""Angel", he calls me, does he know that I'm falling From a precipice that I tripped off long ago? "You're so pure", he says, does he know I'm forsaken? The original sinner, but soon, he'll know"
the fruits — paris paloma
Влад ругается себе под нос, когда пытается хоть как-то разобраться в куче странных видений и слов, переполняющих и без того гудящую голову, кое-как плетется по грязной, размытой дождем, деревенской дороге к небольшой разрушенной церквушке на окраине поселка и думает о том, на кой черт вообще его дьявольщине личной нужна эта синяя рука. Ну вот зачем? Для чего? Демон лишь смеется на чужие вопросы, пока Влад материт все на этом свете, злые и недовольные взгляды бросает на операторов, которые не отходят от него ни на шаг, не забывая тыкать камерами прямо в лицо, и надеется, что сегодняшнее совершенно тупое испытание закончится как можно быстрее. Если бы не желание его личного демона получить к себе больше внимания, получить эту глупую синюю руку, Влада бы точно тут не было, он бы ни за что сюда не сунулся, ни за какие деньги. Ему не интересны ни чужие беды, ни синяя рука, ни уважение и почет среди других эзотериков, ему бы на свой погост вернуться родной и продолжить прервавшуюся из-за испытания работу над довольно прибыльным заказом, а не месить новыми белоснежными кроссовками грязь в какой-то глуши за "спасибо", которого даже не дождется. Небольшая деревушка в Подмосковье, где люди вновь жалуются на потусторонние явления, призраков, шорохи и скрипы по ночам и все подобное не становится чем-то необычным в плане задания. Честно, Владу уже надоели подобные испытания, потому что в большинстве своем все эти паранормальные явления были обычными играми разума или старыми покойниками, которые просто проверить приходили своих родственничков или жаловались на то, что их позабыли и даже на могилу не ходят. Они даже ничего плохого не делали, шумели иногда да тени отбрасывали, а люди уже готовы были из домов убегать и деревню звать проклятой, не желая разбираться в причинах того или иного явления. Вот и в этой деревне Влад ничего странного не видел, так, несколько покойников и куча людей, ищущих спасение в алкоголе. Удивляются, что молодежь на себя руки накладывает, так пить надо меньше и за детьми следить нормально, удивляются, что деревня вымирает, так тут делать нечего совершенно, какой смысл здесь жить без работы? Все это следует друг за другом и является довольно обычной вещью в настоящее время, когда вся жизнь протекает в мегаполисах, особенно у молодежи. Но сколько бы им этого чернокнижник не говорил, сколько бы не пытался объяснить и вдолбить в голову такие простые истины, слушать они не хотели. Жители своей навязчивой паранойей и нежеланием верить в такую простую правду заставили его пойти на окраину деревни к церквушке старой, разрушенной частично, потому что там часто видели странный белый силуэт, который на протяжении уже десятка лет пугал местных жителей. Это уже бред… Владу совершенно не хочется участвовать во всем этом цирке, он в который раз объясняет, что нет тут ни проклятия, ни порчи, пока идёт в сторону церкви, говорит, что не видит никого, кто хоть чем-то бы напомнил белый силуэт из чужих видений, но людям абсолютно все равно. Они тащат его вперёд, тащат к церквушке, наперебой говорят о том, что во всех их проблемах виноват этот призрак белоснежного молодого человека, что именно он сводит людей с ума, толкает их в петлю и заставляет уезжать из деревни. Переубедить их не выходит, поэтому чернокнижнику приходится недовольно тащиться за толпой людей, поджимая губы зло и слушая над ухом постоянные причитания личного демона о том, как же сильно ему не нравится идея идти в церковь, тем более работать там. Влад его целиком и полностью поддерживает. Влад не чувствовал ничего. Вот совсем ничего. Не чувствовал привычной бесовской энергии и ауры, которую ощущал ярко и четко, когда сталкивался с чужими адскими отродьями, мешающими жить людям, не чувствовал агрессии от покойников и висящего над деревней проклятия. Собственный же демон на чужие страхи лишь улыбался довольно и смеялся громко, начиная раздражать своим поведением и так недовольного Влада. Вокруг не было совершено ничего, что могло бы подкрепить теорию о существовании белого духа, пугающего ночами, иногда даже днями, местных жителей. Ни одной зацепки, ни одного видения или рассказа мертвого родственничка проживающих тут людей. Если, конечно, посчитать за доказательства чужие расплывчатые воспоминания, то можно будет сказать, что этот призрак существует, но так работать Череватый не привык. Он пытался почувствовать, правда пытался увидеть этот странный силуэт, но на его зов никто не откликался, кроме покойных, а бесятина упорно молчала, когда ее спрашивали об этом белом парне. Либо не знала, либо говорить не хотела, но Владу было абсолютно все равно на это, хотелось просто быстрее закончить с этим тупым испытанием и вернуться в теплую, чистую квартиру, где можно будет спокойно отдохнуть. Чернокнижник опускает взгляд на когда-то белые кроссовки и думает о том, что их придется выкинуть. Жалко. Люди слишком настырные, да и ведущий не отстаёт от них, поэтому вскоре Череватый оказывается у полуразрушенной церквушки, стоящей в немом одиночестве чуть ли не посреди открытого поля и сверкающей своими белыми стенами, удивительно чистыми для заброшенного здания, поворачивается на местных жителей и операторов, тут же кидая, чтобы ходить за ним не смели, потому что рядом с дверьми огромными деревянными внутри что-то екает и копошится, а бесятина сзади подозрительно затихает и щетинится. Конечно, приходится поспорить с операторами некоторое время, но это имеет свои плоды, Влад всё-таки заходит в церковь в полном одиночестве, не считая Толика за спиной, зеркало сжимает в руках крепко, несколько шагов делает вперёд, осматривая стены с потрескавшейся краской и одними губами проговаривая выученную наизусть начитку. Округлые своды до сих пор в некоторых местах покрыты росписями, иконами, ликами святых, где-то даже лампадки со свечками сохранились, окон и кирпичной кладки в некоторых местах нет, но, видимо, за церковью кто-то да ухаживал все это время, потому что выглядит она довольно опрятно и чисто, если не обращать внимания на толстый слой пыли на полу и ее крупицы в воздухе. Чернокнижнику неуютно здесь, внутри все как-то сжимается неприятно, то ли от того, что он сейчас в церкви находится и демоническая сила жжет неприятно спину, то ли от того, что ощущается явное чужое присутствие, которое неожиданно пугает подготовленного почти ко всему парня. Только вот понять, чье присутствие его так напрягает — демона, беса или какой-то другой сущности — не получается, поэтому Влад шагает дальше, но замирает у входа в огромный зал, не в силах отвести расширенных в шоке глаз от открывшейся картины. Основная зала довольно большая за счёт того, что куполообразный свод потолка уходит куда-то высоко-высоко, правда, он разрушен частично, оттуда свет пробивается солнечным лучом, освещая небольшой участок на полу. На стенах и сводах до сих пор сохранились лики, глаза сами цепляются за них, замечают блеск золота, сверкание нимбов, искаженные болью лица и подернутые грустью глаза, которые будто оплакивают тех, кто находятся в церкви, кто находятся внизу, под ними, и не могут попасть в рай, поэтому молят небеса о прощении и принятии. Глаза движутся дальше, хватаются за луч света, в котором пляшут пылинки, исполняя какой-то странный танец, не спеша оседать вниз, кружатся в воздухе будто снежинки в темный зимний вечер в свете уличного фонаря. Взгляд сам движется ниже, движется за ними, туда, где на полу, на коленях, спиной к Владу, сидит кто-то, склонив голову с черной копной волос вниз, но не это притягивает внимание чернокнижника, совершенно не это. В свете солнечного луча сверкают, переливаются хрусталём или жемчужиной, огромные белоснежные крылья, вытянутые по деревянному полу церквушки, идущие точно из спины этого странного силуэта. Они светятся так ярко, что Влада слепит, но он взгляда оторвать от зрелища не может, видит, как каждое пёрышко на крыльях отражает свет солнечный будто фольга, видит, как эти перья движутся от небольшого сквозняка, заставляя задуматься, точно ли это видение, точно ли это фантом? Чернокнижник понять не может, что происходит, кого видит перед собой, смотрит внимательно, теряет дар речи, потому что все выглядит слишком реально для обычных видений, к которым он уже привык за годы работы с эзотерикой. Влад смотрит на крылья и у него дух перехватывает, потому что эта картина выглядит слишком прекрасно, слишком завораживающе, слишком чисто и невинно. Эти белоснежные крылья, лежащие на разрушенном грязном полу, выглядят неправильно, выглядят так, будто им здесь совершенно не место. Не место на окраине какой-то деревушки в заброшенной церкви на пыльных досках, где угодно, но не здесь. Влад рассматривает огромные перья, следит за тем, как солнце бликует на них, как ласкает своими лучами белоснежное полотно и желает неожиданно прикоснуться к ним, пальцами провести по оперению, узнать, мягкое ли оно наощупь, увидеть, насколько они огромные по сравнению с собственными ладонями. У него не должно возникать таких желаний при виде странного, даже в какой-то степени пугающего, существа, но подавить собственные мысли он не может, как бы не старался. Демон за плечом щетинится тут же, уйти хочет, увести Влада стремится, но тот не двигается, молчит и смотрит, только сейчас замечая, что этот кто-то, похоже, парень, что-то тихо говорит, обращаясь к кому-то неизвестному, точно не к чернокнижнику, что наблюдает сейчас за странной картиной со стороны, боясь спугнуть сущность или навлечь на себя ее гнев. Демон шипит все громче, на ухо что-то шепчет, но Влад лишь хмурится на него, внимания никакого лишнего не обращает на бесятину, отдаваясь полностью тому, кто сидит посреди зала, смотрит на огромный деревянный крест, прибитый к стене напротив, и о чем-то кого-то молит. Вся эта картина выглядит как что-то сказочное, как что-то из фильмов фантастических, но никак не из реальности, потому что не бывает у призраков и сущностей крыльев белоснежных, потому что не молят они никогда и никого и на коленях не стоят просто так перед крестом в церкви. Владу кажется, будто он попал в какой-то глупый розыгрыш, будто сейчас из-за поворота выглянет оператор с камерой и прокричит: «Снято!». Но никто не выпрыгивает и не кричит, чернокнижник просто продолжает смотреть на силуэт, сидящий посреди церкви, и наконец начинает вслушиваться в чужие слова. — Отец… Я знаю, что ты меня слышишь, прошу, ответь мне. Я так долго прошу тебя, так долго молю, — голос существа льется рекой, журчит ручьями весенними и отскакивает от стен, доносясь до Влада странной песней, похожей на пение церковного хора, похожей на поминальную панихиду, такой же печальный и переполненный болью, странно колющей в самую грудь и заставляющей задержать дыхание, вслушаться внимательнее в чужие слова, — Тут страшно, Отец. Дети у них умерли, сами в петлю влезли и руки белые разрезали ножами; котята у них утоплены, своими руками они их жизни лишили, не испытывая никакой жалости к живому; собаки у них забитые, испуганные, оттого злые к людям и беспокойные; толпы у них расстреляны, нет у них жалости даже к себе подобным, убивают без зазрений совести, без единого сомнения, — голос прерывается на секунду, будто существу говорить сложно, будто слова душат его плотными веревками. Влад наблюдает за тем, как ладони существа плечи оглаживают, обнимают тело дрожащее и перьев касаются, а после мольба продолжается, — с голоду мрут нищие, а на них и глазом никто не смотрит, все равно окружающим, что человек умирает медленно в муках нечеловеческих; власти у них недостойные, корыстные и жадные, о народе не думают, лишь для себя выгоды ищут; судьи несправедливые, в тюрьмах невиновные томятся, а виновные по улицам ходят спокойно, за грехи свои платить не собираются; войны кругом развязаны, кровь льется по земле твоей реками, в почву впитывается и отравляет творение твое; души у них неприкаянны, Отец, ходят, мечутся по могилам, в рай попасть никак не могут, потому что позабыли о них родные и близкие; сердце у них сожжено, ничего в груди не осталось от твоего замысла, ничего не осталось от твоей любви и благодати… Зачем ты их оставил… За что же так жестоко обошёлся с ними? Со мной… — этот странный парень прерывается вновь на секунду, будто собирается с мыслями, а после продолжает, пока Влад все никак от ступора отойти не может, потому что слова чужие и картина перед глазами выбивают его из колеи, вводят в странный ступор. Чернокнижник понять не может, кого видит перед собой, догадывается, что существо к Богу обращается, но не понимает, зачем фантому это делать, бесов и демонов он сразу же отметает, потому что те бы никогда Всевышнего ни о чем просить бы не стали, не в их природе такое, — За что ты послал меня сюда? Зачем я здесь нужен? Они боятся меня, убегают, как увидят, их сердца бьются так громко, что я слышу их, слышу и вижу их ужас, когда они меня видят. Я не могу им помочь, Отец, я не могу искупить свои грехи… Скажи, что мне делать? Как мне быть? Влад делает шаг ближе, наступает на разбитое стекло и то хрустит оглушающе громко в безмолвном храме, выдавая его местоположение, словно они находятся в самом тупом фильме про шпионов или самой глупой книге про детективов. Существо тут же подскакивает на месте, разворачивается неуклюже к тому, кто посмел нарушить его покой, крылья белые волочатся по грязному, пыльному полу за ним, к счастью, ни стульев, ни скамеек в этой части церквушки нет, и цепляться им не за что, а то точно порвал бы их, разодрал белые перья и сломал хрупкие косточки. На самом деле, чернокнижник все еще совершенно не думал, что крылья перед ним настоящие, думал, что это просто костюм, что какой-то школьник решил над ним подшутить, подумал, что круто выйдет такую сценку разыграть перед экстрасенсом, но глаза смотрят внимательно за крыльями чужими, не замечают ничего, что выдало бы их неестественную природу, и Влад начинает сомневаться в своих поспешных выводах. Они слишком похожи на настоящие, на те же самые птичьи, только больше, во много раз больше. — Что вы… — парень смотрит на Влада так же ошарашенно, как и Влад на него, слова вымолвить не может, делает пару шагов назад, путаясь в собственных крыльях и чуть не падая на грязный пол, но вовремя удерживая равновесие и делая еще один шаг назад, чтобы оказаться подальше от человека, чьих намерений еще не знает. Обычно, его видели только по ночам и вечерам, потому что он сам выходил к людям только в это время и только тогда, когда чувствовал, что кому-то надо помочь, что кто-то находится в беде, а тут человек зашёл в храм днём, сам, когда как остальные жители деревни сторонились этого места и носа своего не совали ни под какими уговорами, смотрел так внимательно, да и ощущения от него шли очень странные, такие знакомые и тяжелые, отвратительно давящие и душащие, будто рядом… — Демон, — существо смотрит пристально за спину Владу, будто видит того, кто помогает человеку, кто следует за ним по пятам. Причем не только видит, но и знает, кто сейчас перед ним, из-за чего чернокнижник сам отшатывается назад, не в силах сдержать собственных эмоций. Это приводит в шок. Что за существо сейчас находится перед ним, кого он, черт возьми, увидел?! Пока что на все его вопросы, разрывающие черепную коробку, ответов нет и никто их давать не торопится, от чего паника скребется где-то внутри и к горлу ползет довольно, готовясь перекрыть доступ к кислороду сразу же, когда Влад потеряет бдительность. — Что за… Ты видишь его? — Влад кивает себе за плечо, шаг делает ближе к непонятному существу, как только собственные эмоции противоречивые в порядок относительный приводит, глаза пытается отцепить от крыльев, что продолжают волочиться по полу вслед за хозяином, но не может, потому что те двигаются словно живые, дрожат и трепещут будто настоящие, хотя он все ещё пытается убедить себя, что такого просто не бывает, таких существ не существует и все это обычное видение, обычная игра разума и проделки его бесятины, решившей так подшутить над человеком. Сколько демонов и бесов, сколько инкубов, суккубов, сущей, призраков он не видел, никто не был похож на это существо, никто не имел огромных, наверное, трехметровых в длину крыльев, человеческого, довольно привлекательного лица и не был настолько четким и ярким, будто перед ним не видение, а просто человек стоит. Влад рассматривает парня напротив наконец внимательнее, отцепив взгляд от крыльев: черные волосы свисают шторками по бокам лица, очерчивают выделяющиеся ярко скулы и худобу, губы пухлые поджаты то ли в страхе, то ли в недоумении, а огромные, черные глаза смотрят прямо на него, прямо в его карие, лишь иногда переключаясь на демона за спиной, но почти тут же возвращаясь обратно, на теле блуза струящаяся, шелковая и брюки темные, пылью покрытые, а ноги неожиданно босые, покрытые мелкими ссадинами и шрамами. В принципе, он выглядит как совершенно обычный человек, да, немного бледный, но и такие люди бывают, что уж говорить. Только вот огромные крылья не давали посчитать его таким уж и обычным. Они напрягали Влада, вызывали тысячи вопросов, на которые ответов не было в его голове. Скольких бы существ он не видел на протяжении своей практики, такое видит впервые. — Вижу. И знаю, кто это, имя знаю его настоящее, а не то, какое ты дал ему, — парень крылья вновь по полу волочит, уводит их за спину собственную, складывает одно, приподнимая над землей, пока второе остаётся лежать безвольно на грязном дощатом полу церкви, привлекая к себе внимание Влада. Чернокнижник до сих пор понять не может, кого встретил, кого видит сейчас перед собой, откуда это существо знает имя его демона и почему в принципе его видит, почему смотрит так внимательно, смотрит с какой-то грустью всеобъемлющей и сожалением, будто виноват в чем-то сам лично, будто что-то сделал не так и теперь винит себя за опрометчивый поступок или не сделанное вовремя действие, — Зачем тебе демон? Ты такой человек хороший, Влад, такой добрый внутри, такой самоотверженный, помочь всем хочешь, а такой способ выбираешь… Зачем? Ты же душу свою продаешь, душу обмениваешь на демона, на его услуги. Ты даже представить себе не можешь, что с твоей душой в аду делать будут, как страдать она будет в огне, в пытках, как плакать горько она будет. Это того не стоит, Влад, прошу, перестань его слушать, разорви контракт, пока твоя душа еще цела, пока ее еще можно спасти, — существо смотрит своими огромными глазами так пронзительно, что чернокнижник замирает на месте, не в силах двинуться, пока в голове судорожно бьётся мысль о том, откуда это существо его имя узнало, откуда у него столько информации о том, о чем Череватый никому и никогда не говорил. То, что это не человек, Влад уже принимать и осознавать медленно начинает, потому что замечает движения крыльев снова и снова и выглядят они слишком по-настоящему, слышит то, что этот парень знать никак не мог и видит, как чужие глаза темные на какие-то секунды мимолетные светятся голубым, ярким светом, который не списать на игру света или воображения, потому что так не бывает и быть не может. Свет голубой будто сканирует его с головы до пят, а под пристальным взглядом черных глаз становится некомфортно и страшно, чернокнижник не знает, чего ожидать от этого существа и к чему себя мысленно готовить, сжимает сильнее в пальцах зеркало и чувствует, как из страха выливается новое чувство. Гнев. — Какое тебе дело вообще?! Я даже не знаю, кто ты и что ты такое! — Влад совершенно не знает, как реагировать на это существо, поэтому теряет контроль над собой, над своими эмоциями, бьющими фонтаном через край, шаг назад делает, думая, сможет ли убежать и правильно ли это будет делать рядом с таким существом. Можно ли вообще убежать от того, у кого одно крыло больше тебя почти в два раза? Бесятина же скалится за спиной на этого парня, дышит где-то над ухом и на плечи тяжёлыми ладонями давит, серой пахнет все сильнее и сильнее, ждёт команды какой-то, ждет, пока его с поводка спустят, но Череватый приказов не отдает, морщится от запаха едкого и молчит упорно. Он не понимает, что ему самому делать, а тут ещё и команду от него к действию требуют. — Ох… Прости, это не вежливо, я даже не представился тебе, — существо улыбается мягко, головой машет из стороны в сторону, сетуя, что забыл даже свое имя назвать, а сразу полез в чужую душу копаться, делает шаг ближе и ладонь протягивает вперёд, видимо, чтобы ее пожали, но Влад об этом даже не подумает, нет уж, спасибо, пожимать какому-то непонятному существу руку совершенно не хочется. Мало ли, что там в голове у этого парня, мало ли, какими он силами обладает и что сделать сможет, коснувшись кожи чужой. Чернокнижник стремится максимально себя обезопасить, поэтому лишь смотрит с сомнением на протянутую ладонь и жать ее не стремится, чувствуя, как в груди закипает то ли страх, то ли злость, а возможно и все вместе, — Меня зовут Димэндиэль, я ангел, — Влад теряет дар речи, когда слышит это. Подождите, кто?! Нет, это уже становится смешно, такого просто не может быть. Ангелов не существует, Влад их никогда не видел, как и не видел людей, работающих с ними, поэтому чужие слова воспринимаются как злая и глупая шутка, хоть и в голове где-то копошится сомнение, потому что крылья все еще выглядят слишком реально. — Что за бред… Какой нахуй ангел?! Ангелов не существует! Ни разу в своей жизни я не видел их пернатые задницы, так что не надо пиздеть! Говори, кто ты на самом деле?! Фантом? Демон? Сущь? — чернокнижник руки не жмёт, смотрит настороженно и зло, демон за спиной мнется на месте, глаз не сводит с существа напротив, кличущего себя ангелом и подозрительно молчит, даже подсказки не дает, правду ли говорит существо перед ним, хотя сейчас бы его помощь была как никогда кстати. Димэндиэль же руку опускает, когда ее никто не пожимает, смотрит на Влада с какой-то тоской и грустью, с какой-то болью непонятной, а после крыло одно раскрывает в сторону, показывая его истинный размах, перья распушая, которые тут же свет солнечный ловят и бликуют жемчужиной, вновь ослепляя Влада на несколько секунд. Кончик крыла касается стены сбоку, белые перья блестят в солнечном свете лишь ярче и цепляют на себя пылинки, витающие в воздухе, пока Череватый стоит с открытым ртом и не может от шока отойти, потому что это нереально, это невозможно… Крыло движется, делает взмах, и Влада чуть с ног не сбивает вызванный им ветер. Его окутывает потоком воздуха, пылью, поднятой с пола, от которой он кашляет, лицо тут же быстро ладонями вытирает и одежду отряхивает, а после смотрит на существо перед собой, видя вновь горящие голубым, неестественно ярким светом глаза. Вкупе с раскрытым полностью крылом это выглядит внушительно, выглядит впечатляюще, выглядит… Достаточно убедительно, чтобы хотя бы немного поверить в чужие слова. Видимо, ангел понимает, что ему поверили, хоть и не полностью, потому что глаза светиться перестают, крыло падает на грязный пол безвольно, а за ним на деревянный настил валится и само существо, громко ударяясь коленями и ладонями. Димэндиэль дышит тяжело, голову не поднимает, крылья к себе еле-еле подтягивает поближе, и Влад пытается рассмотреть, что со вторым крылом, потому что оно почти не двигается, когда как второе и раскрывается и складывается и елозит по полу, оно почти всегда остаётся в одном положении и явно приносит владельцу если не боль, то хотя бы неудобство. Но Влад ничего не видит, никаких видимых повреждений, по крайней мере. Интерес затапливает всего его изнутри, подталкивает спросить, разузнать, даже демон на чужие размышления откликается, шипит что-то довольно на ухо человеку, но разобрать что-то дельное из этих звуков не выходит, приходится оставаться в неведении, которое, впрочем, не особо и напрягает. — Ангел, Влад… — существо говорит с придыханиями, дышит все ещё тяжело, но уже взгляд поднимает на человека и голову держит достаточно прямо. Влад наконец замечает еще одну деталь в образе этого «ангела» — на открытых участках тела видны татуировки, видимо, руны или какие-то защитные знаки, с такого расстояния рассмотреть не получается, да и их слишком много, чтобы каждую разглядеть отдельно и понять, что они означают. Так действительно выглядят ангелы? И как он мог до этого не видеть рисунков на чужой коже? Хотя, судя по тому, как его привлекли крылья, это было не так уж и удивительно, что он упустил не менее яркую, но явно меркнущую на фоне огромных перьев, деталь, — Ты думаешь… Что демоны существуют, а ангелы нет? Демоны были созданы павшим архангелом, павшим архангелом Люцифером, ты должен это знать… Именно Люцифер после своего падения создал ад, создал демонов. Он и твоего демона создал, Абраксаса, демона лжи, — Влад хмурится, но соглашается молча с первой частью чужого монолога, все ещё не в силах правда смириться с тем, что перед ним сидит ангел. Еще в больший шок его повергает то, как легко с чужих уст срывается настоящее имя его демона, которое спряталось за безобидным прозвищем «Толик». Чернокнижник прекрасно знал, с каким демоном связался, до сих пор, правда, не понимая, почему тот решил помогать именно ему, являясь довольно могущественным и известным в кругу своих адских созданий. Думая вновь над этим, он слышит краем уха тихое рычание, шипение, а после чувствует на своих плечах руки горячие с острыми когтями, которые сжимаются крепко и даже шанса двинуться в сторону не дают. Демон сзади очень недоволен, это ощущается явно, запах серы густеет в главной зале небольшой церкви и заставляет даже ангела поморщиться, прикрыв на секунду нос рукой, — Глупое заблуждение считать, что ангелов нет, что Бога нет. Отец есть, он все слышит, он все видит, но люди стали отрекаться от веры в него, стали идти на поводу демонов, а те и рады воспользоваться вами, рады заполучить в свое пользование больше душ, которые после мук в аду тоже станут демонами и так же будут людей обманывать, обещая золотые горы и высасывая жизнь из тех, кто согласится… — Бог есть? — Влада прорывает на смешок, когда он слышит это. Он смотрит на слабого ангела, который с пола не поднимается, видимо, сил не хватает, чувствует, как за спиной демон смеётся, как толкает его в плечи, желает ближе подойти, ведь видит прекрасно, что тот ранен, пока в груди растет странное что-то, пока в груди злость и ярость набирают обороты, а вопросы затапливают голову, — Бог есть, да? Где Бог, скажи мне, Димэндиэль? Где Бог, когда дети умирают, где Бог, когда устраивают теракты, когда падают самолёты, когда пьяные сбивают на дорогах семьи, когда убивают невиновных, когда родители доводят до самоубийства собственного ребенка? Где, блять, Бог в этот момент?! — Влад кричит, смотрит на ангела, что глазами огромными, темными, словно две бездны, смотрит на него в ответ и ничего сказать не может, потому что ответа не знает, потому что сам не понимает, почему Отец так поступает, почему оставляет людей на произвол судьбы. Череватому абсолютно все равно на то, что испытание идёт, что его люди ждут за огромными деревянными дверьми, потому что сейчас происходит что-то выходящее за границы его понимания, за границы того, что он уже видел и знает. Перед ним чёртов ангел сидит и пытается уверить его, что с демонами нельзя связываться и надо срочно контракт расторгнуть. Какая глупость! — Где твой Бог, скажи мне?! Ты молился ему только что, не так ли? Так скажи мне, он тебе ответил хоть что-то? Или он бросил своего ангелочка на земле со сломанным крылышком умирать в одиночестве? — Владу противно слушать весь этот бред про Бога, про веру в него, потому Бог ему не помог ни разу, потому что, когда он в петле висел в небольшой комнатке в далекой Украине, помог ему демон, а не Бог, потому что именно демон всегда был рядом, потому что демон учил его обрядам, вел своими путями к успеху и лучшей жизни, не отказывая в помощи, когда она была нужна. Именно демон был рядом, откликался на все мольбы, когда ангелы и Бог протирали задницы на своих небесах, не удосуживая Влада и каплей своего великого внимания. — Я… — Димэндиэль выглядит потерянно, смотрит с такой болью где-то в глубине глаз, что у любого другого человека ёкнуло бы сердце в груди, но Владу все равно, потому что он даже слушать не хочет всю эту ересь про Бога, который бросил его ещё в день его рождения, который ни разу не помог, ни разу рядом не был в трудный момент, чего не сказать о демоне, который с петли вытащил, который научил всему, который из грязи вывел и позволил увидеть лучшее будущее. Где был Бог, когда ему было плохо? Создавал новый мир, потому что с этим возиться надоело? Лепил новые игрушки, потому что эти наскучили? Нет уж, он своих принципов не поменяет, от демона не откажется и к Богу не придет на поклон, потому что, если Бог и есть, то ему глубоко плевать на людей. — Ну так что? Ответил тебе твой драгоценный Бог? Ответил ли он тебе хоть раз?! — демон за плечом довольно смеётся, когда лицо ангела меняется вновь, болью искажается, осознанием каким-то пронизывается словно нитью, существо явно теряет весь свой боевой настрой, претерпевая поражение в этой странной схватке снова и снова. Димэндиэль вставать не торопится с грязного пола, смотрит на Влада и пытается хоть какой-то выход найти, хоть какое-то оправдание Отцу придумать, но не может, не получается совершенно. Солнечный луч падает на хрупкую, скрючившуюся на полу фигуру, отскакивает от белоснежных крыльев и солнечными зайчиками, бликами яркими отлетает к стенам церквушки, но всем все равно на эту красоту, потому что сейчас совершенно не до этого. Внутри ангела все противоречит друг другу, чужие слова бьют под дых, ломают что-то внутри, заставляя думать о том, за что братья и сестры его бы точно по голове не погладили. Димэндиэль думает неожиданно, что Влад может быть прав, что, может, все не так радужно и хорошо, что, возможно, все, во что верил так долго он, оказалось ложью и неправдой, и Богу было глубоко все равно не только на людей, но и на собственные первые творения, на ангелов. — Нет… Не ответил ни разу, — ангел смотрит на человека, видит за его спиной демона довольного, сглатывает слюну и поднимается кое-как на ноги, чтобы шаг назад сделать подальше от того, кто чует его слабость, кто ждёт момента, лишь бы с цепи сорваться и горло ему перегрызть, потому что война между ними ещё идёт, потому что приказы все ещё в силе, потому что они должны ненавидеть друг друга, как бы не хотелось иногда обратного, как бы не хотелось иногда простого мирного сосуществования без страха умереть от чужих рук. Димэндиэль знает прекрасно, что сейчас он легкая добыча, что, если один демон знает, где он находится, значит и другие вскоре узнают, вскоре появятся на пороге, потому что ангел на земле — неожиданный куш и приятный трофей в коллекцию охотников за выходцами из рая. — И ты все ещё веришь в то, что он помочь может кому-то? Пф, он даже отвечать не хочет, чего ты ещё от него пытаешься добиться? Веришь слепо в его замысел? Это по его замыслу ты сейчас на земле сидишь с подбитым крылышком и прячешься по углам от всех? По его замыслу ангелы живут как изгои и боятся нос высунуть на улицу? — Влад контролирует демона позади себя, не даёт бесятине своей сорваться, чувствует, как ту тянет к ангелу и даже думать не хочет, что та хочет сделать с этим жалким, в какой-то степени, существом. В детстве он думал, что ангелы сильные, непобедимые воины света с огромными крыльями, думал, что они не могут быть слабыми, что нельзя их ранить или убить, что они не могут быть жалкими или немощными. Но сейчас, видя перед собой ангела, который на ногах то держится с трудом, Влад думает, как же сильно ошибался в детстве. — Я провинился, это мое наказание, — ангел голову отворачивает в сторону, взглядом окидывает росписи на стенах, лики плачущие, губы поджимает, чувствуя, как в горле першить начинает неприятно. Он слишком давно ни с кем не разговаривал, все время проводил в этой маленькой церквушке, лишь иногда выбираясь на улицу, но местные жители лишь пугались, когда видели его силуэт в ночи, убегали, прятались, не давая и шанса представиться, заговорить, помочь. На самом деле, Димэндиэль даже рад был тому, что хоть кто-то с ним сейчас разговаривает, потому что неимоверно одиноко было, потому что все внутри сжималось от окружающей безмолвности и тишины. И пусть разговор был неприятным, ангел действительно был рад такой возможности облегчить душу, и даже демон за чужой спиной смущал и пугал не так сильно, как в самом начале, — Меня изгнали из рая, отправили на землю, чтобы я искупил свой грех, чтобы я помогал людям. — И крыло они тебе в подарок сломали? Или что там у тебя с ним? — Влад руки на груди складывает, усмехается, видя, как парень перед ним тушуется вновь, взгляд затравленный, какой-то странный кидает на него и думает усиленно, пытаясь понять, стоит ли говорить или нет, потому что весь этот диалог приносит мало хорошего, мало приятного. От него боль по телу разливается раскаленным железом, удавка на шее плотнее сжимается, росток сомнения глубже корни свои пускает в сердце хрупкое, заставляя прокручивать в голое все события, все собственные мольбы и просьбы, все неполученные ответы и надежды на то, что завтра все обязательно изменится. Ангел улететь хочет, спрятаться, стать невидимым и исчезнуть, но не может, потому что крыло не даёт раненое, потому что без него он в другой слой, в другое пространство не уйдет, не сможет. Он почти прикован к этому месту, не может улететь или скрыться, ждет своей участи и все еще пытается выполнять поручение Отца и братьев с сестрами, пусть и не получается ничего, пусть люди и сторонятся его, десятой дорогой храм старый обходят, а, завидев его, бросаются в бегство. — Упал неудачно. Когда тебя изгоняют из рая, ты падаешь. Падаешь с неба прямо на землю, таково наказание, ты должен прочувствовать тяжесть своего поступка. Пока падаешь… О многом задумываешься, на самом деле, когда летишь вниз с такой высоты. Мне ещё повезло, надо мной сжалились, не дали мне падать прямо с небес, выкинули чуть ниже, потому что те, кого выкидывают прямо из рая, лишаются крыльев полностью, когда пролетают атмосферу. Их крылья сгорают, от них не остаётся ничего, кроме костей и обугленных, склеившихся между собой, остатков перьев. С такими крыльями невозможно летать, невозможно перемещаться, невозможно в полную силу использовать благодать… Я всего лишь сломал крыло, но даже этого хватило, чтобы нарушить ток энергии, даже этого хватило, чтобы я стал слабым и потерял возможность защищать себя от других созданий, поэтому мне приходится прятаться здесь, дальше уйти я просто не могу. — И это тоже с позволения твоего любимого папочки? Он разрешает ангелам калечить друг друга? Знаешь, мне всегда казалось, что крылья для ангелов — самая важная вещь, а они так легко сбрасывают своих братьев и сестер на землю, зная прекрасно, что происходит с их крылышками в процессе, — Влад видит чужие сомнения на лице, видит, как зерно, посеянное им же чуть ранее, прекрасно уживается в чужом сердце, как все мысли ангела крутятся вокруг того, правильно ли они поступают, правильно ли делают, изгоняя друг друга из рая без согласия Отца, сбрасывая на землю и обходясь так жестоко с себе подобными только из-за того, что кто-то нарушил какое-то правило, которое придумано было даже не Всевышним, а каким-то архангелом. Демон за плечом человеческим все довольнее, все шире зубы скалит в улыбке, все сильнее чернокнижника толкает в спину, чтобы он ближе подошёл к ангелу, и Влад делает несколько шагов вперёд, видя, как на чужом бледном лице, которое чуть ли с крыльями не сливается по цвету, проступает тень ужаса и напряжения. Димэндиэль весь подбирается, еле заметный шаг назад пытается сделать, видя прекрасно то, с какой жадностью и жаждой смотрит на него демон за чужой спиной, видя, как готовится к рывку, готовится зубы свои вонзить в шею тонкую и перегрызть ее, видя, как готовится лишить мир еще одного ангела, который даже постоять за себя не сможет, чувствуя, как сил становится все меньше и меньше с каждой минутой, — Боишься его? — Боюсь, — они оба понимают, о ком идёт речь, и врать ангел не собирается, потому что врать не привык, врать им не положено, не научили такому. Он боится, смотрит на демона, смотрит на Абраксаса с немым ужасом, зная, что, если тот захочет вырваться, захочет напасть, растерзать ослабленного ангела, он сделает это, и никакой Влад ему не помешает, каким бы сильным человеком он не был. Демон и ангел смотрят на друг друга, узнают друг друга, сталкивались как-то еще до зарождения человечества на пустующей Земле, но тогда была обстановка намного спокойнее, тогда демоны не стремились растерзать глотки ангелам, а последние не заперлись еще на небесах словно в крепости, боясь за свои жизни, — Между ангелами и демонами уже несколько тысячелетий идёт война, и каждый демон знает, что нужно делать, если он видит ангела на земле. И если твой помощник захочет исполнить высший приказ, твоя цепь его не удержит, как бы сильно ты ее не держал. Абраксас силен. И сил в нем намного больше, чем он тебе показывает, намного больше, чем ты думаешь и можешь себе представить. — Так ты тут от демонов прячешься? Боишься, что на британский флаг тебя порвут, если найдут? — Димэндиэль на чужие слова хмурится непонимающе, голову набок склоняет, котенка напоминает маленького, все ещё привыкнуть к человеческим оборотам речи не может, что чернокнижника явно забавляет, ведь он прекрасно видит, что тот не понимает его слов. Все это слишком сложно для понимания, поэтому он смотрит внимательно на Влада, ожидая пояснений, но человек лишь смеяться начинает, когда видит такое глупое, словно детское, выражение лица у ангела, у гребаного небесного рыцаря, Божьего создания, — Не понимаешь? Я думал, ангелы всезнающие существа, а вы, оказывается, обычных вещей не знаете. — Ангелы почти не спускаются на землю. Я впервые оказался среди людей около пятидесяти лет назад и выучить все ваши повадки не успел, да и общаться со мной здесь не очень хотят, я всех пугаю, — на бледном ангельском лице проскакивает сожаление, грусть немая и горькая, и Влад, смотря на него, впервые чувствует в груди укол чего-то странного и необъяснимого. Ему впервые жалко становится это существо, почему-то кажется, что ангелу необходимо чужое общение, необходимо чужое принятие и одобрение, поддержка и близость. И, наверное, так и есть. Димэндиэль же жил в раю, его окружало бесчисленное количество ангелов, его братьев и сестер, он никогда не был в тишине и одиночестве и всегда был окружён поддержкой и заботой, а тут оказался совершенно один там, где он считается монстром, существом, желающим окружающим боли и смерти, наверное, это сильно подкосило Божественное создание. Влад должен как никто понимать его, ведь сам оказался в одночасье без близких людей, ведь сам стал изгоем и монстром для окружающих, когда занялся чернокнижием и завел себе довольно пугающего адского друга. И от понимания того, насколько одиноко может чувствовать себя сейчас ангел, насколько их судьбы и состояния могут быть похожи, в груди все сжимается в мгновение ока, а к горлу подкатывает ком. — Так это тебя они видят по ночам. Зачем ты выходишь к ним? Наверное, сам должен был догадаться, что у людей крылья из спины не торчат и выглядит это жутко, особенно ночью. У нас не очень принято выходить ночью на улицу, ловить проходящих мимо людей и пытаться им чем-то помочь против их воли, — Димэндиэль тушуется, взгляд отводит в сторону, крыльями ведёт и плечами дёргает, чувствуя себя то ли неловко, то ли пристыженно. Он правда не понимал многих обычаев людей, не осознавал, что есть какие-то правила и выглядеть он может пугающе для окружающих, которые к такому явно не привыкли и видеть были не рады странное существо посреди ночи на своем пути. Ангел лишь хотел помочь, но у него, похоже, и шанса не было на это. — Мне одиноко здесь, да и я чувствую, когда кто-то хочет сделать что-то неправильное, чувствую, когда кому-то больно или плохо, поэтому выхожу, чтобы предупредить, чтобы защитить, но выходит плохо, наверное, я делаю что-то не так. Я хочу сделать лучше, хочу помочь им, так учил нас Отец, мы должны помогать, мы должны быть рядом и вести по правильному пути… — ангел глаза поднимает на Влада, смотрит на него и улыбается уголками губ впервые так открыто и по-доброму, что у чернокнижника дыхание тут же перехватывает, потому что выглядит существо, когда так улыбается, просто изумительно. Слишком красиво, слишком чисто и невинно, действительно по-ангельски, — Ты ведь такой же. Ты тоже не можешь сидеть в стороне, людям стремишься помочь, пусть и в своей манере. Жаль только, что с демоном связался, душу твою жаль, она прекрасная, чистая. — Откуда ты знаешь обо мне все это? Откуда ты мое имя узнал, имя моего демона и все остальное? — в голове наконец шестерёнки крутиться начинают, и Влад задает вполне логичные вопросы, которые задавались и в самом начале, но на которые ответа не поступало от ангела. Но и сейчас Димэндиэль лишь улыбается шире, смотрит как-то непонятно, но явно по-доброму, даже на чужого демона перестает внимание обращать, шагает ближе и ладонь тонкую кладет на плечо чужое, от чего чернокнижник дёргается, слишком неожиданно все выходит. Влад теперь уже не боится это существо, видит, что зла ему не желают, чувствует чужие добрые намерения. Ему жалко ангела. Он впервые жалеет кого-то так сильно, что внутри все болью скручивается в тугой узел, а к глазам чуть ли слезы не подкатывают, потому что видно невооруженным взглядом то, как Димэндиэль хочет и стремиться помочь людям. — Я ангел, Влад. Я многое могу узнать, использовав свои силы и даже не прикоснувшись к человеку, — ладонь перемещается с плеча Влада на его шею, очерчивает татуировку невесомо, лёгкими касаниями пальцы проходятся вскоре по теплой щеке, и Череватый чувствует странный холод от кожи ангела, видит, как глаза темные напротив вновь светиться начинают неожиданно, а после свет этот странный ползет по коже ангельской к обнаженной ладони и переходит к лицу Влада. Он дёргается, но сдвинуться не может, смотрит, как свет пробирается под собственную кожу, а в следующий миг неимоверно легко становится и свободно, тепло и приятно, дышится полной грудью, ничего не болит и не ломит, мышцы не натянуты словно струна, а голова перестала раскалываться от бесконечной работы с темными силами, и даже палец, который Влад проколол в самом начале испытания, перестает кровоточить и напоминать о себе еле заметной болью. Демон за спиной шипит, но сделать ничего не может, Влад держит его крепко, цепь натягивает сильнее, чтобы не дергался сильно, ангелу не навредил случайно, и понять не может, что вообще сейчас произошло, — Ты мне нравишься. Ты хороший человек. Лучше, чем все эти люди, лучше, чем вся эта деревня. Они такие жестокие, такие… Они просят помощи, просят благословения, молятся, но их души так черны, что отмыть их не получится, сколько бы я не старался, их руки в крови безвинных существ, а сердца сожжены грехами, которые они не торопятся искуплять. Ты не такой. Пусть ты и работаешь с демоном, твоя душа чиста, твои намерения понятны и просты, а сердце пусть и ранено, но до сих пор такое, каким его создал Отец. Я знаю, что ты скоро уйдешь и мы больше никогда не увидимся, знаю, что я останусь тут один, а ты покинешь это место, отправишься дальше по своему пути, поэтому мне хочется сделать для тебя что-то хорошее. Мне хочется помочь хоть кому-нибудь открыто, не прячась под покровом ночи, и получить в ответ не страх и ужас, а благодарность. И я хочу помочь тебе. — Что ты сделал? — Влад глазами широко раскрытыми хлопает, чувствует до сих пор на собственной щеке холодные пальцы и не замечает ничего в теле, что раньше доставляло дискомфорт или боль. Ему легче становится, будто только что родился, будто весь груз тяжёлый с плеч спал, оставив после себя лишь тепло и благодать, спокойствие и умиротворение. Он крутит в голове все слова ангела и понять не может, правда ли слышит это, правда ли тот говорит это все ему. Чернокнижник думает на секунду, что, возможно, пересмотрит свою работу, глазами впивается в лицо ангела, что непозволительно близко к его собственному сейчас, кажется, он каждую ресничку может рассмотреть на огромных глазах без труда, дыхание непроизвольно сбивается. От прикосновений холодной ладони почему-то тепло, в груди все бушевать перестает, и собственный демон за спиной не давит тяжелыми ладонями на плечи, молчит, вперившись взглядом в Димэндиэля, и отходит чуть дальше. — Исцелил твое тело. К сожалению, с душой такое сделать сложно, я бы помог, если бы сил достаточно было, но вот с телом довольно легко провернуть это, — Димэндиэль улыбается на чужое шокированное лицо, чувствует, как все тело собственное дрожит от такой неожиданной и большой потери сил, крылья становятся неимоверно тяжёлыми и тянут к земле, тянут упасть, но он держится упорно, стоит, не дергаясь и не показывая, что последние силы тратит на того, кого видит впервые в жизни и за чьей спиной стоит демон, который лишь довольно скалится начинает, заметив состояние ангела. Они оба понимают, что будет дальше, что будет с ангелом в скором времени, но Владу это знать не обязательно. Димэндиэль улыбается чуть шире, оставляет на чужой щеке теплой короткий поцелуй и отстраняется, чувствуя что-то непонятное внутри себя, что-то непривычное и слишком приятное, чтобы проигнорировать и забыть. Хочется опять прикоснуться к Владу, но он упорно терпит, знает, что больше не дозволено, знает, что привязываться нельзя к человеку, которого больше не увидит, потому что потом слишком больно будет, но уже слишком поздно, потому что чернокнижник поселяется в грудной клетке так стремительно, так быстро, что ангел даже заметить этого не успевает за собственными размышлениями о дальнейшей их судьбе. — Владислав, с вами все хорошо?! Мы можем зайти к вам?! — за дверьми слышится голос Ильи Ларионова, ведущего испытания, и Влад вздрагивает тут же, видя, как в темных, больше не светящихся глазах проскакивает грусть и боль, видя, как ангел перед ним теряет тут же весь свой позитивный настрой, шаг назад еще один делает, руку убирая с щеки человеческой и крылья укладывает на полу удобнее, совершенно не волнуясь о том, что они могут испачкаться в пыли, это не так уж и важно становится со временем, его все равно никто не видит, чтобы оценить состояние когда-то главного достоинства Дэмандиэля. — Иди, тебя ждут. В твоей помощи нуждаются, — ангел улыбается ему, видит, как демон за чужой спиной скалится и думает о том, что, возможно, совсем скоро по его душу придет кто-то из ада, нужно только подождать немного, совсем чуть-чуть, и все наконец закончится. Он не будет пытаться сбежать, не будет пытаться искать в ком-то защиты, потому что в этом нет смысла. Он провинился, и он должен получить наказание, он остался непринятым в этом мире, остался непринятым среди ангелов, остался непринятым Отцом, от людей получил лишь страх и отвращение к себе, помочь никому не смог, поэтому вряд ли заслуживал иного конца. За все придется платить по счетам когда-нибудь, все грехи придется искупить. И если плата за его грехи — смерть в одиночестве от руки демона, то пусть будет так, он все стерпит и примет, он на все согласится и в каждом контракте поставит свою подпись. — Ты… — Влад смотрит на ангела, думает о том, что видит его, наверное, в последний раз в своей жизни, и чувствует, как в груди сердце сжимается болезненно от этих мыслей. Димэндиэль выглядит так потерянно, так обречённо, что Череватый остаться хочет, что обнять его стремится, но голоса за дверьми огромными зовут вновь, и, посмотрев в последний раз в глаза необыкновенному существу, чернокнижник шагает на выход, не оборачиваясь больше. Знает, что, если обернётся, уйти не сможет. В груди свербит желание остаться, потому что совершенно неожиданно ангел кажется слишком близким к израненной душе существом, неожиданно его улыбка и огромные глаза западают глубоко в сердце и уходить совершенно не хочется. Влад хочет остаться, но не может, явно не сейчас. Он хочет больше узнать об ангелах, об аде, хочет узнать о том, что же натворил Димэндиэль, что его решили выкинуть из рая на землю, хочет узнать, как он жил все это время и как смог так долго скрываться от людей. И Влад думает о том, что еще вернется сюда, точно вернется, потому что вопросов слишком много, а желание увидеть ангела еще раз слишком сильное, слишком неправильное, но такое важное, такое нужное. Димэндиэль смотрит ему в спину, ждёт, пока громко хлопнут двери, а после отворачивается от входа и взгляд бросает на огромный крест, молчаливо глядящий на него со стены, осуждающий будто бы за мысли ангела и его неожиданное решение. Молиться не хочется, впервые нет желания вставать на колени и взывать к Богу, потому что кажется, что он не услышит, раз не приходил все эти годы, раз оставался глух ко всем предыдущим просьбам ангела, его сына, который колени в кровь стирал, пытаясь достучаться до Отца своими тихими мольбами. Парень лишь улыбается печально, оглядывая осуждающие его лики на стенах, слышит, как Влад доказывает людям за дверьми, что дух, который они видят в деревне по ночам, не опасен, что помочь он хочет и предостеречь от бед, и в груди все ворочается трепетно, пока по щеке скользит слеза одинокая. Стоять на ногах больше нет сил, и ангел падает на колени перед крестом, голову запрокидывает, смотря на яркое солнце сквозь дыру в потолке, наслаждаясь голубым небом, которое теперь кажется слишком далеким, слишком недостижимым, как и рай где-то там высоко. Он мысленно просит прощения у людей, которых пугал так долго, мысленно просит прощения у Отца и братьев с сестрами за то, что больше не верит в их праведное дело, просит прощения у всех, кого успел обидеть, у всех, кому успел помешать, наконец понимая, что домой больше не вернется, что его отправили на землю не грехи искуплять, а умирать в одиночестве. Димэндиэль просит, просит, просит, но не за себя, за других. Просит так долго, что не замечает совершенно, как его силуэт начинает луна освещать, когда день сменяется ночью, а за спиной дверь неожиданно скрипит, впуская в церковь запах серы и огненный жар. Но ангел знает, кто пришел, чувствует кожей, чувствует всем своим существом, поэтому не двигается, не поднимается, да и не смог бы, сил совершенно нет, он и пальцем сейчас пошевелить не сможет, что уж говорить о сопротивлении и борьбе за собственную никчемную жизнь. Он лишь просит мысленно о прощении своем у людей, молит о жалости, о снисхождении к тем, кого Бог полюбил больше первых своих детей, больше белоснежных серафимов, архангелов и ангелов. Он просит за людей, просит за Влада, когда его крылья сжимают обжигающе горячие руки, когда к ним приставляют клинок, а в нос забивается запах серы, но страха в груди нет. Ангел знал, что так будет, когда увидел днем за человеком демона, знал, что долго ему жить не дадут на этой земле, что он заплатит за все свои грехи в один день сполна. Правда, он совершенно не понимает сейчас, где нагрешил, что сделал не так и когда успел обидеть Отца настолько сильно, чтобы поплатиться за это собственной жизнью. Он впервые думает о том, что не чувствует себя виновным, сожалеет лишь о том, что жил слепо, верил в того, кто никогда не был рядом, кто бросил и оставил в одиночестве разбираться со всеми проблемами, наигравшись в дочки-матери с собственными созданиями. Он не чувствует себя виноватым ни в чем, чувствует лишь разочарование во всем, чему когда-либо верил и думает, что увидеть еще раз Влада было бы неплохо. Димэндиэль смотрит на кусок неба ночного, смотрит на звёзды и думает о том, что смог помочь хоть кому-то, когда чувствует, как клинок врезается в основания крыльев острой болью, заставляя их гореть, тенью оставаться на грязном полу навеки. Они падают тяжелым грузом на пол, после себя лишь темный след и неожиданное облегчение оставляют, а из груди рвется облегченный выдох. В бездонных черных глазах отражается ночное небо, по щеке катится одинокая слеза, крылья больше не блестят в лучах лунного света, оставаясь немым черным отпечатком на досках, а на губах застывает горькая улыбка изгнанного из рая ангела, больше не верящего в Бога, больше не ждущего его помощи, не рассчитывающего, что его молитвы кто-то услышит. Он отрекается от собственной веры, умирать готовится, когда к нему наклоняется демон неизвестный, неразличимый в темноте и шепчет на ухо, не давая упасть в небытие от страшной боли, разрывающей сознание. — Ты искупил свои грехи, Димэндиэль, ты отрекся от прошлого, отрекся от тех, кому был не нужен, кто тебя не любил и не уважал, так сделай же теперь шаг в будущее, научись жить как человек, докажи всем райским отродьям, что они ошиблись, выкинув тебя из небесной крепости. Открой глаза и узри. Открой глаза и посмотри на новый мир, Дима.