Если есть шаг, должен быть след,
Если есть тьма, должен быть свет.
(Кино, «Песня без слов»)
Озираясь на блёклые очертания ярких мазков, стёртых ноябрьским сумраком, промерзшей рукой в дырявом кармане куртки шарюсь и белой завистью на Лерку поглядываю. Студеный воздух пустынной улицы щёки царапает и нос жадно кусает. А она уютная такая, в пальто своём потертом. Под мерцающим светом утыкается в шарф мохеровый, конфеты в руках держит. Тень от завитка на лицо падает. Протягиваю руку и заправляю волну за ухо. От прикосновения реснички явственно дёргаются, а глаза сердито на встречу летят: не любит кисти мои вечно холодные. В ответ лыбу тяну и, наконец, зажигалка попадается. Преграждаю путь ветру, чтобы сигарету поджечь, и расслабленно вдыхаю в изнуренные лёгкие табачную горечь. Странно всё это. Совестной дымкой минуют претензии пацанов, что я слишком нежен и непозволительно долго яйца мну. Что хоть и аккуратно, но с бабами нужно поактивнее. Любят они уверенных и с языком подвешенным. А я, как пугало: грузным молчанием отгоняю даже ворон. Смеются, что Лера быстрее носы разбивает и сплетни распускает, чем я решаюсь. На дискотеках весь ДК зарится на её улыбку чеширскую, кудри натуральные, фигуру статную и характер буйный. А я, олух, рот разинул. Стыдно, должно быть. Но поверхностные они все. Не понимают ни черта в этой жизни. С Леркой комфортно быть собой. Но это не тот комфорт, что с пацанами. Там лицо, авторитет держать надо. А Лера и слёзы мои видела однажды. — Пойдём в кино? — спрашивает, откусывая шоколадный кусочек. Вот теперь и правда отчего-то стыдно. Конфеты ворованные, денег на билеты нет. Хотел в кабак позвать, как обычно. Там свои. Донесут как раз, что ту самую восьмиклассницу привёл, и вопросы лишние отпадут. — В другой раз. Я на мели. Давай к нашим завалимся? Отрицательно мотает головой и про учёбу лениво рассказывать продолжает. Говорит, что по географии трояк, а мне на это просто наплевать. Делаю затяжку и привычно зависаю. Лерка. Бомбочки вместе делаем, одну сигарету на двоих курим, перемячи на крыше едим. Когда в конфликтах выбираю тактично промолчать, она словцо вставляет. Подраться может, врезать кому надо. Мне не раз прилетает. От пацанов часто слышу, что спички и то хуже вспыхивают, чем Туркина. Из семьи она неблагополучной. На схожих травмах сошлись, спасение в друг друге отыскали. Не воспринимал никогда как «девушку». Своя в доску. Будь пацаном, точно бы вместе пришились. А так наговорил, что со мной ходит, лишь бы не приставали. Не поверили даже сначала. Дураки. Лерка звезда района ведь, отовсюду заметишь. Будь пацаном, в смотрители возраста бы выбилась. Вес имела и уважение. На равных со мной махалась. Турбо — придумал я ей кличку. Долго хохотала, подзатыльник дала, но приняла в итоге. Счастливый был, как не в себя. Рассказывает, что из-за неё там кто-то получил синяк. Многозначительно молчу и дальше мы идём гулять. С Леркой мне нравится дружить. Нравится осознавать нас дуэтом. Без стеснения звать в гости, победами в драках хвастаться и во время танцев шутки её слушать и соседние пары обсуждать. Неловко только перед пацанами всегда, когда про поцелуи выпытывают. И страшно становится, когда впервые всерьёз задумываюсь. К себе же привязал, по сути. А если ей нравится кто? Нехорошая ситуация выходит. На это и списываю резкий выпад агрессии, когда на крыльце школы Лера подозрительно долго с чушпаном каким-то переговаривается. Кулаки аж чешутся от сырости на душе. Че творит — спрашиваю, а она про ревность затирает. Ну и что с того-то? Друзей тоже ревнуют, а тут ситуация посерьёзнее. На медляк привычный в шутку зову вечером, и тепло льётся непривычное далеко. Стрёмно становится. Холодной водой лицо красное в туалете обтираю, закуриваю. Блять, ну это Лерка же. На ней мамина помада и сапоги старшей сестры. Мне легко с ней, а она гордится мной. Знаю, что в тайне любит своих кукол и воздушные шары. Что в десять ровно мама ждёт её домой. Ранимая и нежная на самом деле, хоть и не плачет. Жизнь эмоции научила не показывать, вынудила уметь за себя постоять и границы отстаивать, чтобы мать и себя от отца пьяного вечерами защищать. Вниманием недостаток любви родительской восполняет и частью иной семьи стремиться быть. — Вахит, ты грустный какой-то. Случилось что? — буднично, без жалости спрашивает. Слова сиропом льются, сердце греют. Лера прекрасный друг, но любви её я не достоин. Да и не выберет меня никогда. — Да так, поговорить хотел, — дохожу до задолго примеченной лавки, сажусь и взглядом приглашаю Леру. — Ну так не тяни! — плюхается рядом, — Устала этих бездарей мусолить. — Нравится тебе кто-нибудь? — сухо, без интонационной окраски. Сердце ухает от прямоты излишней, но с другой стороны, когда ещё момент подходящий доведётся? — По-серьёзному. Лерка усмехается и бровью вопросительно ведёт: — С чего вдруг вопросы такие? — Чтобы на берегу прояснить во избежания неприятностей всяких, — в сторону неловко взгляд отвожу и на землю сплёвываю, — Ну мы же тип вместе ходим. — Ты долбоёб? Берег — это не сейчас, когда все знают, а когда пришился только! Думаешь, понятия ваши не знаю? На чужих пацанов полезу? — едко усмехается, в душу прям плюёт. Не сластит уже, — Шлюху из меня не делай, Зималетдинов. — А ты че на меня наезжаешь? — поворачиваюсь, исподлобья смотрю и пальцы с сигаретой в неё направляю. — Глупые вопросы задаёшь потому что, — кичливо скрещивает руки на груди. — То есть, даже если тебе кто-то понравится, мы будем продолжать играть парочку? Тебе норм? — Встречный вопрос тогда: а если ты влюбишься? Норм тебе, если общей стану? — Я и не собираюсь тебя бросать… От резкости Леркиных ответов чаша весов неуловимо балансирует между обидой и злостью. Любого вот может заставить чувствовать себя паршиво. Прекрасно понимает, что нужно задеть, чтобы вывести на эмоции. — Да ну, это сейчас так говоришь. А как член встанет, так побежишь! — Да мне и так нравится уже, но я же не бегу, — ляпнув, сразу же напарываюсь на плеть в виде самодовольно вытянутых уголков губ и невольно мрачнею. Да ебаный рот… — Вот и славно. Если хочешь знать мой конкретный ответ, то мне тоже. — В смысле? — опешил я. — Ну нравится один. — Шутишь? Тот чушпан, что-ли? Ты давай-ка это... — Ему точно неприятно за это слово будет, — усмехается она. Прежде чем успеваю сообразить, Лера невесомо, как первая снежинка, моих обветренных губ касается. Со всей уверенностью элегантно ведёт и жаром тело опаляет, руками тёплыми шею чутко гладит. Одеялом пуховым в январскую пургу душу мою ледяную согревает и чаем ягодным угощает. Неумело отвечаю, крепче льну и прям в поцелуй на улыбку пробивает. Лера сразу легонько прикусывает нижнюю губу и отстраняется. Как узор на стекле от дыхания раскаленного растекаюсь, но тут же догоняю. Запоздало осознание произошедшего юлит. — Подожди, а как же? — В отношениях не обязательно быть милым и сюсюкаться, если ты об этом. Меня все так же бесит твоя лысая башка, — снисходительно объясняет, — Ладно, до завтра, чушпан! Провожать не надо, — задорно соскакивает со скамьи и через плечо добавляет: — Перед пацанами поцелуем похвастаться не забудь. Ждут же так. И странствовать в мыслях на холоде меня оставляет. Пиздец, курьёз. За слово и правда неприятно. Кто ж знал то…