надежда глупое чувство

Он считал дни с тех пор, как перестал надеяться. Бережно коллекционировал минуты с тех пор, как вычеркнул надежду из своего богатого репертуара. У него было достаточно странных сложных чувств, которые можно было заливать алкоголем. Иногда горлышко бутылки снова превращалось в его воображение в чужие губы и тогда снова приходилось обнулять счёт безнадежным дням. И приходилось напоминать себе, что надежда - глупое чувство и снова начинать отсчёт. Сейчас он держался уже неделю. Он почти гордился собой и с трудом удерживался, чтобы не записать свои успехи хоть куда-нибудь. Надежда уже неделю бережно заменялась грустной музыкой в наушниках, душащими попытками не напиваться, слишком громким смехом на общих собраниях, откровенно дерьмовыми откровенными шутками. Много чем. У него был богатый репертуар. И надежда уже неделю в него не входила. Осознать это оказалось легко. Надежда - глупое чувство. Надеяться на то, чего у него никогда на будет было глупо вдвойне. Анжольрас был тем, на что надеяться было глупо более чем вдвойне. И вовсе, вовсе не потому, что он был красив, не потому, что он любил идеи сильнее, чем людей, не потому... Да нет, как раз таки потому, что Грантэр не был тем, кто когда-либо понадобится Анжольрасу. Это просто было невозможно. Так просто, так понятно, что от надежды отказаться получилось быстро и почти легко. Невозможность была проще надежды. Невозможность была легче. Даже спокойнее. В конце недели он сдался и записал в тетради семь дней без глупой надежды. И подчеркнул двумя красными линиями. -Это не называется не надеяться. - сказала Эпонина, заглядывая Грантэру через плечо. -Что? - вздрогнул он. -Если ты записываешь, сколько дней ты не надеешься на взаимность - это не называется не надеяться. - пожала плечами Эпонина, садясь рядом. -Именно так и называется. Надежда глупое чувство. - буркнул он. -Эр, ты не пьёшь уже три дня. - заметила девушка. -Может быть я решил пойти по праведному пути? - ухмыльнулся Грантэр. -Не надо мне тут вот этих твоих улыбочек. - отмахнулась Эпонина. - Ты можешь наебать этим кого угодно, но не меня. Я знаю тебя с твоих пятнадцати, и с тех пор ты не удосужился обновить репертуар своих дерьмовых отмазок. Грантэр отмахнулся, усмехаясь вновь, но тут же понял, что Эпонина права. Чертовски права. Он делал так каждый раз, когда не хотел продолжать беседу. -Блять. - сплюнул он слово и опустился лбом на деревянную стойку. - Ну и зачем ты это делаешь? Я ведь действительно продержался неделю. Он оберегал каждую секунду, когда ему не было больно. Таких секунд с каждым днём делалось меньше. Грантэр, если честно, надеялся, что его отпустит. Но надежда была глупым чувством, бесполезным чувством, болезненным. Он надеялся, что это мгновенное увлечение пройдёт, как проходили другие. Он был влюбчив. Он был молод и оттого ветренен. Он любил кратко влюбляться в чужую красоту, писать за ночь картину и забывать о влюбленности также легко, как о количестве выпитого за вечер алкоголя. Анжольрас был такой же быстрой трепетной влюблённостью, только картина за ночь превратилась в пять картин за неделю. И ничего не прошло. -Эр, - окликнула его Эпонина. - Эр, будем честны... -Не, не, не... мне категорически не нравятся все вещи, которые начинаются с этой фразы... -Ты втюрился по самое нихуя. -По самое дохуя. - педантично поправил Грантэр и снова опустил лоб на дерево барной стойки. Пробормотал уже оттуда. - Правильно говорить по самое дохуя. И если ты сейчас смеёшься я тебя уебу. Анжольрас любил идеи больше, чем людей. Идей у него было много и в каждую новую он влюблялся с новой силой. И забывался в ней, как забываются в руках любовника. Нет, Анжольрас был прекрасным другом. Был совершенно очаровательным молодым человеком, способным, тем не менее, на ужасные поступки. Живший до восемнадцати в тепличных условиях домашнего обучения в богатом доме, он был совершенно неприменим в повседневной жизни, где нужно было общаться с настоящими живыми людьми. До восемнадцати его оберегали Робины Гуды, капитаны Фракассы, мушкетеры и прочие учителя фехтования. Умершие несколько столетий назад революционеры были его друзьями и наставниками. Он жил по законам других веков, геройствовал бездумно и беспощадно, любил старое благородное оружие и не задумывался, что на митингах коктейли Молотова кидают не с джентельменских десяти шагов от барьера. Он жил так, словно в конце его жизни все убитые встанут на поклоны юные живые в белых рубашках с красивыми алыми пятнами. Он был бессмертен. И считал бессмертными всех кругом. Жестокость его была жестокостью ребёнка, выкидывающего сломанную куклу. -Он не может жить, когда у него грязные волосы, - заметил как-то Грантэр. - Как он собирается строить баррикады? И тем не менее именно эта жестокая детская вера завораживала и вела за собой. Каждый услышавший Анжольраса впервые сначала усмехался, а затем непременно обнаруживал себя слушающим с открытым ртом, сочиняющим уже свои собственным самоубийственные планы. Это было не честно. Анжольрас завораживал, как завораживают стихийные бедствия. И Анжольрас был неумолим в той же степени, что извержение вулкана. Человеческие методы просто не работали с ним. Очевидные для всех других схемы проваливались. Планы терпели крах. -Понина, я проклят. - заключил Грантэр. - Я проклят по самые гланды. -Интересный выбор метафоры. - расхохоталась в ответ девушка. *** Это был вечер очередного собрания в Мюзене. Третий день с тех пор, как Грантэр начал новый отсчёт дней без надежды. После разговора с Эпониной он ещё день мучился, снова напился, а потом решил попробовать заново. Получалось дерьмово. Анжольрас был сегодня словно бы подвижнее. И это только выдавало расшалившиеся нервы. Грантэр выучил наизусть всю тонкую сквозную его фигуру. Все повадки и пристройки. Быстрые летающие руки, слишком подвижные рот - Анжольрас нервничал. Может быть даже боялся. Подойти первым Грантэр не мог. Анжольрас скорее убил бы его, чем признал, что боится. Поэтому Грантэр смотрел. Медленно кафе опустело. Анжольрас по своему обыкновению остался стоять у окна, наблюдая, как расползаются по снежным улочкам их друзья. Грантэр прикрыл глаза и хлопнулся лбом об стол. Фонарный свет из-за окна заставлял силуэт Анжольраса гореть, а голову дымиться ореолом светлых волос. Смотреть делалось невыносимо. Кажется, отсчёт можно было обнулять. -Ты пьян? - вдруг зашелестел обычно звонкий голос совсем близко. Грантэр вскинул голову. Уставился на стоявшего над ним Анжольраса. -Нет? - с сомнением ответил он. -Можно? - спросил Анжольрас указывая на место рядом с Грантэром. -Что? -Можно я сяду? -Конечно. Голос подвёл и Грантэр поклялся про себя вообще больше ничего не говорить. -Ты уснул? - спросил, улыбнувшись краем губ Анжольрас. - Уже поздно, а ты, наверное, и прошлую ночь не спал... Верный данной самому себе клятве Грантэр только кивнул. Он действительно не спал ночь, он рисовал. Он писал самозабвенно и глупо. И, наверное, если быть честным с самим собой, отсчёт дней без надежды можно было закончить уже тогда. Грантэр кивнул ещё раз и встал. -Подожди! - белые пальцы сомкнулись на его рукаве. - Я хотел спросить... Грантэр прочистил горло. Сел обратно, словно и не вставал. -Ты хотел спросить? - сказал он и понял, что звучит так, словно пил много. Действительно много. -Я боюсь. - сказал тихо Анжольрас, не выпуская из уставших от бурной жестикуляции пальцев рукав Грантэра. Мир вспыхнул фарами проехавшего за окном автомобиля. -Чего боишься? -Я хотел спросить, - не ответив на вопрос, продолжил Анжольрас. - Боишься ли ты? И что ты с этим делаешь. Я решил спросить именно тебя. Потому что ты ответишь. Потому что, мне показалось, что именно ты, наверное, поймёшь, потому что, я подумал, ты тоже... -Да. - прервал Грантэр сбивающуюся чужую речь. - Да, я боюсь. Я очень боюсь. -Да? Глаза у Анжольраса были голубые и светлые, как стекла. Точно такие, как стекла на окнах сейчас: промороженные и светящиеся заоконным светом. -Да. - кивнул Грантэр, на секунду отвёл взгляд и вернул обратно. - Вот прямо сейчас боюсь. -Чего? Грантэр всё же спрятал глаза, отнял у Анжольраса руку отвернулся к блистающему движением машин окну. Он успел пожалеть о сказанном сотню раз и сотню раз поблагодарить себя за сказанное, потому что теперь, казалось, пути назад не было. Грантэр разомкнул уже влажные от страха губы, чтобы ответить, но Анжольрас прервал его. -Я боюсь, что не справлюсь. Я боюсь, что вы все зря идёте за мной. Что произойдёт что-то непоправимое. Я плохо понимаю жизнь и плохо понимаю людей. Я знаю, чего я хочу, но не знаю, как этого добиться. Я не знаю, как говорить, что делать... -Ты всегда знаешь, что говорить и делать. - усмехнулся Грантэр. -Нет! - вскрикнул вдруг Анжольрас, хватаясь уже двумя руками за чужой рукав. - Нет! Я все время убеждаю себя и окружающих в этом. Но вдруг я делаю что-то не так? Я боюсь, что однажды вы все это поймёте. Я боюсь, что если я отвлекусь - я сделаю что-то не так. Потому что я не знаю названий даже своим чувствам, не то что чужим. Я боюсь что-то чувствовать. Что-то кроме того, что должен. -Ты ничего не должен... - попытался прервать Грантэр, но Анжольрас, судорожно цепляющийся за него длинными пальцами уже ничего не слышал. -Я боюсь говорить с тобой сейчас, потому что я чувствую! А я не умею этого! Меня никто никогда этому не учил. Я боюсь... - он вдруг замолчал, отдышался, расслабил немного руки. - Я просто надеюсь, что... -Надежда глупое чувство. - ответил, не думая, Грантэр просто по привычке. Анжольрас вдруг отдернул от него руки. Вдохнул слишком резко. -Да. - он мотнул спутанными светлыми кудрями. - Да, наверное, ты прав. Прости. Он встал, словно собираясь уходить. И Грантэр вдруг подумал, что к чёрту. Всё идёт к черту. К чёрту эту безнадёжную череду дней, потому что он дурак последний не сможет так жить, перебежками от запоя до смирения. -Стой. - окликнул он слишком прямую чужую спину. - Стой. Я сказал глупость. Полную хуйню. Надежда - самое прекрасное, что было у меня в жизни. И я боюсь. Боюсь потерять ее. Потому что живу я только надеждой. -На что? - спросила спина Анжольраса. -На тебя. - ответил Грантэр и замер. За окном мелькнули красно-синие фары полицейской машины и всё погасло, словно улица вымерла. -Знаешь, чего я ещё боюсь? - спросил Анжольрас. -Чего? - эхом откликнулся Грантэр. -Любить. Темнота была трепетной и прозрачной. Окно светилось, как светились глаза Анжолраса, такого глупого, светлого. Никто не знал, что этот твёрдый, как ледяной сталактит юноша, уверенный в себе и своих словах всегда, неоспоримый самой своей натурой, может быть трепетным, как свет из-за замерзшего стекла. Грантэр знал. -Почему ты говоришь об этом мне? - спросил он шепотом. -Мне кажется, - сказал Анжольрас, оказываясь вдруг снова непозволительно близко. - Мне кажется, ты что-то об этом знаешь. В тот вечер они распрощались неловко и беспощадно. Анжольрас засобирался, замотал лицо в шарф и ушёл. Ушёл не сказав больше ни слова, не попрощавшись даже, словно Грантэр снова исчез для него, словно никогда в его жизни и не появлялся. А Грантэр напился в хлам и уснул на втором этаже Мюзена. Да. Анжольрас был очаровательным молодым человеком, способным на ужасные поступки. *** Грантэр снова пил. Вся работа над собой, вся борьба с надеждой и ее последствиями пошла крахом. Анжольрас все ещё был уверенным и прямым на собраниях. Снова не обращал на Грантэра никакого внимания и никакого страха не было в его холодных голубых глазах. А потом настал день большого протеста. Первого их большого протеста. С настоящими полицейскими и слезоточивым газом. И Грантэр понятия не имел, что он делал там, как оказался там, где оказался и почему так поздно догадался оттащить отбивающегося Анжольраса в переулок. -Нельзя бить полицейских в ебала. - шептал Грантэр, как мантру, пока волочил за рукав Анжольраса по каким-то темным углам города подальше от шума и полицейских дубинок. - Нельзя, даже если очень хочется. Нас обвинят в нападение на стражей порядка. В вооруженном митинге. Да они найдут до чего доебаться в любом случае. Ты сам нам это объяснял! Он не заметил момента, когда Анжольрас перестал отбиваться и замолчал. Когда позволил вдруг тащить себя по лестнице, запихнуть в квартиру, усадить на диван. Опомнился Грантэр только развязывая шнурки на чужих ботинках. Анжольрас словно окаменел. Замер весь и жили только огромные глаза, не голубые теперь, затопленные чёрным зрачком. -Эй, приём, приём, земля вызывает Анжольраса! Тот никак не отреагировал и Грантэр, стянув с него второй ботинок, сел у ног, замер тоже. -Чего ты? - спросил через минуту молчания. -Зачем ты увёл меня? Грантэр даже рассмеялся от неожиданности. Позволил себе уткнуться смеющимся лицом в чужие острые мальчишеские ещё колени. -Потому что ты бы въебал тому гандону и тебя бы забрали в полицию. Я бы очень хотел посмотреть на тебя в наручниках, но не настолько... Сверху послышалось что-то похожее на смех. -Я этого и боялся. -Чего? - Грантэр нехотя поднял лицо и увидел огромные голубые глаза, полные невыраженного ужаса. Анжольрас просто не умел его выразить. -Что я позволю тебе увести себя оттуда. Грантэр вопросительно поднял бровь. -Я, - Анжольрас замялся, подбирая слова, но взгляд не отвёл. - Я позволил тебе увести меня оттуда. Потому что мне было страшно там. Но с тобой мне тоже страшно. Потому что уходить было нельзя. Потому что если я позволил тебе это, что ещё я тебе позволю? Грантэр замер. Улыбнулся криво той самой улыбкой, которая отодвигала проблемы. -Не нервничай так. Между нами не случилось ничего особенного. По крайней мере ничего, о чем бы ты смог вспоминать долгими одинокими ночами. Но Анжольрас не оттолкнул его, не рассмеялся в ответ даже, не ответил какой-то гордой грубостью, как обычно. Он продолжил молча смотреть. -Что, - ухмыльнулся снова Грантэр в это раз шире. - Все таки будешь вспоминать об этом долгими одинокими ночами? Анжольрас разомкнул губы (и снизу, где сидел Грантэр, это выглядело непозволительно красиво), словно пытаясь что-то сказать, но, не найдя голоса, просто кивнул. Потом нашёл в себе немного звука, словно его трепетные остатки, и заговорил: -Я боюсь себя. Потому что ничего не знаю о том, как нужно, как принято чувствовать. Я боюсь тебя, потому что стоит тебе оказаться рядом, как я начинаю делать не то, что планировал. Я сбиваюсь рядом с тобой. И даже слова для этого не знаю. Сегодня я ушёл оттуда, потому что увёл меня ты. Хотя я не должен был уходить. Я повёл туда вас всех. Я придумал это. И ты, просто взяв меня за руку, увёл. Заставил отказаться от всего, во что я верил секунду назад. Я боюсь тебя, потому что начинаю чувствую то, чего никогда не чувствовал. -Мне кажется, - ответил Грантэр без улыбки такими же остатком голоса, найденным на самом дне горла. - Сейчас ты сказал мне больше слов, чем за всю жизнь. -Я плохо говорю слова. - ответил Анжольрас так тихо, что о сказанном можно было догадаться только по губам. -Это не правда. - мотнул головой Грантэр и понял, что при каждом движение касается лицом чужих узких коленей. -Я плохо говорю рядом с тобой. -Это взаимно. - ответил бездумно Грантэр. -Я надеюсь. -Надежда глупое чувство. Слова вышли шепотом, неловкие, полупрозрачные, бесполезные и ничего не значащие. Они ударились о чужие губы и растворились в них. Грантэр приподнялся выше, оперся двумя руками на чужие узкие бёдра. Дыхание его, горячее и трепетное, ударилось о близкое теперь бледное, как у больного человека, лицо и вернулось назад, смешанное с чужим. -Я... - задохнулся Грантэр. - Можно? -Страшно. - выдохнул Анжольрас в ответ. -Но я правильно понял? - уточнил на всякий случай Грантэр, отстраняясь. Чужая холодная рука поймала его за затылок, возвращая на место. -Я не знаю. - шепнул, как страшную тайну, Анжольрас. - Я не знаю, что я чувствую! Знал бы кто, каким он сейчас был. Никогда и никто, наверное, не видел такого Анжольраса. Лицо его, все точёное из мрамора, вдруг поплыло, сгладилось, оказалось воском. Волевые черты, исполненные революций прошлых и будущих, вдруг сгладились и стали выглядеть младше, вопросительнее, растеряннее. -Но я могу, или лучше не стоит? - спросил Грантэр, как у маленького ребёнка. -Я не знаю. - почти всхлипнул Анжольрас, и голубые его глаза словно увеличились, полились через край, брызнули слезами. -Тогда я пожалуй пойду. Надежда всегда была глупым чувством. Пьяным, сладким, как церковный кагор, согревающи сладким чувством. Грантэр обожал это чувство. Оно обжигало, как маленький свечной огонь, над которым проводишь ладошкой. Только Анжольрас не был саечным огоньком. Он мог оказаться гребанной петардой. И взорвать Грантэру лицо. И оторвать всю бошку вместе с шее. Но Грантэр был чертовым мазохистом, ебанным адреналиновым наркоманом, подсевшим на надежду, ползущую по венам. Анжольрас вцепился одной рукой в его плечо, другой в волосы, больно натянув спутанные кудри. -Да ну нахер. - сплюнул почти Грантэр и наклонился вперёд. Сначала были чужие губы. Влажные и неумелые. Потом был ожог на щеке, взрыв той самой петарды. Грантэр не заметил, почему его голова оказалась откинута в сторону, хотя секунду назад ещё электрическим проводником служили губы, сомкнутые с чужими губами. -Да ну серьезно, блять?! - вспыхнул Грантэр, вскакивая. - Ты серьезно въебал мне, когда я поцеловал тебя?! Ты сейчас блять серьезно?! Анжольрас одним испуганным движением подобрал к себе ноги, обнял колени, словно защищаясь. Захлопал гребанными длинным светлыми ресницами. -Прости, прости, прости, - зашептал Анжольрас, закрывая лицо руками. - Я не знаю, я не хотел... -Да понял я, блять, что ты не хотел! - рявкнул Грантэр. - Мог сразу послать меня нахер, чем сидеть тут и хлопать своими блядскими ресницами! -Да не этого я не хотел! - закричал в ответ Анжольрас. - Не ори на меня! -Да пошёл ты нахер! - крикнул через плечо Грантэр, натягивая ботинки у входной двери. - Это просто нахуй жестоко! -Подожди! Подожди, блять! -Ой, кто это у нас материться научился! Я блять хуево на тебя влияю! Анжольрас вскочил тоже с дивана, бросился вдогонку, хватаясь беспорядочно за одевающегося Грантэра. -Отъебись, никогда блять не думал, что скажу тебе это, но отъебись! Грантэр не заметил, когда, отбиваясь, толкнул Анжольраса особенно сильно, не заметил, как тот ударился спиной о стену узкой прихожей, в какой момент загорелись красным высокие скулы. -Я правда не хотел! Я просто не умею так! Я не знаю, как это делается! -Отъебись, я сказал! Грантэр схватил чужие мельтешащие руки, прижал к стене, прошипел в раскрасневшееся лицо напротив: -Бесишь. Чертовски бесишь. Ты. Меня. - убрал руки от чужих рук. - Я надеялся, эта блядская надежда... и ты ее, сука, ебнул об стену. -Это ты ебнул об стену меня. - ответил на полувыдохе Анжольрас. -И ебнул бы ещё раз. И оттаскал бы за эти блядские патлы. У меня, блять, проблемы с агрессией. Анжольрас смотрел огромными светлыми глазами, прижавшись спиной к стене. Смотрел непонимающи, но доверчиво. Так что на секунду стало стыдно. Он никогда не думал, что сможет так говорить с Анжольрасом. С кем угодно. Не с ним. Он мог шутить с ним дурные пошлые шутки, мог спорить, но никогда не знал, что сможет на него злиться. Но Анжольрас смотрел странно, и дышал часто, и краснел смущенно. И зрачок снова затапливал стеклянистую радужку медленно, словно по мере того, как сказанное Грантэром затапливало мысли. -Ой, да блять, только не говори, что тебе бы это понравилось! - усмехнулся, извиняясь, он, но Анжольрас только продолжил смотреть, краснея ярче и отчаяннее. - Ох, чёрт... Грантэр шагнул назад, схватился за горячее лицо холодными руками. -Блять. Блять, блять, блять, блять... Прости, прости, я должен уйти, или я продолжу творить эту хуйню. -Нет! - отчаянно крикнул Анжольрас. - Нет. Останься. -Чтобы ты въебал мне ещё раз? - мстительно огрызнулся Грантэр, до сих пор чувствуя, как жжёт щеку. -Я не хотел. - начал вдруг снова оправдываться кричавший минуту назад Анжольрас. - Я не знаю, как это работает. Я не знаю, что я чувствую. -Ты не знаешь, как называется чувство, когда ты хочешь кого-то поцеловать? - переспросил, усмехнувшись, Грантэр. -Я не знаю. Он, не разуваясь, прошёл к дивану. Снова сел. Позвал невольным необдуманным жестом руки Анжольраса сесть рядом. Тот подошёл почти на цыпочках, послушно сел на самый край дивана, сложил руки по ученически. -Обычно, - Грантэр перевёл дыхание из-за назойливого желания рассмеяться. - Обычно, это называют влюблённостью. -Влюблённость. - повторил, как эхо Анжольрас. - Я никогда не знал, как это. Я только читал об этом. Но это оказалось страшнее, чем в книгах. -Жизнь страшнее, чем книги. - бездумно пожал плечами Грантэр. - А ты... черт... ты хочешь поцеловать меня? -Мне кажется, что, да. Грантэр обернулся на голос. Увидел тонкий профиль, дрожащие губы и ресницы. -Это очень хорошо. Потому что я тоже хочу поцеловать тебя. - выдохнул Грантэр. - Только я знаю, как это называется. Черт, знал бы ты, что я хочу с тобой ещё сделать, выгнал бы меня отсюда к чертовой матери, извращенца такого... Анжольрас кивнул все ещё виновато, точно не собираясь никого выгонять. -Ты, - голос его снова стал неверным и маленьким. - Ты можешь попробовать ещё раз. -И ты не въебешь мне по лицу ещё раз? - криво улыбнулся Грантэр и что-то вспыхнуло у него в груди, когда Анжольрас улыбнулся в ответ. -Я очень постараюсь. Он выдохнул. Отказался от всех мыслей, потому что мысли нынче были бы для него губительны. И наклонился к чужим губам. Сначала это было просто прикосновение. Это было очень сложно, вот так прикасаться, нежно, учительски, чтобы не вспугнуть. Внутри ещё бились страх и злость. Злость требовала схватить, смять, доказать самому себе, что это происходит. Страх требовал бегства, быстрого и безоговорочного. Прикосновение длилось ровно до тех пор, пока Анжольрас сам не двинул губами, явно не зная, что делать дальше. -Господи... - выдохнул Грантэр в чужой рот. И поцеловал совсем по-взрослому. Губы под его губами дрожали, солёные от слёз, двигались, повторяя медленно, проверяя доверчиво. Вдруг Анжольрас ощутимо вспыхнул, стал горячее под его губами и отпрянул. -Бить не будешь? - спросил Грантэр, глядя всё ещё на чужие губы. Анжольрас помотал головой, позволяя кудрям распасться по плечам. -Не страшно? - спросил Грантэр снова. -Очень страшно. - ответил Анжольрас. - Но я хочу ещё. Кажется. Грантэр рассмеялся вольно и весело, притягивая чужую золотую голову к себе на плечо. -Ты настолько многого о себе не знаешь? - спросил сквозь смех. -Мне кажется, да. - отозвался Анжольрас, уткнувшийся ему в ключицу. - Я думаю о многом и многого, кажется, хочу... я многому ищу названия... я их не знаю. Но, может быть, знаешь ты? От кого угодно другого это звучало бы, как неприкрытый флирт, но Анжольрас говорил искренне, как ребёнок, не понимающий о чем говорит. И Грантэру оставалось только догадываться, что за мысли жили под этими золотыми кудряшками. И надежда, конечно, была глупым чувством, но и Грантэр не был чертовски умён. А дуракам, как известно, везёт.