расскажи

      Даже спустя приличное количество времени голову ломило от одной мысли о том, как бы Армин жил дальше, если бы пришлось в очередной раз убить товарища, глядевшего в лицо умным, пронзительным взглядом, не похожим на тот, что смотрел совершенно пусто и бездушно. Если бы пришлось откинуть любые мысли о том, насколько Армину дорога жизнь Жана — по-прежнему невинная даже после принятия неисправимой жестокости мира, не знавшего покоя без жертв. Если бы пришлось задуматься о том, что Армину важнее: сохранить Жану жизнь, но оставить ему собственные воспоминания, которые истерзали бы сильнее образа Бертольда, долго не дающего спокойствия; отпустить товарища, наверняка не зная, какой будет его судьба после принятия Микасой совсем нелегкого решения, на долгие годы определившего судьбы целого народа, пусть даже и на одну сотню лет, свободного от ненависти.       Армин в холодном поту и слезах проснулся от кошмара, разбудив Жана, в очередной раз принявшего товарища в нежные, заботливые объятия. Горячие ладони медленно гладили тело, дрожащее от леденящего ужаса, а губы молча целовали виски, щеки и макушку, словно этими чуткими жестами Жан старался заменить слова, пока Армин не заговорил сам, успокоившись и подняв голову, чтобы заглянуть прямо в золотистые глаза. — Расскажи мне что-нибудь, и, прошу, не выпускай меня из своих рук… — Губы Армина дрожали, а в голове путались мысли, едва сумевшие соединиться в короткие, связные предложения, будто бы звучавшие со стороны бездушно. — Я хочу слышать твой голос и чувствовать твоё тело…       «Поведай мне, о чём душа болит. Поведай обо всём, что хочешь, только б не было сомнений, что ты рядом. Поведай мне о чём угодно, и позволь нам стать спасением друг другу.» — С беззвучными мыслями Армин уткнулся лицом в широкую грудь, и вновь дал волю безутешным слезам. Но Жан всё же продолжал безмолвно утешать плавными движениями гладивших тонких рук, пока Армин не утих, готовый упасть головою на подушку и внимательно смотреть, вслушиваясь в каждое слово. Проникаясь каждой частицей трогательных воспоминаний о тихом детстве, о мамином омлете и о том, насколько это Жану ценно даже спустя годы, даже несмотря на когда-то внешнюю поддельную холодность, за которой всегда пряталась чуткая, добрая душа. О каждом мгновении, прожитом в доверии и бескорыстной, непоколебимой дружбе со дня первого знакомства. И даже о том, насколько тяготило решение впервые вступить в разведкорпус. О том, насколько тщательно Жан старался скрыть собственную боль о смерти Марко, при том желая не позволить себе и другим солдатам раскисать даже перед лицом смерти. Жан, словно впервые в жизни, вывернул всю душу наизнанку. Словно не боясь и прекрасно понимая, что именно это ему нужно. Словно больше не боясь перед лицом товарища проявить хоть какую-то слабость, когда-то способную подкосить боевой дух. А Армин не сводил глаз. Пристально глядел снизу вверх медленно тяжелевшим взглядом, безмолвно при свете камина и полнолуния изучающим каждую черту по-мужественному утончённого лица. Завороженно всматривался в красивые миндалевидные глаза, сиявшие искренностью от каждого слова, слетевшего с крупных, тоскливо улыбчивых губ.       Когда Армин закрыл усталые глаза и мягко улыбнулся, не переставая слушать, то по-прежнему крепко сжимал ладонь Жана в своей, желая дать ему знать, что всё ещё слышит. Но Армин, постепенно успокаиваясь, всё же не заметил, как уснул, не переставая теперь и во снах слышать красивый низкий голос, оставлявший в воздухе и в расслабленном разуме связные предложения. Высокие цветущие деревья, размытые золотом яркого света, и затуманенным, прищуренным и непривыкшим взглядом, роняли с ветвей сотни лепестков, круживших в тёплом лёгком ветре во время безмятежной прогулки по парку.       А проснувшись рано утром, Армин увидел перед собою красивое умиротворённое лицо, и не желая будить Жана, благодарно, почти невесомо поцеловал его в губы. Армин догадался, что в спокойный, безмятежный сон Жана затянул собственный монолог, ставший для обоих настоящим спасением. И Армин, рассматривая тонкие очертания мужественного профиля в лучах золотистого рассвета, тихо дожидался завораживающего взгляда поразительно прекрасных глаз.