Но я промахнусь

Мотор раритетного Хадсона мерно гудел под тихие неразборчивые звуки работающего радио. За тонированными стеклами стремглав проносилась заволоченная сумерками лесополоса, сквозь которую проглядывалось безоблачное вечернее небо. Автомобиль ехал по загородной трассе, яркими фарами выхватывая из наступающей темени серый асфальт. Сидевший на заднем сидении Моно устало вздохнул, а после слегка поморщился. В салоне пахло смесью из дорогого мужского одеколона и дыма от недавно выкуренных сигарет. К слову, таких же дорогих. Моно терпеть не мог запах табака. Но не потому, что не курил, а потому, что этот запах напоминал ему о тех холеных старых упырях, с которыми ему ежедневно приходилось иметь дело. С которыми он был вынужден общаться, вести переговоры и через силу терпеть их лицемерие и гниль, лишь бы влиться в высшее общество Бледного Города, лишь бы надежнее закрепиться на чудом заполученном месте. Всякое напоминание об этом было едва выносимым. Моно с укором покосился на шофера, что с удовольствием затягивался очередной зловонной папиросой. Желание отчитать его, после чего взыскать и жестоко проучить само собой возникло в голове, разгораясь алой зловещей искрой. Но когда эта искра почти переросла в опасный кровавый костер, юноша вовремя опомнился и остановил себя. Не в его принципах было поступать так вульгарно. Не в принципах его почившего отца. Как бы Моно сильно ни презирал табачный дым, он все же никогда не запрещал своим подчиненным курить во время работы, потому что знал, каких колоссальных нервов и сил стоила эта работа. Прекрасно знал. Такой труд нужно поощрять, чтобы сохранять в своих рядах как можно больше людей. Поэтому Моно смиренно зажмурился на несколько секунд, а затем устремил свой скучающий, постепенно теряющий концентрацию взор в темное окно. Огромное количество обязанностей, свалившееся на его плечи в последнее время, сильно вымотало как морально, так и физически. Хотелось забыться хотя бы на одно мгновение, послать всех к черту и больше не думать о проблемах, которые стягивали петлю вокруг шеи с каждым днем все туже и туже. Хотелось просто нормально выспаться. Хотя бы разок. — Знаете, босс, — внезапно протянул щуплый молодой парнишка лет двадцати, сидевший рядом. — Не нравится мне это все. — Мне тоже, — ответил «босс», безынтересно разглядывая слипающимися глазами ровные стволы деревьев, мелькавшие снаружи, как крутящаяся кинопленка. В его голосе звучало прозрачное раздражение. — Как долго обычно длится заседание? — По времени оно не заходит дальше двух или трех часов ночи, — сказал парнишка и, подумав, добавил: — К слову, от настоящего делового заседания у этого, так сказать… мероприятия… одно лишь название. В действительности это просто какой-то бессмысленный шабаш. Только алкоголь да разговоры ни о чем. Гадость. И кормят там не очень. Моно ни капли не удивился, кое-как подавив сонный зевок. — И публика там бывает своенравна, — молодой помощник чуть скривил губы от отвращения. — В обыденное время у этих людей есть хоть какое-то подобие совести и морали, но на этих заседаниях… Как бы сказать, наверное, хреновый алкоголь в больших количествах стирает всякие границы. Моно отстраненно, едва заметно кивнул в знак согласия. Только ему стоило бы дополнить, что это делает вовсе не алкоголь, а инстинктивное желание самоутвердиться в кругу таких же щеголеватых толстосумов, как ты сам. Но промолчал. — Иногда там устраиваются перепалки между лидерами некоторых группировок, — продолжил помощник как-то беспокойно. — Однако это очень часто заканчивается ничем. И лишь иногда… — он немного замялся, обдумывая следующие свои слова. Или что-то вспоминая. Что-то нехорошее. — И лишь иногда случаются прецеденты. А вот это юного лидера заинтересовало. Сон в тот же миг слегка отступил. Моно повернул голову к парню и с внимательным прищуром спросил: — Какие прецеденты? — Ну, такие, — нехотя ответил тот. — Особенные. Вы, должно быть, знаете, что до меня на Вашу семью работал мой отец, он был правой рукой Вашего отца. И вот однажды он поведал мне, что ему довелось повидать собственными глазами на одном из таких заседаний лет так, если не ошибаюсь, тридцать назад. Юный лидер замер в напряжении. Слова помощника позволили задуматься и кое-что вспомнить. Кое-что забытое, отброшенное давным-давно. В разуме всплыло заволоченное туманом название инцидента, произошедшего еще при старой власти нынче канувшей в лету мафиозной семьи, которое он когда-то вычитал в отцовских документах: «Гербертская бойня». И чем глубже Моно погружался в эти воспоминания, чем сильнее вдавался в детали, тем четче и яснее понимал, почему же разум когда-то решил забыть обо всем этом, почему же решил запрятать в самые дальние и сокровенные уголки памяти. Восемьдесят три убитых. Сорок застреленных, десять расчлененных колото-режущими предметами. Остальные сгорели заживо в учиненном кем-то пожаре. Некоторые тела удалось найти, но большая их часть так и осталась покоиться под обугленными развалинами сгоревшего здания, которые позже разгребли и залили бетоном. Именно они, эти тела, напугали тогда еще совсем юного Моно как ничто другое. Он видел их на черно-белых фотографиях, прикрепленных к документам. На рваных, старых фотографиях, которые почему-то казались такими живыми. Такими чертовски живыми. — Я слышал об этом, — произнес Моно с невозмутимым спокойствием, хотя внутри прошуршал неприятный холодок. — Ужасная трагедия. — Это была не трагедия, босс, — на мгновение голубые глаза младшего юноши потемнели, стали похожими на глубины океанических вод. Моно пригляделся, ему показалось, что он увидел в этих бездонных водах пару вспыхнувших огоньков, словно это было отражение того самого страшного пожара, в котором заживо горели люди… или не совсем люди — отъявленные бандиты и головорезы. Похоже, это всего лишь наваждение, вызванное недосыпом. — Это была самая настоящая мясорубка, — тихим, каким-то неживым голосом прошептал юноша, и огоньки в его глаза померкли. — Ничего не подозревающих людей загнали туда, как стадо на убой, а потом заперли. Только мой и Ваш отцы смогли спастись, если не считать нескольких официантов и охранника, которые вскоре скончались из-за сильных ранений. Моно слушал предельно внимательно, вместе с тем размышляя, почему же отец лично при нем никогда не затрагивал эту тему. Неужели будущий преемник не заслуживал знать подробностей? Не заслуживал знать даже о банальном факте существования столь ужасающего инцидента, что ему, ни в чем еще не смыслящему тогда подростку, пришлось раскапывать все самому? — Насколько я знаю, — после долгого молчания начал юный лидер. — Это происшествие назвали «Гербертской бойней», так? В честь чего… или, точнее, кого? — В честь того, кто учинил эту самую бойню, — хмуро произнёс помощник. — Какой-то псих по фамилии Герберт. Говорят, он сам погиб в том пожаре, унеся вслед за собой и под сотню чужих жизней. Это все, что я о нем знаю. — И к чему же мне весь этот дивный рассказ, Беглец? — наконец Моно задал наиболее интересующий его вопрос. — Чтобы вы были готовы ко всему, босс, — признался парнишка, который на самом деле именовался Беглецом, и оживился. — После того инцидента был введен запрет на пронос оружия, но вряд ли на нынешних собраниях его соблюдают достаточно хорошо. А осторожность — залог успеха. Моно улыбнулся эфемерной улыбкой, догадываясь, к чему клонит его приближенный. В ту же секунду эту догадку подтвердил черный пистолет, который Беглец бесшумно вынул из внутреннего кармана своего пиджака. — Спасибо, но у меня свой, — Моно усмехнулся, демонстративно сунул руку за воротник уже своего пиджака и вынул оттуда фамильный револьвер. Моно всегда был наготове и денно и нощно держал при себе средство защиты. Или нападения. Оружию вряд ли было дело до конкретики. Отцовский Магнум белой расцветки угрожающе контрастировал с синеватой полутьмой в салоне, а гравюра в виде узорчатого глаза на рукоятке зорко и пристально поблескивала холодным серебром. — Вы действительно не промах, босс, — не скрывая своего восхищения, изрек помощник и, кажется, даже ни капли не обиделся, что его продолжительная и, признаться, немного жуткая подводка совершенно ни к чему не привела. Он убрал пистолет, застегнул пуговицу на воротнике и продолжил: — Тем не менее я бы советовал Вам держать телефон при себе все время, что вы проведете там. Кто знает, что может случиться… — Только не говори мне, что ты полагаешь, будто бы этот ужас может повториться. — Кто знает, босс. Но ведь осторожность… — Осторожность — залог успеха. Я знаю, — на лице Моно вновь заиграла легкая улыбка, но в этот раз куда более искренняя. — Отец любил это повторять.

***

Загородный особняк, что принадлежал некому таинственному мажору-организатору, мог без проблем внушить восхищение и восторг любому, кто его увидит. Любому, но только не Моно. Моно такую претенциозность не любил, считал признаком излишне большого самомнения и раздутого эго. Фасад здания, к которому от самых ворот вела мощеная кирпичом дорожка, пестрил филигранными мраморными колоннами, изящной балюстрадой и декоративным плющом, вьющимся зелеными змейками от земли до самых козырьков под крышей. Вся эта помпезность казалась больно уж неуместной для обычной пьянки нескольких десятков зажиточных стариков. На входе юношу остановила пара здоровенных лысых бугаев, одетых в черные и наверняка жмущие в причинных местах смокинги. Они загородили путь широкими плечами, затем смерили гостя своими хмурыми взглядами и потребовали пригласительное письмо. Гость без проблем предъявил письмо из распечатанного конверта. — У Вас есть при себе личные вещи, сэр? — неправдоподобно деликатно поинтересовался один из них. Вряд ли такие амбалы использовали бы слово «сэр» по своей воле. — Телефон, — юноша вынул из брюк кнопочный мобильник, голос его был холоден и бесстрастен. — И только? — выгнул тонкую бровь амбал. — В брюках — да, — в качестве подтверждения своих слов Моно похлопал по пустым карманам. Технически, он даже не лгал. Он не любил лгать. — А в пиджаке? Моно промолчал. Лгать он очень не любил. — Обыщи, — обратился верзила к своему напарнику. Тот подошел к Моно и легкими, но уверенными хлопками ощупал его торс. Большущая лапища остановилась ровно там, где был спрятан револьвер. Моно сдержанно выдохнул через ноздри и стиснул зубы. Направленные на него взгляды ощутимо потяжелели. Моно смиренно и безмолвно кивнул, вынул фамильное оружие, послушно протянул вместе с телефоном здоровяку. — Благодарю. Получите его обратно на выходе, — с той же неправдоподобной учтивостью промолвил тот. — Только будьте с ним поаккуратнее, — любезно попросил юноша, когда заметил необычный блеск в крохотных глазках обоих мужчин от одного только вида диковинного револьвера. — Это семейная реликвия. — В этом можете не сомневаться, — улыбнулся первый здоровяк натянуто и тут же отступил в сторону. — Теперь можете проходить, прошу Вас! Моно улыбнулся в ответ — улыбка тоже получилась фальшивой, зато гораздо более убедительной — и прошел внутрь. Нутром он почуял, как широкие улыбки за его спиной сменились усмешливыми и пренебрежительными гримасами. Стало противно. Однако внешне это никак не проявилось. «Все же запрет оказался в силе. Ошибся ты, Беглец,» — с досадой подумал парень. Зла на своего помощника он не держал, но осадок в лице временной потери отцовского пистолета немного подпортил и без того не слишком приятный вечер. Хорошо, что у Моно была привычка умело прятать запасной мобильник в скрытом дополнительном кармане брюк. Гостевой зал блестел яркими золотистыми огнями огромных каскадных люстр, от которых глаза чуть щурились с непривычки. Внутри помещение оказалось гораздо больше, чем представлялось изначально снаружи. Отполированный гранитный пол сверкал отражениями и цветными бликами. Высокие узкие окна тянулись к самому потолку, позволяя лицезреть почерневшее небо и полосу паркующихся за забором автомобилей. Вслед за Моно в зал втекала толпа из все прибывающих и прибывающих гостей — все они были одеты изысканно и дорого, но никто из них не выделялся, никто из них не представлял из себя хоть что-то уникальное. Обезличенные богатые дурни. Стадо. Нескончаемые столы с закусками и выпивкой простилались из одной комнаты в другую, притягивали к себе гулкую болтовню и надрывные пьяные смешки. Где-то играла музыка. Никакого оркестра или хотя бы самого захудалого частного ансамбля поблизости видно не было, так что Моно сделал вывод, что в здании установлены проигрыватели с записью каких-то классических выступлений. Или чем-то, что старалось походить на классику, потому что музыка была откровенно плоха, и юноша слушал это через силу. Вечер сделался еще хуже.

***

Он не сразу понял, что за ним кто-то наблюдает. Юноша вдумчиво прохаживался мимо группки увлеченно беседующих стариков и терпеливо выискивал, с кем бы завязать диалог в целях заиметь хорошее знакомство, как вдруг приметил статного усатого мужчину, что пристально и с интересом смотрел прямо на него из дальнего темного угла. Нельзя было точно сказать, как Моно ощутил на себе этот странный взгляд, но в нем было явно что-то такое, что есть у того самого человека, который только что обнаружил для себя достойного собеседника. — Добрый вечер! Не ожидал увидеть здесь такую персону! — не дожидаясь приглашения, мужчина шустро приблизился, как только понял, что его наблюдение было замечено. — Я Вас знаю? — спросил юноша, отвечая осторожным рукопожатием и изучая незнакомца с головы до ног, а в особенности его непозволительно пышные усы. — Ах, конечно, позвольте мне представиться! — улыбнулся он. — Герман. Герман Баф. Бывший оружейный поставщик Вашего отца. Невероятно рад нашему знакомству и надеюсь на успешное сотрудничество в будущем! — лицо Германа, которое больше смахивало на благородный лик сыщика Элькюра Пуаро, резко сделалось в крайней степени печальным. — К слову о Вашем отце… Сочувствую, Моно. Эта потеря невосполнима для нас в равной степени, что и для Вас. Интересно, кто эти «они»? Отец водил знакомства c другими кланами, но вряд ли у него были там верные друзья. — Спасибо, — в голосе Моно проскользнуло смятение, но недостаточно, чтобы это можно было заметить. — Тоже очень рад знакомству. Так понимаю, это Вы отвечаете за логистику оружия в городе? — ох, а вот и первое хорошее знакомство! — Отчасти, — согласно кивнул Герман. — Но я всего лишь посредник. Все дела проходят от имени моего нанимателя — господина Уокфорда. Кстати, стоит упомянуть, что он также очень хотел с Вами встретиться. — Упомянешь дьявола, Герман, — неожиданно в зародившийся диалог вмешался еще один голос, хриплый и протяжный. — И он тут же появится. Моно повернул голову и увидел пожилого человека, восседающего на инвалидной коляске и одетого в серый костюм и шляпку-котелок. Должно быть, господин Уокфорд собственной персоной. Всего несколько секунд назад его здесь не было. По крайней мере, Моно не слышал скрипа металлических колес или каких-либо других звуков, способных выдать присутствие третьего собеседника. Если дьявол и появляется, когда его упоминают, то он делает это мастерски бесшумно. — Полагаю, меня уже представили, — произнес старик, взглянув на Германа, а затем протянул парню сухую ладонь. Рукопожатие выдалось на редкость крепким. — Рад знакомству. Также примите мои соболезнования. — Вы тоже знали моего отца? — вновь смятение, которое юноша вовремя подавил. — Лучше, чем кто-либо и когда-либо, — лицо старика было похоже на череп, обтянутый бледной потрескавшейся кожей. Уродливые родинки на его лбу смахивали на трупные пятна. Глубокие морщины и массивные круги под впалыми глазами выдавали в нем человека не просто старого, а поистине древнего. Тем не менее его речь, его пронзительный взгляд были полны жизни и бодрости. А еще какого-то зловещего спокойствия. Прямо как у покойника. — Скажи-ка мне, сынок, сколько ему было лет? Такой вопрос несколько озадачил юношу, но он быстро сообразил ответ: — Пятьдесят два, сэр. — Пятьдесят два, — протянул Уокфорд, хмуро смакуя оба этих слова. — Совсем еще пацаном ушел… «Пацаном?! Да сколько этому ископаемому вообще лет?» — пронеслось в голове возмущенного Моно. — Я познакомился с твоим папаней в начале восьмидесятых, в эпоху, когда слова весили ничуть не меньше пуль, — внезапно продолжил Уокфорд, вскинув седыми бровями. — Ему тогда было примерно столько же, сколько тебе. Все твердил и твердил без умолку, как же ему нужно замочить этого властного ублюдка! — Властного ублюдка? — юноша немного сбавил тон и заговорил тише. — Вы сейчас о ком? — Ты знаешь, о ком я, сынок, — Уокфорд тоже сбавил тон и опасливо оглядел людей вокруг. — Нужно быть осторожным. У него везде свои глаза и уши. Что тогда, что сейчас. На секунду у Моно сперло дыхание. Ладони едва не сжались в кулаки, едва не позволили ногтям впиться в кожу и оставить кровавые раны. Моно стоял ровно, неподвижно, стараясь отыскать глазами нечто в сутулой и тощей фигуре перед собой: в ее мимике, шумном свистящем дыхании, даже в ее самую малость дерганой жестикуляции. Нечто, чего он и сам пока не понимал. Нечто важное. В мозгу появилась догадка, навязчивый домысел, от которого становилось тошно. — Господин Уокфорд, скажите мне, — медленно, уверенно проговаривая каждое слово, начал юноша. — Раз уж Вы — оружейный барон Бледного Города, значит ли это, что Вы снабжаете вооружением все группировки… в том числе и людей Крестного Отца? Старик молчал, проницательно взирая на него исподлобья. Звук десятков голосов в зале отошел куда-то на задний план, куда-то очень-очень далеко, превратился в приглушенный неразборчивый шум. Кажется, потянуло морозным сквозняком. Снова наваждение от недосыпа? — Э-э… Господин Уокфорд, позвольте я займу Вам место у банкетного стола. Вы, должно быть, сильно устали после долгой дороги! — вмешался в напряженную ситуацию Герман и нерешительно попятился в сторону белоснежных скатертей и гор закусок. Но господин Уокфорд не обратил на него ни капли своего внимания. Старик чуть приподнялся на своем кресле — выглядело это так, будто он сидел в нем исключительно для важности — и схватил Моно за запястье, с удивительной силой притянув ближе к своему дряхлому лицу. Как бы Моно ни старался, вырвать свое запястье обратно ему не удавалось. — В том числе и людей Крестного Отца, — прошипел старик, осклабился желтыми, практически сгнившими зубами и дыхнул перегаром изо рта. — Но сегодня не я твой враг, сынок. Советую держать ухо востро. Юноша не мог пошевелиться, не мог оторвать взора от его покрытых паутиной сосудов и налитых кровью глаз, походивших на пару горящих рубинов. Дьявольских, пугающе ярких рубинов… — Попомни мои слова. Услышав это, юноша внезапно ощутил, как запястье освободилось от чужой мертвецкой хватки. Опомнился он слишком поздно. Старик исчез, словно и не было его здесь. Герман тоже пропал из виду. Как сквозь землю провалились. Парень озадаченно огляделся, потирая место, сдавленное сухой рукой. Звукам вернулась присущая им громкость. Пожалуй, было ошибкой приравнивать общество богачей к безмозглому стаду. Или как минимум все общество целиком. Иногда средь пешек можно напороться и на ладью. Когда эта мысль влилась в сознание юного лидера достаточно глубоко, в толпе однотипных черно-белых фигур появилось броское красное платье.