Dress

      — Хорошего вечера Вам.       — И Вам.       Дверца автомобиля автоматически захлопывается. Водитель неспешно набирает скорость и выезжает за пределы новостроек. Бывший пару минут назад пассажир роется в портфеле в поисках пачки сигарет, что с каждым рывком катается по днищу и утекает из рук.       — Не уйдешь, — шипит молодой человек, подцепляя кончиками пальцев уголок картона. Не проходит и минуты, как по двору прокатывается тихое: — Блять.       Пачка оказывается абсолютно пуста.       Мо Жань возводит глаза к чернеющему небу, мысленно вопрошая его, за что ему эти муки бытия? На левой руке смарт-часы дребезжат от новых сообщений, но если честно, он хочет создать групповой чат со всеми людьми и просто-напросто написать одно сообщение: «Прекратите ежесекундно писать. Заебали». Но нет, так нельзя.       Так нельзя, потому что пишет ему руководство, дедлайны горят, проект на грани катастрофы, что вполне логично может привести к полному краху и банкротству организации. Да, Мо Жань понимает, что нужно было послушать дядю и его добрых друзей с более сформированным аналитическим умом, нежели нырять в другую сферу и рассчитывать наобум. Раньше это, естественно, прокатывало. Но чем дольше он работает в компании и чем выше начинает подниматься по карьерной лестнице, тем больше вокруг становится паники и сильнее накрывает головной болью.       Мо Жаню бы включить режим услужливого и обаятельного мальчишки с крышесносной во всех смыслах улыбкой, чтобы скинуть основной фронт работ на прочих помощников руководителей и своих подчиненных, но… Он взрослый мужчина, который несет ответственность. И сейчас настало то время, когда ему нужно отработать на пределе своих возможностей, дабы вытащить проект из задницы и не остаться самому с голой жопой.       По крайней мере, это наставление у него едва ли на костях не высечено после вступления на большую дорогу рабочего класса. И тот, что выбил ему это на костях, последние четыре дня с тревогой наблюдает, как этот самый Мо Жань приходит домой, чтобы умыться, почистить зубы, смыть пот и эмоции в душе и уснуть часов на пять. Оно и понятно, компания, в которой работает Чу Ваньнин, довольно давно и основательно находится на рынке, являясь чуть ли не оплотом стабильности для страны и экономики около 20 лет. И сейчас этот самый Чу Ваньнин, что денно и нощно убивал свои нервы и здоровье на этой самой работе, дослужился до главного кабинета, где над ним властен только кабинет ген. директоров, а в подчинении едва ли не целая ветвь из родословной. Рой пчелок, что может только внемлить спокойному и строгому тону, что раздает четко сформулированные задачи, и выполнять их в самом лучшем виде.       Ведь Чу Ваньнин — самый лучший в мире начальник, Мо Жань это не понаслышке знает.       И вот сейчас он в стадии активного так-ничтожно-мало-времени-уделения своему любимому его-не-начальнику. Они не разговаривают за ужином, потому что сил на поесть нет, да и Чу Ваньнин терпеть как ненавидит готовку. Они не обсуждают шоу и быт, потому что на одном человеке все не удержишь, и как не очень приятный бонус - телевизор начал покрываться пылью. Они ничтожно мало контактируют кожей, потому что Мо Жань не в состоянии даже держать веки открытыми больше получаса после того, как переступит порог.       И у них очень давно не было близости. Потому что Мо Жань выдохся. Просто и по-человечески. Морально и физически. Подозрительно, что до сих пор не свалился с лихорадкой от переработок.       Мо Жань включает режим сна на часах, шаркает ботинками в сторону своего подъезда, приветствует охранника и консьержа, заползает в лифт и, как только нажимает на кнопку с номером этажа, упирается лбом в прохладную стенку.       Он чувствует себя отвратительно, ведь так мало времени проводит с тем, кому клялся во всем, чем только мог, и обещал всегда быть его опорой и поддержкой. Если бы у Мо Жаня остались силы, возможно, он бы даже пустил скупую слезу бессилия.       Лифт звенит, оповещая о прибытии. Мо Жань теперь тихо идет в сторону двери их квартиры, вводит код. Стоит только переступить порог собственной квартиры, как сразу появляется ощущение, что что-то здесь не так…       Свет выключен, но в квартире светло от огоньков гирлянд, что развешаны по всем гардинам. На кухонной стойке и кофейном столике в подсвечниках ярко горят столовые свечи. И посреди всего этого перелива огней сидит он…       Чу Ваньнин медленно открывает глаза и их взгляды сталкиваются всего на несколько секунд. Он закрывает глаза и подносит к губам бокал, наполненный белым вином, и делает крохотный глоток. В то же время Мо Жаня будто по голове стукнули и он забыл как дышать. Одной рукой он пытается растянуть узел галстука, пока из другой выпал портфель и она конвульсивно сжимается. Его Чу Ваньнин…       — …просто нечто, — бормочет он, пытаясь протолкнуть в глотку комок слюней.       Его Чу Ваньнин и правда нечто. Сидит в центре, сложив нога на ногу, в шелковом платье-сорочке, на руке блестит тонкая цепочка браслета, а уши украшают серьги… скорее клипсы, что имитируют жемчуг, да. Волосы собраны наподобие мальвинки — он всегда так собирает, чтобы передние пряди не лезли в лицо.       — Может, уже подойдешь? Нечего у порога топтаться, — размеренно проговаривает Чу Ваньнин, раскачивая остатки вина в бокале. И Мо Жань подходит, словно загипнотизированный, покоренный. Его колени ударяются о диванный каркас, на что Чу Ваньнин только поднимает бровь. — Можешь присесть без попыток сломать себе ноги.       И Мо Жань не придумал ничего лучше, кроме как опуститься перед Чу Ваньнином на колени. Более того, его мозг вообще отказался функционировать после того, как он несколькими минутами ранее переступил порог квартиры. Мо Жань аккуратно подполз на коленях к Чу Ваньнину так, чтобы его грудь упиралась тому в коленные чашечки.       — Ау, ты сегодня разговаривать собираешься? — Чу Ваньнин все же от греха подальше отставил бокал с вином на кофейный столик и попытался аккуратно поставить ноги, чтобы не дай бог его ошалевший молодой человек не удумал сломать ему колени.       Физиотерапевт с прогреваниями, иглоукалываниями и мазями сейчас был бы очень некстати — ему скоро тоже сдавать квартальные отчеты.       — Я… да? — невпопад выпалил Мо Жань, обнимая ладонями голени мужчины.       — Что — да? Связь совсем потеряна, да? — Чу Ваньнин откровенно уже посмеивался над амебным состоянием Мо Жаня.       — Привет, — снова невпопад ответил Мо Жань, лег щекой на бедро Чу и потерся об него. — Прости, странно себя чувствую… И ты выглядишь великолепно, что… не знаю, ощущения, будто я уже сплю.       Чу Ваньнин запустил пальцы в шевелюру Мо Жаня, аккуратно процарапывая кожу головы.       — Тебе не нравится?       — Говорю же, ты невероятен, мне очень нравится! — Мо Жань оторвался от нежной ткани, чтобы по-щенячьи уставиться на своего парня.       — Тогда чего ведешь себя, будто ребенок?       — Устал, — Мо Жань снова сдулся и упал лицом вниз, натянув ткань платья промеж бедер Чу Ваньнина. — Сегодня было несколько селекторов и важный созвон с партнерами из Кореи. Требуют звезду с неба, но сроки урезают так, что единственная светящая им звезда будет в пачке «Космостарз», отрытая в раритетных закромах у бабулей, тусивших с динозаврами, небожителями и прочими рептилоидами.       — Какой бедный и уставший менеджер Мо, — сардонически проворковал Чу Ваньнин, дергая Мо Жаня за волосы и поднимая его лицо. — Или, возможно, уже… малыш Мо?       Эти слова… Эти слова были едва ли не негласным правилом: использование «малыш» в мгновение ока вырубало все процессы, не связанные с концентрацией друг на друге.       — Для тебя я буду кем угодно, — с жаром ответил тот, и с голодом пронаблюдал, как клычок Чу Ваньнина зацепился за мякоть нижней губы.       — Раз так, то у меня, как у настоящего начальника, есть небольшой приз для такого ответственного сотрудника, который в моих руках может превратиться в малыша, — его голос перешел в настоящий соблазнительный рокот, грудные нотки обволакивали и заставляли сердце биться сладко-сладко, наполняя тело вожделением и натягивая ширинку брюк до крайне неприличной картины.       Далее можно смело забывать о приличии. Чу Ваньнин привстал и прокрутил бедрами, помогая себе задрать подол платья. Платья, под которым не было и намека на белье. Ноги расходятся в разные стороны, стопы приземляются на кофейный столик позади Мо Жаня. Пока одна ладонь удерживает в гармошке подол платья, другая скользит по открывшимся прелестям складок, то ли заигрывая, то ли в попытках прикрыться, дабы оставить намек на святость.       Если бы Мо Жань поднял взгляд на лицо, то прекрасно видел, даже сквозь мягкий свет свечей и мерцание огоньков, как краска залила уши, щеки, шею и грудь Чу Ваньнина.       Но он не смотрел вверх. Его взгляд прикипел к пиру, который так милосердно и открыто был предложен Чу Ваньнином. Он ухватился за кончики пальцев, скользящим между влажных и теплых складок его парня, (не совсем) мысленно пуская слюни на прекрасную картину. Пухлые, сочные, закрученные почти что в розочку… киска Чу Ваньнина представляла собой самую эротичную, самую аппетитную, самую блаженную картину во всей вселенной для Мо Жаня.       — Можно? — только спросил он и, прежде чем дождался ответа, ироничного вопроса или простого кивка, нырнул вниз, даря горячий и одновременно нежный поцелуй в самую середину вульвы.       Бедра Чу Ваньнина дернулись, шлепая по ушам Мо Жаня, отчего тот блаженно застонал, обнял их снизу руками и только сильнее вдавил в свою голову.       — Осторожно, задохнешься же, — предостерег Чу Ваньнин, все же старательно пытаясь разомкнуть ноги.       — Поверь, это была бы самая счастливая смерть на свете, — Мо Жань дерзко улыбнулся и снова нырнул головой промеж ног Чу.       — Поверь, это была бы самая стремная смерть на свете. После действа от своей промежности оттаскиваешь труп, звонишь в полицию и говоришь: «Приезжайте, я случайно бедрами сильно сжал голову своего бойфренда, до хруста шеи, и струей сквирта в нос попал, а он внезапно задохнулся и умер».       На всю комнату прогромыхал хохот Мо Жаня. Он аж на задницу присел, а лбом уткнулся в коротко стриженый лобок.       — Если будешь дальше ржать, то я пошел спать, — Чу Ваньнин начал подтягивать колени к груди, чтобы отползти от Мо Жаня и слезть с дивана, но тот резко оборвал свое веселье и мертвой хваткой вцепился в ляжки Чу.       — Куда? Я понял, подыхаем не в твою смену, вернись обратно… хотя нет, держи под коленями, — Мо Жань помог Чу Ваньнину удобней устроиться в подушках дивана, чтобы все дырки были открыты для его рта.       А после было уже не до смеха, Мо Жань основательно взялся за дело. Он провел кончиком носа от внутренней стороны бедра до входа во влагалище. Следом — до клитора, где уже ртом начал осыпать легкими поцелуями промежность. Губы естественно намокали, из дырочки сочился сок, сфинктер слегка подергивалась в напряжении от ожидания. Мо Жань провел языком по одной большой губе, затем — по другой. Большими пальцами он растянул слегка их вбок, после чего целиком засосал малые губы.       Чу Ваньнин сверху задышал глубже, по телу забегали крупные мурашки. Мо Жань скользил языком повсюду, кончиком носа цеплялся за быстро выступивший клитор, кончиками пальцев щекотал нежную кожу паховых кладок и меж ягодиц. Со временем облизывания перешли в откровенное поедание — Мо Жань ни на секунду не останавливался. Он обсасывал каждый завиток, плоским языком скользил от ануса до лобка, чтобы потом кончиком дразнить обе дырочки. Большими пальцами он уже растягивал малые губы, чтобы протолкнуть свой рот ближе во влагалище. Язык погружался короткими движениями, мелко и остро, будто наконечник от стрелы, чтобы дальше он входил глубже меж расслабленных и обласканных мышц, и уже там давал себе передышку — медленно расслаблялся и скользил по мокрым стенкам, лакая и прихлебывая смазкой как настоящий голодный зверь.       Чу Ваньнин громко стонал, царапал себя под коленями и был готов разрыдаться от стимуляции. Сколь бы много Мо Жань не говорил о любви, верности, нежности, нужности и быть его личным мальчиком на побегушках, если тот резко захочет использовать как стул… это не сравнится с тем, как Чу Ваньнин любит его мастерство по-другому «чесать языком». Он любит его всем своим существом, и каждое движение языка по его пизде показывает, что они в этом чувстве едины.       В мире не осталось ничего, кроме громкого хлюпанья киски, животного рычания Мо Жаня, что языком пытался протаранить влагалище, и низких стонов разгоряченного Чу Ваньнина.       — М-м… Мо Жа-а-ань, нгх, — простонал он, пытаясь отвлечь Мо от попыток растянуть его своим языком. Тот лишь слегка повел ухом, промычал и оставил у самого входа кончик языка рисовать знак бесконечности. — Мо Жань, посмотри на меня.       Для Мо Жаня эта просьба всегда как контрольный выстрел в голову. Он видит, как покраснело лицо Ваньнина и как сильно оттеняют это жемчужные клипсы. Цепляется взглядом за влажные ресницы и припухшие губы. Видит, как прическа от ерзаний превратилась в пышное наэлектризованное облако. Как бретельки сползли с плеч и полностью обнажили грудь с торчащими сосками. Сосками, что просятся в рот, чтобы их кусали, обсасывали, скручивали, облизывали…       — Мо Жань, я…       — Сегодня без рук, да, — перебил его Мо Жань.       Он собрал кончиками пальцев соки из киски Чу Ваньнина и начал их втирать в его соски. Глаза Ваньнина моментально закатились, тело конвульсивно дернулось, а промежность опасно начала сокращаться.       — Еще немного осталось, родной, — прошептал Мо Жань и вновь нырнул к вульве.       Больше он не разменивался ни на какие действия. Только четкое и конкретное доведение Чу Ваньнина до оргазма. Мо Жань засосал клитор, двумя пальцами погружаясь в хлюпающую от соков дырочку, нащупал шероховатость мышц и начал усиленно их натирать кругами.       От крика Чу Ваньнина могло заложить уши, если бы он перед этим чисто на инстинктах не сомкнул ноги вокруг головы Мо.       Мо Жань поднял вверх взгляд и застал картину, что заставила остановиться не только время, но его сердце. Глаза Чу Ваньнина закатились, в то время как рот отвис, из него вывалился язык с толстой ниточкой слюны. Крупная капля слюны приземляется на тяжело вздымающуюся грудь, совсем рядом с правым соском. Мо Жань прекрасно знает это выражение лица — одно из любимых, когда тот старательно отсасывает ему и спокойно соглашается на: «Хочу сегодня на лицо, малыш, можно?»       Мо Жань вытаскивает пальцы и скользит ими по языку Чу, проталкивая ему в рот. Тот моментально вылетает из нирваны и неосознанно засасывает пальцы. Его киска хлюпает и сочится все сильнее, мышцы спазмируются все чаще, и Мо Жань понимает — сейчас.       Он вырывает свои пальцы изо рта Ваньнина, прикладывает их к киске. Несколько раз шлепает, чтобы брызги покрыли полностью его ладонь. И целой пятерней очень быстро начинает тереть кругами всю пизду. Чу Ваньнин хрипло кричит, ноги непроизвольно сжимаются и трясутся, корпус дергает, голова откидывается на спинку дивана…       Мо Жань всасывает чрезмерно чувствительный клитор, прокатывает меж губ и трет кончиком языка, чтобы в следующую секунду его окатила волна мокрого жара по подбородку, шее и даже груди.       — Мо Жань! Ахн! Остано… А-а-а-а-а!       Но Мо Жань не останавливается. Как только первая волна схлынула, он протолкнул пальцы в мокрую и распухшую киску и быстро-быстро затер по стеночкам. Он настолько сильно всосал в рот клитор, что спокойно мог прокатить его меж зубов. Стоило этой мысли только оформиться, как его клык задел чувствительную горошину, и Чу Ваньнин разразился рыданиями, ведь из него вышло еще больше влаги. Под напором удовольствия пальцы Мо Жаня даже вытолкнуло из киски, поэтому он сложил ладонь наподобие лодочки и ловил остаточные волны сквирта, смешанные с соком.       Чу Ваньнин, казалось, вовсе покинул свое тело и бренный мир. Он опустил руки и его ноги безвольно упали на бедра Мо Жаню. Только ощущение текстуры его брюк под стопами, жар его бедер и воспоминания об огромном члене, из которого сперма порой лилась как из огнетушителя, заставили открыть глаза и снова начать осознавать реальность. Реальность, в которой Мо Жань следил, чтобы Чу Ваньнин открыл глаза. Реальность, в которой он дождался, пока их взгляды встретятся и замрут на несколько секунд. Реальность, где этот шелудивый пес улыбается мокрым лицом и демонстративно подносит к приоткрытым губам сложенную лодочкой ладонь, чтобы вылить содержимое в рот.       Чу Ваньнин мысленно проклинает и его, и себя. Его — за нормализацию в его жизни всякого дерьма, к которому Мо Жань относится как к нормальному и даже здоровому проявлению сексуальной и не только жизни. Себя — за то, что его внутренности вновь дергаются и из киски течет еще сильнее, хотя казалось бы, куда еще?       — Не смотри так, горло нужно было промочить, — Мо Жань подтягивается на руках и целует его в шею. — Вижу, тебя хорошо развезло, поэтому предлагаю быстрый душ и спать.       — Стой, а ты? — Чу Ваньнин опирается на плечи Мо Жаня в попытках принять нормальное сидячее положение, только сейчас замечая, что палатка в штанах сдулась и даже ее он умудрился окропить своими брызгами.       — А, это, — Мо Жань чешет в затылке и отводит взгляд как нашкодивший малыш. — Мы же договорились, что без рук.       — Так а… — до Чу Ваньнина резко дошел весь смысл его слов.       — Боюсь, меня бы не хватило сегодня до хорошего завершения, — начал оправдываться тот, вставая с пола и скидывая влажную рубашку. — Обещаю, как только мы разберемся с дедлайнами и корейцам подарим сраный «Космостарз», я возьму отгулы и мы не будем несколько дней вылезать из кровати.       — Боюсь, к тому времени уже у меня начнутся дедлайны, — Чу Ваньнин попытался встать, но Мо Жань одним движением руки уронил его обратно на мокрое сидение. — Эй!       — Сиди, я сейчас принесу полотенце, — Мо Жань направился в сторону ванной, но перед тем, как зайти туда, обернулся и подмигнул Ваньнину. — И кстати… спасибо за угощение!       Его хохот дополнил хлюпающий звук прилетевшей в дверь рубашки.