Tear out my sinful tongue

Они никогда об этом не договаривались. То есть, не обсуждали со всей серьёзностью, которой требовало их положение. Ризли просто вытащил счастливый билет. Один на миллионы. Странное предчувствие не покидало его с самого утра, когда, ещё не до конца проснувшийся, он перепутал сахарницу с солонкой, но разницу почувствовал тут же, сразу после первого глотка. Безусловно, такое резкое и неприятное пробуждение, — будто его хорошенько приложили головой о реальность, в которой он существует как герцог крепости Меропид, заточённый под водой среди грязных отступников, — сформировало его настроение на весь день. Но Селестия, видимо, насылала на него проклятия сегодня одно за другим, потому что, стоило ему прийти с проверкой на ринг, как он застал там удивительную, но уже такую привычную картину: один из недавно прибывших заключённых прикрывался девушкой, словно живым щитом, приставив нож аккурат к сонной артерии, со слюной у рта крича окружившим его охранникам, чтобы те немедленно выпустили его на поверхность. Идиот. Глядя на его жалкие попытки, Ризли приподнял уголки губ в едва заметной ухмылке, не обещающий ничего хорошего. Втайне он наслаждался открывшимся представлением — загнанное в угол чудовище дрожало от охвативших его ужаса и безысходности, словно подражая своим жертвам. Пресытившись страхом, слишком явственно витающим в комнате, Ризли медленной, но уверенной походкой заинтересованного хищника подступается ближе к преступнику, останавливаясь прямо перед ним — тот, пусть и выше среднего, но всё ещё на добрые полголовы уступает герцогу, а вся его тощая фигура так и кричит о пережитом совсем недавно стрессе. Он слаб и болен — глаза на выкате недоуменно, глупо и расфокусировано вцепляются в Ризли, но не видят ничего. Воспользовавшись чужим замешательством, Ризли бьёт парня в висок и, когда тот выпускает из хватки заложницу, заламывает руку за спину, заставляя разжать пальцы и бросить нож. Но стоит ему отвлечься, как преступник всаживает в его руку маленький карманный нож. У Ризли резко темнеет перед глазами, а в ушах раздаётся оглушительный звон. Он переводит взгляд на свою руку — чуть ниже локтя торчит потёртая деревянная рукоять, а тёмная ткань вокруг уже насквозь пропиталась свежей кровью. Этот запах вместе с ударившим в голову адреналином словно бьют под дых, и он на мгновение теряет концентрацию. Когда он приходит в себя, преступник, учинивший было бунт, скрученный охранниками валяется на полу, в то время как другие взирают на герцога с нерешительностью, благоговением и беспокойством одновременно. — Ваша Светлость, может, стоит позвать мисс Сиджвин? — Предлагает неловко одна из его коллег, невзрачная девушка в строгой чёрной форме. — Нет нужды. — Небрежно отмахивается Ризли, внутренне ёжась от одного только представления вкуса молочного коктейля медсестры, который она совершенно точно заставит его выпить. — Отведите пострадавшую в лазарет, а этого, — Он кивает на оступившегося, — в штрафную камеру. Герцог резко выдёргивает нож из руки и не сдерживает шипения — лезвие вошло слишком глубоко, неплохо так повредив сухожилие. В принципе, к шрамам ему не привыкать — другое дело, затягиваться рана будет пару месяцев, если не больше. Направляясь по длинным коридорам к своему офису, он продолжает ловить на себе взгляды заключённых, но не подаёт вида о случившемся. Открытая рана обильно кровоточит и болезненно ноет, но для Ризли показать свою уязвимость — всё равно, что согласиться стать кормом для этих гиен. Однако у двери в офис его ожидает большой сюрприз — Клоринда, сложив руки на груди, настороженно оглядывается вокруг в поисках возможной угрозы. Рядом с ней стоит невысокая фигура, прочно завёрнутая в длинный потрёпанный грязно-серый плащ, и Ризли, что ещё пару секунд назад был чернее тучи, чувствует, как собственное сердце предательски замирает в груди. При виде его, такого растерянного, судебный дуэлянт приподнимает бровь в немом вопросе — он в ответ так же молчаливо качает головой, то ли говоря, что проблема уже решена, то ли — что всё это не имеет значения. — Я вернусь ночью. — Только уведомляет она, по привычке положив ладонь на ножны. — Надеюсь на твою сознательность, Ваша Светлость. На них глядят ото всюду незаинтересованные зеваки, заставляя его напрячься — он столько раз просил не приходить в обеденное время, когда у заключённых законный перерыв. — Будь осторожна на обратном пути. — Только и бросает он ей сухо, переключая всё своё внимание на фигуру в плаще. Он протягивает раскрытую ладонь — медленно и осторожно, словно обращаясь с маленьким напуганным зверьком, — и нервно сглатывает, когда тонкая изящная рука доверительно ложится в его. Ризли боится сжимать бледные пальцы — он знает, что она слишком хрупкая для него, словно изысканный хрусталь. Он буквально чувствует на себе два взгляда: прожигающий, полных неприкрытых сомнений, принадлежащий Клоринде, и внимательный, но всё ещё обжигающий своей всеобъемлющей нежностью — её. Он неспешно ведёт её в свой офис, останавливаясь перед дверьми, чтобы отдать двум охранникам приказ проводить Клоринду и оставить свой пост до полуночи — он делает это скорее из сохранения конфиденциальности и элементарных приличий. Никто не должен узнать, что происходит в кабинете герцога Меропид в это время. Он запирает дверь изнутри — опять же, из соображений конфиденциальности, а не для того, чтобы поймать свою прекрасную добычу в импровизированной клетке. Пусть эта самая добыча и продолжала появляться в его логове по своей воле. Они так же молча проходят наверх: он бы с удовольствием взял её на руки, чтобы ощутить такой долгожданный вес её хрупкого тела, но его рука всё ещё кровоточила, а Гидро-Архонт не из тех, кто может простить испорченную одежду. (А ещё он знал, что она ужасно боится крови.) Когда они останавливаются у его стола, Ризли подавляет своё нетерпение, всё ещё осторожно снимая с чужой головы капюшон. Серые, словно холодный утренний туман, глаза сталкиваются с бушующим синим океаном и нежной лазурью озёрных вод. Его губы трогает едва заметная лукавая улыбка. — Может, госпожа Фурина согласится составить мне компанию за чашкой чая? Архонт не отвечает ему, вернее, не сразу: её взгляд красноречиво останавливается на огромном тёмном пятне на рукаве его рубашки, и ему не нужно ничего говорить. Запах крови витает в воздухе, оседая на кончике языка привкусом железа. Почему-то это отдаётся небольшим импульсом возбуждения в паху, и Ризли морщится от этого чувства. — Ты ранен? — Её тихий голос прерывает неловкое молчание между ними, и герцог не может не наслаждаться этой сладкой мелодией, прокручивая её вопрос в голове. — Произошёл небольшой… инцидент. — Поздно отвечает он, одной рукой вытаскивая из шкафа аптечку. — Если позволите, я… Тонкие пальцы снова оказываются на его руке — он теряется на мгновение, но ни на секунду не сомневается в её действиях. Она ловкими движениями вынимает бинты, пинцет, вату и спирт, и так же тихо, как и прежде, просит его сесть в кресло. (Его смелая девочка.) Фурина полностью сосредотачивается на своей работе: она закатывает его рукав и, тщательно промыв рану, аккуратными движениями накладывает повязку. Ризли старается не дёргаться каждый раз, когда её кожа случайно касается его, концентрируя своё внимание на том, как дрожат её длинные ресницы, как лёгкий румянец согревает нежные щёки, как… Архонт, слишком увлечённая, прикусывает нижнюю губу — и горящий взгляд Ризли скользит туда же. Она мягкая и нежно-розовая, покрытая тонким слоем декоративного блеска — он хочет слизать его, попробовать на вкус. — Не слишком ли много риска на твоей работе? — Из греховных мыслей его снова выдёргивает этот мелодичный сладкий голос, и герцог осознаёт, что всё это время не дышал. — Не удивлюсь, если в следующий раз найду тебя при смерти в кабинете медсестры. — Даже не знаю, что на это ответить. — Он намеренно натягивает на себя личину игривости. — Может быть, ты будешь навещать мою могилу? Даже раза в год было бы достаточно. За такие шутки он ожидаемо получает — Фурина затягивает бинт чуть крепче и резче, но он только смеётся в ответ на это. — А может быть, после этого в крепости появится новый герцог? — Передразнивает она, растягивая губы в гримасе. — Молодой и симпатичный. Тогда мне не придётся скучать. — Оу, об этом я не подумал. — Подыгрывая ей, притворно вздыхает Ризли. — Думаю, я должен быть осторожнее. Не могу доверить свою работу какому-то… дилетанту. — Правда? А я уже размечталась. — Продолжает она, разглаживая ворсинки бинта, с нежной улыбкой. — Молодой, красивый, остроумный… Он практически набрасывается на неё, как голодный зверь, утягивая в поцелуй и притягивая к себе — её колени упираются в его, а после она слишком ожидаемо оказывается на нём. Чувствуя привычный вес на своих бёдрах, он буквально пригвождает к себе её маленькое тело, наслаждаясь таким родным теплом, вдыхая такой любимый запах её кожи — отрывается от распухших мягких губ, проходится носом по тонкой нежной коже под челюстью, оставляет быстрый укус на горле. — Что это такое? — Его ладони, манерно забравшись под блузку, заученными движениями оглаживают худую спину, пальцы очерчивают каждую косточку, каждый позвонок. — Леди Фурину не устраивает моя компания? Я слишком стар для её игр? Ответом ему служит мягкий вздох, сорвавшийся дрожью с нежных розовых губ: Фурина на мгновение прикрывает глаза, дезориентированная внезапными ласками. Ризли считает её ресницы, слушает сорвавшееся с нормы дыхание и довольно ухмыляется. — Ты не смог увернуться от ножа. — Фыркает она, всё ещё не глядя на него, но прекрасно ощущая хрупкий поцелуй под нижним правым веком. — Тебе пора на пенсию. Ризли тепло смеётся, утыкаясь носом в её розовую щёку и тут же прижимаясь к ней губами — слишком сладко она выглядела. Фурина нетерпеливо дёргает его неряшливо повязанный галстук и дуется в ответ на его бездействие. — Ты волнуешься за меня? — Он слегка сжимает её тонкую талию в своих ладонях, чувствуя новый укол возбуждения, когда они практически смыкаются. От безысходности он утыкается лбом в её грудь, переводя дыхание от нахлынувших чувств. Архонты, она такая маленькая в его руках. — Осторожнее, милая, я могу неправильно понять. — О чём ты говоришь? — Ризли не может видеть, но знает, что она закатывает глаза. Её ладонь зарывается в его чёрные пряди, методично проходясь пальцами меж них, заставляя его мгновенно расслабиться. — Конечно, я беспокоюсь о тебе. Как и обо всех моих подданных, знаешь ли. Каждый житель Фонтейна — моё дитя, так что, ой!.. Он неожиданно поднимается с кресла с ней на руках — Архонт едва успевает схватиться за его плечи, чтобы не упасть. По правде говоря, он бы в любом случае не позволил ей выскользнуть из его хватки. Они опускаются на мягкий тёмно-красный диван, — просто потому, что Ризли не уверен, что сможет дотерпеть до спальни, ощущая очередной приступ неконтролируемого голода, тёмного и тяжёлого. Несмотря на это он всё ещё слишком нежно заправляет её белые локоны, слишком нежно целует в уголок глаза и потирает большими пальцами бока. Фурина — драгоценное сокровище в его руках, готовое превратиться в пыль без должного ухода. — И со многими «детьми» у тебя такие отношения? — Он вопросительно приподнимает бровь, показательно сжимая в ладонях круглые ягодицы, к сожалению, всё ещё скрытые под тканью шорт. — Должен ли я начинать ревновать? О, он уже. Для этого ей хватает просто улыбнуться кому-то ещё — а его уже разрывает от этого удушающего собственничества. Вопреки его ожиданиям Фурина не продолжает их перепалку — поджимает губы почти обидчиво, в её драгоценных синих омутах он различает серьёзность с неприкрытой привязанностью, и это, признаться, успокаивает его ревность. — Прекрати. — Ладони Архонта обнимают его лицо, и он доверчиво льнёт к ним в поисках ласки, тепла и благословения. Он бы выпил яд из этих рук, не задумываясь, и даже не подавился бы. — Ты знаешь, что это не так. — Знаю. — Соглашается он спокойно, целуя ребро её ладони и всё так же прижимая к своей щеке. — Но это не значит, что я не ревную. — А как насчёт меня? — Фурина устало улыбается, глядя на него из-под полуопущенных ресниц. — Может, мне тоже не нравится, что ты целыми днями заперт в этом месте в окружении других женщин. И не говори, что их не так много: я лично видела документы о переводе, по меньшей мере, трёх десятков девушек на службу в крепость. Ризли не сдерживает короткого смешка: неужели Фурина думает, что эти охранницы и преступницы могут составить ей хоть какую-то конкуренцию? Ни одна женщина в целом мире не сравнится с ней — она была воплощением справедливости, чистая и совершенная, прекрасная, как блестящая на солнце морская пена. — О чём ты говоришь? В своей жизни я смотрел только на одну леди. — Его пальцы методично расправляются с её пиджаком и принимаются за пуговицы на блузке. Кажется, он сказал что-то правильное, что пришлось ей исключительно по душе, поскольку в следующую секунду сам был награждён глубоким поцелуем и нетерпеливым ерзанием. — И кто она? — Продолжает Фурина, в её голосе слышится очаровательный лёгкий каприз. Ризли покрывает её шею поцелуями и ухмыляется, когда она несдержанно зарывается пальцами в его волосы, притягивая ближе к своей коже. — Скажи мне. Герцог на мгновение делает вид, что раздумывает над ответом, не отрываясь от своего занятия. — Добродетельная и красивая. — Он прижимается губами к волнительно пульсирующей венке на её горле, замечая, как его горячее дыхание заставляет девушку покрыться мурашками. — По-настоящему благородная и грациозная. Герцог проводит носом вверх по шее, чуть правее и прикусывает мочку уха: — Любимая мной с детства. Фурина не сдерживает тонкого всхлипа, и ему требуется всё его самообладание, чтобы не наброситься на неё прямо сейчас. И когда он поднимает голову, его встречают самые прекрасные на свете глаза, водянистые, подёрнутые дымкой возбуждения. — Ризли… — Она хнычет, трётся о его промежность, полностью опустошая разум, окончательно лишая рассудка. Он аккуратно снимает с неё блузку, откидывая куда-то на другой край дивана, пока она продолжает потираться о него, и заботливо поглаживает спину. — Ангел, давай разденем тебя. — Шепчет он ей и целует в уголок губ, когда девушка кивает. Фурина немного приподнимается, позволяя стянуть с себя шорты, оставаясь в одном белье, и Ризли, словно в поощрение, задерживается поцелуем на раскрасневшейся щеке. — Умница. Она ощутимо дрожит в его руках — то ли от холода, то ли от возбуждения. Ризли крепко сцепляет зубы, чтобы не застонать от этой картины, потому что Фурина, сидящая на его бёдрах, такая нежная, тёплая и открытая, глядящая на него с бесконечным доверием, с мокрыми дорожками от слёз на пухлых щеках — то, ради чего он мог бы умереть. Он заученным движением расстёгивает бюстгальтер — белое кружево уходит вслед за шортами и рубашкой, и Фурина спешит прикрыться, но герцог вовремя останавливает её с добродушным смешком: — Разве я чего-то ещё не видел? Это так. Он знает её тело вдоль и поперёк: каждая родинка, каждый изгиб, её тон, её запах. Точно помнит, где укусил её в прошлый раз, и почти разочарованно вздыхает, видя, что от его меток на её теле не осталось ни следа. Он согревает дыханием нежно-розовый сосок, наблюдая, как тот набухает на глазах. Ризли берёт его в рот и с замиранием сердца слушает жалобные стоны, отдающие в паху отчаянным желанием перевернуть и вытрахать из одной маленькой богини всю душу. Герцог опускает взгляд туда, где их промежности сходятся в неудержимом трении, и его зрачки расширяются, а в висках неистово стучит кровь. Она… такая мокрая. Ризли тяжело сглатывает, когда его грубые пальцы прижимаются к ней через промокшую ткань белья — Фурина, чувствуя его руку там, где это особенно нужно, прижимается к пальцам, выгибаясь в спине с отчаянным хныканьем, доводя его до предела в очередной раз за день. Он резко хватает её за бёдра, сдавливая и не давая пошевелиться, с силой прижимая к своему члену, который требовал внимания ещё с той минуты, когда они вошли в его кабинет. Глаза сами собой подкатываются к вискам от этого нереального чувства давления, хотя они даже не приступили к наиболее интересной части. — Осторожнее, ангел. — Его голос непривычно хрипит, отдаёт таким давним вожделением и болезненной тоской по ней — не Гидро-Архонту, не главной звезде Эпиклеза и правительнице Фонтейна, а по Фурине, такой хрупкой и воздушной, почти эфемерной. — Ты же не хочешь, чтобы всё вышло из-под контроля? Он смеётся раскатисто, но нервно, словно навязчиво пытаясь уйти от того, ради чего она сюда пришла. Но Фурина снова смотрит на него этими лучистыми умоляющими глазами и размыкает опухшие розовые губы, которые — мужчина уверен, — станут его смертью: — Ризли… — Она едва не плачет, он видит это по тому, как выгибаются её тонкие брови, как заходится дрожью острый подбородок. Он наслаждается звуком собственного имени из её уст, а потом до него доносится исступлённое, пронзительное: — Хочу тебя. Пожалуйста. И это становится точкой невозврата. Он позволяет Фурине самой расстегнуть его штаны, но, когда у неё не получается разобраться с пряжкой, Ризли сам нетерпеливо выдёргивает ремень. Фурина снова проявляет свою нетерпеливую, — или, раз уж на то пошло, чрезвычайно любвеобильную, — сторону, самостоятельно размазывая предэякулят по всему члену, и вид её маленьких бледных пальцев вокруг него делают с Ризли что-то. С тихим рыком он перехватывает её ладони, сжимая кисти в одной руке, а другой обхватывает ствол и на пробу проводит головкой по её влагалищу, по-прежнему скрытому белым кружевом, и Фурина едва не валится на него без сил, подавляя очередной стон. Ризли знает, что не может больше ждать — ни один мужчина не смог бы, — и, разорвав на ней мокрую ткань, входит пока лишь на треть, чувствуя, как сопротивляются и сокращаются мышцы вокруг члена, как сжимает его Фурина, и едва сдерживается, чтобы не войти полностью. (Он скорее умрёт, чем причинит ей боль.) Фурина смотрит в место их соединения расфокусированным взглядом, по её пухлым щекам градом скатываются слёзы — Ризли слизывает их все, успокаивающе шепчет нежные глупости и убирает упавшие на глаза мягкие белые локоны. Он ждёт ещё, по меньшей мере, минуту, прежде чем выйти полностью и снова раздвинуть сопротивляющиеся мышцы, входя несколько глубже. С их прошлого секса прошло не меньше месяца, и, если ей действительно так тяжело приспособиться сейчас, это значит, что у Архонта с их встречи больше никого не было. Эта мысль вдыхает в него жизнь, дарит хрупкую надежду и отдаётся болезненно-сладким уколом в сердце. Он снова приподнимает её и опускает чуть ниже, с благоговением в глазах провожая каждый её стон, вздох, подрагивание ресниц и рта, чтобы запечатлеть эту картину на сетчатке глаза и хранить до конца своих дней, как самое драгоценное, что у него есть. Здесь, во всепоглощающих холодных глубинах, куда не проникает ни луча солнца, воспоминания о ней — единственный источник тепла и света. Когда Ризли, наконец, растягивает её достаточно, то медленно входит полностью и замирает внутри, наслаждаясь тёплой влажной узостью, растянутой вокруг его члена. Только тогда он позволяет себе снова посмотреть на Фурина, которая по-прежнему дрожит от всех нахлынувших эмоций и прикусывает ребро собственной ладони, отчаянно не желая быть слишком громкой. Они снова сталкиваются взглядами: тяжёлый, испепеляющий, преисполненный вожделения с примесью чего-то тёмного, неизвестного — Ризли, и рассеянный, совершенно пустой и влажный — Фурины. — Не сдерживайся. — Он целует её в уголок дрожащих губ, под нижним веком, в лоб, в конце концов прижимаясь горячим дыханием к розовеющей щеке. — Пожалуйста. Мне нужно слышать тебя. Я хочу знать, что тебе так же хорошо, как и мне. Она снова надламывает брови, хныканье срывается с её губ, когда девушка обнимает его за шею, прижимаясь всем телом к его горячей груди, будто в поисках тепла, и устраивая голову на его плече. Ризли целует её в доверительно подставленную тонкую шею, проходится такими же горячими ладонями по озябшей худой спине, пока что не двигаясь, — просто наслаждаясь коротким моментом их воссоединения, когда он близок к ней, как никто другой. Сначала он мягко толкается, проезжаясь внутри неё слишком правильно, раздвигая узкие стенки слишком хорошо — что удивительно, учитывая, насколько он большой для кого-то вроде Гидро-Архонта. После чего его темп становится чуть более… напористым, — что-то, что он не может остановить, учитывая, как долго ждал этого момента. — Всё в порядке? — Интересуется он у притихшей Фурины, что обернулась вокруг него, как коала, и отказывалась шевелиться. Только надрывные стон вперемешку с жалобным хныканьем давали понять, что она ещё в сознании. Вместо ответа она отрывается от его плеча, — Ризли зачарованно глядит на струйку слюны в уголке её губ, борясь с желанием слизать её, — и, взяв его ладонь своей, маленькой, ослабевшей, прижимает к своему животу. Ризли почти кончает, чувствуя под своей рукой, насколько глубоко он в ней прямо сейчас, — более того, он может видеть небольшую выпуклость, словно повторяющую форму его члена. — Мне… нравится. — Фурина говорит медленно, с отдышкой, тихо и почти ему в губы — но поцеловать не даёт, ускользает, чтобы снова горячо прошептать: — Так хорошо. Ризли, пожалуйста, сделай так ещё… Он накрывает её маленький рот своим, практически поглощая её вместе со стонами и мольбами, одновременно выходя из неё полностью. Он хочет трахнуть её до бессознательного состояния, так, чтобы она забыла своё имя, — но не позволяет, тут же отмахиваясь от этих диких побуждений. После того, как Фурина стала посещать его, он вообще забыл, что такое животный секс — секс без обязательств, с незнакомыми женщинами, чьих лиц он никогда не запоминал. Они были высокими, больше маленькой богини, горячими, полными той же греховной страсти, что и Ризли. Но всё, чего он по-настоящему когда-либо хотел — это держать в своих руках её. Может быть, с тех самых пор, как Гидро-Архонт впервые взяла его, мальчика лет восьми, на руки, с нежной улыбкой сетуя на то, какой он большой и тяжёлый. Может, когда в день своего суда он увидел, как на её прекрасное лицо ложатся тени невысказанной печали и бесконечного одиночества. Или в тот момент, когда она впервые переступила порог его кабинета вместе с Верховным судьёй и непривычно робко поздравила с новой должностью. Фурина вскрикивает в последний раз и, напрягшись, словно натянутая струна, полностью обмякает в его объятиях. Герцог поглаживает её спину, прижимаясь губами к острому плечу и ускоряется, гонясь за собственным освобождением. Он чувствует её тепло под кончиками пальцев, зарывается носом глубже между шеей и плечом, преследуя её запах — чтобы не видеть и не знать ничего, кроме Фурины. Его мир. Его центр. Та, без которой всё остальное просто не имеет смысла. А потом Фурина тихо-тихо всхлипнула: — Внутри… И его отпустило. Он резко насадил на себя и запульсировал глубоко в ней, издав нехарактерно хриплый протяжный стон. Ризли чувствовал, как она сжимается вокруг него, искал губами её губы, ничего не видя перед собой — от такого нереального оргазма перед глазами потемнело, словно вся вселенная в один миг сжалась до точки и взорвалась, перестав существовать. Ризли было всё равно — всё самое лучшее он уже пережил. Они продолжали сидеть вот так, прижавшись друг к другу, ещё некоторое время, прежде чем герцог, прижавшись губами к чужому виску, не сдержал слабого смешка: — Ты всё ещё думаешь, что «молодой симпатичный» справился бы лучше? Ответом ему было тихое сопение — кто-то слишком устал после такого умопомрачительного секса. Не выходя из неё, он поднимается и всё-таки идёт в свою спальню — тёмная комната встречает его запахом бергамота и привычным холодом. Он кладёт Фурину на широкую кровать, бережно укрывая сразу двумя одеялами, на пару секунд залипнув на то, как по белоснежным бёдрам вниз сбегает его собственное семя. Он думает, что они примут душ чуть позже, а пока Архонт может отдохнуть. Герцог оставляет её, притворяя дверь, чтобы свет не попал в комнату и не разбудил девушку раньше времени, и принимается заваривать чай, чтобы занять чем-то голову и руки. Ризли знал, что боги не могут забеременеть — Фурина объяснила это ему уже давно, не сильно вдаваясь в подробности. Однако по какой-то странной, неведомой ему самому причине это обстоятельство скорее огорчало его, чем дарило успокоение. На мгновение он позволяет себе мысль, что, не будь Фурина божеством, они даже могли бы создать семью. Он бы видел её в своей постели каждое утро, они бы вместе готовили завтрак и принимали душ. В выходные он бы не выпускал её из постели, демонстрируя всё своё благоговение и привязанность. Внезапно сзади к нему прижимается что-то хрупкое и невесомое, а чужие руки крепко обхватывают его. Ризли давит мягкую улыбку, накрывая чужие маленькие ладони своими. — Какой ужас. Ты оставил меня одну в своей же постели, чтобы сбежать к своему чаю. Снова. — Он слышит её недовольное ворчание, чувствуя, как она лбом прижимается к его спине. — Интересно, если бы герцогу Меропид пришлось выбирать между обнажённой женщиной и чайником, что бы он выбрал? Мужчина снова смеётся и разворачивается в её объятиях. — Сложный вопрос. — Ризли потворствует ей, делая вид, что серьёзно задумывается над такой «непростой» задачей. — Зависит от того, есть ли у этой женщины мягкие белые волосы, очаровательные синие глаза и самая обворожительная на свете улыбка. Фурина скептически глядит на него, прищурившись, ещё пару мгновений, прежде чем усмехнуться: — Хорошая попытка. Он приподнимает и усаживает её на рабочий стол, только сейчас замечая на ней одну из своих рубашек, слишком большую для неё. Плотная тёмно-вишнёвая ткань хорошо скрывает от его взгляда молочные бёдра, но слишком широкий воротник открывает вид на изящные ключицы и лебединую шею, так и требующую, чтобы её укусили. Ризли подумает об этом позже. — Почему ты встала? — Вместо этого спрашивает он, подавая Архонту чашку свежезаваренного ароматного чая. — Я думал, ты хотела отдохнуть. — О, мой дорогой герцог, боги не нуждаются во сне. — Нервно отмахивается она, делая маленький глоток. — Наша выносливость куда выше человеческой. — А как насчёт рефрактерного периода? — Ризли скрывает плотоядную ухмылку за чашкой, когда Фурина давится чаем. — Ты!.. — Она краснеет до кончиков ушей, что вместе с очаровательной хмуростью делает её слишком… домашней. — Ты не можешь говорить такое в лицо своему Архонту. — Правда? — Всё так же спокойно парирует он — его ладони привычно ложатся на худые бледные ноги, ползут вверх и находят внутреннюю сторону бедра, мягко потирая кожу. Фурина немного дёргается, но молчит, всё ещё красная. — А трогать можно? Она снова давится чаем, и Ризли едва успевает со смехом увернуться от летящей в него книги, взятой с его же стола. — Если продолжишь… — Она с недовольным лицом угрожает ему, прежде чем её лицо озаряет победная улыбка. — Знаешь, боги и в сексе не нуждаются, поэтому в душ я тоже пойду одна. Девушка язвительно хихикает и спрыгивает со своего места, но вот приземление не выходит таким гладким — она едва не падает на пол с тихим вскриком, но Ризли поспевает вовремя. — Ты в порядке? — Он обеспокоенно вглядывается в её побледневшее лицо, придерживая рукой за талию. Фурина качает головой и кладёт ладонь на низ живота, произнося едва слышное, но такое печальное: — Больно. (Похоже, он всё же перестарался.) Он без лишних слов поднимает её на руки и направляется в ванную, никак не реагируя на пронзительный хмурый взгляд. — Если ты надеешься, что там тебе что-то перепадёт, то можешь забыть об этом. — Отрезает она, складывая руки на груди. От её скептического взгляда не уходит, как уголки губ герцога дёргаются в едва заметной улыбке. — Ненасытное чудовище. Ты просто поможешь мне принять ванну и всё. Повторяю, не смей распускать руки. Улыбка Ризли из незаметной превращается в зловещую. Фурина нервно сглатывает.

***

— Тебе уже лучше? — Спрашивает он, мягкими движениями полотенца высушивая её волосы после душа, где Фурина отважно отбивалась от него целых пять минут, прежде чем её оборона окончательно пала. Девушка пару секунд задумчиво смотрит на их отражение в зеркале, прежде чем как-то неуверенно и заторможено кивнуть. — Да, легче. — Она дарит ему привычную успокаивающую улыбку через зеркало, прежде чем её лицо снова принимает задумчивый вид. — Знаешь, ты можешь мне всё рассказать. — Как бы невзначай бросает он, но её реакция на это выходит крайне неоднозначной — кукольные синие глаза расширяются в ужасе, губы раскрываются, будто готовые без раздумий выдать протест. — Я имею в виду, если тебе нужно с кем-нибудь поговорить, ты можешь рассчитывать на меня. Иногда полезно делиться своими проблемами с другими — помогает очистить голову и всё такое. Помедлив, он нерешительно и чуть тише добавляет: — Я просто хочу верить, что ты приходишь сюда не просто, чтобы… ну, ты понимаешь. Он ловит её удивлённый взгляд в зеркале и отвечает лишь той же фальшивой успокаивающей улыбкой, что она подарила ему минуту назад. Ризли не в порядке — и он устал это скрывать. — Это не так. Ты очень важен. — Тихо отвечает Фурина, нервно заламывая пальцы. Её явно что-то беспокоит, но что бы это ни было — похоже, она не собирается посвящать его. Ризли выжидает ещё пару минут, надеясь, что девушка всё-таки поделится с ним, но она лишь стыдливо отводит глаза. Ему ничего не остаётся, кроме как тяжело вздохнуть. — Рад слышать. Он поднимается со своего места, чтобы бросить полотенце в корзину для белья. Кажется, он действительно успел забыть, где его место в этом мире, раз подумал, что Фурина откроется ему полностью. Однако сейчас, снова натолкнувшись на железную стену недосказанностей между ними, он не может скрыть разочарования. Это довольно жестоко — кажется, Фурина так близко, можно протянуть руку, можно коснуться губами, но это лишь оболочка. Настоящая она где-то очень и очень далеко от него, и каждый раз, когда Ризли пытается ухватиться за невидимую нить, Фурина ускользает сквозь пальцы, не оставляя ни шанса. Из мыслей герцога вытягивает робкое прикосновение к его волосам — они ещё мокрые, с них капает вода, но его это совсем не волнует. Он оборачивается, вопросительно глядя на своего Архонта, которая держит полотенце в руках. — Ты заболеешь. — Коротко поясняет она, и Ризли нечего ей противопоставить. Теперь он занимает место на ковре между её ног, пока девушка, сидя на кровати, методично перебирает его волосы, вытирая полотенцем. — Мне страшно. — Просто говорит она посреди воцарившегося молчания, и Ризли даже не сразу удаётся понять, что Фурина имеет в виду. Не то чтобы он думал, что боги бесстрашны — у каждого есть свои уязвимости. Но Фурина сама произнесла это — честно, открыто, словно он достоин того, чтобы она доверилась ему. — Чего ты боишься? — Осторожно интересуется герцог, боясь спугнуть её. Он глядит на неё прямо через отражение, замечая, как девушка в нерешительности прикусывает щёку изнутри. Проходит ещё пара минут тишины, и, когда Ризли уже убеждается, что на этом всё и закончится, Фурина коротко поясняет: — Пророчества. — А, подумав, добавляет ещё пару вещей. — И смерти. И… потерять дорогих мне людей. Их предательств. Их разочарования. И ещё… На этом она скомканно заканчивает свою исповедь, так и не договаривая. Ризли чувствует её мягкие прикосновения к своим волосам, — такие заботливые и почти любящие. Это напоминает ему о доме, об уюте, о семье. Язвительная усмешка, почти горькая на вкус, расползается на его губах — все те вещи, которых у него никогда не было и не будет. Фурина заканчивает с его волосами и поднимается с постели, всё ещё растерянно глядя в пол. Она убирает полотенце в корзину, но не успевает даже вздохнуть, как сзади её обнимают чужие крепкие руки. Ризли медленно наклоняется к ней. — Ты меня не потеряешь. — Горячий шёпот обжигает её ухо, и вот он снова чувствует её дрожь. — Потому что даже если весь мир отвернётся от тебя… Он разворачивает её к себе, чувствуя как что-то холодное и противное, как грязь, оседает на дне желудка при виде её слёз. — Ризли… — Фурина удивлённо взирает на него снизу вверх, когда он вытирает влажные дорожки с её щёк. Она всегда так плачет? Бесшумно, чтобы никто не слышал ни единого звука страдания, сорвавшегося с её губ. — …Я всегда буду на твоей стороне. В этот вечер Ризли держит в руках опустошённую, истерзанную годами одиночества душу — Фурина впервые плачет так безудержно, надрывно, прижимаясь к нему в поисках тепла, в немой просьбе укрыть её от остального мира. Когда она наконец засыпает, он обнимает её крепче, слушая взволнованное биение чужого сердца, — горячего, бесконечно доброго сердца, разрывающегося от этой губительной любви к каждому её подданному. (В Фонтейне сто тысяч верующих, но Ризли — единственный, кто по-настоящему прав.)