Echoes of His Coffin

Очередная тихая ночь на борту Экспресса не предвещает, вроде бы, ничего удивительного. Все давно уже разошлись по комнатам, Дань Хэн удалился в архив, Химеко… скорее всего ещё на ногах; Первопроходец вместе с Март 7 удрал куда-то на всю ночь. Свежая кровь в штате уже чувствует себя как дома, и Вельт этому рад — даже если это значит, что младшие в порыве познавать окружающий мир не раз пытались проникнуть в его спальню. Детишки по-хорошему любопытны. Какая радость, что Вельт не забывает запирать дверь всякий раз, как куда-то уходит. Это не вопрос доверия, нет. Вельт верит Безымянным безоговорочно. Он совершенно не волнуется о своём имуществе и не держит ничего в тайне от остальных, однако же… Экипаж становится больше, места — меньше, а Вельт слишком ценит покой и уединение. Эта комната — его комната — довольно маленькая и уютная, с безделушками, собранными им за все эти годы по разным мирам. Химеко предложила занять её почти сразу, как только он стал частью экипажа Экспресса, хотя это было предложение, адресованное не столько ему, сколько… — Так вы двое хотите общую комнату или?.. — Я… Если так проще, то… — Вдвоем чудесно, нам подходит, леди Химеко. — Зови меня просто Химеко! Мы все здесь друзья, Архив Пустоты. Ты уверен, что у тебя нет никакого более обиходного имени? …Не имеет никакого значения, с чего все началось. С какого-то момента эта комната стала принадлежать только Вельту. Личное пространство,принадлежащее только ему — с момента его появления минимум вещей считался таковым. Вельту нужно где-то работать, рисовать, отдыхать. В комнате есть для этого всё: стол, который надо разгребать каждые несколько дней, а иначе образуется бумажная свалка, небольшая подборка книг, с которой не нужно каждый раз беспокоить Дань Хэна, когда хочется что-то почитать, и ещё — кровать. У этой комнаты много функций, которыми Вельт с удовольствием пользуется. Это — и ещё Безымянные — одна очень большая причина, по которой он очарован Экспрессом. Но дело не только в таких рутинных мелочах, несмотря на то, что сам Вельт — всего лишь человек со своими человеческими потребностями и слабостями. Ему нужно себя баловать. Порой это значит потратить на какую-то безделицу больше денег, чем нужно, или безвылазно засесть за отрисовками анимаций на несколько дней. Но иногда ему хочется баловать себя лишь так: встретить зеленоглазого блондина. И пригласить его с собой на Экспресс. Он уже делал так, и не раз; встречался с теми, с кем больше не увидится, из миров, в которые больше не вернётся. Свобода от каких-либо обязательств позволяет Вельту делать это без разъедающего его чувства вины — если бы была возможность встретиться с его «слабостями» снова, он бы даже не начинал. Может, так было бы и лучше. Останавливаться уже поздно, поэтому невозможно узнать, существует ли это самое «лучше». Химеко всегда всё замечает. Поначалу она подбадривала, говорила Вельту как рада тому, что он переступил через прошлое и пошёл дальше, глядя на вещи гораздо проще и свободнее, чем раньше. Он же лишь улыбался в знак согласия с её словами. Но Вельт уверен, что она с лёгкостью подметила некую закономерность в цвете волос тех, кого он приводил — человеку, скажем, к третьему. Теперь она слишком пристально смотрит на него всякий раз, как он выходит из своей комнаты с беспорядком на голове и следами на шее. После пятого она не сдержалась. — Вельт, это уже как-то… — Я знаю. — Они все — не он. — Я знаю. Химеко не одобряла, но и не останавливала его. Вельт обожал её за это безмерно. (И стыдился самого себя). Она не остановила его даже в тот день, когда он привёл Лочу на Звездный Экспресс, в свою комнату, в свою постель. Он надеется, что Лоча не заметил взгляда, которым Химеко окинула их обоих, пусть Лоча и позволил убедиться в своей проницательности — для него, Вельт уверен, не составит труда увидеть то, что Химеко и не пытается скрыть. Лоча, правда, до сих ничего не сказал. Может, решил, что говорить о таком не стоит. Или расценил её взгляд как-то иначе. Длинные пальцы оглаживают живот Вельта, и он задерживает дыхание. — О чём задумались, господин Янг? Может, у Лочи для размышлений есть темы куда важнее, чем про чей-то там взгляд. В постели Вельта лежит мужчина, смотрящий на него из-под опущенных ресниц. Пальто, расстёгнутое, прямо под ним. Рука соскальзывает с живота Вельта, а ноги теснее обхватывают его талию. Может быть, думает Вельт, ему самому стоит переключиться на то, что важнее здесь и сейчас. Вельт качает головой, отбрасывая прочь остатки вины, затеняющие мысли. Они ужасно прилипчивы и мало чем отличаются от тумана. Или от паутины. Какое удачное сравнение. Вельту больше нравится туман, как тот, в котором не различить его скованности после касаний Лочи. В паутине он может застрять: в гложущей вине, в тоске, в любви — так надолго, что чувства начнут тускнеть, но так быть не должно. Это совсем не то, к чему Вельт низводит сам себя. При-о-ри-те-ты. — Знаешь, не каждый день в моей постели оказывается кто-то настолько обворожительный, — Вельт укладывает ладони на талию Лочи. — Позволишь мне насладиться этим? Лоча опускает руку обратно на кровать. Вельту приходится прикусить язык, чтобы не начать буквально умолять продолжать его трогать. — Наслаждайтесь, — с усмешкой повторяет Лоча. И, приподнимая бёдра к рукам Вельта, улыбается снова. — Правда, в эти желания было бы куда проще поверить, не затащи вы меня в постель так быстро. Он спешил, Вельт и не думает это отрицать. Они оба всё ещё в одежде, да и дверь он едва не забыл закрыть — правда, в такое время на Экспрессе и так почти все спят. Их бы не потревожили. У них есть столько времени, сколько они сами захотят. (Лоча останется до утра?) Вельт прижимается теснее, зажмуривается на мгновение. Это, он заверяет себя, всего лишь реакция на прикосновение, и в этом он себе совсем не врёт. Имеет ли всё это значение, если он видит стоящие торчком чужие пряди волос, а перед глазами плывет? — Ты можешь считать это быстрой сделкой, если захочешь, — говорит Вельт. — Значит ли это, что вы так думать не станете? Лоча не смущается. Ни намёка на румянец на его щеках. Это возмутительно. В таком случае Вельту, видимо, просто нужно стараться получше. Он перехватывает Лочу за талию крепче, прижимается вплотную, грудью к груди, пахом — к его паху. — Быстрые сделки не всегда прибыльны. Разве торговец вроде тебя не понимает… — он толкается бёдрами, потираясь, и, Эоны подери, Лоча всё ещё просто смотрит на него. Вельт ничуть не облегчает себе задачу, — насколько может быть губительна спешка? Лоча некоторое молчит, позволяя Вельту заполнять тишину в комнате едва различимыми стонами. — Это, господин Янг, довольно завуалированный способ сказать «я хочу вас», — отвечает в итоге Лоча и тянется рукой вверх. Вельт понятия не имеет, что он хочет сделать. Ударить его? Ухватить за подбородок? Притянуть к себе, чтобы нашептывать: «Я знаю, что ты видишь не меня, и ты думаешь о ком-то другом, но никак не обо мне»? Лоча укладывает ладонь на затылок Вельту, тянет его к себе ближе и целует. На вкус Лоча как чай с пряностями. (Совсем не похоже на Архива Пустоты.) — А вы полны противоречий, — Лоча шепчет ему прямо в губы. Он всё ещё, чёрт побери, улыбается, и мысль о том, что пусть бы он не останавливался и дальше, мелькает в голове у Вельта прежде, чем он успевает от неё отмахнуться. — Были таким сдержанным, когда впервые со мной заговорили, а теперь… ах-х, так нетерпеливы. — Спешу получить свою прибыль, ты хотел сказать? — поддразнивает Вельт, но дальше мысль не развивает: он наконец добивается от Лочи реакции и, ох, Эоны, ему нужно ещё. Он повторяет действие, задевшее что-то в Лоче — толкается бёдрами к бёдрам, сильнее стискивая ладонями талию, — и получает в ответ на старания шумный выдох и Лочу, прогнувшегося в пояснице. Эоны. Эоны, в такой позе он выглядит восхитительно, невинно и одновременно с этим ужасно соблазнительно. Может быть, Вельту стоит наведываться на Лофу Сяньчжоу почаще — хотя бы ради возможности видеть его снова. Опасная мысль. Вельт знает, что она не несёт вместе с собой ничего хорошего. В постели, которую он делит с зеленоглазым блондином, его совсем не заботят такие несущественные вещи, как опасность. Вельт всматривается в глаза напротив, зрачки в них расширены и темны от желания. В таком состоянии они особенно прекрасны. (Они всегда прекрасны.) Никто, никто и никогда прежде не оказывался так на него похож; что вообще может быть особенного в этом конкретном мужчине?.. Лоча смотрит в ответ, исследует его взглядом, трогает, пробует. Вельт понимает логически — где-то глубоко внутри, — что он полностью одет. Но под этим раздевающим взглядом он слишком уязвим, оказавшись будто на демонстрационной витрине. У Вельта получается только замереть и смотреть в ответ. Он не знает, что именно Лоча может прочитать в его глазах, но это «что-то» заставляет Лочу вздрогнуть всем телом. Слова, которые хочется сказать, застревают у Вельта в глотке — извинение, вопрос о том, что случилось, да что угодно, на самом деле, — а дрожь тем временем обращается смехом. Лоча смеётся, мрачно и голодно, и этого звука Вельту хватает, чтобы удовольствие томной волной разлилось по всему телу. А отсмеявшись, он глубоко вдыхает, ослабляет хватку ног на талии Вельта, смотрит снизу вверх с до боли знакомым дразнящим выражением на лице — и грудь пронизывает воспоминаниями буквально насквозь. Лоча сгибает указательный и средний пальцы на свободной руке в знакомом жесте — и только сейчас Вельт понимает, что очки на носу сползли вниз. Он позволяет Лоче поправить их самому. — Хватит играть словами, господин Янг. Вы не получите от этого никакой прибыли, — Лоча зарывается пальцами в волосы на затылке у Вельта, мягко и требовательно одновременно. Вельт замирает. — Покажите мне, каким нетерпеливым можете быть. С тем же успехом он может просить Вельта вскрыть себе грудную клетку и продемонстрировать гулко бьющееся сердце. — С радостью, — выдыхает Вельт, не зная в точности, на какую именно просьбу сейчас отзывается. Впрочем, его ответ ничего не изменит. Вельт начинает двигаться: мерно покачивает бёдрами, судорожно выдыхая, когда удовольствие простреливает поясницу, устремляясь в самый низ живота. И этот выдох будто бы ломает невидимый барьер — на контрасте с его прошлым непроницаемым выражением, сейчас Лоча… Эоны, Вельт может назвать это разве что необузданным желанием. Почти каждый вдох Лочи превращается в стон, и он прижимается ответно с таким пылом, какого Вельт от него никак не ожидал. «Желание», пожалуй, и правда единственно возможное и правильное слово, которым он только может всё это описать. Лоча, кажется, раньше совсем не обращал внимание на его грубость. Возможно, вместо этого ему хотелось бы слышать от Вельта менее вежливые слова — «я хочу вас», как он сам дразнился. Возможно, Лоча нуждался в этом. В коротких перерывах между вдохами Лоча вышёптывает: «Быстрее», и Вельт только и может, что повиноваться, ускоряясь так, что очередной стон срывается уже с губ Лочи. Хочется думать, что тот теряет всякую возможность говорить что-то внятное, а у него самого все дразнящие слова застревают в глотке. Лоча снова сосредотачивается на нём, неотрывно глядя снизу вверх. Тяжёлый взгляд, наполненный удовольствием, заставляет Вельта содрогнуться всем телом. — Коснись меня, — просит он. Нет, требует; нуждается, думает Вельт, и эта мысль оставляет внутри приятный осадок. Как он вообще может называть Лочу нуждающимся, когда сам теряет голову всего от пары слов? Впервые за эту ночь Вельт касается сам. Неспешно ведёт ладонями по изгибам чужого тела, запоминая места, вызывающие особо яркую реакцию: на боках, совсем рядом с нижними рёбрами, с внутренней стороны бёдер, на выступающих тазовых косточках. Стоит там тронуть, и Лоча прерывисто выдыхает, изгибаясь под его руками. Вельт попросту не в силах сопротивляться. Он склоняется вниз, ловит губами судорожные выдохи, и именно это — тепло языка, мягкость кожи, беспорядочный обмен дыханием и близость, — заставляет их обоих наконец сдаться окончательно. Поцелуй грубеет, пусть и ненадолго, они стукаются зубами, и от былой уравновешенности и спокойствия не остается и следа, когда их захлестывает неподдельная похоть. Перед глазами у Вельта горят звёзды, то затухая, то начиная пылать снова, слишком сильно, слишком ярко, почти для него чересчур, когда возбуждение, томившееся в нём так долго, на очередном толчке бёдер наконец находит свой выход. Буря утихает, стоит прижаться к его рту своим снова — мягко и осторожно. Вельт выдыхает Лоче в губы, замирая и наконец расслабляясь. Где-то внутри трепещется невысказанный вопрос: почему, почему Архив Пустоты под ним так долго держит спину выгнутой? Хотя иначе Вельт бы и не почувствовал, как грудью вжимаются ему в грудь. И только через минуту — нет, через две, а то и больше, — Вельт осознаёт, что он сам рухнул на Архива Пустоты сверху. Они дышат в унисон, и стоит Архиву вдохнуть, как вдыхает и Вельт. Он кажется куда теплее, чем обычно. Наверное, из-за возбуждения. (Архив никогда не был настолько горячим.) (Почему он пахнет иначе? Почему у поцелуя иной вкус?..) Вельт отрывается от губ Архива, и в тусклом свете лампы видно, как мягко поблёскивает соединяющая их ниточка слюны. Он закусывает губу, разрывая её, и Архив Пустоты наконец открывает глаза. Сердце у Вельта в груди замирает в то же мгновение. У него в кровати прямо под ним лежит распластанным зеленоглазый блондин. И его зовут совсем не Архив Пустоты. Лоча улыбается, и глаза у него блестят так же ярко, его взгляд такой же глубокий, как и у Архива, но… Он смотрит не на Вельта, а в него. (Почувствовал ли он, что сердце колотится как безумное? Знает ли он? Знает ли он, знает ли…) Лоча выпутывает пальцы из его волос, и Вельт не вздрагивает, пусть и очень хочет это сделать. Паранойя постепенно утихает, стоит Лоче осторожно пройтись пальцами по волосам. Вельту вовсе не кажется, что это может быть приятно — волосы у него не особо-то и мягкие, а ещё чуть влажные из-за выступившего пота, но, на его удивление, Лочу это ничуть не останавливает и не смущает. Вельт сглатывает. Вместе с комом, вставшим в горле, заталкивает обратно все ненужные сейчас слова, которые до безумия хочется сказать, и прикрывает глаза. Подаваться к руке, которая принадлежит Архиву и одновременно с этим точно не его — уже нечто обыденное. Дышать в унисон оказывается слишком просто; вдохи и выдохи замедляются, точно так же, как стихает где-то на фоне и гул Экспресса. И если Лоча правда хочет дать ему эту маленькую радость жизни, Вельт будет её ценить. Всё это он сохранит в сердце — даже когда оставит Лофу Сяньчжоу позади. Пальцы в его волосах замирают, и Вельт открывает глаза. Лоча смеётся — ох, Эоны, он смеётся — мягко и чуточку хрипло. — Не засыпайте пока, господин Янг. Ощущение времени меняется, и кажется, что Лоче требуется всего секунда на то, чтобы перевернуть их обоих и вжать Вельта спиной в матрас. А после — оседлать его. Даже затуманенным взглядом — а его очки сейчас уже бесполезны, учитывая, как они съехали и перекосились, — Вельт замечает кошачью ухмылку Лочи, лукавую и ужасно довольную. Он отклоняется назад, и каждое его движение пропитано изяществом, даже если он — о Эоны! — просто прослеживает затянутыми в перчатку пальцами все чувствительные точки на теле Вельта, заставляя выгнуться на кровати. — Вы же не думаете, что я позволю вам одному получать удовольствие? — выдыхает Лоча. У Вельта выходит только сдавленно хныкнуть в ответ, широко распахнутыми глазами глядя снизу вверх. Но Лочу эти звуки совсем не сдерживают. Напротив, он расстёгивает ширинку на штанах Вельта, высвобождая его член, из-за чего Вельту приходится хвататься за простыни, выгибаясь ещё и ещё. Он до сих пор чувствительный после оргазма, и перчатка, тканью которой он проходится по стволу, ощущается восхитительно. И вместе с этим просто невыносимо. Лоча ведёт рукой вниз, медленно и лениво, и все эпитеты, которые могли бы родиться в мыслях у Вельта, теряются в громком стоне. — Мы же так хорошо говорили с вами, господин Янг, — тянет Лоча. Вельт может поклясться, что вибрация от его голоса отдаётся в руке, через руку проходит по телу, заставляя дрожать и заходиться стонами снова и снова. — Ни за что не поверю, что сейчас вы не способны поговорить со мной ещё. И Вельту хотелось бы — ему просто необходимо говорить, ему крайне нужно ответить, но… — Пожалуйста, — выстанывает он и сам не знает, о чём именно просит. Но Лоча, судя по всему, умеет распознавать даже такие несвязные на первый взгляд просьбы. Давление его руки на члене сменяется с ощутимого на едва заметное, и перемены не получается предугадать. Стоит Вельту более-менее восстановить дыхание, Лоча тут как тут, с той самой озорной улыбкой и движениями такими, что только и остаётся, как задыхаться и теряться в ощущениям. (Совсем как с…) Лоча отводит руку прочь. Вельт выдыхает сдавленно, прерывисто, и сердце, кажется, бьётся в груди точно так же — через раз или два. И думать получается только о том, что он вот-вот мог бы кончить, но Лоча почему-то остановился. Почему Лоча остановился?.. Вельт выгибает бровь, смотрит снизу вверх с невысказанным вопросом, который никак не облекается в слова, но Лоча не отвечает, удивляя его снова, и молча расстёгивает свои брюки. Он не возится и кажется слишком уравновешенным и возвышенным для такого, но то, как он вытаскивает свой член — самая настоящая спешка, полная неловкости и резкости на кончиках пальцев. Лоча даже не находит времени как следует прикоснуться к самому себе, занятый попытками уберечь ткань перчаток от язычка на молнии. Он не возится, нет, но в глазах Вельта Лоча критично к этому близок. И пока Вельт так и продолжает пытаться понять, что всё это значит, Лоча наклоняется к нему и обхватывает оба их члена ладонью, выдыхая чуть слышно: — О ком вы так напряжённо думаете, мистер Янг? Блядь, думает Вельт. Он заметил, думает Вельт. Как?.. И почему, Эоны, он не злится? — Я… я не… Но все извинения, которые мог бы попробовать вышептать Вельт, теряются во влажных прикосновениях кожи к коже. От таких толчков он только и может, что протяжно стонать и стискивать пальцами простынь, едва ли не теряя голову от удовольствия. И если раньше он был уверен, что касания руки в перчатке ошеломительные, то сейчас, после того, как его обхватывают влажной от пота и смазки мягкой тканью, Вельт с лёгкостью меняет своё мнение. Это в разы лучше, чем просто ошеломительно. — Эоны, не… не останавливайся, пожалуйста. — И ему совершенно плевать, что Лоча подумает о нём таком, отчаянном, нуждающимся и умоляющем. Это совсем не важно, пока он будет продолжать трогать его вот так же. Лоча склоняется сильнее, волосы рассыпаются по плечам и обрамляют лицо, отгораживают их обоих от мира вокруг. И Вельт ничуть не жалуется на то, что вынужден неотрывно смотреть только на Лочу, но так и продолжает не понимать причины таких мелочей и жестов. Лоча изгибает губы в улыбке, когда приподнимает руку и тянется к его рту. И Вельт наконец понимает: Лоча отлично знает, что именно сейчас делает. И несмотря на то, что внимание Вельта мечется между руками Лочи, он старается неотрывно следить за тем, как тот прихватывает зубами перчатку и снимает её с ладони, высвобождая длинные пальцы. И только когда эти пальцы пробегаются по его губам, Вельт понимает, что всё это время почти и не дышал. Он размыкает губы, как заверяет сам себя, для того, чтобы наконец глубоко вдохнуть, и Лоча замирает, прекращая касаться. — Ничего себе, господин Янг, — Лоча буквально мурлычет. — Это не совсем то, что я имел в виду. Он проскальзывает указательным и средним пальцами между губ, медленно, изучающе, и Вельт стонет на них быстрее, чем успевает себя остановить. Он ничего, абсолютно ничего не может с собой поделать. (Всё, что у Вельта получается — смотреть и смотреть и смотреть в глаза Архива Пустоты). А после Лоча проталкивает пальцы глубже, заставляя Вельта уже не стонать, а слабо хныкать. — Вы всё время отвлекаетесь, господин Янг, — едва ли не нараспев проговаривает Лоча, придвигаясь ближе, но почему-то всё равно ощущаясь так непростительно далеко. Вельту просто необходимо, чтобы Лоча поцеловал его прямо сейчас. Подушечка одного пальца давит на нижние зубы, другая на язык, когда Лоча требует: — Кончите для меня. Лоча обводит большим пальцем головку члена Вельта, и это хватает, чтобы дрогнуть всем телом, кончая второй за ночь раз. Краем сознания Вельт отмечает, что срывается на скулёж, и что пальцы во рту мешают что-то внятно проговорить. Кроме этого его с ног и до головы затапливает удовольствием от касаний и толчков, которые Лоча почему-то — почему? по-че-му? — так и не прекращает. — Так сладко просите, — выдыхает Лоча где-то над ним, и Вельт… …открывает глаза, совсем не помня, когда успел их зажмурить, и смотрит снизу вверх на поистине ангельское создание. У Лочи чуть окрашенные румянцем щёки, всё ещё не выплеснутая страсть плещется в глазах, и в своём загнанном желании он чуть хмурит брови, глядя сосредоточенно и цепко. На виске блестит капля пота, а губы красные настолько, словно он их прикусывал. Вельт никогда не видел никого настолько красивого. (Видел.) Эта мысль отрезвляет, сразу же приводит в чувство. Когда Лоча кончает, то особенно громко стонет сам, изливаясь на перчатку и наконец-то выпуская член Вельта из пальцев. И, шумно выдохнув, вытаскивает пальцы изо рта — правда, Вельту это совсем не помогает дышать свободнее. Эоны, он просто не может. Ни дышать, ни думать, ничего. Вельт мокрый и липкий от пота, волосы всклокочены, одежда смята, и он едва может смотреть на Лочу, чтобы при этом не краснеть, сгорая от стыда. Он чувствует себя грязным. Лоча должен это увидеть. Он просто обязан видеть, какой сейчас Вельт неопрятный, особенно в сравнении с ним самим, всё таким же ослепительным — волосы обрамляют его голову почти как нимб в свете лампы на рабочем столе. Вельту кажется, что ничего из этого он попросту не заслуживает. Эоны, какого чёрта он вообще делает?.. Лоча устраивается у Вельта на груди, утыкается носом во впадинку между шеей и плечом, и его вес оказывается крайне успокаивающим. — Прекратите так отчаянно много думать, господин Янг. Вельт вдыхает и выдыхает, тихо и медленно. — Я… Волосы Лочи слабо пахнут ванилью и пряностями. Вельт приподнимает руку, разгибает слишком сильно стиснутые пальцы и укладывает ладонь Лоче на затылок. Его волосы оказываются такими же мягкими, какими Вельт их себе и представлял. — Мне жаль. Лоча тихо смеётся, усталый и разнеженный на нём сверху. — Уверен, что так и есть. И больше не остаётся слов; Вельт прикрывает глаза, чтобы не видеть ни светлые волосы и зелёные глаза, ни длинные пальцы, и засыпает.