на фоне тлеющего Ревашоля. 4 известных великих Невинности сделали так много для человечества. Но для каждого отдельно взятого человека - сколько? Викмар чувствует, как взгляд с бумаги пронизывает его насквозь, но от этого ему не больно. Не противно. Не страшно. Мужчина вминает окурок в кожу запястья, а Невинность не отворачивается, не душит офицера безграничным сожалением и волнением. Жан знает, что Светоч поймёт, если он сейчас просто выкинет его изображение.

Светочи всё равно на себя. Плевать ли Невинности на тебя? Нет, даже если тебе на неё - да.

Викмар медленно складывает бумагу пополам, она скрипит по подкладке внутреннего кармана пиджака. Жан всё ещё ощущал себя несуразным под светом. Ломался и резался, забивая слизистую осколками. Но слышал, как их звон вонзается в чужое тело рядом новыми шрамами. Чувствовал, как сигаретный дым втягивает в себя кто-то ещё. Может быть, тоже в надежде, что эта капля никотина - последняя.

Викмар не знал, куда идёт, и есть ли под ногами хоть какая-то дорога. Кто-то другой видел малейший её изгиб, и если она вдруг совьётся в петлю - он тоже в неё залезет. Чёртова Лже-светоч.