gold and chain

And I can’t wait to take you home Where I can have you all alone And overanalyze each part of you I’ve written In my phone — Давай ко мне, будет ближе и быстрее, — говорит Чимин, на ходу высматривая в приложении подходящее такси. — Останешься на ночь, а уже утром поедешь домой. Чонгук молчаливо соглашается. Неуклюже накидывает на плечи кожанку, даже не пытается бороться с влиянием алкоголя в своём теле — рядом Чимин, и этого предельно достаточно. Тот посмеивается, будучи почти в таком же состоянии — может, чуточку трезвее. Вечер пятницы они привычно проводят вдвоём. Подхватывает младшего под руку, позволяет себе быть его опорой. Ещё прохладный воздух раннего марта неприятно покалывает кожу, отчего Чимин, ужасно не любящий эту самую прохладу, льнёт к Чонгуку в поисках тепла. Прячет свои ладони в его карманах, прижимается телом до тех пор, пока заказанное такси не останавливается прямо перед ними. Чимин, стараясь совладать собой, здоровается с водителем, называя необходимый адрес. Утягивает на заднее сидение за собой Чонгука, не прекращая держать его за руку. Тот, кажется, воспринимает это как совсем нечто обычное. Совсем по-обычному Чимин переплетает их пальцы, опускается головой на плечо Чонгука, щекочет горячим дыханием чужую шею. Знал бы, что вызывает мурашки по телу, увеличил бы расстояние между телами? Разумеется, нет. Чонгук, расслабленный несколькими шотами текилы, предвкушением субботы и теплом Чимина рядом, прикрывает глаза, борется сам с собой, чтобы не отдаться сну прямо в салоне такси. Отчаянно хочется оставаться в сознании, пока его хён такой тактильный. Пока тянется к нему, прижимаясь ближе, греясь. Пока, наверняка неосознанно, утыкается носом в шею, втягивая запах кожи. Такое хочется ощущать. Ради такого хочется остаться в реальности до последнего, не смотря на усталость и выпитый алкоголь. Чонгук одной рукой прижимает Чимина за талию себе крепче, другой переплетает пальцы — большим поглаживает его костяшки, потрескавшиеся от совсем не весенних холодов. Зацеловал бы. Но об этом услужливо промолчит. До некоторых пор. Сжимает его ладонь в своей крепче. — Приехали, хён, — говорит, когда таксист останавливается перед нужным подъездом. Чимин, на правах старшего, расплачивается, кое-как благодарит таксиста — тоже устал, тоже пьян. Тот даже не обращает внимания — привык. В этот раз силу проявляет Чонгук — протягивает руку, помогая старшему выбраться из такси. Прощается с водителем за двоих, закрывает дверь. — Один момент, — Чимин поднимает указательный палец вверх, другой рукой пытаясь найти в кармане пальто ключ от подъезда. Чонгук терпеливо ждёт рядом. Через пять минут они оказываются в маленькой студии Чимина. Тот, с трудом опираясь на стены собственной квартиры, неаккуратно снимает свои дорогущие челси, Чонгук вслед за ним оставляет на пороге берцы от баленсиаги. Чимин на ходу бросает пальто куда попало — завтра поднимет — идёт на кухню. В баре (он точно помнит), должна была оставаться бутылка сангрии. — Понижать нехорошо, — с важным, насколько это возможно, видом сообщает Чонгук. Одновременно со своими словами доставая два бокала, передавая их старшему. Уже даже знает, где и что лежит на чужой кухне. — Правила созданы для чего? — не отвлекаясь от поиском, спрашивает Чимин. Конечно же, для того, чтобы их нарушать. Ставит на стол два бокала, за ними бутылку сангрии на красном вине, заглядывает в холодильник в поисках закусок. — Show must go on. Чонгук усмехается. Такому Чимину противостоят невозможно. Расслабленному, с пьяным голодным взглядом, то и дело задевающим то губы Чонгука, то шею, то крепкие руки и рукав татуировок на правой. Предложит яд — выпьет без промедлений. — За нас. Протягивает бокал, звонко чокаясь, пьёт жадными глотками, совершенно не думая о том, чтобы насладиться вкусом. Облизывает пухлые губы от остатков вина на них, проходится кончиком языка по кромке бокала, слизывая капли. Чонгук завороженно следит, ощущая, как внутри что-то отзывается непривычным, ещё неосознанным трепетом. Возбуждением, потому что Чимин замечает этот взгляд. Играется, закусывая нижнюю губу. Осознанно. — Покурим? — не выдерживает Чонгук. Кто из них проиграет эту борьбу? Кто будет победителем? Чимин послушно — и кто из них старший? — поднимается за ним, хватает с подоконника пачку сигарет и зажигалку. На балконе становятся рядом. Чимин поджигает младшему сигарету, свою прикуривает от неё же — взглядом прямо в его глаза в непозволительной близости. Улыбается кокетливо, но одновременно с этим нежно, увеличивая между ними расстояние — к огромному сожалению Чонгука. Играется с ним. Забывая, кажется, о том, как Чонгук любит выигрывать. Выдыхает умело кольца никотинового дыма куда-то наверх, не позволяя завесе спрятать лицо младшего напротив. Молчание затягивается до неприличного. Чонгук тушит свою сигарету первым, взглядом блуждая по лицу напротив. Улыбающиеся по-доброму насмешливо глаза, губы, растянутые в улыбке. Чуть ниже — шея и выделяющиеся ключицы. Родинка на правой. Золотая цепочка, тончайшими звеньями обрамляющая их. Чимин с интересом наблюдает за чужими действиями. Чонгук поддевает пальцем короткую золотую цепочку, чуть тянет на себя — вынуждая Чимина поддаться вперёд. К нему. Дыхание отчетливо ощущается тёплыми волнами, фруктовым ароматом вина. И никакого сопротивления. Младший приближает своё лицо к чужому, обжигает словами, опуская руки на поручни балкона по обе стороны от податливого тела Чимина: — Ты теперь мой заложник. Исследует эмоции на лице на против: взаимность, желание, пылкость. Продолжает играть. Чимин продолжает принимать правила игры: — Не отпустишь теперь? — спрашивает тихо, но чувственно. Руками обнимает за крепкую шею, ноготками совсем легко царапает загривок. Прижимается ближе, отдаваясь в плен. Сводит Чонгука с ума. — А ты хочешь, чтобы я отпустил? И Чонгук теряет себя, связь с реальностью, осознание где он и с кем. Имеет ли это значение сейчас? Нет. — Нет, — вторит его внутреннему голосу Чимин. Предельно честно. Не отпускай. Чонгук, дождавшись интимного уединения, целует в губы, о которых мечтал, зарываясь ладонями в выжженные блондом волосы, опускаясь грубыми ладонями на шею, ощущая пальцами артерию с её бешеным пульсом, кусает тонкие косточки ключиц, оставляя за языке вкус металла цепочки, оставляя свои следы, которые не исчезнут ни завтра, ни через несколько дней. Толкается своим телом в податливое напротив, заменяя своим жаром холод промозглого весеннего вечера. Заключает в оковы своих рук. И сходит с ума.