психосоматика

Кощей краем глаза, всего на секунду, зацепился за знакомый силуэт у входа. Силуэт стоит в толпе, здоровается со всеми, жмет руки. Вова вернулся. Вову приветствуют теплыми улыбками, все тянутся подойти, пообщаться, поздравить с возвращением. Один Кощей, как вкопанный остался где-то в середине комнаты, пока люди перетекали к входу, выстраивая небольшую очередь.        Событие ощущалось как удар, гнусный, но главное неожиданный. Но событие было, несомненно, радостное, ведь это возвращение. Но какие-то чувства примешивались к радости, что поплохело сразу же, как при лихорадке. Везде с разными симптомами: ноги резко подкосились, внутри все перехватило, все застыло. Кощея почти согнуло пополам. От этого и было гнусно, будто Кощей единственный в комнате не умеет радоваться. Нормально не умеет.        Кощею хотелось бы подойти, ухватить Вову да и не отпускать больше. Может, закрепить это разбитой губой у Вовы. Чтобы не уезжал больше. Никогда желательно. И это желание ощущалось предательским, каким-то неправильным. Вова же не должен ему ничего. А непонятное чувство разъедало грудь. Будто обида на не отвеченные письма от Кощея за два года. На ненаписанные, точнее. Рука не поднялась.        Кощей стоял на месте, словно приделанный к плитке пола, и не отводил взгляд от Вовы, будто боялся, что сейчас моргнет, и силуэт перед глазами растворится. Окажется, что ему привиделось, просто показалось, просто перепутал.        Кощей пару раз моргнул, для разнообразия, а Вова все еще был перед ним. Живой, господи. Перед ним. Осознание екнуло каким-то непонятным ощущением под ребрами.        Вова кому-то рассмеялся, пока продолжал приветствовать людей вокруг, и на Кощея снова нахлынуло. Нахлынуло что-то необъяснимое, снова лихорадило, сердце закололо, хотелось выть от нетерпения какого-то. Это уже новый симптом его состояния.        Это, наверное, было приятное чувство, на самом-то деле. Вовин смех всегда был Кощею в радость. Ему даже было печально, что Вова не разделял его чувство юмора. Приходилось выделываться всячески, вдруг Вова хотя бы с этого развеселится. И каждый раз его смех таким приятным ощущением отдавался в груди, покалывая приятно. У Кощея все перехватывало и хотелось улыбаться тоже. Одновременно с этим хотелось и вид держать серьезный, но эти попытки сохранить суровое выражение лица и смешили Вову больше всего. Улыбка на лице сама расплывалась, Кощей смеялся, заразившись смехом Вовы. Смеялся искренне.        — Ну привет, — протянул Вова руку, улыбаясь по-родному, выбивая из мыслей совершенно. Он подошел поздороваться с Кощеем, а тому будто вернули назад контроль над телом, он снова мог двигаться, не был прикован к одному месту.        Пришлось приложить все усилия, что возможно, чтобы не вцепиться в Вову прям тут. Чтобы не сорваться, не увести за воротник и не прижать к ближайшей стене. Вдруг уйдет снова, убежит.        — Здравствуй, морда автоматная, — Кощей пожал руку в ответ, даже слишком крепко. А Вовина ладонь огрубела за два года. Хотелось разгладить.        Это вовсе не то, что он хотел сказать, даже извиниться захотелось (Это было еще одно неожиданное ощущение для Кощея за вечер). Кощей вообще был не глупым человеком, начитанным, с подвешенным языком, но при виде Вовы все слова куда-то пропадали. Он ощущал себя школьным мальчишкой, который и может только виновато отводить глаза, смотреть в пол, словно на нем найдутся слова, выпавшие из головы.        Кощей бы, наверное, хотел как-то продолжить разговор, хотел собраться с силами и сказать все, о чем думал эти два года. Нет, это слишком. Но хоть что-то сказать надо, поздравить, например, с возвращением. Но в итоге Кощей все пропустил, засмотрелся слишком. Кощей бы впился в Вову, даже не снимая с него формы, шла она ему до подкашивающихся коленок и тянущего чувства где-то внизу.        Ему, наверное, даже после рукопожатия не верилось, что Вова перед ним. Его Вова. Хотелось прикоснуться еще раз, убедиться, что это он. Но Кощей не смог бы себя остановить, руки бы точно из-под контроля вышли. И пугало даже не наличие людей вокруг, которые все телячьи нежности застали бы, а реакция Вовы.        Кощей в момент осознал, что вообще не знает, даже не может предположить, чувствует ли Вова что-то похожее. Он-то и сам описать происходящее с ним не может. Может и правда лихорадка. У него одного, единственного в мире такая. Мысль так быстро раскручивалась, Кощею снова думалось, что его сейчас от чувств скрутит.        Поняв, что диалог не завяжется, Вова улыбнулся и похлопал Кощея по плечу на прощание, затем пошел дальше, не задерживаясь.        И Кощей пошел за ним, будто ведомый. Нашел взглядом среди людей, стараясь держать серьезный вид, взял за руку и кивнул головой в сторону выхода. И Вова поймал взгляд, взял руку Кощея. И улыбнулся по-родному так.        Даже если Кощей надумал это, если это психосоматика, он воспринял это как «Да», как все сразу, как все слова, что Кощей бы хотел сказать, но растерял, а Вова их нашел, подобрал и вложил в это касание, в улыбку.        Колющее чувство в груди Кощея сменилось чем-то другим, более теплым, будто Вова исцелил его сразу. И сразу чувствовалась какая-то уверенность, хотелось выпрямиться, расправиться. Кощей, наверное, в жизни так широко не улыбался. Не смог сдержать серьезный вид.        Вова, вроде бы, сказал, что они с Кощеем выйдут покурить и скоро придут. Но никто не уловил сказанного, хлопок закрывающейся входной двери зажевал конец фразы. А сигареты на столе остались.