Honeymoon.

Лежа на белоснежных простынях больничной постели, Хан невольно вспоминал Бабушкины сказки, которые она всегда рассказывала ему перед сном. За окном тьма, лишь ночные огни города освещают её. Белая палата, в которой Хан находится чаще, чем у себя дома, кажется еще темнее, чем небо за окном. Пустая, безжизненная, тихая.. и лишь «щелчки» кардиомонитора разбавляют её. За окном бурлит жизнь, люди куда-то спешат, занимаются своим любимым делом, радуются, плачут, предают и любят. Увы, все это, кажется Джисону никогда не будет доступно. Сердце неспокойной бьется, отдавая импульсы и легкое покалывание по грудной клетке. «Хроническая сердечная недостаточность 2 степени, дисфункция щитовидной железы, остеохондроз, 3 группа инвалидности.» Так гласит его медицинская карта. Всю жизнь он вынужден провести в неприятном, дотошном спокойствии и кажется, совершенно один. Но в действительности ли он один? Хан является душой компании, веселым, шутливым юноше, но при этом понимающим, заботливым. С ним всегда легко найти общий язык, ему легко довериться, в нем ты всегда найдешь уют, комфорт, понимание. С ним всегда можно ужаснуться с слякоти за окном, всегда можно поговорить о наболевшем, всегда можно посмеяться с испугавшегося собственного отражения кота Минхо. В их небольшой компании, Хан всегда и для всех является вторым «домом», и посиделки у него в гостиной за просмотром ужастика, тому доказательство. Вернее, являлся. Все оборвалось в середине прошлого года, когда его болезнь стала прогрессировать, а моральное состояние катилось к черту. Они всегда были готовы поддержать его, помочь, но он решил все за них. Решил все за них, отдаляясь все сильнее с каждым днем, и несмотря на все дальнейшие попытки ребят вновь наладить общение, он возводил вокруг себя каменную стену, через которую было невозможно пройти. Или все же возможно? Отныне сердце не позволяет большой физической активности, а боль во всем теле заставляет и вовсе забыть о ней. О дорогих сердцу увлечениях, как и о людях пришлось забыть, дабы в будущем не ранить сильнее. С каждым днём все становилось кажется только хуже. Огромные горстки таблеток выписанных врачом, кажется совершенно не помогали. И сейчас, лежа на белоснежных простынях больничной постели, Хан невольно вспоминал своих друзей, которые на протяжении практически всей его жизни были всегда были рядом. Вспоминал Чана и Чанбина вместе с которыми он зависал в студии, размышляя над тем какую строчку стоит все же изменить, а после с ними же спорил существует ли бог. Вспоминал Феликса, с которым он будто окунался в детство, слушая перед сном своеобразные «сказки». С которым он мог вместе готовить по вечерам, обсуждая прошедший день. Вспоминал спокойного Чонина, над которым иногда любил подшучивать Сынмин, хотя, признаться честно, Сынмин любил подшучивать над всеми, но делал это любя. Вспоминал Хёнджина, с которым в начале он кусался как кошка с собакой, но в последствии нашел общий язык. И говоря о кошках, вспоминал о Минхо, с которым у него сложились пожалуй самые крепкие, чуткие и комфортные отношения, как дружеские так и любовные. Хотя будет вернее сказать не вспоминал, а думал. Минхо, его первый друг. Будучи еще маленьким ребенком, он навещал Джисона, когда тот вновь оказывался в пустой, темной, бездушной палате. Он всегда был рядом, согревая больное сердце Хана. Он яркий лучик света, в безнадежной пустоте. Они дарили друг другу поддержку, спокойствие, комфорт. В течении стольких лет, темные вечера они проводили вместе. Минхо был рядом во время его приступов. Был рядом когда на голову давила невыносимая печаль, был рядом когда на душе было хорошо. Был рядом. Сейчас, в те редкие моменты, когда состояние Джисона улучшалось, они гуляли. Были вместе. Яркие огни фонарей посреди темной набережной переливались на водной глади, а легкий морской ветер забавно взлохмачивал пряди волос, проникая под кожу. Свобода. Два слова «люблю тебя» легко летали в воздухе, приятно оседая в голове, забивая собою мысли. Прячась в объятиях дорогого человека от подувшего холодного ветра, Минхо вслушивался в ритм чужого сердца. Вместе. С каждым приступом становилось все хуже, препараты не справлялись с болезнью так, как делали это раньше. Джисон вновь протягивал фармацевту рецепт, слушая забавные подколы от Ли, который озвучивал их ему прямо над ухом. И вновь склоняясь над белоснежной раковиной, он откашливал сгустки крови, что преследовали его каждое утро. Собственная никчемность отягощала, заставляя лить слезы. Минхо мягко постучал в дверь, вырывая из лап темных раздумий. В последний раз умываясь холодной водой, дабы скрыть следы слез и прийти в себя, он взглянул на своё отражение в зеркале, отмечая что от былых пухлых щечек, что так любил тискать Ли, не осталось и следа. В прочем, все его тело сейчас было похоже больше на скелет, нежели на человека. Бледный, до ужаса худой, уставший. Когда то он ругал а после помогал такому же Ёнбоку, который довел себя до схожего ужасного состояния, изводя себя голодовками. Вытянув себя из былых воспоминаний, он вновь умылся, а после ощутил лишь тяжесть. Паника. Приступ. Разлепив веки, был виден лишь белый потолок и чувствовался лишь привычный запах медикаментов и антисептика. Повернув голову, Джисон увидел его. Сидящим на стуле, тихо посапывающим. Был рядом. «Человек должен бояться не смерти, он должен бояться никогда не начать жить.» Он не боялся смерти, он боялся покинуть его, боялся быть обузой. Боялся не услышать три слова: «Я тебя люблю, Ханни.» Боялся проснуться вновь в черной, пустой палате, пахнущей ненавистными медикаментами и антисептиком. Боялся, что три заветных слова будут посвящены не ему. Но это все глупости, ведь Минхо всегда рядом, озвучивает чужие страхи, а после они вместе опровергают их возможное осуществление. Вместе. Слезы от людей, что успели стать ему родственниками, казались лишь звенящим шумом в голове. Глаза смотрели лишь на застывшее в вечном спокойствии, ужасно осунувшееся лицо. Ему хватило мгновения, чтобы понять: их связующая нить исчезла. Прежде он ощущал ее в каждом дыхании, каждом ударе их сердец. Но теперь, он слышал биение лишь одного сердца, и сейчас склоняясь над холодным телом, он окончательно понял. Джисон покинул его.