***
Их близость почти болезненная, напоминает очередную битву, в которой они пытаются покорить друг друга и неизменно поочередно поддаются. Синяки, царапины, укусы, заламывание рук — всё приносит удовольствие. Подчинять нравится ровно настолько же, насколько подчиняться. Ощущать власть и тяжесть чужого тела на себе, а после меняться ролями, и уже самому вдавливать лицом в подушку и слушать сдавленные полукрики-полустоны. Благо, тело Ярга успел сменить на более подходящее. Смотреть на лицо Реги… странно. Смешанные чувства обуревают Сантьягу, ему больно, ему хорошо. Тяжело воспринимать это лицо, как принадлежащее Ярге, когда знаешь, как оно ему досталось. Но он, как в той пресловутой сказке для челов, тянется к запретному плоду. И ест его, помнит, что нельзя, что плохо, но ест. Он не прощает Яргу, нет, ему просто становится почти неважно. Они засыпают под утро и просыпаются уже за полдень. В объятиях друг друга, ощущая себя просто навами, безликими воплощениями Тьмы, нашедшими друг друга. Хочется, чтобы миг превратился в вечность. — Не собираешься уходить? Вопрос Сантьяга интерпретирует скорее, как: «Не собираешься вспомнить, кто ты?» Может и собирается, но не хочется. Совсем. — Хочу ещё полежать. Ярга не бастует. Слишком ужасно было его одиночество и слишком прекрасно было его глушить. Сантьяга словно панацея и яд одновременно. — Как хочешь. Хочешь — вообще не уходи. Ярга не знает, действительно ли он сам хочет этого. Если это случится, их борьба будет окончена, от неё останутся одни лишь воспоминания, а на воспоминаниях долго не проживёшь. Поэтому теперь его спонтанное предложение кажется глупым. По этой же причине Сантьяга не предлагал ему вернуться. Потому что кроме этой борьбы у них нет ни одной причины хотя бы для таких встреч. Наверное, ни одной. — Думаю, до вечера я ещё побуду. Может, больше. Часов до девяти… Всего восемь часов, чтобы забыться, насладиться, почувствовать себя по-настоящему живым. Целых восемь часов, чтобы передумать. Это игра, и когда и как её заканчивать, решают игроки.Возлюбленный враг
1 февраля 2024 г. в 17:11
Это игра. Они любят играть, особенно друг с другом. Они поняли это не сразу. Чтобы распробовать все оттенки блюда, нужно хорошенько его разжевать и подержать во рту. Так и они смакуют эту вражду.
Поначалу оба были настроены всерьёз, оба хотели убить друг друга: Ярга — чтобы вернуть власть над Навью, Сантьяга — чтобы её удержать и не дать семье погибнуть. Но чем дальше шла их битва, тем сильнее повышались и без того высокие ставки. И они, словно игроманы в казино, не могли остановиться. И до сих пор не могут.
Найти своего идеального врага — это как влюбиться. Признать кого-то своим врагом — выделить ему место в своём сердце и разуме. И они оба не могли отрицать того факта, что их мысли очень часто сводились друг к другу.
Ярга хочет победить. Пленить Сантьягу, сломать его, присвоить себе и наслаждаться. Или рвать его, слышать крики или, может быть, стоны. Ярга видит в нём равного себе, достойного его, и оттого сильнее его желание. Он просто хочет заполучить Сантьягу. Всего.
Сантьяга тоже хочет победить. Красиво, элегантно. Он никогда прежде не встречал кого-то такого. Все, кого он знал до этого, теперь не кажутся ему врагами, так… мелкие сошки. Врагом быть надо уметь, враг должен быть тебе подстать. «Ярга» звучит, как масштаб, и ощущается на кончике языка, как безумие. Звучит настолько привлекательно и зазывно, что комиссар уже и сам не понимает, какой победы ему хочется.
Тьма наградила их обоих недюжинным умом. Нет, даже не так, сделала гениями. Но обратная сторона гениальности — безумие. И понять, удовлетворить потребности безумца может только такой же безумец. И вот они, разделенные временем и стенами вечной тюрьмы, обречённые никогда не найти, не узнать друг друга, все же встретились. Рассмотрели друг друга, можно сказать, распробовали на вкус. И пришли к единому выводу, который с каждым днём звучал все отчётливее: они были созданы друг для друга. Только в этой вражде они ощутили себя по-настоящему живыми.
И в момент этого осознания цель их вражды оказалась не столь важна, сколько сама эта вражда, она померкла. Кислота поражений, горечь утрат с привкусом соли, сладость побед, острота волнения. Никогда прежде они не были столько отчетливы.
Никогда Сантьяга не ставил на кон Тёмный Двор ради этого удовольствия. Но оно оказалось настолько ослепляющим, что комиссар внутри него пасовал. Оставалось только напряжение: вдруг князь прикажет оканчивать игру, достать козыри из рукава и ударить по Ярге? Не подчиниться он не мог. И Сантьяге оставалось балансировать: уничтожать лазейки и тайно надеяться, что нашёл он не все, что Ярга найдёт ещё одну, что у Ярги есть свой козырь. Тысячи лет служения Нави убедили князя в беспрекословной преданности Сантьяги, и в том числе поэтому князь ещё не начал задавать неудобных вопросов. Но Сантьяга ощущает, как они нависают над ним каждый раз, когда приходится сообщаться о том, что Ярга опять ушёл. Каждый раз ему приходится играть, говорить так, чтобы не соврать, но и не рассказать правды, каждый раз приходится бросать мимолётные напоминания о том, кто такой Ярга, сочинять новый план, чтобы тот почти сработал. И ему это нравится.
Ярга никогда не медлил. Мог ударить — бил. Но не в этот раз. Ему нравится придумывать способы того, как он может ударить по Сантьяге, придумывать и не реализовывать их. Если он убьет, скажем, тех гарок, которых комиссар посылает на его поимку (прекрасно зная, что те не справятся), игра тут же закончится. У Сантьяги не останется другого выбора. А ему нравится давать выбор, нравится наблюдать за своим врагом, нравится гадать, что же тот выберет. Ему нравятся эти выборы.
Они дразнят друг друга. Убийствами пешек, срывом планов или такими вот встречами.
Сантьяга видит этот взгляд. Различать его он научился не сразу, но зато сейчас мог безошибочно определить, что хозяйки зелёных глаз больше нет, а её телом управляет кто-то другой. Слишком по-озорному и как-то безумно блестят глаза, слишком много в них дерзости, когда обладательница (или обладатель?) смотрит на комиссара. Он видит и не показывает, что понял. Но они оба знают, что это так.
Это уже не первый раз. Сантьяга помнит, как однажды впервые заметил это безумие в глазах какого-то чуда. Они стояли совсем рядом на Турнире Ордена. И тогда же понял, что Ярга мог его убить, прямо тогда. Ярга долго стоял рядом, может, хотел, чтобы Сантьяга его заметил, однако даже после заурд только улыбнулся и вернул внимание поединку.
Сейчас его догадка подтверждается крепкой хваткой на плече и тем, как партнёр всё равно пытается перенять лидерство. Сантьяга не удержался и пригласил его на танец.
— Вы хорошо танцуете.
Хочет поговорить? Хорошо, он согласен.
— У меня было достаточно времени научиться.
— Это не результат тренировок. Это дар с рождения.
— То же самое могу сказать о Вас.
О каком танце идёт речь, им обоим понятно. Шаг вперёд, вбок, назад. Движения вальса так похожи на то, что они проделывали и проживали последние годы. Окружающие становятся жертвой их танца: тоже танцуют, как надо им. Их стравливают и мирят, убивают и спасают. Но марионетки, как и положено, не замечают ни кукловода, ни ниток.
— Я знаю. Но танец зависит от обоих.
— Согласен.
Сантьяга знает, с кем говорит, и Ярга знает, это. Но они продолжают эту игру. Комиссар не понял, комиссар не заметил, комиссару нет нужны убивать. Ярге не нужны глупые оправдания для своего бездействия, он просто не делает, раз не хочет. Они оба не нападают, хотя от победы их отделяет одно заклинание и один точный удар.
— Вам не кажется, что праздники в Тайном Городе чересчур однообразны? Особенно в Зелёном Доме?
— Думаете?
— Им не хватает… остроты, — аккуратные губы изгибаются в хитрой улыбке.
Это предупреждение и загадка одновременно. Что именно хочет устроить Ярга и когда это будет, Сантьяга пока не знает. Узнает, но позже, ключ он ему уже вручил, осталось найти дверь. Открыть и не пройти до конца. Потому что побеждать нельзя.
— Я всегда думал, что эти праздники — столпы, на которых держится Тайный Город, олицетворение стабильности.
Это вызов. Ярга слышит вызов и буквально жажду Сантьяги увидеть разрушение. Что-то новое, неизведанное. И Ярга определенно даст ему это.
Момент, когда музыка стихает, и им нужно разойтись, почти болезненный. Ни один из них не хочет отпускать другого. Проходят мгновения, после которых Сантьяга замечает, что драгоценные секунды, когда на них не обратили бы внимания, кончились.
— Вы должны отпустить.
— Я не хочу.
— Но должны.
— А сам держишь, — Ярга переходит на шёпот.
Держит. Говорит о том, как надо отпустить, но сам прижимает к себе крепче. В голове мелькает здравая мысль о заразительности безумия, но Сантьяга не обращает на неё внимания.
Следующие три танца проходят в выслеживании друг друга. Нервном, почти ревнивом. Они не могут позволить кому-то украсть внимание друг друга. Пока они оба не решают, что достаточно натанцевались. Пока Ярга не подходит к нему с предложением:
— Не против прогуляться?
Игра слишком хороша, чтобы отказаться от неё было так просто. И поэтому Сантьяга соглашается.