Плесень на дворцовой стене

Вздрагивает, на мгновение позволяя ощутить тонким женским пальцам под собой напряжённую плоть. Практически сразу обмякает в её руках, откидываясь назад и ласково усмехаясь. — Ты напугала меня. Прикрывает глаза, с грудным стоном запрокидывает голову назад. Шумно выдыхает, чувствуя скользящие по груди прохладные руки, — от её прикосновений по телу идёт мелкая дрожь. Хочется и убрать её ладони со своей кожи, окунаясь в горячую воду, и остаться в таком положении, пока хотя бы её пальцы не станут тёплыми. В глубине души большего он и желать не смел. Накрывает её ладонь своей, чуть сжимая пальцы. — Я не думал, что ты так быстро вернёшься. — Вдовствующая Императрица, сославшись на усталость и плохое самочувствие, повелела нам удалиться. Он хмыкает. Влажная горячая ладонь скользит вверх по предплечью девушки, лишая её возможности отстраниться; в витиеватых попытках заигрывать движения мягкие и нежные, но в то же время до пошлого тягучие. — Вдовствующая Императрица обломала все свои зубы в попытке пробить защиту своего любимого птенца. Все её мысли сейчас только о том, что юный сын уже вылетел из-под её крыла, а потому её съедают тревога, волнение и очевидное недовольство. — Зато ты выглядишь весьма спокойным. — Не мне отбирать наложниц для императора, который отказывается делить с кем бы то ни было постель. Губы мягко касаются кожи её запястья, поднимаясь вверх по предплечью изматывающе медленно. Он очевидно не преследует цель усеять женскую кожу лёгкими, едва ощутимыми поцелуями. И жаждет он если не её интереса, то возможности самому оказывать ей внимание. — Отбор так и не начался? — Император воспользовался одним из последних козырей своего юношеского рукава — сыновней почтительностью. Сослался на то, что отбор наложниц для него — проявление неуважения к только что скончавшемуся императору; даже если это простая процедура составления списка претенденток. С ним согласились, но не без тревожных перешёптываний. — Что ты имеешь в виду? — Люди с удовольствием начнут додумывать, по какой причине император не желает собирать гарем и активно этому противится. Скоро поползут слухи о его болезнях, например. Или незаинтересованности в женщинах. — Будто бы что-то из этого по-настоящему страшное… — пробормотала она себе под нос. — Ценю широту твоих взглядов, Ян-ян, — он, запрокинув голову, сполз в воду по плечи. — Почему Император против отбора наложниц? Он после короткого замешательства вдруг хмыкнул. Любитель разговоров на острые и щепетильные темы, стоящие на границе семейного и государственного, неприемлемого и подсудного, карающегося ссылкой и смертной казнью, за милую душу готов был начать трепать языком, даже не вылезая из воды. Тем более, раз его подталкивают к этому. — Как ты могла заметить, ныне он холост. — А-ах. вот оно что…. — безэмоционально протянула она, состроив невинное лицо с налётом бледного удивления. — Сложно не заметить тот факт, из-за которого и заваривается вся каша. — Покойный император до последнего не одобрял любой теоретический его брак, опасаясь сдвига влияния в суде и армии. Тем временем мы не можем отказать новоиспечённой Вдовствующей Императрице в амбициях и желаниях. В том числе в страстном, непреодолимом стремлении оказывать на своего сына влияние. — Она имела власть при муже? Он вновь хмыкает. Просто очевидно: то, куда сворачивает диалог, ему безмерно нравится, ибо ему определённо есть что сказать. По тени улыбки на лице можно подумать, что к этому разговору он готовился всю свою жизнь. — Не слишком-то большую. Можно сказать, что ей был дарован кусок, который она могла бы без удушья проглотить. И она была либо умна, либо слаба, но на большее не претендовала. По крайней мере, образ её был таков. — Но она ведь теперь находится на вершине власти. Сейчас она может… отдыхать?.. «отдыхать»… — она мотнула головой. — Неважно… с кем ей сейчас бороться? Переводит на неё взгляд, спокойный и нежный, мутный от обжигающей любви. Он выглядит не столько как принц, сколько как тоскующая наложница. Разворачивается к жене лицом, усаживается, складывая руки на борту ванны, и упирается в сложенные друг на друга ладони подбородком; был бы у него хвост — начал бы им медленно размахивать из стороны в сторону, зазывая им объект дурманящей страсти к себе. — Подойди ко мне… Она с видом недоверчивой кошки нерешительно подходит, будто бы заранее ожидая подвоха. И не зря: он сразу хватает её за талию, притягивая к ванне, после чего утыкается носом в её живот. Жарко выдыхает, прижимаясь к ней; во всех движениях, в той силе, с которой руки сжимают женскую талию, ощущается не то мощь супружеской тоски, не то сравнимое с детским желание оказаться успокоенным и обласканным. — Ты всегда была такой миролюбивой или дворец вселил в тебя это? — К чему ты спрашиваешь? — Твоё стремление к спокойной жизни… такое умиротворяющее. Вызывает у меня чувство безмятежности. Я хочу защитить тебя от этого мира. Он чуть отстраняется, смотрит на неё снизу вверх ласковыми глазами; голодными, просящими хоть о капле взаимности. От этого умоляющего взгляда сердце пропускает удар, словно ухая сквозь грудную клетку и слои плоти в глухую пустоту. Пустоту жаркую до стопорящего удушения, но при этом дурманяще невесомую. Его очарованию сложно сопротивляться, перед его проявлениями любви невозможно устоять. — Я давным давно оставил своё сердце на твоей родине, оно ушло в твоё приданое, Ляо Суян. Ты чувствуешь себя рядом со мной в безопасности? Она чувствует, разве что, как горят её щёки. — Будь со мной честна. Изящные ладони мягко прикасаются к напряжённым мужским плечам. В отличие от поджарых братьев, он выглядел более крепким, в его фигуре физическая мощь не таилась, а демонстрировалась. Тем не менее, сейчас он был похож на ребёнка, которого недостаёт любви и внимания. — Ты уважаешь меня, позволяешь видеть в своих глазах преданное влечение. Ты делишь со мной постель, не принуждая меня. Отказался от предложенных тебе покойным императором женщин и женился на мне одной, — пальцы ложатся ему на щёку; едва ощутимо, но очень ласково гладят кожу, заставляя его на кошачий манер с низким урчанием льнуть к «хозяйской» руке. — Я не могу знать, что будет дальше, но в данный момент мне сложно представить женщину, более довольную своей жизнью. И безопасностью. Он вновь липнет к ней, но на этот раз упирается в её живот щекой, безмятежно прикрывая глаза. Руки в моменте напрягаются, сцепляясь чуть сильнее, затем в хватке проскальзывает расслабленная вялость — так обычно сминают подушку, а не обнимают женщину за талию. Ответ его заметно успокоил, позволяя ему продолжить, как ни в чём не бывало. — Покойный император… хотя и старался воздать каждой из своих женщин по достоинству… всё же был рабом своих чувств, как и все мы. Чествуя императрицу, свою законную жену, как мать нации, он вряд ли отдавал ей хотя бы часть своего сердца, не говоря уже о зависимости от этой женщины. За время их брака у государя было достаточно фавориток и любимых супруг. — В том числе твоя мать? Он хмыкает, довольный тем, что она случайно попала в ловушку. В быту переспорить Суян было весьма трудно, ибо её загадочная красота была увенчана живым умом; разговоры с ней пробуждали в нём что-то невинное, затягивающее в игривые соревнования, будто бы от перспективы словесной победы зависела его юношеская честь. В то же время он сам никогда не смог ответить сам себе на вопрос: «Что нравится ему больше: выигрывать в спорах с ней или проигрывать?». — А вот и нет. Моя мать какое-то время, конечно, была в фаворе, учитывая моё рождение. Но после родов она уже не играла роль наложницы, лишь матери одного из императорских отпрысков. А тот статус, которым она обладала, когда мы с тобой поженились, — это лишь своего рода награда за выслугу лет и похвала за моё воспитание. Она молчит в глубоких раздумьях. — Если ты пытаешься понять, к чему тебя приведёт поток мыслей, то я тебе скажу вот что: ныне у Вдовствующей Императрицы есть сын и две дочери. А за её плечами стоит её же клан, её же семья с многочисленными дядьями, племянниками, братьями, тётками, племянницами, сёстрами. Кто-то уже при дворе, а кто-то тут скоро окажется благодаря её протекции в том числе. Конечно, Император — наш Хозяин, ибо мы рабы Великой Империи. Но после смерти предыдущего Государя в этом роду, в императорском клане, и в этом дворце наибольшим уважением будет пользоваться именно Вдовствующая Императрица. И решение в большинстве семейных дел будет принимать именно она. Можешь считать её фактически матриархом. А в силу того, что мы не просто маленький клан в провинциальном городе, а императорская семья, она будет бороться со всем миром. По инерции. — И покой нам всем будет только сниться… — Неужто боишься? — в голосе на мгновение проскакивает лукавство, мелкое и незначительное; да и само мгновение длиной с щелчок пальцами. — Вдовствующую Императрицу, факт того, что её гнев обрушится и на меня, или возможного отсутствия твоей защиты? Это не просто ответ на лукавый вопрос, это удар по голове. В этой короткой борьбе она явно вышла победительницей, ибо высказанное вызывает у него мгновенную реакцию. — Пока я жив, ты всегда будешь под моей защитой. В этом мире для меня не существует ни цели, ни человека, ни вещи, что заставят меня пренебречь тобой. Ты знаешь, я очень сильно люблю тебя. И мне не стыдно признаться в том, что перед тобой одной, твоими просьбами, потребностями и желаниями я никогда не смогу устоять. — Не заводись, я не хотела цеплять тебя… — запускает пальцы в его волосы и проводит ногтями по коже головы, что вызывает у него заметную дрожь. На свою беду он позволил себе расслабиться в её руках. — Цилан… — М?.. — А если я скажу, что хочу быть Императрицей? Перед этим ты тоже не сможешь устоять? — Суян, — он сидит с прикрытыми глазами, буквально плавясь от её движений и явно не желая сосредотачиваться на чём-то другом, — Ты вроде как сказала, что не хотела цеплять меня… — Сейчас захотела. От неожиданности его прорывает на смех. — Если ты будешь чуть чаще такой ребячливой, то я подумаю о титуле Императрицы для тебя. Внезапный хлопок по плечу заставляет его вздрогнуть. — Эй!.. — распахнув от удивления глаза, смотрит на её раззадоренное лицо. — Какой ты алчный… — Это я-то алчный? — его плечи подрагивают из-за едва сдерживаемого смеха. — Тебе не нравится слово? Я могу подобрать другое. — Не надо… — Тем не менее, Цилан… в любом случае траур должен будет сойти на нет. Что же Император будет делать тогда? — Как бы мне ни хотелось, но я не могу залезть к нему в голову. — Да-да-а-а, была бы твоя воля… ты бы залез и в мою голову. Ты в принципе не вылезал бы из чужих голов. Он хмыкает. — Я слышала, что во дворец скоро поступит новая партия слуг. — Рабов, — её тяжёлый взгляд не заставляет его колебаться. — Они с огромной долей вероятности не войдут в гарем. — Чт-… ладно, неважно… — Это дань северных земель. Они нередко присылают людей, не имея достаточно золота или зерна для платы. Это именно такой случай. Их всех осмотрят, наиболее способных и физически здоровых отберут для службы здесь, во дворце, остальных отошлют в Летний дворец, чтобы там они прошли обучение и, возможно, укрепили здоровье. Если смогут. — В гарем они не войдут из-за своего статуса? — Имеешь в виду социальный статус или кровь, что течёт в их жилах? — Уже даже не знаю, что я хотела иметь в виду… — На самом деле жёны и наложницы императора уже не первое поколение являются представительницами владетельных домов. В некоторой степени это стабилизирует обстановку внутри страны. — Родственники женщин с меньшей вероятностью будут бунтовать? — Да, так оно и есть. А если женщина нравится императору, то её семья может неплохо продвинуться. Иногда женщины представляют отдельный род, иногда — чуть ли не целый регион, если в какой-то мере связаны с воцарившейся там династией. Он перевёл взгляд на неё. — Ведь и в твоих жилах течёт кровь аристократии. — Давно разорившейся. — Тем не менее, не потерявшей титул. Она некоторое время молчит. — Люди более скромного происхождения не могут попасть в гарем? — Моя мать попала. И в принципе любая женщина из простого люда может, если понравится императору. Но без поддержки семьи здесь очень трудно устоять на ногах. Вассалы лояльны императору, ибо их родственницы служат ему в постели. А государь, в свою очередь, милосерден к женщинам, ибо жестокое обращение с ними равно неуважению к вассалам. — Моя голова сейчас закипит… Он усмехается. Дело было не в истинном непонимании, а в её нежелании разбираться: после замужества, оказавшись в самом ядре Империи, она осталась всё такой же приземлённой девушкой, занимающейся всеми стандартными «женскими» занятиями, возможно задумывающейся о детях и в общем и целом спокойно принимающей уготовленную ей долю. — В сухом остатке: женщина из слуг или рабов может оказаться в гареме, если заинтересует императора. В целом, не обращая внимание на индивидуальные особенности характера и предпочтений каждого отдельного императора, привлечь его внимание — не самая сложная из задач. — Ага, особенно если эта женщина, допустим, прачка. — Дорога к власти выстраивается из мелких камней. Если так хочется стать наложницей, то и из прачек умудришься выбраться. А если смогла и на глаза императору попасться, то привлечь его внимание тоже сможешь. Но да-да-да, везде есть свои нюансы. Позволь взять усреднённый вариант. — Хорошо, предположим. — Попасть в гарем можно, иногда даже очень быстро и просто. А вот выжить женщина сможет, если останется в фаворе, будет прозорлива и умна, а также достаточно сильна и временами сурова для борьбы с соперницами. Ну или хотя бы что-то из этого. Привязанность Императора сможет перекрыть малодушие и отсутствие талантов, а свирепая защита от прочих наложниц сведёт на нет чей-то фавор. В конце концов, всё в нашей жизни решает случай и удача. Но есть и другой вариант — женщина уходит на второй план. Потерявшие благосклонность неамбициозные наложницы нечасто получают по голове, ибо тихо доживают свой век, заперевшись в покоях. — Как интересно ты выразился… хорошо, я вроде как понимаю ход твоих мыслей. Хотя выглядишь ты так, будто хочешь сказать что-то ещё. Игривые глаза ярко блестят. Он похож на кота, обожравшегося сворованной сметаны. — Ян-ян, ты знаешь, что этих рабов будет оценивать лично Вдовствующая Императрица? — Ну теперь, когда ты это сказал, — да, знаю. — Скоро во многих павильонах появятся новые лица. И с некоторой долей вероятности Вдовствующая Императрица попробует кого-то из них протолкнуть в императорскую постель как наложниц самых низких рангов. Сейчас вопрос продолжения рода стоит весьма остро. Отчасти для династии, но в большей степени именно для Вдовствующей Императрицы. Она попытается это сделать, чтобы обезопасить свой новый статус от колебаний; Император, считая, что на него пытаются влиять через присланных женщин, не примет ни одну из них. — Я всё ещё не в полной мере понимаю его нежелание жениться, учитывая его же статус. Точнее, я не понимаю, почему он продолжает так упорно избегать то, с чем ему придётся столкнуться в любом случае. — Душа моя, ты тоже не хотела замуж. В том числе за меня. — Это другое… Он смеётся. — Цилан, это другое, — она не сдаётся, хотя её плечи тоже начинают подрагивать из-за плохо сдерживаемого смеха. — Я — женщина, которая в любом случае уходит из семьи. А ты, дурак столичный, всем своим видом тогда показывал, что готов увезти меня далеко от моего родного дома. Понимаешь мои опасения? — Конечно понимаю. Намекаешь, что его подобные волнения не касаются? — Ну да. А что, разве касаются? — Здесь ты права, подобное его не волнует. Мне кажется, не каждый мужчина в принципе способен впитать в себя переживания, связанные с переходом из семьи в семью… я об этом не задумывался до встречи с тобой. — Ой-ой, посмотрите на него. Пытаешься подлизаться? — Пытаюсь. Нравится? Она легко хлопает его по плечу в бледной попытке вернуться к изначальной теме диалога. — Нравится. Так что ты хотел сказать? — Всё, что мы уже обсудили, когда говорили о покойном императоре и его женщинах, в огромной степени давит на него. Вспомни о том, что ему всего 17 лет. — Кто бы говорил что-то подобное про юных девушек, выходящих замуж за стариков. — Я для тебя старик? — Да не ты… хотя и выглядишь сильно старше своих собственных 17. Почему никто не говорит о твоём юном возрасте? Ты старше своего воцарившегося брата всего на несколько месяцев. — Я просто не по возрасту неадекватный. — Ну как вариант… Он с уже более усталым вздохом запрокинул голову. — К моменту моего рождения теперь уже Вдовствующая Императрица много лет была законной женой. Первая беременность принесла ей сына, но тот скончался, не дожив и до года. Вторая беременность выпала как раз на это трагическое событие и она разрешилась от бремени сильно раньше срока. После этого её считали бесплодной — мол, последние её роды были настолько тяжёлыми, что акушерки заранее записали женщину в покойницы; а когда та всё же выжила, все в унисон заговорили о том, что больше она никогда не сможет не то что родить, а даже забеременеть. Когда же чудо всё-таки произошло и она объявила о том, что боги позволили ей в третий раз носить под сердцем ребёнка, все естественно были шокированы. Если бы в это время во дворце видели бы явление феникса, то это показалось бы всем абсолютно будничным происшествием на фоне внезапной беременности «Матери Нации». Внезапной, кстати, по всем фронтам — двор считал ей бесплодной, а Император хоть и навещал её, но не слишком часто. И факт того, что всего пару месяцев назад о своей беременности заявила какая-то низкоранговая наложница, то бишь моя мать, уже никого не волновал. Да роди она золотой шар, никто бы не обратил внимания. В комнате повисает молчание. Ненавязчивое, но отдающее запахом пыли, которую сдули с достаточно болезненных воспоминаний. — Поэтому я не был особенно-то любимым ребёнком. С другой стороны, у этого было и определённого рода преимущество — нам с матерью было позволено тихо набираться сил в одном из дворцов. А всё потому, что сконцентрированный на своём законном ребёнке Император просто позволил не отдавать меня на воспитание кому-то из супруг более высокого ранга. Проще было махнуть рукой и сказать: «Повысьте её до наложницы такого ранга, чтобы она могла владеть собственным дворцом, и выделите его ей». Все видели незаинтересованность Императора в нас, из-за чего мы оказались в одном из самых отдалённых дворцов. Для кого-то — истинное проклятие, для меня и матери — лучшее из возможных благословений. Я мог сколько угодно тренироваться и развивать любые навыки так, чтобы об этом не знал никто. — Тебе разве… не было обидно? — Обидно из-за чего? — Из-за отсутствия Императора в твоей жизни. Он пожал плечами. — Тебе обидно из-за того, что ты не можешь летать? — Что? — Тебе повезло прожить детство и юность в тихом поместье с любящими родителями, поэтому то, что я сейчас скажу, может показаться странным. Но нет, мне не было обидно. Император нам не отец, он в любое мгновение нашей жизни был, есть и будет Государем. Мы лишь его подчинённые. Невозможно испытывать недостаток любви от того, кто её никогда и не давал. Да и… не обязан был?.. — Вот последнее уже весьма спорно. В ответ раздаётся ехидное хмыканье. — Принцы должны вырасти… м-м… — он цокнул языком. — Считай на пальцах: умными, талантливыми, физически здоровыми, сыновними; должны разбираться в науках и боевых искусствах, быстро обучаться всему… Где-то здесь был пункт «выращенными в любви»? — он на мгновение останавливается, но практически сразу, рвано вдохнув, добивает. — И ещё: в случае собственного невежества рискни обвинить Императора в том, что он тебя недостаточно хорошо воспитывал. Вся тяжесть позора ляжет только на мать. Император никогда ни в чём не бывает виноват — на то он и Сын Неба. Борьба за любовь Императора — удел наложниц и супруг. Сыновья борются лишь за возможность в будущем оказаться приближенными к Государю, отправляться с ним на охоту, вместе заниматься государственными делами. Забьёшь себе место как можно ближе к нему — можешь оказаться Наследным принцем. Если, конечно, твоя мать не человек. В противном случае тебя будут любить даже меньше, чем племянника Императрицы… С его губ сорвался лишённый подлинных эмоций смешок, необходимый только для того, чтобы разрезать свои затянувшиеся рассуждения надвое — мол, это будет действительно последнее, что я собираюсь сказать. — Кого-то мне напоминает… ну да ладно, не об этом шла речь, — он сделал недвусмысленно незаинтересованное лицо, будто в действительности всякого рода дворцовая борьба его вовсе и не касается. — Хотя покойный император несколько последних лет привлекал нас к работе в суде, невозможно в таком возрасте чувствовать себя готовым к «служению на благо империи». А здесь ещё Вдовствующая Императрица и министры начинают давить и навязывать брак. Заметь, он чудом избежал свадьбы во время правления покойного императора. Теперь попытки загнать его в брак лишь вызывают ещё больше сопротивления. — Он, как ты уже говорил, думает, что на него будут влиять через наложниц? — Возможно и так. Может и не думает, кто его знает? В любом случае, я не собираюсь принимать в этом маскараде участие. Нельзя навязать взъерошенному юнцу брак и остаться при этом с ним в хороших отношениях. — Ну ты же со мной остался. — Суян… — нотки разочарования в его голосе слаще сочного винограда в жаркий день. Настало её время смеяться. — Тонкая грань отделяет заботу и манипуляцию. Сейчас многие могут лишиться своих чинов, если не остановятся в нужный момент. Моя матушка не для того добивалась нашего положения потом и кровью, чтобы сейчас я всё разрушил неуемными амбициями. — Тем не менее… ты ведь хотел, чтобы в окружении императора был твой человек, не так ли? — Кто бы не хотел?.. Она некоторое время молчит, съедаемая сомнениями. Ляо Суян, внучка обедневшего аристократа и дочь разорившегося, всю свою непродолжительную шестнадцатилетнюю жизнь пробывшая на задворках Империи, в тишине и ласке, в качестве приданого не принесла денег, не принесла союзов. Она не была готова к открытой дворцовой борьбе, а к глубоко запрятанным, сросшимся с кожей и плотью придворных интригам — тем более; и только ради одного её душевного спокойствия сгорающий от любви принц выстроил тихий особняк далеко от Столицы, практически с лесной глуши, не соприкасающейся ни с городами, ни с деревнями. Лишь за закрытыми дверями купальни, наедине с расслабленным принцем, мужем, открыто признающимся в любви и своей слабости, то ли княжна, то ли принцесса из забытой богами ветви императорского дома позволяла себе прикосновения к паутине интриг. Её супруг был одним из тех, кто эту паутину плетёт с завидной активностью, однако Суян не желала принимать в этом участие. Регулярное участние. — Цилан… — Да? — Пока все будут пытаться «предложить» императору наложниц, ты можешь представить ему служанку. Личную служанку, которая действительно будет лишь выполнять свои базовые обязанности, не проявляя лояльности к тебе, но при этом не делая вид, что она не знает тебя. Он переводит на неё заинтересованный взгляд.

***

Он смотрел на пасмурное ночное небо. В воздухе будто бы застыл запах приближающейся грозы. Ещё пара мгновений его тот буквально можно будет потрогать, ибо он обретёт осязаемую форму. Безмятежность в сочетании с яростью; живительная сила вперемешку с разрушительной мощью; завораживающая красота, сплетённая с первобытным ужасом. Порыв ветра, обдавший тело, приводит принца в чувства. — Когда мы поженились, вечернее небо было таким же тяжёлым, — её тихий голос из-за своей внезапности сам похож на громовой рокот. — Тот день был до удушья жарким, я начинал задумываться о том, что можно было сгореть под солнечными лучами. Дождь действительно принёс облегчение. — Я время от времени вспоминаю ту ночь… мы просто уснули на одной постели. Ты тогда хотел закрыть все окна и двери, но в этой комнате было чертовски душно, а ещё сильно пахло благовониями и свадебным вином. Дождь был спасением и для меня. — Хочешь, сегодня не будем закрывать окна? Она молча кивает. Дикарка, будь её воля, так она бы и на дереве спокойно спала. Это не девушка, это недоверчивая кошка, гуляющая сама по себе; она самовольно приходит и уходит, когда именно у неё есть настроение. Ради неё, только ради неё одной он готов пойти на что угодно. — Ляо Суян… — Да? — Я люблю тебя, ты знаешь? Я очень сильно люблю тебя. Она смотрит ему в глаза. Сколько раз они не вставали бы друг напротив друга, он вообще не понимал отражающихся на её лице эмоций — вечно виделось плохо поддающееся описанию лисье выражение. Её глаза гипнотизировали, зазывали, причём не в игриво-ласковой манере, будто бы всё будет хорошо; в этих глазах ему виделось нечто очевидно опасное, прямо говорящее: «Иди сюда. Позволь себе такую вольность последний раз в жизни». И он шёл. — Я знаю, — на лице появляется беззлобная ухмылка. — Продолжай в том же духе, милый. Его шумный выдох через нос прорезал ночную тишину. Она захохотала. Если бы не склонённая набок голова и глаза, в которых прямо-таки блестело выражение ехидного удовлетворения — мол, и было это вполне себе ожидаемо, и не удивила ты меня совсем — можно было бы подумать, что он обиделся и по-детски надул губы. — Цилан… — М? — Будь осторожней. Прошу тебя. — Что тебя так резко потревожило, Ян-ян? — Ты — брат императора; у вас разные матери и за твоей спиной нет влиятельных родственников, которые могли бы помочь тебе сохранить своё положение. Я боюсь, что ваша… братская дружба может быть разрушена. — Тебя смутил сегодняшний разговор? — Не знаю… период траурных церемоний прошёл и теперь все мы остались со своими истинными чувствами наедине. И я понимаю, что с каждым днём всё сильнее меня изводят навязчивые мысли о братской борьбе. Я прошу тебя… даже если ты посчитаешь себя сильнее и умнее Императора, не иди ему наперекор. Небеса уже всё решили. Он смотрит на неё, едва прищуриваясь. В один момент губы его растягиваются в ласковой беззлобной усмешке. — Всё хорошо, Ян-ян. У меня нет желания выступать против Императора. Мне нужно не это.