На дне озера

      – Хидан?       – Ох ты ж нихуя себе!       Ожидая услышать только голос Какузу, Хидан поднимает пустой взгляд к двери. За высоким силуэтом топчется Сакура и с любопытством заглядывает в дом, глядя на лежащее на полу тело. Нервно вздохнув, Хидан встает, зачем-то вытирает окровавленные руки о толстовку и как-то растерянно оглядывается.       Какузу оказывается рядом с ним в пару шагов, хватает за запястья, пытается заглянуть в глаза, спрашивает что-то. Все словно в пузыре – снова – Хидан слышит, но не понимает. И что здесь делает эта розоволосая оторва он не понимает тоже. Девица, поплотнее запахнув свою грязную куртку, приседает у трупа на корточки. При взгляде на внушительный бюст она усмехается и язвительно фыркает.       – Что здесь случилось? – Какузу дергает Хидана за руки, понимая, что терпение у него заканчивается. Как и нервы, черт их раздери.       – Не знаю, зачем я это сделал, – отвечает Хидан спокойно. Он предельно равнодушен, но в этом нет ничего необычного – он словно абстрагировался, перестав осознавать происходящее.       Сакура вдруг присвистывает:       – Это из ФБР тетка-то!       – Боже… – вздыхает Какузу, – Нужно привести все в порядок, – он смотрит на Хидана, но быстро понимает, что помощи от него сейчас не дождешься, – Сакура, не могла бы ты…       – Кровь мыть я умею, – с готовностью засучив рукава, девчонка направилась на кухню, – С тебя еще десятка за эту хрень.       Первым делом Какузу ведет Хидана в ванную. Испачканную в крови толстовку надо будет сжечь, а его самого отмыть. На кой черт он весь в чужой крови изгваздался… Никогда Какузу такого не видел. Что-то подсказывало ему, что времени остается критически мало, нужно спешить, но у него в голове начался какой-то сумбур. Столько всего нужно обдумать, спланировать отъезд, но нюансов чертова тьма. Пока что он ничего не может придумать, мысли скачут одна к другой, как блохи на собаке. Еще Хидан со своими психозами…       – Как ты себя чувствуешь?       – Не понимаю, – Хидан смотрит в зеркало, словно не узнавая себя, – Нет, я знаю, что-то последнее время было не так. Но я контролировал.       – Что она здесь делала? – Какузу тщательно трет Хидану ладони мыльной мочалкой, – Угрожала?       – У них что-то есть на нас.       – Возможно, это даже к лучшему… – задумчиво бубнит Какузу, – Твоя выходка подарила нам чуть больше времени.       Когда удается полностью очистить кожу от чужой крови, Какузу, не выдержав напряжения, давящего на плечи, вдруг обнимает Хидана сильно-сильно и закрывает глаза. Просто миг слабости, который он может с кем-то разделить. Ему нужно собраться с мыслями, понять, с какой стороны стоить ждать опасность в первую очередь. На секунду вдруг приходит в голову мысль: самое опасное существо сейчас гладит его руками по спине. Кто знает, если Хидану окончательно снесет крышу, не набросится ли он на первого попавшегося человека, находящегося рядом? Что мешает ему воткнуть нож Какузу под ребра прямо сейчас?       Только отсутствие ножа?       – Прости! – неожиданно громко говорит Хидан и его начинает трясти. Руками он цепляется за пальто Какузу на спине, дрожит, будто от ледяного ветра и чувствует, как зудят глаза.              Плачь. Плачь! Однажды ты разучишься. Сочувствие покинет тебя. Тебе не нужны эмоции.              – Я не знал, что делаю! Я с ума схожу, не понимаю, что делать, не хочу ничего, – Хидан говорит торопливо, прерываясь на истеричные всхлипы, – У меня в голове… что-то… или кто-то? Я слышу иногда, понимаешь, Какузу, слышу и не понимаю, откуда это. Мне снятся какие-то кошмары, но я не знаю, чьи они.       – Ты здесь, со мной, – Какузу отстраняется и кладет ладони Хидану на лицо, – Ты должен быть сильнее. Нужно немного потерпеть и я помогу тебе с этим справиться, обещаю. Но сейчас у нас нет времени.       – Я понимаю, – Хидан энергично кивает, – Я смогу.       – Хорошо, – снова его обняв, Какузу с ужасом кусает губы.       Он не покажет этого никому, но ему тоже страшно. Как бы он не старался выглядеть собранно и равнодушно, он не хочет Хидана терять, хочет помочь ему, но руки словно связаны. Все валится в одну кучу, необходимо расставить приоритеты. Спасать Хидана будет некому и незачем, если их убьют или бросят за решетку.              На удивление, Сакура справилась со своей задачей феноменально быстро. Пол сиял чистотой, а она развалилась на диване, вальяжно покуривая сигарету. Она ждала, когда уберут тело, чтобы замыть остатки крови. Зашедший в гостиную Какузу было опешил сперва, а потом, чертыхнувшись, пошел к машине за мешком для трупов.       Впрочем, Сакура выручила еще раз – именно она подсказала Какузу, куда деть тело. Она оказалась весьма осведомленной для обычной шпаны и поведала, что надежнее всего сбросить труп в озеро. Дно покатое, самая глубокая точка находится в центре озера и все там поросло водорослями настолько, что скоро, наверно, по ним можно будет ходить. Озеро никогда не чистили, да и купаться в нем запрещено. По официальной версии оно загрязнено какими-то промышленными сбросами, но на самом деле на его дне просто херова гора трупов. Откуда Сакура об этом знает, Какузу спрашивать не стал. Наверно, некоторые вещи лучше не знать.       Сейчас он едет к самому отдаленному берегу у леса, объезжая озеро по кругу. Пока едет, раздумывает, пользуясь тишиной и некоторым спокойствием. Пожалуй, не стоит терять время. Конечно, его одолевает досада, но делать нечего – Какузу берет телефон и пишет Хаку, что согласен на помощь и готов отступиться от казино. Черт бы с ним. В этот городишко Какузу все равно больше никогда не вернется.       Хаку отвечает ему практически сразу, обещая сообщать о потенциальной опасности. Пожалуй, повезло, что Хаку оказался обычным дельцом, не лишенным человеческих чувств, как это в основном бывает. Любой другой просто уничтожил бы тех, кто отобрал у него собственность, тем более что там отмываются его деньги. Как-то запоздало, но Какузу вдруг осознает, как ему повезло.              На берегу полно тяжеленных камней, которые Какузу закидывает в мешок для веса. Достаточно толкнуть тело ногой, и оно само катится к воде, тут же бесследно утопая. Надо полагать, пропажу агента ФБР заметят очень скоро и выяснить, где она была последний раз, труда не составит. Возможно, осталась всего одна ночь. Возможно, еще меньше.       Нужны билеты, желательно сразу в другую страну. Только вот осталось всего одно незаконченное дело… Какузу все еще ждет от Конан личное дело Хидана, которое она обещала найти. Не хотелось посылать ее к черту до этого, потому что это означало бы потерять последний шанс выяснить прошлое, которое не дает Хидану покоя.       Вернувшись домой, Какузу находит только Хидана, сидящего у окна кухни. Сакура, похоже, свалила, делать ей тут больше нечего. Неохотно, но все же Какузу признает – полезная оказалась девица.       – Как ты? – спрашивает Какузу, вешая пальто на крючок. От плотной ткани тянет сыростью с озера.       – Все нормально. Теперь нормально.       – Мы уедем отсюда, как только я придумаю, как, – уверенно говорит Какузу, лишь бы что-то сказать, – Наверно, я мог бы попросить помощи у Хаку.       – Надеюсь его бугай не в обиде на меня, – невесело усмехается Хидан.       Сейчас Какузу чувствует себя каким-то слишком уж беспомощным. Он не хочет обращаться за помощью к Конан, ему кажется, что не стоит рассказывать ей про свой проеб так рано, возможно, не стоит вообще.       Интуиция ли, но что-то подсказывало – выбираться надо своими силами. При таких обстоятельствах, даже Хаку с его возможностями казался лучшим вариантом. Какузу, поднимаясь на второй этаж, решает написать ему свою просьбу. Просто немного помощи не помешает.       Проходя мимо кровати, Какузу замечает уведомление в углу экрана ноутбука. Черт, совсем забыл про него из-за всей этой кутерьмы сегодня. При ближайшем рассмотрении сообщение оказывается от Конан и Какузу было ловит легкий приступ паники, но все оказывается еще более неожиданным. Конан прислала личное дело Хидана и больше ничего.       Стоит ли читать сейчас? Добавит ли это проблем или все-таки поможет решить часть из них? Какое-то время Какузу задумчиво пялится на экран и кусает губы, решиться никак не получается. Монетку что ли подбрасывать в самом деле.       Дилемма длится недолго, Какузу все равно заняться нечем, отвлечься сейчас не помешает. Он открывает текстовый файл и погружается в чтение. На первой странице он видит фотографию, не сразу понимая, кто на ней. Мальчишка лет семи, светленький, насупленный, морщит курносый нос, едва различимые брови сведены к переносице. Он альбинос, так что вывод напрашивается сам собой, но различия какие-то слишком уж сильные. Впрочем, люди меняются при взрослении, так что удивляться нечему.       Сухой текст изобилует медицинскими терминами. Это вообще оказывается мало похоже на личное дело в его обычном понимании, скорее это медицинская карта или типа того. Судя по информации, родителей у Хидана нет, точнее, они его бросили почти сразу после рождения. Никаких сведений о матери или отце, а воспитывался он в детском доме при одной из церквей в Потсдаме, в Германии. Заметки тамошних врачей удивляют – сплошные жалобы на поведение, непослушание и истерики. Проявления жестокости к другим детям, порча имущества, попытки сбежать.       «Неуправляемый».       Дальше стиль документации изменяется, на каждом листе появляется водный знак «Исследовательский центр Моргендамеренг», а текст больше похож на выжимки из отчетов. Какие-то таблицы с показателями анализов крови, снимки МРТ, рентген… В медицине Какузу не разбирается, так что пролистывает, едва вчитываясь. Первые страницы этой странной диссертации описывают психологический портрет Хидана – здесь уже указывается его имя – нестабилен, апатичен, созависим. Почти всегда молчит, речь сбивчивая и нервная, много табуированной лексики, скудный словарный запас.       «Подходит идеально».       А дальше начинается какой-то бред. Описания медицинских манипуляций, которые над Хиданом проводили, Какузу перечитывает раза три. Он не может в полной мере осознать, что человек может такое вынести. Вероятно все дело в фигурирующем во всех процессах препарате, название которого Какузу видит впервые. Между операциями описаны обычные дни, когда Хидана, судя по всему, не подвергали никаким манипуляциям, а просто оставляли в палате (или камере?) одного. Похоже на психологический эксперимент. Ему выключали свет, или оставляли лампу мигать. Раздражали тихими повторяющимися звуками или вовсе мучали громкой музыкой. Разговаривали, но он никогда не отвечал.       «Бурных реакций не отмечено»       Самым неожиданным стала часть, которая начиналась с «Этапа 3», а Хидану было пятнадцать. Подробностей оказалось мало, возможно, это не документировали в полной мере, но Какузу смог сделать из этого единственный вывод – Хидана учили, точнее, заставляли убивать других людей. Ему отбивали сочувствие и человечность, пытаясь сделать машину, которая способна убить кого угодно и не испытывать при этом ни малейших эмоций. Судя по длительности таких исследований, поначалу Хидану требовалось довольно-таки много времени, а последние строки таблицы наводили на мысль, что он делал это почти мгновенно. Ему давали цель – он убивал.       Попалась даже страница с протоколом разговора с «лечащим» врачом. Вероятно, это было что-то вроде сеанса психотерапии, только вряд ли целью разговоров была помощь. Хидана препарировали, как лабораторную крысу, и не только физически.       «– Хидан, как ты себя чувствуешь?       – Никак.       – Тебе хочется чего-нибудь? Сегодня, кстати, пасха.       – Плевать.       – Вчера ты задушил мальчика вдвое младше себя. Что ты думаешь об этом?       – Мне все равно.       – Ты знаешь, зачем ты делаешь это?       – Чтобы вы от меня отъебались.       – Следи за языком.»       Почти целая страница однотипных вопросов и немногословных ответов. У Какузу сформировалось чувство, что это тоже своего рода эксперимент. Очевидно, Хидан ни с кем там общаться не хотел и уж тем более дружеского разговора с ублюдками, которые его притравливали, как собаку на медведя, не получилось бы. Только вот как же Хидан оттуда выбрался? Какузу нашел его, обычного пацана, на улице. Как он там оказался? Что-то подсказывало, что случилось это не потому, что эти чертовы исследователи отпустили его по доброй воле. И почему ничего не помнит?       Интуиция не обманула. На последних страницах документа подробно описывается день, в который Хидан смог убежать. В ходе диалога под наблюдением врачей, подобного тому, что Какузу уже прочитал, включилась пожарная тревога. Случайность ли это или божий промысел, черт знает, но многие из наблюдателей бросились выяснять, что случилось. Хидан воспользовался ситуацией. Совершенное существо, способное убивать любым способом из возможных, сработало против его создателей. В пустой «разговорной», как называли ее сотрудники, ничего не было, кроме двух стульев и стола, прикрученных к полу, а вот у лечащего врача была ручка. Хидан выхватил ее из чужих рук и без раздумий всадил в глаз, а потом выбежал из комнаты, где ему на пути попалась девчонка младше него. Почему-то он ее не убил.       В отчете указано, что ее звали Конан, а лечащий врач была ее матерью.              

***

             Хидан просыпается каждый час, что-то выдергивает его из сна, треплет нервы, но стоит ему снова заснуть, как перед глазами появляется чей-то образ, который трудно разобрать. С каждым разом он становится будто отчетливее. Расплывчатая тень обретает более четкий контур. В темном ничто стоит девчонка, закрывает ручками уши и всхлипывает носом. У нее большие, светло-карие глаза, словно золотые – они кажутся такими знакомыми…       Последний раз Хидана из сна выбрасывает осознание. Он пялится в белый потолок, но на нем, будто отпечатавшись на сетчатке глаза, все та же девчонка. Остаточное видение. Он знает ее, просто забыл. Или ему помогли забыть? Впрочем, откуда он знает ее, все еще неизвестно. Это всего один кусочек разбросанного паззла, непонятно, где искать остальные. И надо ли? Теперь, понимая, что Хидан откуда-то знал маленькую Конан, жить ему легче не стало, наоборот, в голову лезли какие-то дикие мысли с догадками, одна другой страшнее и нелепее.       От размышлений отрывает странный шорох, раздавшийся, кажется, внизу. Хидан поворачивается – Какузу спит рядом, а значит, шум какой-то посторонний. Словно бы половица скрипнула и что-то тихонько щелкнуло. На тумбочке бряцает телефон Какузу.       Интересно, сколько времени? Судя по неравномерно посветлевшему небу, раннее утро.       – Эй, Какузу, – шепчет Хидан, пытаясь того растолкать, – Проснись, что-то не так.       – Мм? – перевернувшись на бок и обвив Хидана руками, Какузу пытается его притянуть к себе. Явно не проснувшись, впрочем. Хидан упирается, но совладать не получается.       – Да проснись ты, – он повышает голос и Какузу, недовольно поморщившись, все-таки открывает глаза.       Телефон оживает еще раз, а потом еще, словно пришло сразу несколько сообщений. Пару секунд Какузу тупит, но, когда во взгляде появляется осознанность, он тут же хмурится.       – Я слышал что-то внизу, – говорит Хидан, – И не думаю, что это енот в мусорке шарится.       Какузу, бегло оценив перспективы, кивает и тянется за телефоном. Яркий свет бьет по глазам и текст в сообщениях размывается на секунду, но стоит сфокусировать взгляд, как сердце вдруг принимается биться как бешеное.       «Уходите»       «Сейчас же»       Это точно Хаку. Он обещал предупредить, если что-то случится. Но что? Откуда ждать опасности? Неизвестность нагоняла нервозности, но спрашивать что-то сейчас казалось глупой потерей времени. Быстро вскочив с кровати, Какузу вываливает из шкафа сумку, и скидывает в нее все, что попадается под руку. Хидан не задает вопросов, сразу понимая, что медлить нельзя. Он одевается и помогает собрать хоть какую-то часть вещей, а потом несется в кладовку, чтобы забрать оттуда пару пистолетов и напихать в карманы патронов.       Одевшись, Какузу спускается вниз и на секунду теряется. А куда им идти? Может, на улицу идти тоже опасно? Не, Хаку бы наверняка уточнил. В сообщении ясно сказано уходить из дома. Черт возьми. Импровизация не была у Какузу сильной стороной.       Раздумывать, впрочем, некогда. Закинув сумку на плечо, Какузу открывает дверь в задний двор, Хидан спешит следом, на ходу натягивая куртку. В лицо бьет порыв холодного ветра, Хидан на миг подвисает, залюбовавшись красивым небом, переливающимся семи оттенками синего и яркими всполохами поднимающегося солнца. На первый взгляд во дворе ничего подозрительного, Хидан идет вдоль стены, осторожно выглядывает из-за угла. Кажется, он видит у забора следы, но исследовать их сейчас нет времени, да и какая уже к черту разница. Обогнув дом, они доходят до крыльца, осматриваются еще раз и, кивнув друг другу, быстро пересекают двор, оказываясь на улице. Где-то каркает ворона.       – И куда?       – Я знаю, – Хидан хмуро вглядывается в окна дома напротив, где на стене висит плакат Раммштайна. Подняв с земли маленький камушек, он ловко швыряет его прямо в стекло. Долго ждать не приходится, розоволосая башка быстро показывается в окне. Сакура выглядит заспанной. Хидан жестами пытается как-то ей объяснить, что нужно, Какузу закатывает глаза и вздыхает. На его взгляд, идея так себе.       – Будет лучше, если мы сможем увидеть, кто шарится у нашего дома, нет? Они могут вернуться, – рассуждает Хидан, когда Сакура, наконец, поняв, что от нее хотят, отвалила от окна, – Отсюда будет видно.       – А если за нами уже следят? Девчонку подставлять не жалко?       – Честно говоря, не особо.       Зачем-то в мыслях опять вспыхивает маленькая Конан со своими огромными, золотистыми глазами.       Не жалко.       Калитка в высоком старом заборе открывается со скрипом, Хидан заходит первый, тут же взглядом натыкаясь на полицейскую машину во дворе.       – Я ж говорила, батя коп, – уточняет Сакура, мощно зевнув.       – Черт, ноутбук, – чуть не бьет себя по лбу Какузу и сбрасывает сумку с плеча, бросая ее на землю, – Сейчас вернусь.       – Может не надо? – с тревогой в голосе спрашивает Хидан, но Какузу его уже не слушает. Он перебегает дорогу и, бегло оглядевшись вокруг, заходит в дом.       – Пошли, дубак тут, – съежившись, недовольно бубнит Сакура, – Не парься, нет никого. Батя на дежурстве.       – А машина почему здесь? – калитка закрывается и Хидан теряет возможность наблюдать за тем, как вернется Какузу. Он направляет на Сакуру растревоженный взгляд и видит, что та как-то снисходительно улыбается.       – Это старая, не на ходу уже. Починить ее хотят, да, думаю, ниче не выйдет у них.       Хидан смотрит на Сакуру, словно не понимает, о чем она. Снова у него какая-то рассинхронизация – на секунду он вовсе забыл, что здесь делает. Он замечает недоумение у девчонки во взгляде, моргает, чуть встряхнув головой и идет за ней, поднимаясь по узким ступенькам крыльца. Кажется, что он слышит какой-то свист, тихий, едва различимый. Будто в одном из домов свистит на плите чайник.       Не разувшись, Хидан проходит в дом, сразу направившись к окну. Отсюда хорошо видно дом напротив, и он остается наблюдать. Только этот гребанный свист никак не затыкается. Судя по тому, как беззаботно выглядит Сакура, это исключительно его воображение.       – Так че случилось у вас? – спрашивает она, усевшись на кухонную стойку. Только сейчас Хидан замечает, что она в какой-то нелепой бордовой пижаме с сердечками. Вот вам и фанатка Раммштайна.       – Трудно сказать, – неопределенно отвечает Хидан, возвращаясь взглядом к улице. Долго как-то Какузу возится, найти что ли не может свой ноутбук? Или еще что-то решил прихватить?       – Да, работка у вас так себе, – усмехается Сакура, вздернув бровь. Хидан оборачивается к ней, собираясь спросить, а что ей вообще о их работе известно, чтобы такие выводы делать, как этот блядский свист вдруг становится громче, заполняя собой все вокруг и вынуждая зажмурить глаза.       И в этот момент, прогремев на всю улицу, происходит взрыв.       Старый дом скрипит ветшалыми стенами, на улице визжат сигнализациями все машины в округе, по стеклу стучат мелкие камушки, долетевшие с ударной волной. Хидан неверяще смотрит в окно. Через улицу яркое пламя жадно пожирает обвалившуюся часть дома, в которой была спальня, черный густой дым поднимается в небо, заволакивая собой весь обзор. Хидан не может пошевелиться. Он открыл рот, чтобы позвать Какузу, но так и не смог, даже, кажется, дышать забыл. Огонь быстро перемещается по стенам, поглощая весь дом целиком, деревянные стены чернеют на глазах. Что-то в этом есть. Пламя, словно живое, танцует изящно, облизывает стены, обнимает, источая тепло. Это в каком-то смысле прекрасно.       Хидан чувствует, что Сакура трясет его за руку, но не обращает внимание. Не в силах оторвать взгляд от горящего дома, в котором проснулся всего полчаса назад, он даже не слышит, что ему говорят. На улицу высыпали люди из окрестных домов, наверно, вызывают пожарных. Все галдят, суетятся. На крыльце соседнего дома стоит Хината. На периферии мельтешит розовое пятно мечущейся по кухне Сакуры.       По щеке стекает теплое, горло начинает саднить. Все, что хотелось сказать, уже не актуально. В голове удивительно идеальная пустота, вакуум, впервые, за всю жизнь. Ни внутреннего голоса, ни мыслей. Хидан не чувствует себя живым из-за этого, он будто растерял способность воспринимать окружение, делать выводы и составлять мнение. Ничего не вызывает эмоций. Что-то же должно быть, что-то, что положено испытывать в такие моменты.       Пальцы до боли впиваются в холодную раковину, слеза растворяется соленым на губе. Он слышит, как хлопает дверь, на улице болтовня не затихает, а в доме опять что-то слабо взрывается, наверно, какой-нибудь баллон с газом в подвале.        – Очнись, придурок, надо сваливать! – орет на ухо Сакура и дергает Хидана за руку. Он поворачивается к ней, с трудом различая ее лицо. Как-то не по годам серьезно она выглядит. И уже не в пижаме вовсе, переодеться успела. Надо же.       Не выдержав, Сакура бьет Хидана наотмашь по лицу, надеясь привести в чувство. Знакомо. Щеку обжигает, что-то вспыхивает на миг внутри, как ударная волна, но быстро гаснет. Будто топлива недостаточно.       – Куда, – спрашивает Хидан, не особо интересуясь ответом. Вообще-то ему все равно, куда. Ему и здесь нормально.       Его равнодушный вопрос остается без ответа, Сакура отходит в сторону и с кем-то громко спорит по телефону. Хидан не вслушивается. Все равно ничего не поймет.       – Он не идет, помоги мне, – раздраженно говорит Сакура и откладывает телефон в сторону. Она сверлит Хидана взглядом в спину и, хоть и явно злится, но в глазах виднеется сочувствие. Устало вздохнув, она садится за стол и растекается по столешнице.       – Может, он выжил, перестань ныть раньше времени, – говорит она тихо.       – Тогда он бы уже был здесь.       – Ну мало ли… Может… – Сакура осекается, когда в дверь постучали. Она сразу идет открывать и отходит в сторону, пропуская в дом высокого мужчину в камуфляже.       – Пойдем, Хидан, нет времени, – говорит он серьезно.       Какой странный. Высокий, коротко стриженный, широкий, а на лицо японец. Раскосые глаза темные, будто вовсе без цвета, практически черные. Бывают разве такие здоровенные японцы? Хидан усмехается сам себе. Печально, что сейчас только это смогло выдавить из него какую-то эмоцию. Мужчина на миг сводит брови, будто хочет что-то спросить, но вместо этого он подходит, кладет Хидану на плечо руку и ведет за собой.              Бездумно идти, куда ведут. Черный фургон, тонированные стекла. Словно вечер, хотя еще очень рано. Никто не обращает внимание. Сакура ведет какие-то разговоры, мужчина почти всегда молчит. Говорит, зовут Кисаме. Ки-са-ме. Знакомое имя, или нет? Вздох срывается, в горле ком. Внешнее спокойствие надежно скрывает начинающуюся бурю. Эхо трагедии, наконец, настигает.              В салоне широкого фургона никого, Сакура сидит впереди с Кисаме. Темнота из-за тонировки позволяет немного выдохнуть. Хидан сгибается вперед, закрывает лицо руками и понимает – больше не может сдерживаться. Да и не смог бы, если бы попытался. До сих пор он не может подобрать слов, не хочет подбирать, кажется, будто стоит это озвучить, и оно станет фактом, непреложной истиной. Глаза довольно скоро начинают болеть от слез, горло дерет от сдавленных, беззвучных рыданий.       Машина останавливается, Хидан поднимает голову, смотрит в окно. Дверь съезжает в сторону, Сакура нетерпеливо постукивает пальцами по металлу. Вероятно, нужно снова куда-то идти. Хидан, жмурясь от яркого солнца, выходит и первым делом видит казино. Чертово казино. Не дав задать вопроса, Сакура хватает Хидана за рукав толстовки и тянет за собой. Дверь черного хода, узкий коридор, пустой зал и кабинет.       За столом сидит Хаку, рядом возвышается его неизменный телохранитель, тут же вцепившийся мстительным взглядом в Хидана. Обстановка явно напряженная, но Хидану совершенно плевать, что ему скажут, ничто не изменит случившееся. Подойдя к столу, он садится в кресло, как-то кривовато согнувшись, и смотрит перед собой, чувствуя, как затягивают его все глубже и глубже собственные мысли. Они вернулись, разом нахлынув, как вода из прорвавшейся дамбы. Смесь страха, горечи и ярости заставляют руки дрожать.       – Где принцесса? – спрашивает Хаку, не сводя с Хидана взгляда.       – Забрали, уже в пути, – отвечает Кисаме, – Мы поедем в условленное место, – он косится на Хидана взглядом, словно опасаясь, что скажет лишнего, – Будем ждать ваших указаний.       – Хорошо, – Хаку жестом указывает на дверь и встает из-за стола, – Вынуждены оставить вас здесь. Чуть позже Кисаме за вами вернется.       Хидан не сразу понимает, что Хаку обращался к нему. Только когда дверь закрылась и в кабинете настала тишина, до него дошло, что его здесь оставили. Одного. Не ответив ни на один вопрос, хотя… Хидан уже и не хотел ничего спрашивать. Что теперь? Сдадут его копам или федералам? Да плевать, пусть делают, что хотят, уже нет разницы.       Сидеть становится невыносимо, организм бунтует. Хидан встает, проходится по кабинету, а, подойдя к двери, дергает ее, с удивлением обнаруживая, что она закрыта. Он оборачивается, задумчиво глядя на окна. Что ж. Внизу грязное, ядовитое озеро и достаточно высоко. Если повезет, можно потерять сознание от удара о воду. Если нет… придется все делать самому. Хидан подходит к окну, смотрит на мерно поблескивающее в солнечных лучах озеро. Такое красивое. Какая ирония, что на самом его дне настоящее кладбище.       В кармане вибрирует телефон. Рефлекторно Хидан чувствует, как потеплело на миг в груди, но это ложная надежда. Количество людей, знающих его номер, можно по пальцам пересчитать, а уж писал ему только Какузу. Писал коротко, сухо, но всегда так ёмко, всегда знал, что написать, чтобы Хидану сердечную мышцу защемило. Сейчас сообщение пришло от Конан и Хидан почему-то испугался.       «Что за хрень у вас творится?»       Странно, как она может не знать? Она все держит под контролем, она видит и знает все, что-то явно изменилось. Похоже, у нее проблемы. Хидан хмыкает, и отключает телефон, не ответив. Это ее проблемы. У Хидана проблем больше нет, самое страшное уже случилось, и нет смысла переживать из-за каких-то мелочей.       Он садится в кресло, в котором сидел Какузу. Широкое, мягкое, с высокой спинкой. Оно ему шло. Хидан оглаживает ладонями подлокотники, откидывается назад. В груди вдруг становится больно, словно сердце сжалось разом, спазмировало, боль отдается в шею, Хидан закрывает глаза. Ужасно больно, но почему-то приятно, предвкушение накрывает с головой. Он кладет ладонь на грудь, чувствует, как сердце разогналось, напуганное, но боль еще никуда не делась, она здесь, всегда рядом.              «Ты что-нибудь видишь?»              Снова яркий свет. Сквозь веки пробивается, не дает покоя. Нет, ничего не видно. Больно настолько, что сводит нервными судорогами пальцы. Что-то есть в этом. Под слоем агонии что-то новое, нужно просто найти это. Они этого хотят? Чтобы он нашел в этом счастье? Он найдет, лишь бы отстали. Пытаться успокоить дыхание, смириться. Изменить восприятие. Руки прекращают трястись. В груди замирает восторг. Это нужно любить, тогда не будет больно. Он видит. Но никому не скажет, что.              Хидан открывает глаза. Это воспоминание самое яркое, практически осязаемое. Когда это было? И почему? Это так же несвязно ложится рядом с другими воспоминаниями, словно кусок, вырванный из контекста. Снова и снова прокручивая в голове это ощущение восторга от собственной боли, Хидан вдруг начинает смеяться. Сначала тихо, глубоко вздыхая, потом истерично, чуть не забывая дышать. От смеха льются слезы, хотя от смеха ли, сводит руки, хочется расцарапать собственное лицо, чтобы прекратить этот цирк. Не выдержав, Хидан скатывается с кресла, забиваясь под стол, прижимает к груди колени. Здесь темно, сюда не достает свет и окон не видно. Он теряет реальность, чувствует, что край слишком близко, гораздо ближе, чем тогда, с Цуной.       Только здесь и сейчас некого убивать. Кроме себя?