blinding lights

      Вид с моста Банпо, безусловно, невероятный. Особенно вечером, когда Сеул окрашивается в ночные огни, сияет и мерцает всеми возможными цветами, как аккомпанемент радужным фонтанам на самом мосту, а вдали в небо впивается копьем-маяком Сеульская башня. Красиво до мурашек. Как-то даже стыдно становится, что Минхо всего этого раньше не замечал.       Раньше его волновали только более прагматичные вещи, вроде учебы и работы, ведь на нем, как на единственном ребенке в семье, лежит большая ответственность — никто, кроме него, не сможет перенять бразды правления в компании отца.       Но жизнь умеет преподносить сюрпризы и круто менять приоритеты.       Конечно, кто-то может считать, что он должен срочно возвращаться в строй — и без того потерял целый год, валяясь на больничной койке в коме. Но Минхо искренне наплевать, что там кто считает. Он потерял гораздо больше времени, чтобы стать идеальным сыном и превосходным преемником корпорации, игнорируя тот факт, что, вообще-то, за пределами университета, а после — офиса, жизнь тоже существует. Так что, Минхо искренне считает, что имеет право на передышку.       Он отвлекается от созерцания города на чей-то смех чуть поодаль, но натыкается взглядом только на какую-то веселую парочку, пару минут спустя проходящую мимо и даже не обращающую на него внимание. Снова не он.       Это даже немного забавно. До комы Минхо был уверен, что чувства — вообще не про него. Что его лучший партнер — работа, и женится он либо по расчету, либо просто на какой-нибудь приличной надежной девушке, которая в него, вдруг, влюбится. Просто чтобы продолжить свой род и взрастить нового преемника компании. Только вот из состояния более близкого к смерти, чем к жизни, он вернулся по уши влюбленным, сентиментальным и с твердой уверенностью найти его в реальном мире тоже.       Хотя он даже не уверен, что не придумал Хёнджина.       Он не встречался с ним на сеульских улицах, не пересекался в кафе и ресторанах, не сталкивался в длинных коридорах офиса, и точно не видел его в стенах университета. Минхо не может вспомнить никого, хотя бы отдаленно похожего на Хёнджина, с кем бы он был знаком хотя бы заочно, с кем бы он даже в теории мог быть знаком. Они ведь, буквально, словно из разных миров.       Так может, мир Хёнджина — именно фантазия Минхо?       Может быть, Хван Хёнджин — всего лишь попытка его умирающего мозга заставить его бороться за жизнь. Может быть, это единственный способ мотивации, который смогло сгенерировать его угасающее сознание. А теперь он, как идиот, каждый вечер приходит на мост Банпо, всматривается в блики на редких волнах реки Ханган и отчаянно ждет того, кого, возможно, даже не существует.       С другой стороны, смог бы он в самом деле придумать Хёнджина? Он совсем другой, неземной как будто, видит красоту во всем, даже в самых незначительных мелочах. Для Минхо же самой большой красотой стал сам Хёнджин. Его очаровательная улыбка, звонкий смех, изящные пальцы, которые так часто стали теряться в волосах Минхо в какой-то момент. Он самое настоящее произведение искусства, с ног до головы, и когда смеется, и когда задумывается о чем-то, словно выпадая из реальности, и даже когда злится на что-то, что ему не нравится.       Вздох вырывается против воли. Минхо скучает по всему этому. И поэтому ищет лицо Хёнджина в каждом прохожем. Поэтому дергается каждый раз, как слышит малейший звук, напоминающий шаги, в надежде, что увидит именно его. С хрупкой верой, что вся любовь и нежность, которые он впервые испытал физически находясь на больничной койке под аппаратом ИВЛ, не останутся всего лишь осколками воспоминаний перед не случившейся смертью.       И, кажется, он готов быть полным идиотом, который вечерами торчит на мосту Банпо, который запомнил наизусть порядок смены цветов радужных фонтанов, который может в мельчайших подробностях описать вид ночного Сеула с этого моста, даже если его внезапно разбудят среди ночи и спросят об этом. Потому что Хёнджин того стоит. Потому что в Минхо все еще есть, пусть и уже совсем крохотные, крупицы уверенности в том, что он не мог придумать такого мечтательного нежного парня, обожающего вид ночного города и переливы радужных фонтанов, потому что сам он всегда считал всю эту иллюминацию лишь пустой тратой денег налогоплательщиков.       Минхо слабо улыбается и покидает свое место, когда время переваливает за полночь. Уже слишком поздно, и Хёнджин точно не придет. Но он будет его ждать завтра, и послезавтра, и месяцы спустя. А пока — лишь любоваться тенью его улыбки на закрытых веках и заслушиваться отголосками смеха за секунды до того, как провалиться в черноту сна.       Конечно, Минхо пытался искать Хёнджина. Объездил все больницы Сеула, решив, что, раз они повстречались, пока Минхо был в коме, то и он — на больничной койке, но нигде не получил внятного ответа. Потому что никто не будет раскрывать данные пациента какому-то незнакомцу, даже если такого пациента в принципе нет. Так что все, что Минхо остается — томительное ожидание.       И надежда.       Минхо всегда приходит на мост Банпо с двумя стаканчиками кофе из любимой кофейни Хёнджина, хотя сам предпочитает крепкий чай. Потому что Хёнджин придет, когда-нибудь обязательно, и наверняка обрадуется. Кофеман, предпочитающий быструю энергию здоровому сну. А еще он без ума от сладостей и выпечки, но Минхо решил начать с малого. Хотя бы просто кофе. С ним он еще сможет справиться, если снова не дождется Хёнджина.       Все это, если честно, немного напоминает день сурка. И у Минхо нет ни единой идеи, когда он закончится. Отец не настаивает, чтобы он возвращался к работе, дает время адаптироваться к жизни после годовой комы, а Минхо и сам не рвется, кажется, всех этим удивляя. Раньше он мчался в офис даже с температурой, даже с ужасным кашлем, почти не дающим вздохнуть, даже со сломанной по неосторожности из-за гололеда рукой. Год назад не было ни одного препятствия, которое могло встать между Минхо и работой.       Теперь же все его мысли наполнены Хёнджином, так что, пока у него есть возможность, пока от него ничего не требуют, он согласен добровольно из раза в раз проживать одинаковые дни, наполненные тягучим ожиданием, вереницей незнакомых лиц, мелькающих мимо, и автомобильными гудками где-то за спиной.       Рано или поздно все это окупится. Главное в это верить.       Он опустошает стакан кофе где-то наполовину, когда слышит шаги неподалеку, торопливо вскидывает голову, но только отворачивается со вздохом, натыкаясь взглядом на одинокую девушку в наушниках. Сегодня на мосту Банпо отчего-то не так многолюдно, как обычно, и такие редкие прохожие, из раза в раз оказывающиеся не Хёнджином, расстраивают Минхо больше обычного. Одно дело, когда мимо проходят сотни, а может, даже тысячи, людей, совсем другое — не находить то самое лицо в каком-то жалком десятке незнакомцев.       — Извините.       Минхо едва не роняет стаканы с кофе в Ханган от неожиданности. Та самая девушка несмело улыбается, убирая наушники в кейс, а Минхо только вопросительно выгибает бровь. Он определенно точно ее не знает.       — Не хотела напугать, просто часто вижу Вас здесь, — она улыбается чуть шире и кивает куда-то в сторону Сеульской башни. — Это, конечно, не мое дело, но Вы так завороженно любуетесь видом все это время, будто у Вас какие-то особенные воспоминания с этим местом.       — Я просто жду кое-кого, — Минхо позволяет себе вежливую улыбку в ответ.       — Вот как, — она коротко смеется. — Привыкла считать, будто разбираюсь в людях, но уже во второй раз ошибаюсь в своем предположении.       — Во второй раз?       Она пожимает плечами и смотрит куда-то вдаль, где Ханган сливается с горизонтом, не убирая улыбки с лица.       — Я раньше часто видела здесь другого парня, спросила у него то же, что и у Вас, но он сказал, что ему просто очень нравится вид. Назвал его вдохновляющим, кажется. Правда, я уже давно его не видела.       «Мы обязаны вместе сходить на мост Банпо, хён! Там такой потрясающий вид! Клянусь, всего пять минут там, а у меня целая волна вдохновения, чтобы творить и покорять мир, — звонкий смех, ямочки на щеках и глаза-полумесяцы. Абсолютное очарование. — Не смотри на меня так, я знаю, что тебе это кажется глупым. Но хотя бы разочек, пожалуйста?»       — Ладно, прошу прощения за беспокойство, — Минхо встряхивает головой, отгоняя внезапное воспоминание, пока девушка заправляет волосы за уши и легко кланяется. — Хорошего Вам вечера. Надеюсь, тот, кого вы ждете, придет поскорее.       Он чуть растерянно кивает в ответ, кажется, тоже желает хорошего вечера на автомате, и упирается взглядом в стаканчик с кофе в руках. Это ли не доказательство того, что Хёнджин — не плод его воображения? А девушка точно говорила о Хёнджине. Много ли еще таких безнадежных романтиков, которых глупое мерцание лампочек может вдохновить? Конечно, не исключено, что Минхо выдает желаемое за действительное. Но ему хочется верить. По крайней мере, с верой ожидание не настолько невыносимое.       «Нет, ты просто представь: в руках кофе, далеко внизу — Ханган, и все вокруг сияет. Красота же!»       «Я бы заменил кофе на чай, Ханган на кресло, а все эти огоньки на торшер».       «Фу, ты такой скучный, хён, — Хёнджин забавно морщится. — Где твоя романтичная жилка?»       «Это не мое. Я унылый прагматик, уж прости. Лучше я потрачу время на сверку отчетов».       Минхо понятия не имеет, сколько еще ему нужно выпить кофе, чтобы наконец понять, за что он так нравится Хёнджину. У него и без того чувство, будто кофеин уже течет у него по венам вместо крови, но вкус… Чай все еще кажется в разы вкуснее, в разы ярче, в разы разнообразнее, тогда как кофе — сплошная горечь, едва ли сглаживаемая нежностью молочной пенки.       Впрочем, чем, как не этим вкусом, можно описать его томительные одинокие вечера на мосту Банпо, где он встречает и провожает взглядом каждого прохожего, едва ли не молясь, что следующим источником шума, исключая автомобильный поток, окажется именно Хёнджин.       «Ну правда, меня мало что может восхитить, — Минхо прикрывает глаза, чувствуя, как почти невесомо Хёнджин перебирает его волосы. — Но вид там — просто невообразимый».       «Я часто ездил по мосту Банпо в обе стороны, но не заметил ничего выдающегося, — у Минхо выходит пожать только одним плечом, потому что второе упирается в бедро Хёнджина».       «Это не то, хён, — он тихо вздыхает, и Минхо больше не чувствует прикосновений к своим волосам. Он поворачивает голову, встречаясь с абсолютно серьезным взглядом Хёнджина. — Из окна машины все кажется серым и однообразным. Оно ведь все проносится мимо, в один миг. Ты вообще когда в последний раз гулял пешком?»       «У меня нет на это времени».       «Ох уж эти карьеристы, — Хёнджин цокает языком, отворачиваясь. Он молчит достаточно долго, чтобы это начало немного давить, так что Минхо поднимает голову с его бедер, усаживаясь рядом. Этого оказывается достаточно, чтобы Хёнджин продолжил разговор: — Знаешь, я сейчас задумался обо всем, что ты говорил. И твоя прагматичность… — он вздыхает и, наконец, вновь смотрит Минхо в глаза. — Ты не замечаешь жизни вокруг, хён. Для тебя все, что не твоя драгоценная работа — размытое серое пятно. Так что пообещай мне, что мы сходим вместе на мост Банпо, прогуляемся по улицам и посидим вместе в парке. И я докажу тебе, что ты неправ».       Минхо, кажется, уже понимает, о чем говорил тогда Хёнджин. Не до конца, конечно, но… Тогда он только улыбнулся, молча, мысленно ответив, что мир в самом деле скучный и серый, а единственным ярким пятном в нем стал именно Хёнджин. Сейчас он тоже считает его самым ярким, только и вокруг все оказалось не настолько блекло.       Дело даже не в горящих вывесках, не в фонарях, и даже не в разноцветной подсветке моста. Просто, оказывается, жизнь за стенами офиса тоже существует, достаточно насыщенная. Люди гуляют — парочками, семьями, с питомцами, а кто-то просто в компании музыки, — смеются, устраивают представления на улицах под современные хиты. Они отдыхают, радуются и ценят красоту вокруг, которая для Минхо всегда была мутными разводами за автомобильным стеклом где-то на периферии дороги.       С тех пор, как он вернулся из комы, он еще ни разу не садился в машину. Исключая тот день, когда отец отвез его домой из больницы. Возможно, дело в какой-то психологической травме, которую Минхо до конца не осознает, в страхе снова попасть в ДТП и выпасть из жизни еще на год, а то и навсегда. А может, в том, что он доверился Хёнджину, в чьем существовании был не до конца уверен, и решил дать миру шанс удивить себя. В любом случае, теперь он постоянно гуляет по городу пешком, изредка пользуясь услугами метро или другого общественного транспорта (но не такси, нет), и больше смотрит по сторонам. Впитывает краски жизни и ищет то самое лицо в толпе.       Минхо позволяет себе слабую улыбку, когда видит пару с девочкой лет семи и собакой неподалеку. Пес радостно виляет хвостом, скачет рядом с девочкой, а та заливисто смеется, ловит пару раз его в свои объятия и треплет по голове, прежде чем отпускает, позволяя и дальше скакать рядом, чудом не срываясь с поводка, который держит мужчина.       «Но собаки ведь лучше! — Хёнджин хмурится, складывая руки на груди».       «Не-а, — Минхо лениво приоткрывает глаза, глядя на него из-под пушистых ресниц, — коты».       «Эй, ты вообще слышал, что «собака — лучший друг человека»? А коты — ленивые комки шерсти, они тебя даже за хозяина не воспринимают!»       «Скажи это Суни, который ложится на мои ботинки, когда я собираюсь на работу, чтобы я не ушел, — Минхо все-таки мягко улыбается. Хёнджин похож на нахохлившегося воробушка, пытающегося казаться грозным, но, наоборот, выглядящего только очаровательнее. — Твой пес так делает?»       «Мой пес… Кками… — Хёнджин несколько раз открывает и закрывает рот, прежде чем недовольно надуть губы и отвернуться. — Да что ты понимаешь!»       Минхо смеется, поднимается с кресла, чтобы в следующую секунду оказаться на диване рядом с Хёнджином и уложить голову на его плечо. Улыбка никак не сходит с лица, он трется щекой, комкая ткань хёнджиновой футболки, и спустя пару минут, на выдохе, засыпая, едва разборчиво бормочет:       «Для тебя я готов быть и верным псом, и ласковым котом. Кем захочешь».       Хёнджин ничего не отвечает, но, если бы Минхо поднял голову в тот момент, заметил бы, как горят его щеки. Он только аккуратно зарывается пальцами в волосы Минхо, отчего тот окончательно расслабляется и все-таки погружается в сон.       После которого просыпается уже в больничной палате.       Минхо поднимает глаза на звездное небо. Хёнджин рассказывал, что за городом, где не так много светового шума, видно звезды. Они мерцают не так ярко, как уличные огни, но выглядят еще красивее. Складываются в узоры, и у каждого — свое название, своя история. Минхо не любитель загородных путешествий, так что тогда поверил на слово. Но сейчас, вглядываясь в темно-синюю бездну, думает о том, что обязательно выберется с Хёнджином на природу, как только дождется его, чтобы увидеть эту красоту своими глазами.       Он оборачивается на шаги, встречается взглядом с той самой девушкой, которая как-то потревожила его одинокое созерцание, и вежливо улыбается. Она растягивает губы в ответ и машет ему рукой. Минхо не успевает сделать то же, потому что слышит рядом:       — Скажи ведь, красиво?       Он вмиг забывает о той девушке, обо всех других прохожих, о шуме машин за спиной, оборачивается резко, и замирает статуей. Хёнджин, облокотившись на ограждение, бегает взглядом по Сеульской башне, по городским огням, по мерцающим волнам и людям внизу, на берегу, снимающих представление радужных фонтанов на камеры мобильных телефонов.       Минхо не уверен, что помнит как дышать в этот момент.       Он вглядывается в знакомый мягкий профиль, в ямочки на щеках, разглядывает непривычно короткие волосы, выкрашенные в темно-бардовый, вместо черного, к которому он привык за год, пронесшийся в один миг. У Хёнджина пластырь под бровью, эластичный бинт на левой руке и огоньки в глазах. Он начинает смеяться, как только оборачивается к Минхо, а у того сердце рассыпается на мелкие осколки и собирается заново.       — Ты такой испуганный, будто приведение увидел, — он выпрямляется, и смотрит прямо в глаза Минхо, не стирая улыбки с лица. — Это всего лишь я.       — Всего лишь ты, — полушепотом вторит Минхо и смотрит-смотрит-смотрит, не моргая.       — Я принес твой любимый чай, — Хёнджин протягивает ему стаканчик.       Минхо смотрит на него молча с минуту, прежде чем внезапно залиться смехом.       — Я ждал тебя с кофе, — и протягивает стаканчик в ответ. — Но он, наверное, уже остыл. Прости.       — Ничего, — он качает головой. — Я сам виноват, что задержался.       Минхо рассматривает хёнджиново лицо, пытаясь запомнить все мельчайшие детали, отпечатать их на сетчатке и никогда больше не забывать. Хёнджин, кажется, занимается тем же. С его лица не сходит улыбка, да и Минхо ловит себя на том, что скулы сводит с непривычки. Хёнджин аккуратно ловит его холодные пальцы своими теплыми-теплыми, греющими лучше, чем стаканчик с совсем свежим чаем, и прерывает затянувшееся молчание:       — Ну что, хён, теперь на прогулку? Ты мне обещал, я все помню!       Минхо смеется, хотя чувство такое, будто он вот-вот расплачется. От облегчения и необъятной радости, что наконец дождался. Что не зря торчал на мосту каждый вечер, наверное, пугая прохожих своими внимательными взглядами. Что Хёнджин, настоящий, совсем не выдуманный на грани смерти, держит его за руку.       — С тобой — куда угодно.