Секреты и Маски/Secrets and Masks

      18 ноября       Рон судорожно сжимал плечи Гермионы. От непролитых слёз, голубые глаза казались стеклянными.       — Они практически поймали тебя, Миона! Ты чуть не погибла!       Старая шарманка. Гермиона молила, чтобы он просто отъебался. Подобные проявления эмоций были отвратительны. Настолько, что она с трудом сдерживала себя не влепить ему пощёчину.       — Ты явно преувеличиваешь, Рон. Все нормально. Я выполняла подобные миссии тысячи раз, со мной ничего не произошло. Это был единичный случай.       — Плевать! — крикнул Рон. — Криви мертв, и Финниган сразу сказал, что ещё секунда и Авада попала бы в тебя! Эти мерзкие ублюдки почти получили своё! Ноги твоей там больше не будет! Никаких миссий...       Гермиона ощутила прилив раздражения, который мерзко полз вдоль спины. Щёки девушки горели от гнева.       — Ты не смеешь указывать мне, что можно делать, а что нельзя! Я в состоянии сама о себе позаботиться!        Её голос рассекал зал заседаний, по прямой к закрытому барному шкафу. С привычной лёгкостью Гермиона достала полупустую бутылку джина и единственный бокал, стоявший на самой высокой полке.       Рон точно был бы послан в задницу, если рассчитывал выпить вместе с ней. Гермиона была слишком зла. Её невообразимо раздражали эти беспрерывные попытки удержать её в стенах штаба под его постоянным контролем. Она уже давно поняла - Рон был бы счастлив запереть её в месте похожем на клетку, как дикого зверька, да выкинуть ключ, если это будет гарантировать её безопасность. Даже мысль об этом адски злила.       Гермиона стояла к нему спиной, когда открыла бутылку и наполнила свой бокал. Первая половина была опрокинута залпом, обжигая горечью неразбавленного джина. Она ощущала на себе взгляд Рона. Он оценивал каждый наклон её головы, пока девушка осушала вторую половину бокала.       — Ты не представляешь, что я чувствую, когда ты выходишь отсюда. — Гермиона не обернулась. — Когда ты выходишь, и я не знаю, вернёшься ли ты вообще когда-нибудь. Это...       Фраза оборвалась сдавленным всхлипом, но Гермиона не реагировала. Ей хотелось слиться с этой комнатой, лишь бы не оборачиваться. Лишь бы не смотреть в печальные голубые глаза, которые молили дать обещание никогда не покидать их убежища. Рон постоянно проворачивал этот трюк, если ей приходилось быть на волосок от смерти. Гермиона не могла дать ещё одно бессмысленное обещание, их и так было слишком много со времён начала войны. Она устала от этого.       — Я умоляю, Миона. Я прошу тебя, не возвращайся туда. Это опасно. Однажды что-то может пойти не так, и ты больше не вернёшься ко мне, — послышалось неловкое шарканье, Рон оказался позади неё. — А мне очень нужно, чтобы ты ко мне вернулась... Гермиона наконец обернулась, чтобы взглянуть на него. Она была так возмущена, что её ноздри раздувались.       — Я не твоя, чтобы ты что-то терял, Рон. И уже очень давно не принадлежу тебе.       Лицо Рона исказилось. Он таращился на неё с раскрытым ртом.       Гермиона схватила бутылку джина и направилась к выходу. Проходя мимо Рона, она намеренно толкнула его плечом. Она надеялась задеть его побольнее.       — Передай привет Ромильде. Из тебя выйдет прекрасный отец.       Гермиона сидела в саду на замёрзшей земле совершенно одна и пила свой джин. В порыве злости она не подумала захватить с собой пальто или хотя бы одеяло. Вместо этого на одежду были наложены согревающие чары. Это было менее эффективно по сравнению с настоящим пальто или тёплым костром, но вполне годилось.       Гриффиндорка была облачена в военную экипировку с головы до пят: чёрные берцы до колена, обтягивающие чёрные джинсы, подходящая кожаная куртка, многочисленные ножи и запасные палочки, пристёгнутые к набедренным и наручным кобурам. Рядом на полу валялась сумка с заклинанием незримого расширения. Гермиона забила её до отказа самым необходимым: картами, оружием, бомбами, зельями. Всегда во всеоружии.       От Гермионы времён Хогвартса ничего не осталось. Все следы той невинной девочки, постоянно уткнувшейся в книгу, исчезли. Борьба закалила её. Не только Гермиону – каждого из них. Война повлияла на всех по-своему, но именно в себе Грейнджер чувствовала кардинальные перемены. Теперь она была солдатом. Ни больше, ни меньше.       Лёжа на спине, Гермиона вертела в руках палочку и смотрела на падающий снег. По её желанию снежинки превращались в маленьких птичек или же просто окрашивались в яркие розовые и фиолетовые оттенки.       В прошлом она обожала этот сад. Терялась в одиноком блаженстве ароматов различных растений и цветов, которые здесь росли. Было что-то по-домашнему уютное в том, как на твоих глазах распустившиеся цветы обнажают свои души Солнцу. Её надежное убежище, где можно было спрятаться от остального мира и ощутить надежду на новую жизнь.       Только не теперь. Всё живое погибло, здесь годами больше ничего не росло. Ещё одна вещь, которую отобрала война.       — Подумал, что найду тебя здесь, — сказал Гарри, когда дверь в сад со скрипом открылась.       Гермиона промолчала. Она сосредоточилась на превращении падающих снежинок в медведя. Он поднимался в воздух с тихим рёвом. С каждой новой снежинкой медведь разрастался, становясь всё больше.       — Я принёс одеяло, — тихо сказал Гарри, нарушая неловкую тишину, которая повисла между ними. — И сигареты.       Только после этого Гермиона подняла на него глаза.       Гарри ухмыльнулся, заботливо укутав их ноги одеялом. Он протянул ей уже прикуренную сигарету.       — Знал, что это привлечёт твоё внимание.       Гермиона рассмеялась и взяла сигарету, отодвинув бутылку джина в сторону. Глубокая затяжка дарила потрясающее ощущение жжения, стоило толике никотина проникнуть в лёгкие.       — Как ты умудрился их достать? — слова растворялись в дыму. — Я думала после эвакуации их производство прекратили.       — Так и есть. Просто я Избранный. — Гарри игриво подмигнул. — И у меня есть свои методы, помнишь?       — О, ну конечно, — она не смогла сдержать улыбку. — Как можно было забыть.       Прежде им было так легко друг с другом. Они могли говорить обо всём и ни о чём одновременно. В то время не было ни слишком глупых, ни слишком личных разговоров, ни, тем более, слишком больших проблем. Им всё было под силу.       Сейчас у Гермионы не было ни малейшего понятия, как с ним общаться. О чём ей говорить? Чем вообще можно заполнить эти неловкие паузы, которые, казалось, тянулись между ними целую вечность.       — Ты сегодня была на волосок от смерти, — наконец сказал Гарри. Его голос был мягким, но было заметно, как он напрягся.       — Верно.       — Рон в ужасе от мысли, что ты можешь не вернуться в следующий раз, — он решил смочить горло джином, но тут же скривился от отвращения. — Хочет, чтобы Кингсли отстранил тебя. Хотя бы на пару недель.       Гермиона хмуро посмотрела на Гарри. Меж её бровей пролегла глубокая складка.       — Ты серьёзно?       Гарри кивнул.       — Это... Это же просто смешно! Здесь даже обсуждать нечего! — ярость бурлила, разливаясь по венам словно кислота. — Он не имеет на это никакого права! Если он решил, что я буду сидеть тут сложа руки, пока все остальные...       — Расслабься, — быстро вставил Гарри, хватая подругу за плечо и усаживая обратно. — Я уже поговорил с Кингсли и объяснил, что это дохлый номер. Ты слишком ценная фигура на поле боя, чтобы удерживать тебя в штабе.       Её облегчение было похоже на сход лавины. Словно тысячетонный груз свалился с груди. Она ненавидела драться. Ненавидела то, что за этими стенами приходилось убивать. Но ещё хуже быть запертой в них. Не было ничего хуже этого. Абсолютно.       — Спасибо. — Гермиона выхватила бутылку, прикончив её в один глоток. Гнев тонул в алкоголе, медленно отступая. Теперь она жалела, что не прихватила с собой ещё одну.       — Постарайся не поднимать эту тему.       Снова повисла неловкая, удручающая тишина, пока Гарри не решился её прервать. Она явно доставляла ему дискомфорт. Гриффиндорка всегда могла рассчитывать на то, что Гарри нарушит молчание первым.       — Невилл проболтался о том, что тебе сегодня пришлось кого-то убить.       Только не это. В этот момент она бы предпочла напряжённую тишину. Лучше пусть будет беспокойство, тревожность и зудящие нервы, чем идти по этой скользкой дорожке. Снова.       Гермиона молча смотрела на снег в ожидании вынесения приговора. Каждый из них ненавидел убивать. В особенности Гермиона. Но шла война, а карты складывались не в их пользу.       Невозможно и дальше использовать безобидные заклинания в то время, как враг – вслед за ними – становился только сильнее.       Она надеялась, что Гарри поймёт. Надеялась, что он и сам увидит – светлой магии больше недостаточно. В некоторых ситуациях убийство было наименьшим из двух зол. Разве жизни сотни пожирателей или тысячи монстров стоит миллионов невинных жизней, которых они при этом спасли?       Гарри никогда не смотрел под таким углом. Даже когда они осматривали полуразрушенную часть Лондона, он не думал об этом. Несмотря на разбомблённые здания, почерневшие от взрывов окна и отсутствие признаков жизни, Гарри оставался прежним. Он всегда возвращался с какой-то воодушевляющей речью. Будто зарождение новой жизни требует уничтожения нынешней. Какой-то бред о ромашке, цветущей на горке пепла, и огромной надежде, невзирая на разруху вокруг.       Изо дня в день он всё больше походил на Дамблдора.       Гермионе было любопытно: чувствовал ли Гарри себя так же обыденно, как и она, среди всех этих руин и обломков? Привык ли он, что при виде маггловской столицы живот больше не скручивает от ужаса?       Где-то в глубине души у неё был ответ. И именно это возмущало Гермиону.       За последние 4 года Гарри практически не выходил на поле боя, особенно после первых подрывов. Не так давно Орден начал сотрудничать с остатками маггловской армии. Комбинирование магии и маггловских технологий помогло ненадолго отсрочить продвижение Волдеморта. Его армия, преимущественно состоявшая из чистокровных, а также разных магических существ, не имела ни малейшего представления о маггловских танках, вертолетах и бомбах.       Всё было отлично, пока Орден не сбросил первую боеголовку и не отправил Гарри, Гермиону и команду на поиски выживших в месте падения. Пред ними предстали сотни обугленных скелетов, оставшихся после взрыва. Братская могила Пожирателей смерти. Увиденное навсегда изменило Поттера. В тот момент в нём что-то оборвалось, уступая место ярости. Он считал, что подобные методы ставят Орден в один ряд с Волдемортом. Нельзя было решать все проблемы летальным исходом противника. Гарри умолял совет отказаться от использования бомб и найти иной способ победить Волдеморта. Не прибегая к геноциду.       С того самого дня Гарри почти не участвовал в миссиях. Даже мольбы избранного не отговорили Кингсли от работы с маггловским премьер-министром. В итоге, союз подарил Ордену небольшое преимущество, но совсем ненадолго.        Тёмный Лорд быстро учился.       — Невилл также сказал, ты снова использовала Непростительное?       — Да. И поверь, мы бы сжигали сегодня двух друзей вместо одного, если бы я этого не сделала!       Взгляд Гарри буквально прожигал в ней дыру. Она решила проигнорировать его, отвлекаясь на очередную порцию никотина и ощущение лёгкого гула в голове.       — Не вини себя, Гермиона. Ты сделала всё возможное. Я уверен, Колин...       Гермиона зажмурилась и сдавленно застонала. Ей хотелось верить, что это поможет заглушить голос Гарри, звенящий в ушах.       — Не надо, Гарри. Не вздумай.       — Что?       — Делать вид, что здесь нет моей вины. Проклятье предназначалось мне, — огрызнулась она, чувствуя новую волну раздражения от того, что сигарета истлела. Гермиона выбросила окурок, потушив его каблуком. — Это я должна была умереть, а не Колин. Этой ночью ты должен был сжечь моё тело.       — Не смей говорить о таком! Если с тобой что-то случится – это будет просто катастрофа!       — А с Колином значит нет? — отрезала Гермиона, и выражение лица Гарри тут же потухло. Он зажмурился, плотно поджав губы. — Я не это хотела сказать.       Гермиона снова начала играть со снежинками.       — Это должна была быть я, — прошептала она. — Нельзя было позволять ему пойти на эту миссию.       — Он прекрасно осознавал риски. И погиб, защищая одного из своих друзей. Уверен, он хотел уйти именно так.       Послышался едкий смешок. В голосе Гермионы плескались вина и яд.       — Как это должно меня утешить?       — Никак, полагаю.       — Я практически позволила ему умереть, пока мы были там, — признание вырвалось само по себе. Возможно, девушке хотелось сбросить с себя тяжесть этого решения.       Гарри молча прикурил ещё одну сигарету и протянул ей. Он не курил, но с недавних пор постоянно имел при себе пачку. Знал, как жаждали сигарет множество пленных. Как сильно они нужны большинству солдат, чтобы пережить этот день. Гермиона не была исключением.       Она жадно затянулась, усиливая головокружение.       — В какой-то момент его поймали, три пожирателя против нас двоих. Один охранял артефакт, второй держал на прицеле меня, а третий глотку Колина, — ещё одна глубокая затяжка, чтобы набраться смелости продолжить исповедь. — Я знала, что избавиться от всех троих не выйдет. Все просто: либо Колин, либо артефакт.       — Ты бы ни за что не сделала этого, — утверждал Гарри. Его брови изогнулись, выражая сочувствие. Так умел только он – молча показывать свою поддержку и то, что он рядом. Грудь Гермионы тут же сдавило.       — На секунду... Блять, на долю секунды я действительно задумалась над тем, чтобы позволить ему умереть и забрать артефакт. Кингсли заверил меня, что это очень важно. Что это навсегда изменит ход войны.       — Ты бы ни за что не сделала этого, — повторил Гарри, но голос стал куда тише и в нём не было былой уверенности. — Я знаю тебя – ты бы не смогла. Ты бы спасла Колина.       — В этом-то и проблема – я не знаю. Я больше не узнаю себя. Ты не видел эти горы трупов на улице, с которыми я сталкиваюсь каждый день.       — Согласен, я не видел. Слушай, я в курсе, что всё изменилось. Но ты не можешь позволить себе такие мысли, Гермиона. Именно по этой причине я против, чтобы кто-либо вообще применял тёмную магию. Она же меняет тебя.       Что ж, она и сама знала об этом. Ещё тогда, много лет назад она ощутила, как нечто липкое и мерзкое проникает в кровь от её первого убийственного проклятия. Ей было всего 19 лет, но инстинкт самосохранения взял своё. Во время эвакуации на неё напал Пожиратель смерти. Гермиона не хотела его убивать, но выбор был невелик – либо он, направивший палочку прямо ей в грудь, либо около двадцати детей, которых она пыталась вытащить из подземелий Хогвартса.       Выбор был очевиден.       Тело двинулось инстинктивно. Проклятие слетело с губ раньше, чем Гермиона успела что-либо осознать. За несколько недель до этого ей уже пришлось потерять небольшую группу людей из-за своей медлительности. Она проявила милосердие, оставив Пожирателя Смерти в живых и решив, что теперь сможет спокойно исчезнуть, но именно он в тот же день убьёт одну юную девчушку – Элис Фостер. А после ещё одну, и ещё одну... Нельзя было позволить этому повториться. Однако, лишение людей жизни травмировало. Верными спутниками Гермионы стали ночные кошмары и панические атаки. Чувство вины давило настолько, что девушка едва могла вдохнуть.       Рон был рядом. Постоянно поддерживал её. Обнимал. Оставлял на лице тысячи поцелуев, шептал что-то о том, что всё будет хорошо, лишь бы успокоить. Но всё это было слишком даже для Рона. Её извечное состояние депрессивной амёбы, отрешённый взгляд и безразличие практически толкнули Рона в уютные, тёплые объятия Ромильды Вейн. Как минимум, это было его единственным оправданием. Хотя, может и нет. Ей действительно было плевать.       Главное, убивать после этого стало значительно легче. Нужно просто сказать себе, что это – военные действия. Обычная тактика. Только абстрагировавшись от всего происходящего, Гермиона смогла наконец забыться беспробудным сном. Каждый раз посылая ещё одну тёмную душу прямо в ад, она утешала себя мыслями о спасённых жизнях. К тому же, вероятно, ей и самой предстоит прямая дорога в ад под конец пути, так какая разница.       — Я переживаю за тебя, Гермиона. Мы все переживаем. — Гарри мягко взял её руку в свою и ободряюще сжал.       — Тебе не о чем переживать, я могу о себе позаботиться.       — Я знаю, что можешь. Ты столько лет заботилась обо нас с Роном, я даже не уверен, что мы бы смогли пережить первый год без твоей помощи.       Оба беззвучно рассмеялись. Как в старые добрые времена. Ну, или около того.       — Я помню, как сильно ты ненавидишь терять контроль над ситуацией, но я действительно считаю, что тебе нужно как-то отвлечься. Делать хоть что-то, не думая о войне каждую свободную секунду.       — У меня больше ничего нет, Гарри. Больше ничего не осталось.       — Всё изменится, если ты найдёшь себе кого-нибудь.       Гермиона закатила глаза, покачав головой.       — И это твой совет? — фыркнула она. — Найти себе парня? Родить с ним парочку детей? Ты правда думаешь, это поможет мне почувствовать себя живой? Мы прямо посреди войны и конкретно проигрываем, Гарри. Подарить ребёнку жизнь в таком мире – непозволительный эгоизм и ужасная...       Она вздрогнула от осознания сказанного.       — Что? Безответственность? — хмыкнул Поттер. — Да, я думал точно так же, когда Джинни сообщила о первой беременности. Но это изменит тебя, Гермиона. Поверь, в этом мире нет ничего прекраснее, чем быть родителем.       — Рона это определённо изменило, — едкий комментарий утонул в никотиновой затяжке. — Я словно смотрю на абсолютно незнакомого мне человека с тех пор, как он узнал, что Ромильда беременна.       Повалил снег, принося с собой лютый холод, и они наконец решили вернуться в дом. Было бессмысленно и дальше откладывать неизбежное, нужно подготовиться к похоронам Колина.        Орден уже давно решил отказаться от стандартных похорон, на это не было ни времени, ни средств. Кингсли считал, что кладбища – слишком открытая и рискованная местность, чтобы собирать всех выживших орденовцев.       — Притащитесь туда как скот на убой, — говорил он.       Предпочтение отдали кострам. Старший совет Ордена считал кремацию лучшим выходом. Нижний уровень штаба позволял собраться всем вместе и почтительно проститься с павшими товарищами. Вентиляция вытягивала гарь и дым на поверхность, а запах скрывался множественными слоями магии.       По правде, это не особо то помогало. Шлейф горящей плоти был перманентным. Гротескный. Мерзкий. Ещё несколько дней после таких похорон никто не мог по-человечески поесть. Желудок попросту не выдерживал.       Гермиона пристально разглядывала свои руки сквозь густой пар, наполнивший душевую. Багровые. Насквозь пропитанные кровью Колина. Не от убийственного проклятия, предназначенного ей. Нет. Это была кровь от глубокой раны в районе колена, которая, видимо, появилась раньше, чем она обнаружила их с Симусом в тех подвалах. Неважно. Это всё ещё была его кровь.       Она быстро сняла с себя окровавленную одежду и бросила в корзину для белья. Шагнув под обжигающие струи воды, Гермиона потерла руки в попытке избавиться от следов крови Колина. От свидетельства своего провала. Но кровь не смывалась.       Почему?       Почему, блять, она не смывается?       Ей казалось, что кожа покроется волдырями от того как яростно она терзала себя мочалкой. Но ничего не помогало. Кровь Колина будто бы въелась ей в руки, как бы она не старалась её отмыть.       Гермиона прислонилась к стене и медленно сползла вниз. Больше не было сил сдерживать подступившие слёзы, держать в себе рвущиеся наружу рыдания и крики. Она кричала. Кричала и плакала. До тех пор, пока её голос не сел, пока не онемели ноги и руки. Тело била мелкая судорога, а лёгкие готовы были сгореть. Только тогда Гермиона позволила себе выдохнуть. Отпустить. Почувствовать.        В последнее время так редко удавалось что-то почувствовать. Вокруг было так много смертей. Так много тел, сожжённых до неузнаваемости. Иногда всему этому стоило давать волю. Позволить себе окунуться в это горе, прогнать его через себя, изгнать эти эмоции через слёзы и крики.       Пока снова не останется ничего. Только абсолютная пустота.       На похоронах Колина присутствовали все до единого. Каждый выживший член Ордена Феникса отложил свои дела, чтобы почтить его память. Конечно же, не включая Кингсли и ещё нескольких старших членов Ордена. Видимо, они были слишком заняты тем, что любовались артефактом.       Народу было много. Пришлось прибегнуть к чарам расширения, чтобы вместить всех в столь тесный подвал. Но после начала похорон все были только рады прижаться плотнее, находя в этом какое-то утешение и облегчение.       Колин был младше Гарри всего на несколько месяцев, но визуально выглядел намного моложе. Он нехило подрос, когда ему было около пятнадцати, но всё ещё казался маленьким. Невинным. Может дело было в этих белокурых кудряшках или по-детски округлых щеках, но Колин определенно выглядел намного младше своих лет. Ему сложно было дать больше шестнадцати, хотя уже перевалило за двадцать. Особенно сейчас, когда его щеки были безжизненно бледными.       Поминальную речь предоставили Гарри. Он довольно коротко рассказал о достижениях его недолгой жизни, его безмерной преданности и заразительной улыбке, от которой всем вокруг становилось теплее.       — Чистой души человек, — сказал Гарри, — один из лучших.       Со всех сторон слышались приглушённые рыдания при произношении огненных заклинаний, посланных в костер. Большинство покидали церемонию ещё до начала кремации. Не все готовы смотреть как твой товарищ обращается в пепел.       Гермиона осталась. Она всегда оставалась. Так же как и Гарри, Симус, Рон, Луна, и Невилл. Стоя бок о бок, они смотрели, как пламя пожирает их друга, стирая с лица земли. И как только в нос ударил знакомый запах горящей плоти, Гермиона стала молиться всем известным богам, маггловским или волшебным, о том, чтобы смерть Колина Криви не была напрасной. Чтобы она имела смысл.