По пути

Хинату самого всего трясет. Рукавом куртки вытирает мокрое от слез лицо и грохается на землю, прямо рядом с брошенным велосипедом. Снег хрустит под задницей, зато охлаждает. Тут главное не простыть. Звонок Кагеямы застал врасплох. Становится неожиданностью, что звонит именно он, в десять раз неожиданней что какой-то хер зовет этого придурка по имени, да ещё и в купе с "хорошим мальчиком". Что у них там происходит вообще? Хината устал. Он вымотан эмоционально и даже физически. Он задолбался не играть в волейбол в лагере Шираторизавы. Шое хоть и учится, наблюдая за сильными игроками со стороны, но не прикасаться к мячу и не отбивать пасы действительно кажется пыткой. С другой стороны вымораживающий Кагеяма. Та история в машине крутится в голове, как в колесе белка. Вроде бы планов на него не успел настроить, но обидно всё равно до зубного скрежета. Поэтому Хинате не остается ничего другого, кроме как быть постоянно занятым делом, хотя он уже валится с ног. С уроков он бежит на остановку, тратит время в пути на автобусе до Ширатори, берет на себя все белбойные дела, изучает техники, поддерживает волейболистов, как может. Остается после, подает мячи даже там. А потом голодный как черт едет на общественном транспорте обратно к Карасуно, забирает велик и катится домой. Сразу зарывается головой в мангу, готовит поесть или помогает по дому, если это нужно. Или же смотрит по ноутбуку волейбольные матчи. Но одно все равно остается неизменным: чем бы ни пытался отвлечься Хината, мыслями всё равно возвращается к Кагеяме. Когда зазвонил телефон и на экране высветился заветный номер, Хината подумал, что спит. Что ему это снится. Потому что такого не бывает. Велосипед сразу оказывается отброшенным к обочине у дороги. Коленки тут же слабнут от нервов и холодного ветра, прошивающего сегодня насквозь, а в голове трелью звучит вопрос: чего же он хочет? Так абсурдно — больше всего желать узнать, что там придумал Кагеяма и продолжать пялиться в экран как умалишенный, слушая звук рингтона. А спустя недолгие мгновенья разговора стоять в слезах и соплях, пытаться разогреть друг о друга оледеневшие руки, чтоб наконец вернуться за руль и добраться до дома. Вот только домой не хочется. Пройти мимо матери в таком состоянии не останется незамеченным, а беспокоить лишний раз в планах нет. Она и так вся на нервах из-за работы. Подкидывать лишней головной боли не улыбается, поэтому ноги просто клинит на месте. Хината обессилен. Опустошен настолько, что готов упасть прямо здесь лицом в снег и зарыдать с новой силой. Идея отключиться непонятно где не кажется бредовой и глупой, потому что если он действительно вырубится прямо здесь, то наверняка проснется в начале зимы, когда с Кагеямой их связывали только борьба и бесконечное соревнование, когда в груди не ломило от мысли, что он больше не даст к себе прикасаться, что скажет, что ему это всё не нужно. Что ему не нужен Шоё. Потому что Шоё очень хочется обратного. Потому что это здорово: проводить время с Кагеямой и целовать. У Кагеямы мягкие губы, ухоженные, совсем не как у него самого. Хината чуть не помутился рассудком в парке, когда Тобио завел его в какие-то дебри. И немножечко сходил с ума каждый раз вспоминая его такого: открытого и ласкового. Парня, который не побоялся сделать то чего хотел и который смотрел с непривычным теплом, и дыхание у него тоже сбилось начисто. А потом сам же всё и испортил... Жизнь действительно как американские горки: сначала тебе хорошо, что сердце замирает в предвкушении, а потом резкое падение вниз и чувство, будто сейчас разобьешься. Хината заливисто кашляет, рукавом смахивает густые слюни с уголков рта и вдыхает на весь объем легких. Говорят, если начать дышать глубже, то постепенно можно успокоиться. Он не проверял этого ни разу, не думал, что пригодится, но теперь видимо час настал. Вдох-выдох. Мимо проезжает пара машин, на душе мерзко от холода и ожидания непонятного разговора в предстоящую пятницу. Хината уверен, что Кагеяма не скажет то, что он хочет услышать, что он просто тянет время, и что скорее всего его слова про "жить как все" повторятся и Хинате снова будет больно. И никакие "я скучал" этого не исправят, только сделают еще хуже, дадут луч несбыточной надежды. Снег холодит задницу, колотится уже все тело и Хината пытается встать и придти в себя. Отряхивается. Осматривается по сторонам. Фокусируется на заснеженных кронах деревьев в горах, на тонком месяце в небе, на проплывающих темных облаках. Как же хочется выговориться, вот только рассказать об этом некому. Единственный человек, с которым Хината позволил себе обсуждать что-то личное и был Кагеяма, но теперь же... Вдох-выдох. Сначала Хинате будто мерещится звонок, потом пальцы все-таки выуживают телефон. Наверняка мама уже потеряла. Но звонит совсем не мама. Нишиноя. Первая мысль — не брать трубку. Не хочется юлить перед ним и врать, почему он сейчас такой. Потому что Хината врать не умеет, а Ноя — не тупица. Вторая мысль, более рациональная — ответить и постараться придти в чувства, а потом добраться до дома, согреться и проспать часов 20. Но всё опять идет по другому сценарию. — Да, Ноя — Привет, Шое! — звучит из динамика радостное, от чего сжимается сердце. — Уже дома? Как прошла тренировка в Ширатори? Много нового узнал? Рассказывай! Хината подавляет всхлип и долго молчит, только сопя в трубку. Пытается не расплакаться. Он слишком много плачет в последнее время, надо с этим заканчивать. — Я... я не дома. — А где ты? — Я только у подножья — А с голосом что, Шое? Шое трет глаза ледяной рукой, зажимает динамик, когда откашливается. Второй выплеск эмоций уже на подходе. Уже царапает горло и рвется наружу. Челюсти стучат друг о друга, не желая смыкаться. — Юу. Я не могу Нишиноя все-таки слышит этот надрыв, слышит полузадушенное рыданье. — Шое, что такое?! — Кажется, я не могу доехать до дома. Я замерз. Я... за-апутался — Где ты именно, Шое? — на другом конце возня и шорохи. — Ты идти можешь? Хината переминается с ноги на ногу, они задубели настолько, что на них можно уже катиться, как на лыжах. Двигаются, даже пальцы в ботинках шевелятся. Правда внутри настолько холодно, что начинает неприятно щипать и колоть. Конечно, чего он хотел, сидя в снежной куче там, где ветер со всех сторон света задувает. — М-могу. Прости, Ноя — За что ты извиняешься, дурак? Сможешь до магазина Укая дойти? — Зачем? Мне домой... на — Спускайся к магазину. Постарайся поплотнее закутаться, Шое. Слышишь? Я тебя там встречу. Иди как можно быстрее — Но Ноя.. — Пожалуйста не спорь и иди, я выхожу До магазинчика Шое дойти не успевает, Нишиноя находит его раньше, накидывает на плечи снятую с себя куртку, вяжет на шею шарф. Выуживает из широких карманов брюк какие-то варежки и с усилием натягивает их на руки Хинаты, пока тот всхлыпывает и что-то бормочет под залитый соплями нос. Ноя сам берется за велосипед и только коротко комментирует: — Пиздец. Шевелись давай, нам дойти минут пять отсюда. Ное самому страшно до одури видеть Хинату таким, каким не видел никогда раньше: замёрзшим, потерянным и заплаканным. Но лицо старается не терять, контролирует голос, хотя так и тянет сорваться в расспросах что же случилось, но пока Шое не успокоится и не согреется, спрашивать бесполезно. Поэтому Юу скорее ведет нежданного гостя к себе. Дома уже ждет дедушка и кипящий чайник. Ноя наспех представляет Хинату родителю, когда тот возникает в коридоре, чтоб поздороваться. Проинструктированный в двух словах о ситуации дед торопливо оглядывает Шое, который со стыда и бессилия уже готов провалиться под землю и семенит в глубь коридора, бросая через плечо: — Пока включу воду, пусть нагревается. Быстрее снимите эту одежду, Юу — Конечно! — Ноя суетится рядом, стягивает чужую шапку и шарф, пока Шое еле-как справляется с любезно предоставленными ему варежками, сразу проверяя пальцы на способность сгибаться, поддаются они с трудом, как ржавая старая пружина. Друг подхватывает Хинату под руку, наступает на пятки его ботинок, чтобы стянуть, но ноги Шое настолько не слушаются, что он удивляется, как вообще может стоять. Ное приходится опуститься на корточки, скомандовать: — Обопрись о спину Обувь летит на пол. Ноя прожигает взглядом плод своих трудов и с ужасом осознает, что штаны у Хинаты грязные и мокрые. Сердце барабанит о грудную клетку, в голове миллион вопросов, но надо скорее его в чувства привести и отогреть. Хината подавляет всхлипы даже когда бубнит тысячу извинений Ное, его дедушке и этому дому. Дедушка просит не говорить глупостей, кидает на край раковины полотенце с дельфинчиком и удаляется из ванной, будто его тут и не было. Ноя прикрывает дверь, оставаясь внутри на случай необходимости, проверяет воду рукой. Шое безуспешно ковыряет пуговицу штанов, в попытке расстегнуть их и избавиться от неприятно льнущей ткани, уже сердится на собственные пальцы и замирает, когда Ноя подает голос: — Я помогу Хината болезненно втягивает живот, когда Ноя тянет на себя за шлевки и расстегивает, дышит куда-то в шею и отходит на пару шагов. — Дальше сам — Д-да Хината греется долго, то сжимает то разжимает пальцы. Думает о том, что уже дважды за не очень суровую японскую зиму оказывается близок если не к обморожению, то переохлаждению, и рвано вздыхает. Подавляет остаточное действие своей истерики. Он вытирается полотенцем и оборачивается в теплый махровый халат. Еще раз умывает опухшее лицо и выходит. Ноя сидит на полу в коридоре, крутит в руках телефон и с ног до головы оглядывает Хинату своим сканером, останавливая на лице любопытный взгляд. Теперь уже не выглядит обеспокоенным, скорее серьезным, спрашивает: — Кушать хочешь? — Безумно Пока Хината наворачивает онигири за обе щеки и старается смотреть куда угодно только не на семпая, дедушка Нишинои достает какую-то коробочку со склянками из шкафа и тянет два флакончика внуку: — Пусть выпьет после еды. А этим надо помазать — Да я знаю, дедуль. Точно не перепутаю — улыбается Ноя, скашивая взгляд в сторону Хинаты. Родитель уходит в зал и прикрывает за собой дверь. Хината смотрит на баночки. — Это саке и средство от обморожения. — Саке, зачем? — чуть не давится Шое. — Чтоб не заболеть. Пару глотков. Народная медицина — комментирует старший. Наливает жидкость на дно кружки и протягивает Шое. Рыжий думает, что медицина эта скорее всего не японского народа, но спорить не спешит. Выпивает залпом и кашляет от гадости во рту, высовывая язык, когда горло схватывает от крепости. Ноя протягивает коробку сока чтоб запил, и Хината трясет головой в знак благодарности. — Позвони маме, скажи, что останешься у меня. — Но мне на уроки завтра с утра, да и тебе тоже! — восклицает Шое, когда противный вкус получается приглушить напитком. Ноя смотрит как на дурачка и часто моргает: — Объясни ситуацию. Если ты переохладишься снова, то точно заболеешь. Машины у нас нет, насколько я знаю, у твоей мамы тоже. Забрать тебя некому! — НО! — Я спущу на велике колеса, если спорить будешь. Ты думаешь, это всё шутки? После небольшой перепалки Ноя намешивает чай с кусочками сушеных ягод, пока Хината говорит с мамой по телефону, исподлобья смотря на Ною, который профессионально делает вид, что не замечает этого. Когда диалог заканчивается, он обнаруживает, что сотовый скоро разрядится и просит зарядку. — Пойдем, она в комнате у меня — он берет кружки и кивает на баночку, оставленную дедом: — прихвати её и помажь свои ноги и руки. Она прогреет и поможет быстрее заснуть. — Хорошо, Ноя. — бормочет рыжий, опуская голову. Комната Нои оказывается даже меньше, чем его собственная. Много пространства занимает широкая кровать, шкаф и небольшой стол с ноутбуком и разными приблудами по учебе. На подоконнике валяется ворох бумаг с какими-то набросками и волейбольный мяч. На стенах плакаты с девушками-волейболистками. Хината мог бы сморозить какую-нибудь чушь типа "кого ты обманываешь Ноя, пора развесить плакаты с парнями-волейболистами" если бы был сейчас в норме. Но от нормы он был далеко, или даже далеко с половиной. Хината так бы и врос в угол у двери, потерянно хлопая ресницами, если бы Ноя не распорядился: — Закутывайся в одеяло и падай на кровать. Тебе включить что-нибудь? — Юу ставит кружки на стул и пододвигает его ближе к кровати. Туда же опускается зарядка для телефона. — Спасибо, Юу. Наверно нет — Хината осторожно залезает на кровать и откручивает крышку баночки с мазью. В нос мгновенно ударяет резкий запах чего-то хвойного и ядреного. Впору закашляться и отказаться, но убийственный вид Нои без слов кричит, что отказаться от этой идеи — не выход. — Точно, еще же мазь. Я уже и сам забыл — Ноя роется в ящике с вещами, достает оттуда футболку, долго пялится на нее с нечитаемым выражением лица и весит себе на предплечье. Когда Шое уже размазал крем куда нужно, в него летят эта самая футболка и пара носков. — Надевай. И заберись уже под одеяло, пожалуйста. Я в душ схожу и быстро вернусь, хорошо? — Конечно Ноя приходит из душа, торопливо вытирает волосы полотенцем и опускается на колени прямо перед кроватью. Куча-мала из одеяла и подушек одновременно напрягает и немного смешит. Рука его тянет стеганое одеяло вниз, высвобождая из платяного сугроба поникшую рыжую макушку. Смотрит прямо в лицо, склонив голову набок. Пальцы убирают взмокшие пряди со лба, осторожно гладят голову. Хината зажмуривает глаза. — Ну так, расскажешь что случилось? — Ноя, я... мне... У Хинаты всё тело снова начинает трястись, но уже не от холода. — Ты подрался с кем-то? — Что? Нет! — Шое мотает головой. — Не смотри так, будто я сказал что-то нереальное. Если бы я не знал, что Кагеяма в Токио, подумал бы, что вы опять чего-то не поделили. — Хината на это лишь хмыкает, хоть и понимает, что семпай прав. А еще что он недалек от истины. — Тогда кто тебя обидел? Младший шумно вздыхает и понимает, что щеки его начинают гореть. А взгляд Нои тяжелый, даже если с ним не встречаться, но Хината все равно пялится. — Я не знаю, что делать. — он отводит взгляд в сторону, чувствует внутри какую-то горечь, что обволакивает всё изнутри. Он бы все рассказал, потому что уверен: Ное можно довериться, что эти карие глаза напротив не предадут, что Юу не разболтает. Но он обещал Кагеяме никому про него не рассказывать и намерен это обещание сдерживать. Ноя переминается на коленях, усаживается в пол оборота, не теряя зрительный контакт. — Я могу тебе как то помочь? — Не знаю. Наверно, сам разберусь. — Хината пожимает плечами. Атмосфера в комнате становится какой-то густой и неловкой. Хинате странно: с Нишиноей подобного испытывать ему раньше не приходилось. Всё всегда шло как-то экологично и само собой, они часто обнимались и ходили по школе за руку, Ноя пару раз даже возил его на спине, когда они бесились в зале или на улице, но сейчас немного не так. Место, которого касается Юу плавит кожу, хоть их и разделяет несколько слоев ткани. — Не забывай, что ты всегда можешь со мной поделиться, Шое. Если тебе трудно, пожалуйста, не держи в себе. Я рядом и я помогу. Люди не плачут навзрыд, когда у них все нормально. А еще не сидят жопой на снегу — Откуда ты знаешь? — Дурак? — Ноя наконец улыбается. — Я застирал твои штаны и восстановил всю картину. Навернуться в снег с велосипеда ты вряд ли мог, поэтому и предположил, что ты специально уселся, какого-то хрена. — Ну, почти что так и было — Хината выдавил виноватую мину. И похож был на крохотного щенка, которого отчитали за шалость. — Один вопрос: зачем? — Чтоб охладиться... Не знаю... Ноя разразился громким смехом, что дедуля в другой комнате наверняка вздрогнул. — И как? — ржет. — Успешно охладился то? — в пору надавать по шее за такие выходки, но сил для этого нет никаких. Потому что не только у Хинаты был плохой день. Хинате нескончаемо стыдно. Переполошил чужую семью, не доехал до дома из-за такого... — Через чур. — пожал плечами. — Мне до сих пор как-то холодно. Ноя перестал хохотать почти сразу и поднялся с пола, вернув на лицо обычное выражение. — До сих пор? Принести еще плед? — Неа! Ну то есть, мне вроде бы тепло. Но внутри как-то холодно — как бы Хината не ухитрялся, объяснения выходили тупыми. Ноя только кивает, будто понимает все. Он неспеша запускает ноутбук и поворачивает его экраном к кровати. Шое улыбается, узнавая заставку: рисовку гравити фоллз ни с чем не спутаешь. Он несколько раз смотрел мульт самостоятельно, сейчас, видимо, пришел черед разделить это действо с Нишиноей. Старший залпом выпивает отстывший чай и пока Хината смотрит опенинг, Ноя смотрит на Хинату. О чем-то серьезно думает, сжимая и разжимая пальцы на ногах. В башке сплошная путаница: о случившемся не узнал ни капли, если Шое и хотел рассказать то по какой-то причине не мог, или же действительно не хотел. Надо же: такой свирепый и сильный на поле и такой беззащитный здесь, прямо в его комнате. Под его одеялом. Губы Юу трогает улыбка, когда Шое, наконец, смеется. Так задорно и заразительно, как только Шое и умеет. И на душе так хорошо становится. Садится на край кровати, скрещивает ноги и переводит взгляд на экран, потому что так долго на кого-то пялиться - неприлично, хоть и безумно хочется. А еще хочется обнять. Обнять бы точно не помешало. Прижать Хинату к себе, как пластырь от всех болезней, и пусть залечивает душевные раны им обоим. Потому что у Нои тоже на душе кавардак. Ведь с Асахи они, наконец, поговорили. И подвели черту. Правда совсем не ту, что хотел Ноя. Больно. Но заживет же, верно? Не окажись Хината сам выжат как лимон, рассказал бы ему всё сегодня же. Но грузить младшего своими проблемами, когда он только пришел в себя слишком уж эгоистично. Хината будто что-то понимает, вытягивает Ною из раздумий одним легким прикосновением. Тянет за локоть к себе, укрывает краем одеяла и подсаживается ближе. Так спокойнее. И теплее. — Спасибо, Ноя — шепчет. У шатена мурашки бегут по спине. — Это тебе спасибо, Шое. За то, что ты у меня есть...