Под взором Семерых

Эйгон никогда не был примерным братом, сыном, учеником и человеком: крики, слезы, истерики, все это таилось в небольшом сгустке под названием Эйгон. Он был головной болью для всех. Каждый был готов убить за неделю тишины: без происшествий, без движений и слов, а лучше и вовсе без Эйгона в целом. И даже его отправление в школу для мальчиков в Старомест не дало абсолютно никаких результатов, хотя все надеялись на обратное. Но стало только хуже. Со временем у него появилась плохая компания и плохие привычки: сигареты, алкоголь, девчонки из соседней школы, а если быть точнее, и вовсе из соседнего кампуса, с которыми он встречался вечерами, и они трахались в одном из заброшенных подвальных помещений. Все знали о его распущенности, высокомерии, брезгливости к тем, кто не имел чистой родословной, как он. Извините. Как они. Вместе с ним учился и его брат — Эймонд — мамина гордость. Его уважали, любили, лелеяли, возлагали большие надежды. Он был словно талисманом их школы. Весь блистающий в свете направленных на него софитов. Чтение «Семиконечной Звезды» — вот что Эйгон не любил больше всего — всех этих нравоучений он наслушался от верующей матери, когда та получила очередной звонок от директора с выговором за его поведение и успеваемость. Он столько раз слышал одно и то же! Но вот Эймонд был доволен абсолютно всем: от своего рождения до религиозной темы. Хорошо. Почти всем довольным. Эймонд был единственным в семье, кто разделял интересы матери касаемо веры. Был единственным, кто почитал Семерых и молился им вместе с ней, ходя в местную Септу по воскресеньям. Эйгон скучающе-показательно зевнул во весь рот, получая тычок локтем в ребро от младшего брата. — Закройся, я ничего не слышу из-за тебя, — его одинокий глаз сверкнул, укоризненно смотря Эйгону в лицо. — Семеро, ты каждый день слушаешь одно и то же, мог бы выучить тыщу раз. В ответ послышалось только четкое «тц», и все вокруг снова погрузилось в тишину, исключая лишь голос септона. Мертвая скука буквально выжигала его изнутри, задница так и елозила по деревянной скамье, пытаясь найти более удобное место, хоть доски и были ровны, как и его желание свалить отсюда побыстрее. Мужчина средних лет со сморщенной рожей попросил закрыть книги и начать молитву, вслух проговаривая заученный за годы текст, что был прописан в тех самых книгах. И все, кроме Эйгона, сделали то, что было велено, создавая эффект синхронности и единения друг с другом. Ему же ничего не оставалось, кроме как просиживать свою задницу дальше. Он посмотрел на брата, улавливая мысль, что он довольно симпатичный во время молитвы: лицо расслаблено, веки и ресницы слегка дрожат из-за редких сокращений лицевых мышц, губы даже в этом состоянии выглядят как легкая улыбка, которой он одаривает своих оппонентов. Рука будто сама двинулась к его бедру, поглаживая туда-сюда, создавая трение кожи о ткань темно-синих брюк. — Прекрати, — Эймонд отбросил руку от бедра, не глядя на брата. Но Эйгон только улыбнулся в ответ, возвращая свою ладонь на то же место и продолжая те же самые движения. — Эйгон, — в голосе Эймонда зазвучала угроза. — Что, милый братец? — Не строй из себя святошу, тебе не к лицу. — А что к лицу тебе? Голос у Эйгона был задорный, ладонь лишь усилила нажатие, продвигаясь выше по бедру, касаясь кончиками пальцев складок возле ширинки. Щеки Эймонда покраснели, из-под прикрытых ресниц он посмотрел вниз на жадную ладонь брата, а затем и на него. Тот улыбнулся гадкой ухмылкой, пальцы потянулись к ремню, осторожно доставая из пряжки конец кожаной ленты, ослабляя его полностью. Эйгон старательно делал вид, что ничего не происходит, почти зажав Эймонда в самом углу последнего ряда. — Если будешь тихим и послушным, так и быть, я дам тебе кончить, — напоследок послав ему воздушный поцелуй, сказал, Эйгон. В ответ он не получил ничего, кроме тихого судорожного вздоха. Эймонд не смотрел, зажмурившись и уткнувшись в кулак из собственных ладоней, продолжая молиться и вслушиваться в голос септона, стараясь не обращать внимание на ощущения внизу. Проворная рука потянула язычок молнии вниз, доставая пуговицу из петли, наконец-то подобравшись к боксерам. Член уже потихоньку начинал изнывать от нужды в разрядке, дергаясь каждый раз, когда проворные пальцы брата касались совсем рядом с ним, поддразнивая. Вся эта ситуация вызывала у Эйгона только тихие смешки. Красные щеки, тяжелое дыхание, лицо спрятано в ладонях, но внизу было зрелище тоже не из скучных. Слегка грубоватая ладонь оттянула кромку белья, обнажая член, окончательно прикоснувшись к нуждающейся и изнывающей плоти. — Пекло, ты м-можешь быстрее?! — шипящей кошкой проговорил Эймонд, привлекая внимание некоторых. Он стыдливо улыбнулся, помахав рукой, мол, все в порядке, небольшая заминка с братцем. Так он говорил всегда. Эйгон придвинулся к нему ближе, наклонился к его уху и шепнул, задевая губами ушную раковину: — Тебе уже не терпится дойти до кульминации, милый брат? Но ты помнишь мои слова? — он улыбнулся, — если будешь тихим и послушным — я дам тебе кончить. — Ублюдок… — огрызнулся Эймонд, но тут же судорожно втянул носом воздух, когда Эйгон задел уздечку. Пальцы коснулись головки, двигаясь по круговой, задевая выступившую капельку смазки и размазывая ее. Движения становились все более настойчивыми, заставляя Эймонда кусать губы, он старался вести себя тише, но сбитое дыхание было никак не скрыть, от этого в груди колола обида, но больше — страх быть пойманным за столь безобразным делом. Если бы они только были вдвоем без лишних глаз, он бы дал себе волю стонать без стеснений и страха, размякшей тушей лежать в руках брата, подставляя свою шею под мокрые поцелуи. Он ничего не хотел, кроме как получить то, что нужно для разрядки, и думать о том, что он готов принять член брата — весьма дурно для представителя аристократии. Его тело подрагивало каждый раз, когда Эйгон достигал головки, размашисто двигая рукой вверх-вниз по члену. Удивительно, что никто вокруг не замечал хлюпающих звуков из-под стола, но кто знает, может они и слышали, просто не подавали виду, оставляя эту тайну где-то глубоко в своих головах. Они унесут ее с собой в могилу, и Эймонд будет им безмерно благодарен. Эйгон наблюдал за тем, как молитва подходила к концу, и решил, что нужно действовать сейчас, если они не хотят быть замеченными сотней глаз. Он наклонился под стол, высунул язык, облизнул головку и плоть по длине, вбирая сразу же на всю, рефлекторно расслабляя горло. Оставалось всего каких-то пара минут. Адреналин разносился по всему телу, заставляя двигать головой быстрее, помогая себе рукой. Эймонд чувствовал, как крепкий узел внизу затягивается туже некуда, готовый вот-вот лопнуть от напряжения. Он схватился руками за неряшливо подстриженные платиновые волосы брата, прижимая его к паху резко и плотно, изливаясь прямо в горло, откидывая голову назад, вздыхая полной грудью и выпуская тихий, но заметный для остальных, стон. Довольный Эйгон поднялся и сел на место, вытирая рот, когда Эймонд отпустил его и обернулся на едва заметное, но красноречивое «кхм-кхм» септона. — Эйгон, Эймонд, прошу вас после пойти со мной к директору, — мужчина смотрел на них с брезгливостью во взгляде, — но для начала приведите себя в порядок. Остальные свободны. Но Эймонду уже все равно, он получил свое, и слова от кричащей матери были ему не страшны, потому что всегда можно свалить на старшего, которому точно так же безразличны ее нравоучения, ведь он давно напичкан ими по самое горло. — Надеюсь, повторим, — Эйгон улыбнулся, как довольный жизнью кот, но получил лишь ладонь младшего брата в лицо, пытавшегося таким образом отодвинуть его от себя подальше. — Никогда. Но это был, и правда, не последний раз.