Как скользящие капли по стеклу

Июнь не задался с самого начала. Небо затянуло угрюмыми тучами, что полностью растворяли все лучи солнечного света внутри себя. Для послеобеденного времени стало слишком темно из-за разыгравшейся погоды. Воздух стал непривычно холодным, то и дело ветер завывал в ближайшем перелеске. Крупные капли громко постукивали по окнам поместья, сталкиваясь со стеклами и безнадежно сбегая вниз. — Глупость, несуразица, кошмар и позор! — Ленский ходил из стороны в сторону по комнате, измеряя ее своими шагами. Он громко причитал, бросив несколько бумаг на столик перед окном. — Сущая чепуха! Онегин вздохнул, поправляя камзол. Время от времени, столь непонятные ему возгласы, как человеку далекому от разумов поэтов, вызывали только непонимание и скуку. — Что опять с Вами приключилось, дорогой друг? — лениво поинтересовался он, подавляя зевок. — Евгений, Вам не понять! — в сердцах воскликал юноша, склоняясь над стопкой исписанной бумаги. Гусиное перо в его руках давно смялось и испачкалось, буквы поэт выводил на скорую руку. — У меня совершенно не осталось вдохновения, не осталось прежнего порыва!.. Владимир, определенно нервничая, постукивал по столику. Он то вскакивал, подходил к окну и наблюдал за бегущими вниз каплями, то пускался вновь шагать по комнате. Пальцы юноши, подобно перу в его руках, давно стали липкими и темными из-за чернил. — У меня настоящая трагедия! — побеждено всплеснул руками Ленский и драматично упал на кресло рядом с Онегиным. Юноша потряс темными кудрями, будто убирая от себя ненужные мысли. Его горящие глаза уставились на мужчину. — Понимаете, я просто не смогу жить, если не напишу для Ольги чувственный и проникновенный стих! Это мой долг перед ней и перед собственной душой! Он артистично расправил руки в стороны и понурил голову. Евгений вновь взглянул на своего друга: воспитание и пребывание в советском обществе научили его скрывать в себе собственные эмоции слишком хорошо, даже чересчур. Иногда он и правда искренне мог позабавиться поведением Владимира. Его принципам, простоте душевной и открытостью характера. Добрый и наивный “паренек”, как любил его называть Онегин мысленно, так рьяно и чувственно предавался любой своей работе, любому чувству. Вот и сейчас его глаза горят, словно костер, а улыбка пляшет на его алых устах, пока сердцем овладевает чистая любовь к своей избранной. Порой мужчина и любовался его, на первый взгляд, странным действиям, легко прикрывая рот рукой в слабой ухмылке, когда поэт, вновь причитая, решал разорвать замечательные строчки в клочья, даже не обращая внимания на просьбы Евгения прекратить. Было во всем этом что-то свое неповторимое и завораживающее, лучше любых пьес на сценах именитых театров. Были ли этим вечера, что они часто проводили в поместье у Онегина, либо сам Ленский? Все достаточно туманно. — Мой дорогой друг, — спокойно и сдержанно произнес мужчина, всматриваясь разгоряченному юноше в глаза. — Ольга вполне позволит Вам повременить со стихотворением. Если вам не удается создать что-то действительно стоящее дамы вашего сердца, то соизвольте отложить в сторону перо и бумагу. Огонёк в глазах Владимира немного угас. С одной стороны, его друг говорил верные мысли, а с другой… Пока у него есть вдохновение в виде дождя и этого нежного света от тающих свечей в канделябре, пока Евгений может оценить его творчество и помочь с тем, что будет казаться самому автору волшебством и чем-то нереальным… Он воистину ценил друга и уважал его мнение о собственной поэзии, считался с ним и, если говорить совершенно уж откровенно, временами ставил выше своего. Юноша прокашлялся в кулак и отвел взгляд в сторону. — Возможно, Вы в какой-то степени правы, но… Быть может, у Вас найдется какая-то идея для сего произведения? — под конец фразы голос Ленского слегка дрогнул, он немного смутился. — Последние строфы, друг мой. Не обессудьте… Онегин тихо усмехнулся. Нет, для него не было причин обижаться либо гневаться на друга. Он без лишних слов протянул руку в его сторону, сгибая и разгибая пальцы на кисти руки. Владимир радостно кивнул, отдал свои рукописи, и принялся с необычайным интересом изучать эмоции на лице Евгения, пока тот читал. Мужчина выпрямил листья бумаги и начал просматривать стихотворение. Местами кляксы перекрывали почерк юноши, но сам текст все еще удавалось разобрать, или же, в крайнем случае, додумать по обрывкам. Каждое слово незамысловатого произведения было написано с такой любовью и нежностью. Вот Ленский писал о том, как Ольга для него сравнима с необъятной русской природой: такая же светлая, яркая и благодушная. В другой строфе он уже обращался к ней, как к самой лучшей девушке на свете, нежной и чувствительной. Одна строчка за другой завораживали Онегина, он уже с упованием вглядывается в почерк Владимира, выявляя для себя все новые и новые строчки и чистосердечные признания. Дочитывая до незавершенной строфы, он восхищенно вздохнул и перевел взгляд на юношу. — Друг мой, Ваше стихотворение воистину чудесно, — с искренней улыбкой проговорил он, замечая разгорающуюся радость в глазах собеседника. — Признаюсь честно, это одно из самых лучших произведений, что я читал. Никто из ранее прочитанных мною авторов не писал такого, что так западало в душу. Ваши чувства очень чисты. Ленский отвернул голову, несколько кудрей упали ему на глаза. Он ловко откинул их в сторону и Евгений заметил, как уста друга также тронула слабая смущенная улыбка, как тот быстро зажмурился, но тут же вновь продолжил беседу: — Не льстите мне… — юноша уперся ладонями в кюлоты, он слабо сжал пальцы. — Я очень рад, что Вы находите мою поэзию столь искусной, но… Это уже излишне… — он слегка покраснел, осознавая всю искренность сказанных до этого слов его собеседником. Мужчина тихо хихикнул, слегка прокашлялся и принялся вновь смотреть на последнюю незавершенную строфу. Что-то в ней определенно не хватало. Емкого, мудрого и красивого. Онегин закрыл глаза и стал размышлять. Ход его мыслей перебивала лишь неугомонная морось за окном. Они шумно и энергично постукивали по стеклу… — Владимир, что на счет дождя? — внезапно серьезно произнес он, открыв глаза. — Ваше произведение можно закончить красивой фразой, связанной с дождем. Такой темы как раз я ещё не встретил. Ленский призадумался над его словами, но уже спустя мгновение забрал обратно лист бумаги и, под крыльями озарившей музы, принялся фантазировать. Его взгляд не сходил с окна, и в одно мгновение перо быстро затанцевало на гладкой поверхности бумаги. Минута – и юноша вновь предлагает оценить теперь уже законченное произведении. Евгений подмечает, что его собеседник слегка дрожит от нетерпения. Вновь пробегая взглядом по строчкам, он не перестает выделять для себя красоту письма друга. Ясно и певуче, нежно и заботливо. Ему хотелось раз за разом перечитывать сие произведение, его пальцы перебирали уголки бумаги в руках. Конец друг придумал потрясающий: он сравнил себя и Ольгу с двумя каплями дождя, что постоянно бегут вместе и однажды обязательно сойдутся. Временами, когда взгляд цеплялся за слова, мужчина размышлял: если бы была возможность, и Владимир решил написать что-то подобное и про него… Онегин вздохнул, передал стих владельцу, подпирая рукой подбородок. Ленский кивнул и, перечитав его несколько раз, счастливо прижал стих к груди. — Это настоящее чудо, я безмерно поражен итоговой работой! — он с улыбкой смотрел куда-то в потолок. — Я благодарен Вам, Евгений, по гроб жизни! Тут он встал рядом с мужчиной, склонился и обнял его. Онегин удивленно что-то пробормотал себе под нос, но прогонять друга не стал. Он поднял собственную руку, положил юноше на спину. Тишина прерывалась только шумом дождя да треском свечей на канделябре. Вот только к этой мелодии безмятежности и спокойствия перемешался ещё один звук… Евгений держал голову возле шеи Владимира, ему прекрасно было слышно его сердцебиение. Быстрое и мягкое, как будто круги на воде, расходящиеся от начавшейся мороси… Ленский отстранился, еще раз благодарно склонив голову перед другом, после чего сел за столик и принялся переписывать стих на чистый лист. Мужчина же размеренно наблюдал за его действиями, его глаза смыкались, а душа с сердцем блаженство плавали где-то в полнейшем штиле.