увертюра на крови

Если хочешь поддаться жажде мести, то первое, что нужно уяснить — как правильно убивать. У Сибы в молодости с этим проблем не было. Он — ветеран войны, а там такой кошмар творился, что словами не описать, иначе волосы на затылке встают дыбом. Все было просто: либо ты убиваешь, либо тебя, и у него не было особого выбора. Нет повода гордиться всеми, кто лишился жизни по его вине, но Сиба и не бахвалится. Они, те, кто сумел вырваться из того кошмара, предпочитают молчать, и даже встреченный бывший враг по пути больше не кажется предателем и ублюдком, скорее такой же жертвой обстоятельств. Война — дело тяжелое, чаще отстаивающее чужие интересы, а не твои. Кунисигэ войну вспоминать не любил, до трясучки, и всякий раз, когда Сиба заводил разговор с Тихиро о легендарном деянии его отца, о ковке клинков, тот всегда темнел лицом и старался переключить тему, так, чтобы Тихиро не заметил подвоха. Ничего удивительного; Кунисигэ — кузнец, и его оружие убило очень многих. Как и спасло, разумеется, но он всегда вспоминал лишь худшее, и Сиба не хотел его даже переубеждать — повод был. Но Тихиро он сам рассказывал лишь то, что понравилось бы мальчишке: про красочные сражения, про спасения невинных, и Тихиро слушал все и впитывал, как губка. Сибу всегда забавляло то, как Кунисигэ при всем при том, что был хорош только в ковке и плох — абсолютно во всем другом, сумел вырастить такого правильного и ответственного сына. Он был уверен, что все будет хорошо. А потом его лучшего друга убили. На глазах у сына… Тихиро пообещал отомстить, убить «Хисяку», и не хотел даже слушать попытки Сибы его образумить. Он был увлечен этим — новым смыслом в жизни, потому что для Тихиро отец был всем, и, потеряв его, он лишился повода существовать дальше. Сибе это не нравилось… Но он понимал, что его полные морали нотации все равно никто не станет слушать, потому решил действовать иначе. Он согласился помочь, и обещал, что Тихиро пройдет через ад. Если Кунисигэ сковал «Небесную Бездну», то Сиба уже своими руками скует из его сына убийцу. Но как научить ребенка убивать? Это на войне не было времени думать, а сейчас? Тихиро сказал, что готов на все, но что-то Сиба сомневался, что тот согласится с методиками, какие виделись ему оптимальными. Придется быть жестоким. Придется… своими руками доломать то, что уцелело после встречи с «Хисяку». Первый урок он преподает во дворе; зовет за собой Тихиро, и, когда тот послушно следует в самый угол, протягивает ему мелкий топор. Несколько секунд тот придирчиво его осматривает со всех сторон, и Сиба видит в его взгляде крайне придирчивого кузнеца. В чем-то это даже мило, только вот позвал он его вовсе не для оценки металла первого попавшегося на рынке инструмента. Он кивает вперед, и Тихиро выглядывает у него из-за спины, где в клетке сидит курица. Отличный бройлер, между прочим, умелая хозяйка из такого сделает отменное блюдо. Тихиро в замешательстве смотрит на птицу, потом поднимает взгляд на Сибу и одним взглядом спрашивает, что это значит. Приходится придать себе равнодушия, чтобы ответить максимально скучающим тоном (на самом деле Сиба и сам здорово потеет и ссыт от ужаса, который придется устроить): — Если ты хочешь убивать людей, надо понять саму суть лишения кого-то жизни. Устраивать бойню я тут не буду, конечно, но мы можем начать с малого. Когда поймешь, то я могу попросить у Азами мисси для зачистки. Так что сегодня, — он кивает на курицу, — тебе придется ее убить. Тихиро опускает взгляд, потом вновь вскидывает голову и недоверчивым взглядом смотрит на Сибу. — Но это просто курица. — Ну, она все еще живая, и ее все еще надо постараться убить. Хотя кур довольно легко обездвижить. Ты готов, Тихиро? Это — первый шаг. Не дожидаясь ответа, он молча идет вперед и открывает клетку, откуда силком вытаскивает птицу. Курица пытается вырваться, громко кудахчет и так и норовит клюнуть Сибу в руку, отчего ему хочется самому взять топорик и поскорей все закончить. Но сегодня день истязания Тихиро, и потому дело должен закончить именно он. Он выжидающе смотрит на мальчика, а тот с заметной паникой переводит взгляд с курицы на топор у себя в руках. Голос у него слегка дрожит. — Но это просто… курица… — повторяется он, потом трясет головой. — Это неразумно. — Почему? — Это просто птица. Она не сделала мне ничего плохого. — И не сделает, — фыркает Сиба. — Но тебе нужно ее убить. Тихиро, будешь жалеть птичку — никогда не убьешь человека. — Это совершенно другое. — Да не особо. Затравленный взгляд Тихиро впивается в Сибу так резко, что он едва удерживает себя, чтобы не вздрогнуть. Нельзя терять маску равнодушия, этот урок можно усвоить только жестокостью, только теми методами, какие никогда не применял Кунисигэ. Но как же мерзко было от осознания, что придется так поступать… Потирая затылок, Сиба опускает взгляд на курицу. Та вырывается у него из руки и начинает ходить вокруг, как белое пятно в траве. — Когда мы были на войне, приходилось абстрагироваться. Там было множество людей, кто не сделал лично мне ничего плохого, но пришлось их убить. Было не до моральных дилемм. Тебе тоже придется это отсечь. Те люди не жалели твоего отца, и… — Вот именно! Они — не жалели! Но… Тихиро беспомощно смотрит на курицу у себя под ногами. — Это же просто птичка. Вот и все, понимает Сиба. Именно этого ты боишься, и, в итоге, слышишь. Кунисигэ бережет своего сына от внешнего мира и растит его правильным и честным, а теперь тебе приходится заставлять его поступать плохо. Тихиро — хороший честный ребенок, он просто травмирован. Любой хороший воспитатель попытается убедить его, что месть — не выход. Но… В возникшей ситуации Сибе кажется, что безопасней всего будет дать Тихиро осуществить свою месть. Отчего-то есть такое странное чувство. Иначе позже по его голову точно также кто-то придет. — Да. А там — просто люди. Тебе надо понять, как бить. И научиться сдерживать рвотный рефлекс. — Я не буду убивать курицу. — Тихиро, тебе придется. — Нет! — начинает злиться тот, и в своей злости он очень сильно напоминает отца. — Это чушь! Те люди — злодеи! А это просто птица! Она не сделала мне ничего плохого! Отец говорил, что нельзя лишать невинных жизни! Топор выпадает из его рук на траву, и Тихиро оседает на колени, хватая курицу и стискивая ее в объятиях. Он не плачет, Сиба уверен, но очень хочет. Это правильная реакция. Совершенно нормальная… От того, насколько ужасно приходится поступать, плакать хочется, но Сиба понимает, что иного пути нет. Он не может беречь Тихиро и дать ему желаемого. Придется выбирать. И он не знает, будет ли благодарен ему потом мальчик или проклянет за то, что из него сделали убийцу. Желание отомстить — просто первая пришедшая в голову мысль, может, еще одумается… Нет, думает Сиба. Не одумается. Такие люди, как Тихиро, стальными тисками впиваются в цель и идут к ней до конца, даже если цена будет слишком высока. Он молит богов, какие услышат, о прощении, после чего подходит к Тихиро и рывком вырывает у того птицу; тот в замешательстве смотрит на то, как Сиба поднимает топор и тащит курицу к столу для разделки, после чего швыряет ее. Птица начинает метаться, но он крепко держит ее за глотку и поднимает взгляд на Тихиро. Тот же — смотрит во все глаза, и Сибе кажется, что он сейчас действительно разревется. Боги, ну почему он должен так жестоко поступать? Почему Азами и его шайка упускают «Хисяку» и позволяют им лишить Кунисигэ жизни? Эта сцена точно будет сниться мне в кошмарах, уныло подытоживает Сиба и заносит топор. — Смотри. Тебе придется поступать точно также. В следующую секунду на стол льется кровь. Этим вечером Тихиро не ужинает; его тошнит после увиденного, и весь остаток дня он проводит в своей комнате, лежа под одеялом. Сибе невероятно жаль, что приходится поступить так жестоко, до одури, но он ничего не может сделать. Лишь пару раз он заглядывает и спрашивает, хочет ли он чего-нибудь поесть, но получает апатичный ответ о том, что все в порядке. Конечно же он не в порядке, понимает Сиба, но он — не родитель, и не слишком хорошо понимает, что в такой ситуации делать. Мерзкое беспомощное состояние. Уже под ночь он вновь заходит в комнату; света нет, он смутно видит на постели наваленные друг на друга одеяла, где, вестимо, лежит Тихиро. Аккуратно опускается рядом и некоторое время молчит, смотря на ладони. Он легко отмывает кровь, ни следа не остается, но он уже бывалый убийца, а рядом с ним — совсем ребенок. Пятнадцатилетний мальчишка, у которого все отнимают, и которого Сиба ставит перед подобным жестоким выбором. Ему самому тошно от такого, но выбора нет. Он протягивает руку и треплет Тихиро по волосам. По стихающему дыханию понимает, что тот не спит вовсе. — Ты уж прости. Знаю, поганое чувство… Но ничего другого и не остается. Хочешь? Прекратим. Только пообещай, что отступишь. На поле боя я тебя тогда не выпущу. — Так нельзя, — доносится хрип со стороны одеяла. — Все можно. Если что, мы с Камунаби продолжим поиски. А ты сможешь продолжить мирную жизнь. Тебе бы и в школу вернуться, по-хорошему… Оформлю опеку, уберем шрам, заживешь спокойно. — Нет. Так… Нельзя. Наверное, в такой ситуации Кунисигэ бы посмеялся, мол, настолько не хочешь в школу, что готов убить птичку? Но не время для шуток; потому Сиба молчит, наблюдая за тем, как медленно садится на постели Тихиро. Под светом луны он кажется бумажно-белым, и чуть покрасневшие глаза все выдают с головой. Он упрямо смотрит вниз, на плотно сжатые кулаки, явно хочет что-то сказать, но никак не находится, и лишь зло кусает губы… Сиба притягивает его к себе за плечо и крепко обнимает. Столько всего пережил, войну прошел, а все никак не могу отговорить мальчишку от самоубийственной цели. Кунисигэ на том свете, наверное, проклинает Сибу изо всех сил, и сложно его за это осудить. Он хочет сказать, что все будет хорошо, но знает, что в этот дешевый обман даже Тихиро не поверит. Потому они просто сидят в полном молчании, пока за ними наблюдает слепое око луны. В следующий раз Тихиро сам просит купить курицу. Он стоит напротив нее с топором наготове и в ужасе смотрит, громко-громко дышит. Сегодня Сиба в роли помощника, потому птицу держит он, но он видит, как тяжело Тихиро даже помышлять о грядущем, и только хмурится, когда тот стремительно бледнеет. Обычно бесстрастное, его лицо приобретает необычайно разнообразную гамму эмоций, среди которых легко прочесть панику, страх и желание сбежать как можно дальше. Но Тихиро и сам понимает, насколько важно для него сделать этот шаг. В конечном итоге ничего не остается. Когда Тихиро неожиданно пересекается с ним взглядом и роняет топор из рук, Сиба тяжело вздыхает. Он возвращает курицу обратно в клетку, а сам идет по пятам своего протеже, которого рвет в ближайшие кусты. Да уж, не для этого тут цветочки сажали. Но Сиба не осуждает; садится рядом и хлопает по плечу, благодаря богов за то, что у Тихиро короткие волосы — воспоминания из бурной молодости, когда Азами напивался в хлам и потом радужно блевал в белого друга, пока Сиба держал ему челку, были не самыми приятными. Ну вот, уныло подмечает он, ты уже даже с этим смиряешься и находишь секунду для глупого потешного воспоминания. Нормальный учитель бы так не поступил. Он протягивает Тихиро платок, и тот с благодарностью его принимает, после чего начинает вытирать рот. — Ничего. Все в порядке. Самое страшное — решиться. — Думаете, у меня выйдет? Взгляд Тихиро серьезен, хотя глаза слезятся, а голос дрожит. Сиба смотрит на него… Вспоминает Кунисигэ, вспоминает все пережитое на войне, и потом пожимает плечами. Способность лишить другого человека жизни — страшное умение, как и совладение с собой после этого. Он готов руку на отсечение дать, что когда Тихиро впервые убьет не птицу, но противника, то ему будет очень плохо. Но потом привыкнет. Как когда-то давно привык и сам Сиба. — Не знаю, — честно признается он. — Но ты очень старательный. Главное в таком деле — не терять себя. А остальное… Он вскидывает голову, на мгновение задумываясь. Дует легкий ветерок, и ближайшие сосны мягко покачиваются из стороны в сторону. Светит солнце. Это хороший летний денек, в такое время нормальные дети думают о том, как слинять с уроков и искупаться в ближайшем озере, а не как обезглавить курицу. Тихиро невольно следит за его взглядом, пытаясь уцепиться, но все никак не находит, после чего опускает голову вниз. Сиба помогает ему подняться, после чего мягко хлопает по плечу. — Давай выпьем чая. Немного успокоишься. — И потом опять?.. — Нет. В кои-то веки Сиба решает сыграть в ответственного взрослого. — Попробуем завтра. В следующий раз, когда Тихиро смотрит на курицу, он сжимает топор так сильно, что у него белеют костяшки. Он медленно подносит руку ко рту, вновь бледнея, и Сиба на выдохе произносит: — Прекращаем. Тихиро замахивается, закрывает глаза и бьет. Вслепую попасть не получается, до птицы остается немного, но достаточно, чтобы ее даже не задело, и он с сиплым вздохом смотрит на разделочный стол, засевший в нем топор. Руки у него дрожат, и Сиба вновь вздыхает. Что ж, новая попытка — в новый день. Он попадает; бьет точно, в этот раз не зажмуривается, и ударяет точно по шее, но только силы не хватает, и лезвие не доводит дело до конца. Брызжет кровь, и Сиба выругивается, когда курица начинает трепыхаться, а Тихиро в ужасе отшатывается прочь. Он вырывает измазанный алым топор из рук мальчика и сам бьет сверху вниз, резко и быстро, завершая страдания бедной птицы. Тяжело дышит и сам, будто какая-то жалкая курица забирает у него слишком много сил, потом оборачивается. Кажется… Тут потребуется перерыв немного дольше. Но, значит, не хватает силы удара. Отлично, можно отвлечься на тренировки кендо. Он подходит к Тихиро и рывком отворачивает его от птичьей тушки, после чего ведет за собой. — Знаешь, когда меня тянуло блевать после убийств — я ел кислые конфеты. Кажется, у меня дома завалялась парочка. В этот раз силы удара должно хватить, они с Тихиро в этом убедились, тренируясь на бамбуке. Сиба держит курицу, Тихиро стоит напротив, бледный, с полопавшимися капиллярами в глазах от недосыпа. Из-за всей ситуации он почти не спит по ночам, не может нормально есть, и сейчас это особенно заметно по выступившим скулам и осунувшемуся лицу. Не так должен выглядеть ребенок в пятнадцать. Не так. Он берет в руки топор, и его пальцы дрожат уже не так сильно. Тихиро замахивается; это хороший сильный удар, как оценивает его Сиба, и всего единого взмаха хватает, чтобы начисто отрубить птице голову. Тушка еще некоторое время дергается в конвульсиях, брызжет кровь, и лицо Тихиро начинает походить на посмертную маску — настолько белое. Он рвано тяжело дышит, опуская топор вниз, и все смотрит и смотрит на обезглавленную тушку, после чего отворачивается. Поздравляю, хочется брякнуть Сибе. Вот и первое убийство. Кто-то учиться целоваться на помидорах, а кто-то — убивать на курицах. У Тихиро, правда, все еще есть проблема, о какой известно еще со времен жизни с отцом; он ответственный, и просто так ресурсам пропасть не даст, поэтому уже какую неделю у них на ужин сраная курица. Готовит Тихиро просто отпадно, Сиба должен признать — если какая-то девчонка получит его в мужья, то словит джекпот. Раньше Сиба живет в основном на диете из готовки соседнего комбини и сигаретах, но теперь у него крайне разнообразное меню, пусть, в основном, куриное. Они сидят друг напротив друга за низким столиком, Сиба со скучающим видом листает каналы. Тихиро молчит, неспособный притронуться к еде. Им бы поговорить… Но тут нечего добавить, тот справляется со своей работой отменно, его даже не тошнит. А сам Сиба думает о том, что прививает мальцу ненависть к птичьему мясу. И попутно о том, что делать дальше. Хорошо, они делают первый шаг, преодолевают самое сложное. Что дальше? Выпускать против человека Тихиро еще рано, нужен противник для спарринга, потренируется бить боккэном по шее — дальше с нормальным мечом уже по привычке резанет как до этого. По телевизору начинают показывать шоу про животных. Женщина возится с попугайчиками, и Тихиро внезапно зеленеет. — Так! Давай не за столом! Добежишь до ванной? — Все в порядке, — бормочет Тихиро, качая головой. — Просто немного устал. — Давай завтра сделаем перерыв. И вообще на недельку. — Слишком долго. Но на день… На день можно. Если Тихиро соглашается взять выходной, значит, ему крайне хреново. Но он ведь ни за что не признается, будет молчать до последнего, и это раздражает Сибу больше всего. Чтобы помочь, нужно понимать с чем — а Тихиро молчит, и все тут. Но глупо на него злиться. Он ведь правда старается казаться сильным. Смерть отца бьет по нему подобно отбойному молотку, и это вина Сибы, что он не успевает. Вина Сибы, что на лице у Тихиро теперь этот уродливый шрам. Он со вздохом выключает телевизор и оборачивается к мальчику. Тот смотрит на него крайне устало. — Если тебе плохо и больше не хочется — скажи честно. Я все пойму. Убивать человека — не то же самое, что и птицу. Он будет орать, проклинать тебя. То, что тебя от этого воротит… Это нормальная реакция. Это значит, что у тебя все в порядке с головой. Как только Тихиро перестанет заботиться о том, кого убил, тогда черта будет пройдена. Руками Сибы будет создано новое чудовище. Он знает, что Камунаби крайне пристально за ними наблюдают, они опасаются, что из Тихиро выйдет кто-то намного страшнее нынешних страшилок подполья, и имеют на это все основания. Шесть клинков останавливают войну. Единственный, кто знает их секрет, сидит прямо перед Сибой. И владея седьмым… Нет, лучше об этом не думать. Лучше и дальше разыгрывать театр перед Азами, что все в порядке, и Сиба прекрасно контролирует мальчика. Несколько секунд Тихиро молчит, будто и правда раздумывая над этим предложением. Но потом поднимает взгляд, щурится, будто очень сильно устает и с трудом держит глаза открытыми, и чуть хрипловатым голосом признается: — Мне кажется, будто я с ума схожу. — Ох, Тихиро… Сиба подсаживается ближе. Он привыкает изображать роль слегка нерадивого хулиганистого дядюшки, и потому серьезные разговоры ставят его в тупик. Но он постарается, правда. — Каждый раз, когда я бью топором, все, что я вижу: как я все еще лежу под балками, беспомощный, а отца убивают. Словно я чую его кровь, хотя знаю, это неправда. Во сне, наяву, эта сцена меня преследует. Если бы я только был сильнее… То тогда бы… — Тогда — что? — Я бы помог! — Тогда бы «Хисяку» тебя убили, — со вздохом резюмирует Сиба. — Не заморачивайся. Что было, то прошло. Прошлое уже не исправить. Слушай… Я серьезно: если тебе нехорошо, то давай прекратим. Не истязай себя. Ты и так плохо выглядишь. Тебе бы отдыхать, всего пару месяцев прошло с гибели Кунисигэ, а ты — сразу в бой. Тебе всего пятнадцать, думает он. Ребенок по меркам Сибы. — Разве это не слабость? — Нет. Почему? — «Хисяку» на сомнения не разменивались. — Потому что они ублюдки, — Сиба пожимает плечами. — А еще они на этом зарабатывают, а ты впервые курицу забиваешь. Нет, Тихиро, поверь — это что угодно, но не слабость. Так что не забивай себе мозги такими сомнениями. Хорошо, что тебе это отвратно. Иначе окажется, что Сиба вырастил под крылом очередного психопата, не способного на эмпатию. — А Вы сомневались, Сиба-сан? — На войне? Постоянно. Ссал и потел будь здоров. И папаша твой. Он правда никогда бы не признался, но, поверь, он постоянно думал о том, стоит ли продолжать ковать оружие. Сталь — кровь войны, так он говорил. А в итоге именно он и создал клинки, остановившие ту бойню. Слова про отца явно придают Тихиро уверенности, и он кивает. Он все еще не улыбается, но в его взгляде что-то меняется, будто бы появляется облегчение, и он шумно вздыхает, обозначая — сдается. После поднимает взгляд на Сибу и хрипловатым голосом просит: — Можно мне снотворного? Я очень устал. — Конечно, Тихиро. Без проблем. — Бей, — говорит Сиба. Тихиро замахивается клинком, и опускает его. В этот раз тушку держит уже он. Не моргает. Они повторяют это десятки раз. От курицы на обед и ужин Сибу начинает мутить. — Бей, — говорит Сиба. Из него отвратительный спарринг-партнер, но пригонять кого-то из Камунаби не хочется, как и оставаться в долгу у Азами. Сиба — такой себе фехтовальщик, хотя Кунисигэ его учит. Но этого достаточно, чтобы натренировать Тихиро, и, когда тот бросается вперед и со всей силы бьет боккэном, отчего щепки летят, а орудие Сибы опасно приближается к его же лицу, он может лишь нервно улыбаться. С таким союзником никакой противник не страшен. Он учит его самым страшным своим знаниям: — Самое опасное место: сонная артерия, а также раны на бедре. Если бьешь в грудь, старайся атаковать в живот, иначе можно повредить клинок о ребра, но можешь попробовать ударить между ними. Никогда не бей в череп, если целишься в лицо — выбирай глаза, это дезориентирует противника. Если из брюха начинает течь черная кровь, то считай, что твой враг — не жилец. Если хочешь безопасно обезвредить противника, бей под колено. Удар в челюсть дезориентирует, можно атаковать рукояткой клинка, как и в висок. Забудь про сердце — руби пальцы, это эффективней… И, самое страшное, Тихиро, как отменный ученик, все прекрасно запоминает. — Бей! — это он кричит уже во время схватки. Он все же делает это; обращается к Азами с просьбой дать какое-нибудь мелкое дельце для зачистки, чтобы Тихиро встретился с разумным противником, которого нужно будет убить. Тот явно недоволен тем, что Сиба втягивает ребенка в их дела, но все же дает наводку — это мелкая банда, терроризирующая городишко на окраине северной префектуры, ничего особо сложного. Их смерть никого не заинтересует, а жители вздохнут спокойно. Можно сказать — идеальная цель для тренировки. Ошиваются они, как и всякие крысы, на заброшенном заводе, где можно порезвиться всласть. Сиба знает, что даже если они устроят тут кровавую бойню, то никто ни о чем не узнает: во-первых, завод довольно далеко от города, во-вторых, Азами обещает прислать отряд чистильщиков. Но Сиба просит найти такое дельце, чтобы, если что, он сам запросто разобрался с нападающими. Банда мелких магов с ним в силе не сравнится, но сегодня он выступает в качестве подстраховки. Как и всякий городской пижон, Сиба притаскивается на край света в дорогом черном пальто, которое покупает за баснословную сумму. Местные девицы в восторге, сам он — тоже, от их внимания, а вот Тихиро нервничает. Нервничать он начинает сильнее, когда они попадают на завод, где Сиба кивает ему, мол, вперед. Шайка магов явно взбешена таким неожиданным вторжением, настолько, что опускает даже стандартное вежливое ехидство относительно возраста противника. Тихиро в ту пору уже шестнадцать, но он все еще мальчишка на их фоне. С тихим звоном он достает из ножен «Небесную Бездну». В воздухе начинают плавать водяные пузыри. Но отчего-то он медлит. — Тихиро! Бей! — рявкает Сиба, видя, как противник становится слишком близко. И Тихиро, словно заведенная марионетка, произносит одними губами — «черный» — и резко рубит вниз. Черная рыбка вспархивает в воздух, а маг из банды с рассеченной глоткой падает на пол прямо перед Тихиро, захлебываясь в своей крови. На секунду в глазах Тихиро стоит шок, и Сиба понимает — все, лимит на сегодня превышен. Он бросается вперед и хватает его за шкирку, после чего телепортирует в ближайшее безопасное место. В отличие от многих, Тихиро не укачивает от телепорта; может, потому что в детстве Кунисигэ часто хвалит эту способность, и Сиба забавляется с сыном друга. Но его ощутимо трясет от пережитого, от первого убийства, исполненного в точности по инструкции, но скорее на инстинктах, чем осознанно. Он выучивает движение, отключает разум — и так дает себе возможность лишить другого человека жизни. Простой прием, который знаком Сибе еще по войне. — Тихиро. Взгляни на меня. Подними голову. Тот слушается, но взгляд у него шальной, и его ощутимо колотит. Сиба кладет ему руки на плечи и сжимает так крепко, что, должно быть, это становится больно, отчего Тихиро дергается. Боль понемногу приводит его в себя, и он ошалело смотрит сначала на Сибу, а потом — на свои руки. С «Небесной Бездны» продолжает капать кровь. — Все в порядке. Слышишь? — Я убил его, — глухо бормочет он. Потом вскидывает голову, не моргая. — Убил. Сиба не спрашивает его о самочувствии. Не спрашивает, ощутил ли он что-то. В конце концов, лишить человека жизни — не сложнее, чем зарубить курицу. Если уметь. Но для Тихиро это новый шаг в неизвестность, и это обязанность Сибы — показать ему, что бояться нечего. Он кривит рот и рывком стягивает в себя пальто, накидывает на плечи мальчишки. Сейчас он под адреналином, но потом может случиться что угодно. Такие маленькие жесты — просто попытка отвлечь. Пальто слишком велико Тихиро, но Сиба уверен, что мальчишка еще вытянется и догонит по росту его. Кунисигэ был сраным великаном, сомнительно, что его сынок отстанет. — Первый раз всегда сложно. — Думаете? — Помню. До сих пор. — Вы не рассказывали об этом… — Нечего там рассказывать. Запах крови, звон металла. Нет ничего страшнее смерти рядом. Но иногда нам приходится ее приручать, потому что только так можно навести порядок. Тихиро, — тот инстинктивно подается вперед, когда слышит свое имя, и Сиба болезненно улыбается. — Я правда не хотел, чтобы ты брал такой грех на душу. Но, как видишь, единственное, что тебя останавливает — простое отвращение. Скоро ты привыкнешь. «Скоро», произносит он, и это звучит как последний гвоздь в гроб, приговор. Но Сибе еще нужно доделать начатое, и он откидывает голову назад, в сторону завода, думая о том, сколько еще им предстоит таких вылазок. На каком из бандитов Тихиро сломается и просто взмахнет катаной без сожалений? Черта, отделяющая ребенка от чудища… И ее подводит Сиба.