Last night

Нежные прикосновения любимых рук как никогда приносили дискомфорт и лёгкую боль. Но Гу Юнь мог вытерпеть любые неудобства, только бы не видеть это отчаяние в любимых глазах. В последнее время его состояние становилось всё хуже, а Чан Гэн неустанно следил за ним. Даже чрезмерно контролировал нагрузки своего ифу. Каждый день император всё больше времени уделял здоровью возлюбленного, находя новые методы лечения разных болезней, иногда проводя собственные исследования, тестируемые на нём самом. Времени на собственное состояние почти не оставалось, а переживания за Гу Юня всё сильнее заставляли отвлекаться от работы. Вот и сейчас, находясь рядом со своим ифу, Чан Гэн будто старался насытиться им. Получить больше взглядов, больше ласковых прикосновений и слов. Усталая и грустная улыбка Гу Юня одновременно согревала, но и словно ножом резала сердце императора. Любить, любить искренне – самое счастливое, но и самое болезненное чувство. Любой миг радости любимого трепетно отзывается у тебя в сердце, но даже незначительные раны образуются и кровоточат словно свои собственные. И от любого из этих ощущений грудь разрывается от чувств. Чан Гэн знал о том, какой человек его Цзыси. Он предполагал нечто страшное спустя годы, однако..Как бы ты ни готовился к беде, как бы ни убеждал себя, что это естественно и неудивительно, – от давления на душу хочется кричать. – Чан Гэн, хватит приставать к больному! У тебя наверняка ещё есть дела. Ты собираешься заниматься ими? Или так и продолжишь распускать руки? - Гу Юнь говорил без тени злобы, улыбка не сходила с его лица. Аньдинхоу не привык называть себя "больным", и даже это простое слово впилось в сердце Чан Гэна ядовитой иглой. Лёгкий румянец покрыл бледную кожу Гу Юня, он всеми силами старался скрыть от Чан Гэна измученность в глазах, однако от взора императора не мог скрыться клубок этих чувств. Чан Гэн ничего не отвечал несколько мгновений, он даже хотел сбежать от любых расспросов, однако стоило ему податься в сторону, как ифу резко остановил его. – Хотя нет..Раз уж ты не занят, то оставайся. И император не посмел возразить. Болезнь его возлюбленного была вызвана излишней нагрузкой на сердце, как полагала госпожа Чэнь. Здесь же обострились старые раны, в том числе и зрение со слухом. Последний месяц Гу Юнь почти не вставал с кровати, лишь иногда разговаривал с Чан Гэном, смеялся, говорил что любит его, и врал, что чувствует себя лучше вчерашнего. Взгляд императора упал на стол напротив. Сегодня Ли Минь перебирал старые письма, написанные Цзыси, пока тот воевал на северной границе или находился в других местах в разъездах. Были как совсем давние, так и из последних сражений. Казалось, вместе с состоянием менялся и почерк Гу Юня. Возможно, Чан Гэну так лишь чудилось, но иероглифы будто становились менее яркими и неаккуратными..Может дело вовсе в чернилах. Или в застилающих глаза, но еле-заметных каплях слёз. Аньдинхоу писал о новостях на севере,  про подчинённых и врагов. Иногда даже стихи. Пусть они были короткими, иногда с отсутствием рифмы, но Чан Гэн ценил и улыбался каждому из них. Осознание, что вряд ли однажды ему вновь напишут стихи о нежной и горящей любви, словно вырывало из него все кости разом, а потом сжигало их, оставляя лишь пепел. В комнате ничего не слышалось, Гу Юнь держал у себя в ладони руку императора, мерно поглаживая его пальцы. Ли Минь не плакал, Гу Юнь почти ничего не слышал и не видел. Однако тот будто почувствовал состояние возлюбленного, и начал успокаивать того, словно Чан Гэн был ещё ребёнком. – Не плачь. У нас впереди ещё много ночей. – Цзыси, пожалуйста...Я ведь правда долго не протяну без тебя. - Император говорил тихо, но сжал руку возлюбленного увереннее, от чего Гу Юнь посчитал, что его слова возымели правильный эффект. Ли Минь не удержался, и лёг возле своего ифу. Он не желал отпускать этого человека, и прижался к его груди, слушая удары сердца. Прямо как в детстве, его поглаживали по спине, успокаивая. Кажется, Цзыси что-то шептал. Что-то бессвязное, порой пошлое. Чан Гэну напомнило это ифу в пьянстве, и от этой мысли император невольно улыбнулся. Никто не вызывал и не будет вызывать в нём подобных бушующих эмоций. Снаружи Чан Гэн оставался невозмутим и невесел, а внутренне клубок из чувств готов был взорваться. – Цзыси, я хочу спать. Давай спать, сон восстанавливает силы. - Ли Минь вывел иероглифы в слова на спине ифу, чтобы тот точно всё понял. Гу Юнь утвердительно и даже печально выдохнул, устроившись удобнее, насколько того позволяло состояние. Чан Гэн продолжал касаться его в разных местах, и Аньдинхоу не прекращал его действий. Эти прикосновения практически не причиняли боли. В них не было желания насытиться, в них не было разъедающего душу горя. Лишь любовь, и остатки обречённости. – В конце концов, как хорошо, что у меня есть ты. - после этих слов комната погрузилась в окончательную тишину, а Чан Гэн всё таки смог уснуть в полуобъятиях своего ифу. Наутро будто все помещение окуталось безжизненной стужей. Ли Минь, только проснувшись, сразу же обратил внимание на отсутствие ежедневного тепла от своего ифу. С небольшой тревогой, он схватил бледную и остылую кисть, поднеся к губам. Почему такая холодная? Неужели.. Самочувствие его ифу ухудшалось не по дням, а по часам, что очень настораживало и обременяло его в последнее время. Мысли в голове так и молвили о том, что это неправда, что это лишь нереальное сновидение, сущий кошмар и самый отвратный сон. Небольшая вера все равно оставалась в душе Чан Гэна. Он уже заметил, как не вздымается грудь Гу Юня, но все равно бессчетное количество раз прислонялся к тому же самому месту, в надежде почувствовать лишь один стук. Хотя бы один стук. Отстранившись от бездыханного тела, император округлил глаза. Казалось, что это невозможно. Казалось, что он смирился с действительностью уже до этого момента, однако тогда он не прочувствовал и десятой части того, что ощущал сейчас. Боль, печаль, страдания, страх, непринятие. Всё смешалось воедино. Клубок его отношений с Гу Юнем состоял из разных нитей. Он был наполнен отличающимися друг от друга слоями разной ткани, материи, цвета. Но сейчас, казалось, этот самый клубок разрубили пополам. Ведь Гу Юнь сказал ему, что это не последняя их ночь..Почему он вновь надурил его? Сейчас Чан Гэн был похож больше на того наивного мальчика, что видел мир детскими глазами, не ведая в них ни смерти, ни горя. В голове бушевала буря, никакое умиротворение не ждало Чан Гэна до самого конца его жизни. Губы опухли от сильного давления, а на щеках уже виднелись хрустальные струйки слез. Императора будто пронзила стрела горя и отчаяния, острые и тупые кинжалы вонзились во все части тела, протыкая того насквозь. Чан Гэн позволил слезам пролиться на простыни. Он всё так же крепко сжимал своими мокрыми и горячими ладонями кисть своего ифу. Он не хотел отпускать ее не при каких обстоятельствах. Чан Гэну хотелось держать его, знать, что тот на самом деле еще жив. Ему хотелось услышать от него привычное к себе обращение, хотелось, чтобы Гу Юнь наконец разомкнул свои веки. Ему так и хотелось спросить: "Цзыси, сколько ты будешь ещё спать? Уже слишком поздно, не пора ли вставать?" Казалось, горе охватило императора настолько, что он начал сходить с ума. *** Прошёл день после смерти великого Аньдинхоу. Камень в душе ни на секунду не покидал императора. Он хорошо умел внешне контролировать свои эмоции и чувства, из-за чего практически никто не знал о его настоящих мотивах. Но кто знал, какой на деле кавардак у него творится? Сведя брови к переносице, юноша очнулся в чужих покоях. Блеск в глазах пропал еще вчера, оставив лишь подавленность и отчаяние. Он до сих пор не верил в случившееся. Но первым делом в мыслях он подумал "Теперь он всегда будет просыпаться один?.." Собираясь вставать, дрожащий взор императора, почти сразу же, упал на недавно принесенное его возлюбленным вино. В воспоминаниях возникли картины, когда его пьяный ифу вел себя непристойно, приставая к нему. Уголки губ выстроились в слегка печальную улыбку. Продолжая дальше оглядывать комнату, он заметил лекарства, которые недавно принимал его Андиньхоу. Помнится ему, когда-то в юности Чан Гэн пробовал научиться иглоукалыванию по советам госпожи Чэнь. Хотя бы в чём-то он был полезен Гу Юню в то время. Струйка прозрачной слезы, что словно жидкое стекло, потекла по румяной щеке. Не обращая внимания на нарастающие слезы, Ли Минь заметил вываливающуюся из кармана флейту. Чуть округлив глаза, он слегка усмехнулся. Это ведь та самая флейта, которую его благоверный ифу украл у маленькой девочки? *** Несколько дней не летели, а ползали, будто улитки. Всё тот же траур оставался на душе императора, из-за чего он просто не мог найти себе места. Он давно объявил всем о смерти Гу Юня. Вести разлетелись настолько быстро, насколько это было возможно. Император слишком часто навещал уже остывший труп. Ему было слишком больно принимать ожидаемую смерть. Но.. к сожалению, сегодня был последний день, когда он сможет долгим взором вникать в ту пару очаровательных глаз, что сопровождали его большую часть собственной жизни. Ведь именно в этот день похороны его маленького ифу.