Ебашь, Николь

Сегодня впервые Достоевский нарезает мрачные круги по комнате, пока Гоголь смущенно теребит свою же рубашку. Никогда он так за неё не волновался. От этого было очень неловко. Но что же такого произошло, чтобы Фёдор начал переживать? А вот утро произошло. Сегодня Николь заходит немного помятая в школу. Так как-то очень зло оглядывает весь класс, а заметив друга, спешит к нему. И уже взгляд хоть чуть-чуть смягчился. Достоевский покорно двигается к окошку, приглашая девушку сесть рядом с ним. — Что-то случилось? — С чего бы? — Хмурая ты. — Да нормально всё, не волнуйся ты так! Урок проходит как обычно. Остальные уроки тоже. А вот после уроков Гоголь загадочно так исчезает куда-то. И ещё одна девочка из класса, Ира. Конечно же Федя относится предвзято ко всем (Николь чуть-чуть исключение), но к той… Достоевский не выражается, к Ире у него слишком плохое отношение. На какой черт, скажите пожалуйста, она вечно трется рядом с Фёдором, крича о том, как же ей плохо и одиноко, какие же у неё изрезанные ручки и всё в этом духе. Фи. Жертва обстоятельств в виде "ужасной школы". Но где же тогда они? Вообще-то они с Гоголь должны были идти к Феде, но сейчас появилась новая цель — найти Нилю (он так мягко и ласково называл девушку) и потянуть ее к себе домой. Только Достоевский вышел со школы, только Достоевский зашёл за школу, как увидел странную шумную толпу. Что за дьяволиада Булгакова?! Он спешит туда, постепенно догадываясь, что происходит. А там драка. Причём женская. И, как реально оказалось, в разы жёстче мужской. Уже валялась разбитая к чертям пудреница, разорванный в клочки галстук, раздавленная помада и выпавшие тетради из сумки Николи. Что за… А, так это Ниля подралась с Ирой. Как мило. Нет, какие бы строгие моральные рамки-нормы-принципы у Достоевского не были, он тихо прошептал, не дойдя до той толпы: — Ебашь, Николь. Ебашь как можно сильнее. Но как-то не хотелось жить в этой сорок третьей школе без девушки, от чего тот, обреченно вздохнув, идет разнимать, понимая, что получит от обеих, но это будет лучше, чем исключение. Достоевский скидывает рюкзак к сумке Гоголь и протискивается сквозь толпу, становясь в "первый ряд". А там-то что! Как бы Фёдор не был рад видеть "разукрашенное" лицо той… не будем ругаться, Николь пугала. Она уже успела завалить соперницу на пол (не зря занималась спортом) и вырвать клок волос. И визги, и вопли, и ужасы тут. Фи. Чья-то кровь на асфальте, разбитая губа, выбитый зуб… На лице его сердечной подруги красуется фингал, на скуле ещё синяк, лицо чуть расцарапано, волосы растрёпанны в хлам, как при героиновой зависимости, ещё несколько синяков и ожог на локте. Рубашка порвана немного. Но и Ира легко не отделалась. Портрет ещё хуже, чем у Николь. И сейчас ее голова всячески смачно так ударяется о серый асфальт. Чудом ещё не ломается под таким. И мозги не отшибло. Хотя что тут отшибать, когда в голове пусто? А рядом с рукой валяется кислотно-розовая зажигалка с безвкусными стразиками. Какая же Ира тварь. Решила вот так вот Николи больно сделать. Но надо разнимать! Но как же прекрасна вот такая дикая Гоголь, обезумевшая, давшая себе контроль и решившая не показывать себя вновь в шутке. Ее взгляд гетерохромных глаз — обезумел. Образумить ее не выйдет. Но надо их разнять. И Фёдор, вздохнув и закатав рукава свитера, подходит ближе и хватает Николь под подмышки и тянет на себя, с особым усилием поднимая ее и оттаскивая от соперницы. Тут же бежит "великий парень" Иры с первого ряда этой своеобразной арены, оттаскивая и ее в сторону. Девушки кричат друг другу оскорбления, Гоголь даже поцарапала Федину щеку аккуратным ногтем, но их оттащили. Толпа улюлюкает, расходится, а Достоевский берет Николь на руки, собирает ее и свои вещи и по-быстрому уматывает к себе. Благо, жил он не так далеко. Администрации по одному месту в любом случае, но осторожность не помешала бы. А сейчас он нарезает мрачные круги по комнате, пока уже обработанная и перевязанная Гоголь смущенно теребит свою же рваную рубашку, которая лежит рядом, пока что сидя в чёрной рубашке самого Фёдора. Никогда он так за неё не волновался. От этого было очень неловко. Нет, она, безусловно, понимала, что он переживает из-за драки, но почему? Почему он вообще полез туда? Неужели он злится? И почему молчит? Но услышав максимально уставший вздох от Феди, она неловко приподнимает взгляд. И наталкивается на холодные темные, прямо винные глаза Достоевского. И когда тот откашливается, чтобы сказать, и садится рядом, Николь всё-таки рада. — И какого черта, скажи мне на милость, ты полезла в драку? — Она первая начала! И вообще, она меня оскорбила! Брюнету невольно приходит на ум сравнение его подруги с маленькой девочкой, которая поругалась с подругой в детском саду и сейчас активно жалуется на неё. Но он сдерживает улыбку. — И что же она сказала? — Что я толстая шлюха. А сама?! А сама вообще! Ни фигуры, ни-че-го!! — Ну я согласен, что она — тварь… — Ебаная. — Но в драку влезать не стоило. Николь взвыла. Ну почему он до сих пор не понял, почему?! Но тут она немного подумала — а вдруг она не нравится Феде? Вдруг ему нравится та Ира? Вдруг он ненавидит сейчас Гоголь!? Поэтому она понурой склонила голову и так неуверенно спросила: — А ты же не считаешь меня такой? — Какой? — Толстой и некрасивой. Вдруг ты сейчас думаешь только о том, чтобы избавиться от меня? — Дуреха… Но Николь уже не могла терпеть. Она прильнула к Достоевскому, осторожно обнимая и целуя в губы, крепко держась за него. Фёдор в легком шоке. Фёдор не понимает ничего. А Гоголь отстранилась, не отсаживаясь, и, глядя ему прямо в глаза, тараторит: — Я люблю тебя! Она говорила, что ты ни за что не посмотришь на меня, она говорила, что ты ее любишь, что я тебе не нужна! Не говори сейчас, что ты уйдёшь к ней! — Дурёха ты. Я бы полез туда, если бы не любил тебя? Ты такая прекрасная, но смеешь говорить, что нет. Да ты мой эталон, Ниля. Достоевский приулыбнулся и обнял подругу, целуя ее в щёчку. Слава Богу, что бабочки теперь уже поменьше трепещут в животе. А Гоголь льнет к губам, на что ей счастливо отвечают. Как же хорошо, что он может к ней прикоснуться, что она более-менее целая, что они любят. Это прекрасно.