Я здесь для тебя

      Прошло уже столько десятилетий с последнего раза, как кто-то столь близкий приобнимал еë плечи, объявляя своë тëплое присутствие и вынуждая довериться.       Никто, кроме еë любимых дочерей не знал, могли только догадываться о том, что голова ангела была отсечена ею. Но он вновь рушит хрупкое самообладание, нежно, но настойчиво просит открыться, и она не отказывает.       Что-то настолько тëплое под сердцем давно одинокой женщины зажигалось ещë когда-то при жизни на Земле, когда она встретила мужчину, с которым вырастила самых близких себе существ во всех трëх мирах. А потом потеряла всë, отчего теперь свыклась быть одной и справляться в одиночку иль с помощью дочерей. Однако должно быть душа слишком истосковалась по любящим ласковым словам и взглядам, что близость чужой дружбы стала казаться чем-то большим, чем может дать оверлорд, живущий более 5 веков и потерявший интерес ко всему, кроме отчаянных криков. Может и ей стоило бы кинутся с душераздирающим плачем под его плащ, что раскрывается лишь, чтобы запугивать, а не теплить под собою любовь.       Поделившись своей кровавой тайной, Кармилла вновь замолчала, будто стыдясь того, что разложила все свои чувства и думы по чужим полочкам. Дочери всë также сидят перед еë столом, напряжëнно поджав губы, а желанного гостя никто не просит уходить, когда она наконец-то заканчивает печатать и поднимает понурую голову.       — Отнесите флешку в мою комнату, а сами идите спать, — мягко взглянув из-под ресниц, она даëт Одетте флешку, а сама берëт стеклянный стакан с чуть разбавленным виски.       Кивнув, обе девушки удаляются, напоследок глянув на мать и на из неоткуда взявшееся кресло-качалку, обладатель которой всë это время попивал чай, наверняка, задумавшись о только услышанных мыслях.       По горлу разливается горячий алкоголь, разжигая внутри горькую печь, и стакан уже пустеет.       — Кармилла, — упëршись четырьмя взглядами в руку, закрывшую всë лицо, Зестиал растворяет в воздухе чашку, чай из которой допил уже давно да просто ждал, когда они останутся наедине, — Посмотри на меня, мой дорогой друг. Неужто я тот от кого тебе нужно прятаться?       Кресло испаряется вслед за кружкой, и по полу проскальзывает незаметная походка, давая хозяину возможность оказаться непозволительно близко.       — Не бойся, я бы не посмел рассказать хоть кому-либо твой секрет, слишком дорого твоë доверие и уважение, да и понятие чести у меня есть, — он подходит ближе, почти что вплотную к столу, отчего она скрывает лицо ещë сильнее, не желая видеть взгляд жалости или невозмутимости, — Кармилла, твои недавние слова лишь подтверждают, что ты самый интересный и завлекающий оверлорд из всех, что я повидал за свою жизнь. Многие так увлечены властью и дозволенной им жестокостью, что забывают свои человеческие чувства и обличия. Я тоже частично один из них, однако ты отличаешься человечностью. Ты заботишься о душах в твоëм распоряжении, беспокоишься о чужих, а главное — ты не подвержена гордыне, даже имея силы убить ангела, используешь их лишь для защиты своих бесценных дочерей. Я не могу не восхищаться такой сильной женщиной, но какой бы всесильной ты не была тебе не стоит держать всë в себе. Я всë ещë здесь для тебя и не уйду, пока ты этого хочешь.       От каждого слова еë сердце бьëтся всë выше, пока не становится комом в горле и грозит вырваться потоком слëз. Внутренняя тревога говорит нельзя, но Кармилла поднимает голову и встречается вовсе не с жалостью, а с почтенной улыбкой и взглядом, что смотрит с необъятным уважением и возможно чем-то ещë..надуманным.       — Спасибо, Зестиал.. Я.. — еë голос становится всë тише и тише, на последнем слове чуть надрывается судорожным вздохом. — ..так дорожу тобой..       Вновь встав с места и подойдя к окну, жуткий пейзаж которого не умаляет тревожного комфорта, что они создали, Кармилла поверхностно пробегается взглядом по крышам дряхлых домов и устремляет его в багровое небо. Это уже стало привычкой — собираться с духом, не думая о той жестокости за стëклами, просто наблюдая за амбрэ алых цветов, расплëсканных по небу.       — Я не хочу портить наши отношения..но, наверное, тебе всë же нужно знать.. Хотя бы будет не так трудно держать всë в себе, — она еле касается стекла пальцами, прослеживая отражающийся силуэт Зестиала, вставшего близ неë за спиной.       — Прошу, дорогая, я хочу облегчить твою ношу, а не рушить столь ценную мне дружбу, — внимательный взор проследил за отражением чужого поникшего лица, стоило ему закончить фразу.       — Когда..я только становилась могущественным оверлордом, ты был рядом, интересовался мной и моим мнением. Во время простых бесед с тобой я забывала, что нахожусь в жестоком аду и передо мной сидит самый старший и уважаемый оверлорд..который просто говорит со мной, будто мы больше, чем обычные друзья, — она вновь поднимает глаза на стекло и встречается с двумя парами чужих заинтересованных, — Когда что-то становится мне близким, пробирается в сердце и крепко впивается, я не хочу и не могу сдержать желания защитить, быть рядом. Мои дочери знают это прекрасно, потому что я не раз доказывала свою любовь..       Зестиал удивлëнно моргает и хочет подойти ближе, совсем-совсем чуточку, но не смеет прервать раскрытие близкой настрадавшейся души, боясь спугнуть в ней эту чужеродную, но так подходящую ей чувственность. Он не замечает, как по его губам расползается восхищëнная улыбка, а привычное стрекотание для предупреждения о его жутком приходе вырывается как что-то непроизвольное и безопасное.       — Я не раз говорила им насколько люблю, показывала, — нервно поджимая губы, она склоняет голову и прикрывает глаза, будто смиряясь, что собирается сказать необратимое, — Сегодня я потеряла самообладание, потому что непроизвольно показывала, как защищаю кого люблю. Однако я никогда не говорила о своих чувствах.. Прости, Зестиал..я просто боюсь договаривать..       Изо рта вырывается растерянное аханье, когда всë еë тело закрывают тëмным плащëм и прижимают к худощавому телу.       — Позволишь ли договорить мне за тебя? — большая ладонь ложится поверх щеки и оглаживает подушечками пальцев начало рогов, поднимая лицо вверх, к существу, смотрящему с несвойственной для него любовью, — Я искренне восхищаюсь тобой, твоей непомерной мощью. Ни с одним созданием я не имел столько общего, никого я так не любил ни при жизни ни в аду, Кармилла.       Должно быть, это галлюцинация, слуховая и тактильная, ведь никто не мог заставить пройти по всему еë телу мурашки и заблокировать все пути кислороду лишь от произношения имени. Когда пелена перед глазами чуть рассеивается, скатываясь отрезвляющей слезой, Кармилла вздрагивает, широко раскрывает глаза и неверяще уставляется на мужчину, чьë лицо совсем близко к еë.       Их взгляды следят за тем, как светлая ладонь поднимается с груди, где взволнованно трепещет его сердце, к воротнику и переходит на тëмную кожу, невесомо оглаживая с нежностью, присущей только искренне влюблëнному человеку. Тëплая рука ложится поверх его, что оглаживает еë щëку, и их лица сближаются окончательно.       Губы соприкасаются мягко, словно не век их души немерено жаждали слияния. Отрываются, успевая лишь вдохнуть, и вновь соединяются, пока тела теснятся крепче.       Слишком невинно для ада, слишком грязно для рая, однако идеально для них.