Инструкция по взаимопомощи для сильнейших

Сатору выглядел уставшим: губы как будто с большим усилием складывались в привычную беззаботную улыбку, под очками прятались тени, обрамляя пронзительные глаза, которые теперь смотрели с нехарактерной серьёзностью. Раньше Сугуру с досадой думал: да когда же он наконец повзрослеет?! Сейчас же почти оплакивал ребячество Сатору. Нет, для окружающих ничего не изменилось — Сатору шутил, язвил, говорил глупости. Но Сугуру видел, что это уже не по-настоящему, что это игра, цель которой — показать, что всё нормально, что всё как было прежде. Вот только эта напускная нормальность больше не успокаивала, не могла усыпить бдительность даже на время. Сугуру тоже чувствовал навалившуюся усталость. Он долго плавал в чёрном болоте безнадёжности и, выдернув сам себя, жил на чистом адреналине: думал о Сатору, думал о Нанами, думал о девочках. Не о себе. Не обращал внимания на то, как с каждым днём тяжелее ощущалось тело, как постоянное напряжение выбивало пробки в голове. И даже острое, резкое, как солнечный свет в августовский полдень, счастье только добавило к общему ощущению усталости. Сейчас, когда появилась возможность немного выдохнуть, всё это навалилось утяжелённым одеялом, под которым хотелось уснуть на пару суток. Чего Сугуру, конечно же, не мог себе позволить. Прежде он считал себя человеком ответственным. Как в теории, так и на практике — за всё и за всех вокруг. Но оказалось, что когда ты ответственен за двоих конкретных маленьких человечков — полностью, от и до — это нечто совсем иное, нежели иллюзорная ответственность за весь мир. Он был дураком, пожалуй, считая себя таким важным, таким серьёзным, но в семнадцать нормально чуть-чуть страдать глупостями и нарциссизмом. Все слова были сказаны, все планы построены, все демоны наконец выставлены на обозрение для одного единственно важного человека, но в повседневности ничего не изменилось. Повседневность осталась всё той же: учёба и миссии, учёба и миссии. Теперь к ней прибавились заботы о двух маленьких детях. И, разумеется, сводящие с ума, неизменно будоражащие поцелуи и касания, которых всегда было слишком мало, но при этом слишком много для сохранения рассудка. Сугуру мечтал на всю оставшуюся вечность запереться в комнате с Сатору, потому что даже вечности не хватит, чтобы выразить всю любовь, что он чувствовал. Всю любовь, всю нежность и всю страсть. Чтобы насытиться Сатору, чтобы выслушать все идиотские шутки, чтобы просто быть рядом, никого не боясь и не оглядываясь через плечо. Но вместо этого в перерыве между занятиями они лежали на траве во дворике, недалеко от беседки. Перерыв был недолгим, и дразнить себя лишний раз не хотелось, только потом бороться с желанием поправить трусы прямо на уроке и выгонять туман из головы. Лучше вечером, когда никто не заметит их отсутствия, когда можно позволить себе отвлечься от всего, забыться, потерять счёт времени. День выдался пасмурный, но тёплый. Облака по-осеннему потяжелели и уже не выглядели акварельными мазками, но трава оставалась яркой и сочной, а ветер всё ещё ласково трепал за щёки. Глядя на Сатору, лежащего на расстоянии вытянутой руки, Сугуру чувствовал беспокойство. Хотелось убрать пространство между ними, коснуться лица, увлечь в поцелуй, который выполощет из головы все тревожные мысли. — Как ты спишь сейчас? — спросил Сугуру и поморщился. Как будто он не лучший друг и, хотелось бы надеяться, любимый партнёр, а психотерапевт на повторном приёме. Сатору перевернулся на спину и устремил взгляд в небо, ну или закрыл глаза — за очкам не было видно. — Бывает, что сплю, скажем так. — Я могу чем-нибудь помочь? — Конечно же, мне было бы легче, если бы не пришлось проводить ночи в холодном одиночестве, — ответил Сатору с шутливым надрывом, подкладывая руки под голову. — Сатору, я серьёзно. — Я тоже. Но кровати у нас слишком узкие, а руководство вряд ли будет в восторге, если я закажу в Техникум доставку кинг-сайз траходрома. Хотя… Не знаю, я пока не отказываюсь от этой идеи окончательно. Вспоминаю о ней, когда нужно расслабиться, если ты понимаешь, о чём я. — Я думал, что тебе будет тяжелее засыпать с кем-то вместе… Ну, из-за Шести Глаз. Дополнительная нагрузка на мозг. Разве нет? — Типа того, да, но ты… Как бы это сказать? Не ощущаешься больше как постороннее присутствие. Как будто я так привык видеть тебя, по-настоящему видеть во время наших посиделок, что заземляюсь рядом с тобой. Наверное, так это и должно работать. Но теперь я без тебя — как ребёнок без плюшевой игрушки перед сном. Приятные слова словно лизнули прямо по сердцу, но Сугуру решил не акцентировать на этом внимание, сказав вместо: — Только и ждёшь, чтобы оказаться со мной на траходроме. И хотя они не зашли дальше неловкого трения друг о друга и поглаживаний через ткань трусов, Сугуру как-то неприлично осмелел и не прекращал Сатору провоцировать как в случаях уместных, так и совершенно неуместных. Сатору, впрочем, не сильно отставал. Но смелыми они оба были только на словах — краснея, бледнея и тяжело дыша, когда дело заходило дальше обычного. — Ты запомнишь эту ночь навсегда, детка, — протянул Сатору, приспуская с носа очки и подмигивая. Сугуру рассмеялся. Как бы да, он рассчитывал запомнить, как лишится девственности. Таков был план с самого начала. Пока они смеялись, во дворик выбежали Нанако и Мимико, но подошли не к Сатору с Сугуру, а к батуту, который для них поставили рядом с беседкой. Они по-прежнему с подозрением смотрели на спасших их взрослых, хотя прогресс был, и замечать его оказалось приятно. С каждым днём девочки становились всё менее дикими. Сугуру своё общество не навязывал, но при этом давал понять, что он всегда рядом, чтобы помочь. Хотелось надеяться, что это правильная стратегия. Он никогда прежде не спасал детей из клетки, и пособий по тому, что делать в подобных ситуациях, ему в библиотеке Техникума как-то не попадалось. На помощь приходила импровизация. И терпение. Бесконечное терпение. Зато девочки явно привязались к Сёко и ходили за ней, как два маленьких утёнка за мамой-уткой. Иногда они присаживались к Идзити, пока тот учил конспекты или читал книгу, и занимались своими детскими делами, словно чувствовали, что он боится их сильнее, чем они — его. Они играли, гуляли, отвечали на вопросы, когда к ним обращались. Порой можно было подумать, что это самые обычные дети, но потом Сатору слишком громко что-то говорил или сам Сугуру чересчур резко вставал с места, и они вздрагивали, а в глазах мрачным отблеском отображалось всё, что им пришлось пережить. Что по-прежнему тревожило, девочки продолжали прятать еду. Поначалу Сатору пытался с этим бороться, но Сугуру объяснил, что само пройдёт, когда они почувствуют себя в безопасности, а пока любые замечания будут лишь нервировать. Поэтому по Техникуму образовались бесконечные нычки риса, которые студенты и персонал находили в самые неподходящие моменты. Сугуру мог только надеяться, что однажды тень пережитого ужаса пропадёт из детских глаз, но понимал, что некоторые вещи остаются с вами навсегда. У него самого таких была парочка. Если отбросить пессимизм, вообще-то, всё сложилось весьма удачно. Практически сказочно, сказал бы Сугуру. Подозрительно, сказала бы его тёмная сторона, нашёптывающая гадости. Но на то Годжо Сатору и сказочный персонаж. В этом не сомневалась ни светлая, ни тёмная сторона, ни весь Сугуру целиком. Памятуя о собственной безнаказанности, Сатору поставил школе ультиматум: или он отдает девочек клану до конца марта, а потом уезжает из Техникума навсегда, или остается, но вместе с ними. Естественно, это было блефом, но любую серьёзную игру стоило с чего-то начать. Яга-сенсей затребовал каких-то подтверждений от отца Сатору (и, возможно, денег, но это уже были домыслы Сугуру), но в остальном согласился довольно быстро, хотя и не переставал ворчать, что когда он говорил про «детский сад», то имел в виду бестолкового Сатору, а не настоящих детей дошкольного возраста. Наверное, в тот момент Сугуру действительно понял, что Сатору прав, считая, что у них даже в семнадцать лет больше власти над шаманским миром, чем у кого бы то ни было. Теперь было важно правильно этой властью распорядиться… Его не убедили до конца доводы Сатору, горячо высказанные над подносом с жареной курицей и картошкой фри, но он осознал, что был… Не совсем прав. Его желание перебить всех людей, в мире которых он рос, отзеркаливалось в желании Сатору уничтожить верхушку шаманского мира, к которому тот принадлежал с детства. И то и другое на холодную голову казалось утопией. Слишком легко и в то же время слишком сложно. Такие вещи не решались одним днём. И такие вещи не решались одним человеком, даже самым отчаянным. Даже самым отчаявшимся. Теперь Сугуру планировал тратить все свои силы, чтобы дожить до того самого дня, когда этот бардак всё же удалось бы решить. И сохранить в живых как можно больше близких людей, желательно — всех. Нет, не желательно — обязательно! А пока под его ответственностью находились двое травмированных детей, с которыми он, признаться, не знал, что делать. Персоналу было поручено обустроить комнату и купить всё необходимое. Возможно, и траходрому уже никто не удивился бы, но какие-то рамки всё же должны сохраняться хотя бы для видимости. Еду для детей Сугуру готовил сам, а когда был на миссиях, просил Идзити разогревать уже приготовленное. Девочки не лезли в оружейное хранилище, не грубили сенсеям и почти не мешали проводить уроки, поэтому к ним быстро все привыкли. Во всяком случае, неудобств окружающим они создавали куда меньше, чем Сатору в лучшие годы. Сугуру раздумывал о том, что следовало бы испытать их техники и научить пользоваться своей силой, но пока было слишком рано. Во всяком случае, вне стресса Нанако и Мимико никак не проявлялись, занимаясь обычными детскими делами. Особенно они обожали батут, который притащил им Сатору. Остальные игрушки Сугуру выбирал сам, штурмуя детские магазины и оставляя после себя опустевшие полки. Изначально он попросил совета у Сёко, но та ещё хуже представляла, что интересно обычным маленьким девочкам. Её фаворитами в своё время были набор маленького хирурга и пойманные на раскаленном бетоне ящерки. И сейчас девочки тоже с удовольствием по очереди прыгали, заливаясь смехом. — Кстати, почему именно батут? — спросил Сугуру. — Я в детстве нереально хотел такой, — мечтательно ответил Сатору, закидывая ногу на согнутое колено. — А я-то думал, что ты получал всё, что хотел, с самого рождения. Или ты не настолько избалованный, как кажется? Сатору усмехнулся. — Не-не, настолько. Мне купили батут, как только я попросил. Но как-то во время прыжка у меня включилась Бесконечность — я ее тогда ужасно контролировал — а потом сразу же отключилась. В итоге я ударился башкой об потолок, разбил себе лоб и отколол кусок зуба. Как можно догадаться, после этого случая батут у меня забрали. Можно было просто вынести его на улицу, но родители, наверное, боялись, что я улечу в стратосферу. Сугуру закусил губу, чтобы не рассмеяться. Это вообще-то была довольно грустная история, если подумать. О маленьком ребёнке, который получил огромную силу слишком рано. Чтобы скрыть свою неуместную реакцию, Сугуру отвернулся к девочкам. Нанако вытащила из кармана два леденца, один отдала сестре, а второй открыла и залезла обратно на батут, уже с конфетой во рту. — Так, они прыгают с чупа-чупсами, я пошёл. Чупа-чупсы, естественно, детям тоже купил Сатору в каком-то совершенно неприличном количестве, и девочки мало того, что постоянно с ними ходили, так еще и делали вид, что курят, полностью копируя манеру Сёко. Отлично, дети с ними и месяца не провели, но уже подцепили у взрослых две вредные привычки: сладкое и сигареты. Возможно, они чего-то дурного и от самого Сугуру нахватались, но он пока не замечал. Сугуру поднялся, быстро отряхиваясь, и направился к беседке. — Клянусь, ты самая горячая мамочка на свете! — крикнул ему вслед Сатору. — Пошёл на хер, — фыркнул Сугуру, показывая средний палец. Поздно спохватившись, что теперь он, наверное, должен быть примером во всём, не должен ругаться или показывать неприличные жесты. А иначе скоро леденцами и фальшивым курением дело не ограничится.

***

Шло уже третье занятие по шаманской каллиграфии, а они всё ещё изучали теорию. Различные школы письменности эпохи Хэйан — это, безусловно, крайне познавательно, но также ужасающе скучно. Особенно, когда в двух метрах на стуле качается парень вашей мечты. Сатору вонзил клыки в карандаш, даже не пытаясь ничего записывать, и продолжил маяться бездельем. Его прекрасная память позволяла запоминать лекции без каких-либо записей. Сугуру же старался вести конспекты. По крайней мере, раньше. За год его тетрадки значительно опустели, а сейчас он пытался вернуться в строй. Однако прошлая привычка теперь давалась непросто. Сугуру постоянно отвлекался на Сатору. Точнее, ему всегда казалось, что он слишком много думает о лучшем друге, но с момента первого поцелуя эти мысли окончательно вытеснили все остальные на задворки сознания. Потому что даже если он и не мог прямо сейчас опрокинуть Сатору на парту и зацеловать до тихих стонов и покрасневших ушей, он как бы всё равно мог. Ну, если бы окончательно сошёл с ума. И не всегда это было о сексе или вообще о физической близости. Сейчас он, например, не мог перестать думать о том, что фактически этот большой ребенок, неспособный усидеть на месте ни секунды, глава их маленькой семьи. Сугуру не обманывал себя, именно от Сатору зависели большие решения и большие перемены. А уже очень скоро он станет самым влиятельным шаманом в Японии. От этого холодок страха и в то же время предвкушения сковывал горло. Не в силах больше наблюдать, как Сатору слюнявит карандаш, Сугуру отвернулся к Сёко. Она тоже качалась на стуле и смотрела в окно, явно не вникая в особенности написания иероглифов на дереве, коже и бумаге. С появлением девочек Сёко вроде оттаяла, и Сугуру не хотел нарушать хрупкий мир неприятными разговорами. Возможно, ему почудилось. Или, быть может, она не смогла справиться с первой реакцией, а теперь уже всё было в порядке. В конце концов, не каждый день узнаёшь, что твои лучшие друзья встречаются. Особенно, не от них самих, а через тонкую стенку общежития. Вполне закономерно обидеться. Так или иначе, Сугуру тоже очень хотелось покачаться на стуле, но он упрямо держал подошвы на полу и записывал обрывки того, что говорил Яга-сенсей про зачарованный чернильный камень. Записывал, а сам представлял, как водит кисточкой по бледной коже Сатору и слизывает с губ смех от щекотки. Боги… Ему самому от себя было смешно. Если у них ничего не случится в ближайшее время, то Сугуру лопнет. Разорвётся и забрызгает весь учебный класс последствиями неудержимого подросткового либидо. Что-то было про чернильный камень, да? Предложение в конспекте прерывалось на середине, а Яга-сенсей уже рассказывал про чернильные палочки. Сёко и Сатору не помогали, сдавленно смеясь и перебрасываясь взглядами на словах «растереть палочку». Сугуру схватился за голову. Нет, это совершенно невозможно. Яга-сенсей к концу занятия тоже взбесился от невнимательности студентов и пообещал на неделю отправить всех троих очищать пригород от мухоголовок, если завтра не смогут ответить по изученному. Это даже могло бы быть неплохо — вообще не включать голову целую неделю, выжигать мелких тварей и больше ничего не делать, ни о чём не думать. Сугуру немного замечтался. Почти отпуск, в самом деле. К тому моменту, когда он перестал грезить о мухоголовках, Яга-сенсей и Сёко ушли из класса. Сатору положил очки на парту, вставая, и подошёл к Сугуру. В его движениях крылось незнакомое напряжение, и Сугуру резко втянул воздух ртом, когда Сатору опустился к нему на колени. Плохая идея. Всё кричало о том, что это плохая идея. Да, у них нет траходрома, но учебный кабинет — так себе альтернатива. — Стул не выдержит нас двоих, — сказал Сугуру, хотя меньше всего ему хотелось расставаться с приятным весом на своих коленях. Хотелось провести носом по шее и вдохнуть запах, прикусить мочку уха, оставить поцелуй на скуле, наблюдая как дрожат ресницы. — Пожалуй, ты прав, — послушно согласился Сатору, но взгляд его был максимально далёк от покорности. — У меня есть идея получше. Щекотно лизнув шею Сугуру, он сполз под парту и устроился в ногах. Смотреть на него сверху вниз было отчего-то страшно, но при этом безумно возбуждающе. Парта сама собой немного отъехала. Крыша у Сугуру тоже была близка к тому, чтобы немного отъехать. В его планах всё было как-то менее спонтанно, более продуманно. Более… Да, спланировано. Сугуру правда хотел сказать, что это плохая идея, но вместо этого спросил хрипло: — Ты уверен? — Меня оскорбляет такая постановка вопроса. Я всегда и во всём уверен, — сказал Сатору и потянулся к пуговицам на брюках Сугуру, медленно расстёгивая их по одной. Его рука коснулась живота, и Сугуру вздрогнул. Должен ли он будет сделать то же самое в ответ? Конечно должен! Что за вопрос? Он, естественно, много раз видел это в порно. И читал недавно на форуме советы, но именно сейчас все они выветрились из головы, как будто он не сделал себе конспект, скрыв суть под сомнительными метафорами. Сугуру думал, что у него будет время подготовиться. Как перед экзаменом. Ну, в последний раз заглянуть в записи, всё такое. Как там говорят? Перед смертью не надышишься? Ох… Неужели Сатору реально ему сейчас отсосёт? От этой мысли член ожидаемо дёрнулся. Сугуру схватился за сидение стула, не зная, куда деть руки. Не будет же он удерживать Сатору за волосы — как-то это грубо. Член, впрочем, отреагировал и на эту идею. Особенно на эту идею. Вряд ли сам Сатору составлял конспекты по искусству минета. Но он, в конце концов, гений. У него всё и всегда идеально получалось с первого раза: любой спорт, любые настолки, любые хобби. Маловероятно, что отсос настолько сложнее всего остального в жизни. — Перестань думать, Сугуру. Мне нужно, чтобы вся кровь прилила к твоему члену, а не к голове. — Пожалуйста, остановись, если тебе не понравится, — попросил Сугуру. Сатору недовольно поджал губы и вытащил его член из трусов. Нужно было сказать что-то сексуальное. В следующий раз он обязательно скажет. Что-нибудь, что говорят в порно обычно. Или нет — придумает что-нибудь своё. В порно пошло и не по-настоящему. Ничего больше не говоря, Сатору коснулся головки губами, и Сугуру закрыл глаза, понимая, что если будет еще и смотреть, то кончит за секунду. Это совершенно точно было не похоже на дрочку рукой. И ещё больше не похоже на дрочку своей рукой. Яркие, новые ощущения — почти неудержимо хотелось толкнуться вперёд, глубже погрузиться во влажное тепло. И да, вплести пальцы в волосы, чтобы прижать крепче. Но вместо этого он сильнее сжал руки на деревянном сидении. Сквозь шум в ушах Сугуру услышал, как Сатору с причмокиванием выпустил член из рта и сказал: — Открой глаза, Сугуру. Он подчинился, как будто физически не мог ослушаться. Сатору самодовольно ухмыльнулся, хотя взгляд был мутный-мутный, и снова насадился губами на член. Это было едва переносимое зрелище — Сатору на коленях перед ним, с растрёпанной чёлкой, с румянцем на щеках и блестящими глазами. — Ну что, охренительно? Моя техника впечатляет? Сугуру не знал — ему никогда не отсасывали. Что он мог сказать? Это определённо лучшее, что случалось с его членом в жизни. Но если уж совсем честно, последнее время он был постоянно возбужден и скорее всего кончил бы и от пары движений сухой рукой. Вместо ответа Сугуру попытался утвердительно покачать головой, потому что если бы он разжал зубы, то застонал бы на весь Техникум. Сатору воспринял это как вызов, видимо, потому что сразу же попытался взять член в рот как можно глубже и закашлялся с такими звуками, что Сугуру пришлось закусить ребро ладони. Хотелось продлить этот момент, получше его запомнить, но возбуждение билось в голове горячими волнами, тяжелым напряжением скапливалось в паху. Каким бы особым ни был его уровень, в чём-то Сугуру оставался семнадцатилетним девственником. Дольше десяти секунд — уже молодец. Забывшись в ослепляющих, оглушающих ощущениях, он кончил неожиданно для самого себя, не успев предупредить Сатору, и всё же простонал как-то даже жалобно, чему сразу же устыдился. Тело почти мгновенно расслабилось, руки повисли плетьми, голова безвольно откинулась назад. Сугуру чувствовал нечто противоположное тому, что обычно преследовало его после поглощения проклятия, — сладкую, спокойную, безмятежную пустоту. — Вот уж не ожидал от лучшего друга такого невежливого поведения, — хохотнул Сатору, проводя пальцами по губам. — Прости. Я не хотел. Сатору — такой запредельно красивый с лихорадочно горящим лицом и припухшими губами — забрался обратно к Сугуру на колени и жадно потёрся пахом о бедро. Вопреки всякому здравому смыслу, Сугуру смутился тому, что Сатору так возбуждён. Пара хаотичных движений, Сугуру даже не успел потянуться к всё ещё застёгнутой ширинке, и Сатору затих, ударяясь лбом в его висок. Сбитое, тяжёлое дыхание пускало мурашки по телу. Они какое-то время просидели в неловком молчании. Наверное, стоило сказать «спасибо». Или поцеловать. Или… Но хотелось просто… быть. Подломившийся под Сугуру стул избавил их обоих от необходимости что-то делать. И от неловкости заодно. Падая, Сугуру сбил ногой парту, которая тоже рухнула на пол и разломалась на три части. Грохот стоял такой, как будто они по меньшей мере половину здания снесли. Ужасно болел копчик и правое плечо, на которое навалился Сатору. — А я говорил! — Не знаю, я ни о чём не жалею, — довольно сказал Сатору, даже не думая слезать. — Конечно! Ты падал на меня и не расшиб себе задницу. Именно этот момент выбрал Идзити, чтобы заглянуть в кабинет. Видимо, услышал шум и решил проверить, все ли живы. К счастью, он быстро оценил ситуацию, захлопнул дверь, пискнув, и ушёл. Да как это вообще произошло?! Сатору же должен был почувствовать, как кто-то подходит. Неужели настолько поплыл? — Как думаешь, он заметил, что на мне расстёгнуты штаны? — спросил Сугуру. — Это, конечно, всё меняет. Так-то мы частенько лежим друг на друге в окружении обломков мебели. Интересно только, через сколько десятилетий Идзити сможет посмотреть нам в глаза, ахах?.. Ладно, пошли, а то я трусы с кожей буду от себя отдирать. Сугуру поморщился. Поморщился, но притянул Сатору к себе и жарко поцеловал, благодаря за все прошлые и будущие безумства, которые стоили и отбитого копчика, и позора перед знакомыми. И смерти тоже стоили. Но об этом, конечно же, не сейчас. Сейчас он выкинет к чёртовой матери все конспекты и сделает так, как в моменте покажется правильным и приятным.