Подопечные

      Димка целыми днями корпел над уроками. Приближались итоговые контрольные, после которых должны были объявить предварительное распределение. Он нервничал меньше, чем раньше, но учеба стала даваться ему гораздо труднее. Ольга старалась помогать, вечерами сидела у него в комнате, а от Лизы толку было мало.        Одноклассники стали чураться нового Димку еще хлеще, чем Лизу, когда она только появилась в школе. Варя и Таня старались держаться от него как можно дальше, будто он был заразным. Даже Кирилл не стал шутить. Увидев Димку, он выпучил глаза, сказал «нифига себе», хотел было хлопнуть Димку по плечу, но не решился – рука так и зависла в воздухе. Димка оскалился в улыбке и, надо сказать, с бритой головой и запавшими глазами – выглядело это довольно страшно. Лиза заметила, что Катя стала реветь чаще обычного. Но тут было трудно понять: то ли из-за Димки, то ли из-за Кирилла. Который после Димкиного возвращения будто озверел и набросился на Катю с новыми силами: дня не проходило, чтоб он «случайно» не скидывал с парты ее учебники и не обливал ее компотом в столовой. А Катя шипела ему вслед «подкидыш», но только в те моменты, когда учителя были неподалеку. От этого слова Кирилл багровел и, очевидно, брался придумывать новый план мести.       На нравморе Ольга теперь сидела с Димкой, помогала ему втихаря – Мария Владимировна делала вид, что не замечает этого. Возможно, из симпатии к Ольге, но, скорее всего, из нежелания портить себе статистику.        Сегодня Кирилл умудрился написать на доске слово «свинка» так, что Мария Владимировна не заметила и первая половина урока, до перемены, прошла под гнусное хихиканье Кирилла и Катино хлюпанье носом. Как только прозвенел звонок и Мария Владимировна вышла из класса, Катя побежала к доске – стирать написанное. Она действительно была очень курносая, а Кирилл награждал ее новыми прозвищами, самым ласковым из которых было слово «пятачок». Кирилл зашелся хрюкающим смехом. Когда красная до корней волос Катя вернулась на свое место, начался новый скандал.        – Ты думаешь это смешно, придурок? – сказала Катя, она перебрала рюкзак, выложила все вещи на парту, осмотрела их.       – Не смешно только тебе, все остальные ржут, – ответил Кирилл, он сидел на краешке Катиной парты.       – Отдай телефон! – крикнула Катя.       – Какой телефон? – Кирилл перестал смеяться.       – Мой, какой еще! Это ты его спер!       – Да нафига он мне, – махнул рукой Кирилл и отошел к своей парте, но Катя не угомонилась.       – Ты вор! Отдай!       – Нет у меня ничего, ты больная? Сама посеяла, а я виноват?        В кабинет вошла Мария Владимировна. Катя стояла около Кирилла: кулаки сжаты, в глазах – слезы. У Кирилла по шее расплывалась краснота. Мария Владимировна вздохнула.       – Что опять? – спросила она и включила свой компьютер.       – Он украл мой телефон! Только что! Проверьте его вещи!       – Ничего я не крал!       – Специально отвлек мое внимание!        – Нужен мне твой телефон!        – Он знает, что код на новый не дадут!       – Тишина, – гаркнула Мария Владимировна. Она уже отсматривала видео с камер. Ее лицо приобретало все более мрачное выражение.        – Телефон пропал сейчас? В этом кабинете?        – Да!       Мария Владимировна позвонила кому-то и сказала «нужна бригада». Лиза оцепенела. Какая такая бригада? Ольга обернулась, в ее взгляде была тревога. Димка принялся постукивать коленом по ножке стола.       – Марья Владимировна, – Ольга подняла руку, – мне очень нужно в туалет.       – Прямо сейчас? Потерпеть не можешь?        – Я никак не могу потерпеть, у меня кое-что случилось, – Ольга вдруг покраснела, – я не могу сказать об этом при мальчиках.       Мария Владимировна скривилась и замахала рукой.       – Не надо подробностей, иди. Ты-то уж точно в этом не замешана.       Ольга стала еще более пунцовой, она засеменила к выходу, прикрывая юбку сзади сумкой. Едва она успела выйти, как в кабинет вошли двое мужчин в зеленой форме, на лацканах пиджаков была вышита буква «П». Кирилл побледнел, но на шее все еще осталась краснота – мелкими мозаичными пятнами. Мария Владимировна подозвала печкистов к монитору, они несколько раз просмотрели видео.        – На сегодня все свободны, – объявил один из сотрудников «Печки», – кроме девочки, у которой пропал телефон, вот этого белобрысого парнишки и вас двоих, – он по очереди указал на Катю, Кирилла и Таню с Аленой. А ведь точно, Таня и Алена стояли у Катиной парты в тот момент, когда та вытирала доску.        – Давайте, в темпе, – сказал второй печкист.       Лизе повторять было не нужно. Она кое-как покидала вещи в сумку и первой вышла из класса. По коридору бежала Тамара Михайловна. Глаза выпучены, седые лохмы выбились из пучка, над верхней губой выступил пот. Лиза уже видела ее такой – в тот день, когда приходили родители Маши. Лиза проводила ее взглядом и заметила Димку, стоявшего около кабинета. Димка прислонился спиной к стене, дышал очень часто и озирался по сторонам.       – Ты чего? Тебе плохо? – спросила Лиза.       Димка дернулся, посмотрел на нее так, будто она материализовалась из воздуха секунду назад.       – Все, – он сделал несколько коротких вдохов, при каждом из них ямочка между ключицами, видневшаяся в расстегнутом вороте рубашки, резко углублялась, – нормально. В ПЦ, – снова пауза, – тоже все время ходили эти, – он мотнул головой в сторону двери кабинета, – зеленые.        – И что они там делали? – спросила Лиза, но тут же поняла, что зря – Димка зажмурился, помотал головой. Лиза сменила тактику:        – Эти не такие, они с Тамарой, к тебе подходить не станут, пойдем, нас отпустили, нам не обязательно быть здесь, – Лиза потянула его за руку, прочь от класса нравмора, но они не успели далеко отойти, – услышали громкий крик Кирилла:        – Я не брал! Клянусь! Я не знаю, как он тут оказался!       У Димки начала дергаться щека, Лиза уже силой подталкивала его в спину, скорее – на лестницу, она почувствовала, что и ее накрывает паникой: ладошки стали холодными и мокрыми, в ушах зазвенело. Такие же «зеленые» увезли ее из дома. Каким бы мерзким не был Кирилл, сейчас Лиза ужасно боялась за него.       Когда они вышли на улицу, Димка уже успокоился. Теперь он смотрел на Лизу исподлобья и отвечал на вопросы односложно.       Ольга ждала Димку с Лизой у спортплощадки. Снег слезал с нее неравномерно, пятнами, как кожа с обгоревшего на солнце человека. Ольга сняла шапку, размотала шарф и подставляла нос солнышку. Димка оглядел ее с ног до головы и покраснел.       – Лизок, есть прогулочный код? – спросила Ольга.       – Ага.       – А тебе разве не надо домой? – удивился Димка и покраснел сильнее.       – Нет. Ты хочешь, чтоб мы пошли с тобой?        – Нет, – эхом откликнулся Димка.       Ольга махнула рукой и пошла к школьному забору, Лиза задержалась, чтобы активировать код и побежала за ней. Солнышко пригревало, Лиза расстегнула ворот куртки. Выходить с занятий не в темноте было определенно приятно. Снег потихоньку превращался в хлюпающую кашицу. Ночью вся эта роскошь заледеневала и по утрам приходилось идти в школу медленно, гусиной походкой, чтоб не поскользнуться и не заработать парочку синяков. Если б Лиза ходила в своих старых сапогах, то сырость поселилась бы в них надолго: до самого мая. Колготки по такой погоде промокали моментально, даже если Лиза старательно не наступала в лужи, казалось, что снегодождь просачивается сквозь мягкий кожзам как через поры. Но полуботинки, купленные Ниной по приказу Евы, были хоть и уродливыми, но весьма влагостойкими.       С приходом весны заброшенный морг не стал выглядеть веселее, наоборот, из-под снега показались какие-то тощие обломанные палки, пестрые, но изрядно выцветшие обертки от всего подряд, окурки, даже одинокий рваный кроссовок. Ольга точно была не единственной, кто знал про это место. Но, видимо, ее пластиковую коробку, припрятанную под ступеньками, никто так и не нашел. Лиза присмотрелась к Ольгиной школьной юбке и не заметила ни одного пятна.       – Я думала, у тебя, ну. Ты понимаешь, – Лиза замялась, – красные дни календаря.       Ольга рассмеялась.        – Это называется простым словом менструация, Лизок. Твоя мама разве не гинеколог?        Лиза насупилась и промолчала. Ольга спокойно называла вещи своими именами. Интересно, как ей удалось так сильно покраснеть в классе?       – Не дуйся, – тут же сказала Ольга, – я придумала причину, которая бы точно сработала: мне просто надо было улизнуть до прихода печкистов.        – Димка называет их «зелеными», – сказала Лиза.       – Много кто так называет, – кивнула Ольга, – так забавно, раньше «зелеными» называли защитников природы.       – Чего? Защитников природы? От кого это?        – От человека, Лизок. От человека, – Ольга вздохнула, – сейчас никто и не думает о таком. Когда человек от человека должен защищаться, кому дело до природы?        Лиза так и не поняла, зачем защищать природу, она ведь и без того была гораздо сильнее людей.       – Вы чего так долго не выходили? – спросила Ольга.       – Димке было плохо.       – Не удивительно. Слышали что-нибудь?        Лиза вспомнила полный отчаяния вопль Кирилла и почувствовала, как накатывает тошнота.       – Кирилл орал, что он ничего не брал, что он не виноват.       Ольга покачала головой.       – Небось, Катин телефон нашли у него в портфеле. Как-то это слишком далеко зашло и мне очень интересно, кто на самом деле за этим стоит.       – Кирилл, как кто.       – Нет, – Ольга хитро прищурилась, – подумай головой, он всегда делает гадости под камерами и не портит имущество. А тут – порезать куртку, украсть телефон? Глупо, бессмысленно.       – Будто все остальное очень осмысленно.       – Вполне. Планомерно и безопасно для себя доводит Катю до слез. А куртка и телефон – воровство и порча имущества. Я уверена, что это не Кирилл.        – Может, тогда ты? – Лиза подняла бровь, – недаром ты сбежала перед обыском.       Ольга усмехнулась и полезла в сумку, на секунду Лиза была уверена – сейчас Ольга вытащит Катин телефон. Но Ольга достала целую, запакованную в пленку, пачку сигарет, помахала ими перед Лизиным носом.        – Было бы совсем не круто, если б у меня в сумке нашли вот это. Я бы отболталась, конечно. Но зачем мне такой гемор?        Она достала свои палочки, зажала между ними фильтр сигареты, закурила.        – Хочешь попробовать? Или переживаешь за своих будущих детей? – в устах Ольги это прозвучало, да и было, насмешкой.       Лиза вспомнила, как на этом же самом месте всего пару месяцев назад втирала Ольге о вреде курения. Насколько же все изменилось! Многое потеряло значение вовсе.        – Я вообще-то уже пробовала.       – Да ты что? Паинька Лизок таскала у папы сигареты?        – Откуда ты знаешь? – опешила Лиза.        – Логика. Где тебе еще было взять сиги? А твой папа – хирург, сто пудов курит.       – Я не таскала, а стащила один раз. И спалилась сразу же, – Лизе почему-то было не стыдно об этом рассказывать, будто это происходило в другой жизни, да и вообще не с ней.        – А еще, ты игнорируешь мой вопрос.       – Какой?       – Будешь?        Лиза, поколебавшись, кивнула. Ольга кинула ей пачку и коробок спичек.        – А палочки? – неуверенно спросила Лиза, хотя и не была уверена, что сможет удержать сигарету так, как Ольга: у нее-то в этом деле явно имелась сноровка.       – От одного раза пальцы не провоняют. Потом духами тебе побрызгаю.       Для начала Лиза, по примеру Ольги, сняла все шерстяные вещи, не без труда затолкала их в сумку. Только потом извлекла из коробочки тонкую белую сигарету. Ей не удалось прикурить с первого раза, она тратила одну спичку за другой, но едкий дым никак не хотел наполнить рот, Ольга уже вовсю хихикала, наблюдая за Лизиными мучениями. Сигарета наконец задымила, Лиза затянулась, закашлялась, чем вызвала у Ольги новый приступ веселья.        – Гадость, – пробормотала Лиза и высунула язык – проветрить.       – «Гадость», – передразнила Ольга, – это – вкус свободы.        Ольга выглядела так пафосно, что Лиза не удержалась и прыснула. Ольга расхохоталась.        – Беспечные тоже все курят? Твой Стриж? – спросила Лиза.       – Стриж – да.       – Он говорит, что это – безопасно? А может, еще и телегонии не существует и контроль рождаемости – это бред собачий? – съехидничала Лиза.       – Нет, да и да, – ответила Ольга. Она смотрела на Лизу с улыбкой, снисходительно. Это раздражало.       – Да и да? Значит, Беспечные спят со всеми подряд и рожают кучу детей? – Лиза попыталась еще раз вдохнуть дым: ее едва не стошнило, а на глазах выступили слезы.       Ольга цыкнула языком и вытащила сигарету из Лизиных пальцев, забрала себе.       – Глупая ты, Лизок. Беспечные сами решают, с кем им спать, а не по распределению и кодам. И заводят детей, когда захотят, а не когда им скажет Емеля. И дети у них не больные и эпидемий у них нет.       – Сказки, – раньше Лиза ни за что не поверила бы в подобное, это противоречило всему, что говорили родители. Мысли о том, что Ольга – права причиняли практически физический дискомфорт, признать ее правоту означало бы, что Лиза, ее родители, другие люди: Маша, Славик, озлобленный на мир Кирилл, – мучаются зря. Ольга с деланным равнодушием пожала плечами. Лиза видела превосходство в ее взгляде и какую-то необъяснимую грусть. Было бы гораздо проще, если б Ольга разозлилась, принялась кричать, что-то доказывать. Но она только вздохнула.       – Зачем тогда это все? – Лиза обвела руками пространство вокруг себя. Она понимала, что сформулировала вопрос расплывчато, но проговаривать вслух все, что крутилось в голове, просто не было сил.       – Как это, зачем? Чтоб держать людей под контролем, – Ольга поняла Лизу верно, – Как у тебя со знанием истории? Нормальной, настоящей, а не альтернативной – из учебников? Можешь не отвечать. Уверена, что никак. Знаешь, каким тяжелым было начало эпидемии? Одни паниковали, другие не верили в происходящее. Люди требовали выплат, требовали своевременных мер, число заболевших росло, больницы были переполнены, программа вакцинации провалилась, принимать помощь от других стран, где изобрели нормальные вакцины, правительство отказалось. Там считали, что это вмешательство во внутренние дела. И признать они не могли, что ошиблись, для них это значило бы – отдать власть. Другие страны перестали пускать к себе наших, потому что они тащили вирус. Народ требовал отставки парламента. А на улицах жгли трупы и грабили оставшихся в живых пенсионеров, потому что им хотя бы пенсии платили. Потом вирус мутировал, дети и подростки стали переносчиками. Тогда и объявились «Первые Попечители», сволочи, жадные до власти, – Ольга сплюнула, – и сказали всем, что детей надо взять под тотальный контроль, тогда эпидемия пойдет на спад. Дальше уже пошли все эти сказки про «здоровье нации» и генофонд. Потому что было легко манипулировать людьми, используя здоровье их детей. И экономика наладилась, конечно, благодаря бесплатному труду провинившихся родителей в лагерях и бесконечным штрафам, которые обогащали казну. И народу стало меньше – меньше ртов кормить. А уж безработица как снизилась! Просто фантастика! А главное – никаких бунтов. Потому что каждый родитель живет в страхе, что у него отнимут детей, а если отняли – что не вернут. А даже если не отнимут, то в страхе, что если не исполнять правила Здравсовета, дети заболеют и умрут.       Лиза помотала головой. Ей стало зябко, несмотря на теплое весеннее солнышко. Конечно, она знала историю. И, вроде бы, такую же. Но совсем другую. Она вспомнила уроки в прежней школе, кабинет, стены которого были увешаны портретами врачей-победителей и первых попечителей.        – Мы все это проходили. Да. Только все было по-другому. В начале эпидемии люди отказывались соблюдать карантин и ходили везде, гуляли, поэтому все очень быстро распространилось. Потом наши врачи загорелись ошибочной идеей – потратили много сил и времени на бесполезные вакцины. Ситуация стала критической, когда начали умирать дети, – Лиза заговорила фразами из учебника, которые помнила очень хорошо, – А родители не могли контролировать подростков, которые шлялись везде и передавали инфекцию. Еще и пришлось закрыть границы от других стран – у них эпидемия уничтожила процентов семьдесят от населения, кажется. А Первые Попечители догадались взять под контроль перемещение, учебу, здоровье детей, иначе мы бы просто вымерли. Первые Попечители основали Печку и Здравсовет, разработали план, согласно которому рождались только полностью здоровые дети, только они не заражались вирусом. Благодаря селекции!       – Можешь не пересказывать мне эту пургу, я в курсе, – брезгливо бросила Ольга, – сдавать экзамен ведь пришлось. А пограничники, по-твоему, доблестные охранители границ от озверевших и скатившихся в средневековье соседей?        – Вроде как.       – Ага. Мародеры они. И контрабандисты. Вот что.       Про пограничников Лизе было не так интересно. Все мальчишки очень боялись туда попасть, потому что дороги назад оттуда не было – служба являлась пожизненной. И очень опасной. Рассказывать про нее было некому, все пограничники жили в гарнизонах и прекращали общение с родственниками, давали клятву о неразглашении. Это было нужно, чтобы люди могли жить нормально и не боялись, не знали, какие ужасы творятся за границей. Пограничники были героями, это все знали. Но у Ольги и на этот счет было свое мнение. Лизе стало тревожно от мысли, что Ольгина версия истории может оказаться реальностью.       – Раз все было так, как ты говоришь, как мы вообще выжили? Как? Если не благодаря селекции и здоровому генофонду?       – Стыдно, Лизок. Раньше все врачи знали основы эпидемиологии. Вирус, мутируя, становится более заразным и менее опасным. Поскольку у нас он распространялся почти бесконтрольно, то много раз мутировал и стал не опаснее насморка. Правда, забрал с собой кучу жертв. В других странах его победили карантином и вакцинами. У них жертв было меньше.       – Но дети ведь умирали! Статистика по детской смертности поддельная, по-твоему? Первые Попечители и Здравсовет спасли детей.       – Ты не знаешь, что тогда было! – Ольга все-таки разозлилась, отшвырнула окурок в лужу, – А моя бабушка помнила! Она работала медсестрой в педиатрии! Почти всех ее коллег потом заперли по трудовым лагерям, дескать, их халатность и неграмотность привели к таким жертвам! Бабушка знала, зачем это – чтоб заткнуть рты, чтоб медработники не рассказали правды! Детей забирали в больницы, родителям говорили, что они умерли, и что виноваты в этом сами родители: неправильно растили, не так воспитывали, не следили. А тел родителям не отдавали. Типа, в телах мог сохраниться вирус. Тела сжигали! Вот тут, – Ольга ткнула пальцем в здание морга, Лиза вздрогнула, – ваш герой, Кохановский, был больной псих! Он был одержим этими идеями: селекция, здоровый генофонд! А что делать с теми, кто не подходит? А? Как думаешь?        Ольга подошла ближе и воинственно задрала голову, Лиза отступила на шаг, она не хотела отвечать на этот вопрос. Морг снова ожил: увеличился, расползся, запульсировал, Лизе казалось, что он слушает их с Ольгой разговор. Лиза помотала головой, она не хотела, чтоб Ольга продолжала. Она хотела развернуться и побежать, пока в боку не заколет, пока она не добежит до Госпитального, не найдет там папу и не спросит его, правда ли это? Папа обязательно скажет: «Конечно, это вранье, Лизуша». И все снова будет хорошо.       – Кохановский ввел обязательную эвтаназию для детей с проблемами со здоровьем, любых, у кого были хоть какие-то хронические заболевания, чтоб они не выросли и не оставили больного потомства. И для пенсионеров заодно. Смысл их лечить, тратить на них деньги? Они все равно не смогут нормально работать. На фоне всех смертей во время первой волны эпидемии, это было не так уж заметно. Ты говоришь, дети умирали? Да, дети, действительно умирали. Но не от вируса.       Лиза сглотнула, она просто не могла сказать Ольге, что верит ей. Признание этого означало бы, что жизнь никогда не станет прежней. Просто, некоторые вещи, если их узнать, меняют все навсегда. Лиза уже чувствовала это раньше: во время диспансеризации, в кабинете Тамары Михайловны, но, особенно сильно, когда Димку забрали в ПЦ. И когда он вернулся.        – Кохановский вроде как великий ученый и герой государства, – пробормотала Лиза и осознала, что этот общеизвестный факт прозвучал как издевательство.       – Скажи это Димке. Благодаря Кохановскому он – биомусор. А лет сорок назад Димке бы просто сделали миленький маленький усыпляющий укольчик. Хотя, это все же лучше, чем заживо сгнить в ПЦ.       – Я не могу в это поверить. Это все не может быть правдой, – Лиза все-таки решилась озвучить свои мысли. Она подумала, что от этих слов Ольга точно окончательно выйдет из себя. Но Ольга только горько усмехнулась.       – Да, так все и говорили. А прикинь, каково живется тем, кто знает правду? Среди памятников Кохановскому, когда в каждом городе главная улица – проспект «Первых Попечителей»?        Лиза промолчала.        – Ладно, – Ольга спрятала свои сигареты под лестницу, – в мои планы не входило читать тебе лекцию по истории. Не хочешь верить – твое право. Кто я такая, чтоб тебя заставлять?        – Я верю, – прошептала Лиза, – из всех тех, с кем я когда-либо общалась, наиболее близкими к правде вечно оказываются только твои слова. Просто все это трудно уложить в голове.       Ольга замерла. Потом подошла к Лизе и обняла ее, быстро, крепко, прижалась носом к Лизиным ключицам и тут же убрала руки, сняла с забора свою сумку. Лиза почувствовала себя неловко.        – А Димке ты все это рассказывала?        – Да ты что! Нет, конечно, он не захочет знать, не поверит. А если и поверит, то не выдержит.