конец жизни, конец долгов, конец страданий, конец всего

– бля, это пиздец, мужик... не первое празднование завершения года проходит в заебанном жизнью санузле. плесень угрожающе расползается по потолку, лампа пыльная едва освещает своим тусклым светом двух парней. один из них величественно развалился в ванне, а второй рядом сидел, впрочем, никто из них на самом деле лучше другого не был, даже не выглядел соответствующе своему несуществующему статусу. под глазами синяки – следствие недосыпа, которые оба стыдливо прячут под волосами. и нет, стыдно не за синяки, а за своё ебало в принципе. стримерство не привело ни к чему. никакой популярности, денег или связей... даже хвалёные азиатки теперь не взглянут и глазком на горе-фейма, что прожигал последние деньги глубокими затяжками электронки. за стеной слышно праздничные салюты. громкий телевизор вещает речь президента, в которую оба невольно вслушиваются. говорить ведь всё равно особо не о чем, как максимум – серёжа попросит затянуться ашкой. курсед у него никогда не просит. знает ведь, что друг на сигареты перешёл, от одного запаха которых неистово болела голова. и как он умудряется скуривать столько за раз? – давай скурим петарды. странное предложение отзывается в чужом взгляде спокойно, словно так и должно быть. ну а что терять в этот вечер? они не трезвые, уставшие и заёбанные собственными долгами и существованием. даже радость в виде друг друга не спасает, не мотивирует работать и пытаться выжить. просто утонул один, а когда второй потянулся спасать – для обоих стало уже слишком поздно. – давай. столь опасные штуки валяются у них ещё давно. как-то раздобыли по приколу и в долгий ящик отбросили, пообещав самим себе побомбить сугробы в лесу... желание отчасти будет выполнено. гладкая основа плавно входит в рот. серёжа помощи с этим не просит, но курсед всё равно, уёбок, толкает её поглубже, вызывая рвотный рефлекс, и гогочет утробно. забавно ли это? лишь отчасти, но гораздо забавнее любых самых смешных шуток. зажигалка чиркает, равномерно поджигая оба фитиля. волосы кира уже подгорают: чуть-чуть задели. но какой смысл тушить, если совсем скоро вовсе не до них будет? – с новым годом, серёж. кир достаёт петарду изо рта, делая вид, что выпускает дым, и проталкивает её обратно, да подальше, чтобы мучений меньше себе доставить до тех пор, пока боль не обвернет плёнкой разум и отключит сознание полностью. адская боль разрубает топориком всю голову. киру хочется увидеть серёжу хотя бы ради того, чтобы немного успокоиться, но веки будто не поднимаются. есть ли они вообще? остались ли вообще его блядские глаза на месте? из горла не вылетает ничего, кроме нечеловеческих стонов боли. сережа издаёт похожие, и даже понятно, что он пытается выговорить теперь уже подобием челюсти. имя столь любимое назвать хочет, чтобы точно так же успокоиться... интересно, а видит ли он их конец? видит ли он то, что они по праву заслужили? нет, не смерти, а избавления от долгов и начала полного спокойствия. жалко, что без весёлой жизни, конечно, но что теперь поделать? на него резко заваливается тело, заставляя вновь простонать от боли. горячая кровь течёт по шее, и курсед уже начинает ощущать нечто странное. боль постепенно отпускает, заглушается. заглушаются и странные звуки, непонятный предмет прямо на груди и прижавшееся к нему тело. акума, и дураку понятно, пострадал не особо сильно, и решил довести их дело до конца. отсчёт в своей голове кир произвести не в состоянии. все числа, даже самые простые, забылись, полностью перестали волновать. даже на тело сверху, что раньше он смело звал своей любовью, стало абсолютно плевать. он не чувствует боли, когда кожа с кровью разлетаются по бокам ванны, а сама она ломается, неосознанно разлучая два тела. серёжа, сдвинутый силой взрыва, оказывается почти что на полу, но напряжённые мышцы кисти всё равно крепко сжимают чужое предплечье. лучший конец.