Зачем дана свобода воли?

Сильное тело под ним умопомрачительно изгибается, мутный взгляд голубых глаз блестит из-под темных ресниц, объёмные мускулистые бедра вскидываются резко, хаотично, насаживают своего обладателя на его член безжалостно, пока он осторожно придерживает чужую, прекрасно очерченную талию. Сеченов выдыхает сквозь стиснутые зубы, когда Сергей неожиданно сжимает его внутри и начинает требовательно крутить тазом, в попытках найти более подходящий угол, почти что скуля. — Ох, Серёжа, погоди... Сейчас приподними ногу... Да, вот так, умница, — Сеченов закидывает левую ногу своего бывшего агента на плечо и входит ещё глубже в податливое нутро, ощущая восхитительную узость и жар тела Нечаева, чей громкий благодарный стон от этого действия породил нечто до-жути жадное в сердце Дмитрия. — Мой мальчик, только посмотри, ещё совсем ранее утро, а ты уже так жаждешь быть наполненым... Такой молодец. В ответ П-3 стыдливо прячет покрасневшее лицо на сгибе локтя, не прекращая двигаться навстречу шефу и трогательно-тонко всхлипывать от резких толчков, стимулирующих при каждом проникновении его чувствительную железу. Он жмурится от удовольствия и периодически непроизвольно прикусывает и без того полную нижнюю губу, от чего та делается ещё пухлее. А Сеченову с каждой минутой всё сильнее хочется увидеть эти чувственные губы растянутыми вокруг своего члена. Его мальчик такой красивый, податливый, всегда с радостью готовый взять всё, что предложит ему Волшебник, лишь бы искупить свою вину. Естественно, он и слова не скажет, даже если Дмитрий Сергеевич прямо сейчас схватит его за растрёпанные косицы и бецеремонно воспользуется его грязным ртом. Но сегодня Сеченову страсть, как хотелось быть нежным со своим мальчиком. Серёжа глухо застонал, когда ухоженные ладони академика легли на его широкую грудь, массируя и чуть оттягивая напряжённые соски, что даже на вид смотрелись чрезвычайно истерзанными — личная заслуга Дмитрия Сергеевича, что при любом удобном случае стимулировал все невосприимчевые ранее к ласкам зоны тела своего агента. Результатом же ознаменовалось то, что того и гляди — скоро с этих воспаленных горошин закапает приторно-сладкое молоко. Темно-розовые, нежные ареолы так и манили впиться в них зубами, и академик Сеченов редко отказывал себе в этой маленькой радости. Как и сейчас. Укус оказался несколько сильнее, чем он расчитывал — П-3 болезненно вскрикнул и весь сжался, зажимая его внутри себя и не позволяя двигаться. На правой груди майора тут же забагровел глубокий след от зубов — ещё б чуть-чуть, и прокусил бы до крови. Глядя на это, академик почувствовал неприятный укол вины, и, нежно огладив большим пальцем след, подул на него, будто на разбитую коленку, успокаивая своего бедного мальчика: — Тише-тише, Серёжа, сейчас все пройдёт, всё-всё, я буду осторожнее, — Нечаев немного расслабился от этих слов и мельком кивнул, позволяя шефу возобновить возвратоно-поступательные движения. Его грудь все ещё болела, в то время как губы и пальцы Дмитрия Сергеевича продолжали терзать и без того порядком набухшие соски, но если шефу так сильно нравилось играть с ней, то как Сергей мог отказать ему? В конце концов, было хуже, когда ему приходилось на целый день надевать на них зажимы, после которых даже мельчайших прикосновений хватало, чтобы вызвать жгучую, мучительную боль. Но это дало неожиданный результат — теперь, стоило Дмитрию Сергеевичу хоть немного потереть их, как возбуждение накрывало Нечаева с головой, делая его готовым к сексу в любое время дня и ночи. Даже стимуляция простаты не давала такого поразительного эффекта, а ведь П-3 проходил вибрирующей пробкой внутри почти целый месяц. Но самым тяжёлым испытанием для майора стал уретральный катетер, ширину которого академик Сеченов увеличивает от случая к случаю, и Нечаеву попросту становится страшно: уже совсем скоро в его уретру можно будет просунуть палец — до того шеф растянул ранее совсем крохотное отверстие, каждую ночь вводя в чувствительный канал новую приблуду и запирая член Сергея в специальной клетке, чтобы буж ни в коем случае не выскользнул из своего непредназначенного для подобных целей хранилища. Дмитрий Сергеевич любит подстраивать тело своего агента под себя, наблюдать, как эмоции постоянно сменяются на красивом лице П-3 со скоростью света. Любит видеть реакцию на свои действия и восхищаться тем, насколько же сильно его милый мальчик благоволит ему, раз позволяет творить с собой всё, что только придёт академику в голову. Серёжа почти кричит, когда шеф начинает натирать ладонью его насквозь мокрую от предэякулянта головку, доводя до грани, и в то же время продолжая резко вбиваться в него, из раза в раз проезжаясь по предстательной железе, практически сводя его с ума столь интенсивной сверхстимуляцией внутри и снаружи. Дмитрий Сергеевич наклоняется и целует обкусанные красные губы своего заласканного партнёра. И Нечаеву лишь остаётся послушно открыть рот, впуская чужой язык внутрь, смаковать жар и отвечать взаимностью, утрачивая последнее ощущение себя как отдельной от шефа личности. Сердце майора гулко стучит где-то в горле, когда правая рука Дмитрия Сергеевича проходится по его торсу, и, оглаживая бок возле рёбер, проскальзвает под поясницу, вынуждая Сергея выгнуться ещё сильнее, чтобы случайно не навредить золотым рукам академика своим весом. — Кажется, к нам кое-кто решил присоединиться. Из дверного проема показалась фигура, чей образ повторял собой человека, в руках которого после запуска Коллектива 2.0, можно сказать, теперь в прямом смысле был весь мир. — Да, не успел я даже позавтракать, как вы уже снова при деле, — с усмешкой в голосе произнёс полимерный клон академика Сеченова. Дмитрий Сергеевич всегда основательно заботился о собственной безопасности. Когда П-3 выстрелил, то он и подумать не мог, что ранил ненастоящего Сеченова, а лишь его двойника. Но все сложилось именно так, что этим манёвром Дмитрий Сергеевич предотвратил свою гибель от рук бывшего лучшего друга и предавшего его подчинённого. П-3 же, поняв, что как ребёнок повелся на манипуляции Харитона Захарова и чуть не убил Сеченова из-за лживых слов бывшего напарника, едва не обезумел от раскаяния. Изначально, Сеченов из жалости планировал отправить агента в отставку, но отчаянные мольбы о прощении самого Нечаева и науськивание получившего пулю клона привели их троих к тому, что есть сейчас. Нечаев больше не спецагент, и впредь никогда им не будет — отвоевался боец, как он сам сказал. Теперь же он — личная постельная грелка академика Сеченова, и его практически полностью устраивает новая роль. Единственная сложность возникает, когда ему приходится обслуживать сразу двоих. Но это не такая уж большая проблема, в конце концов, Сергей не просто так тренировался и растягивал себя всеми доступными способами уже не первый день. Достоинство? Честь? Ответственность? Нет, спасибо. С него достаточно. Эти слова нынче в его картине мира просто пустой звук. — Поучаствуешь? — задает вопрос Дмитрий Сергеевич клону, не сбиваясь с ритма. — Хм, почему бы и нет? — полимерный клон принимается неспешно раздеваться, хищнически наблюдая за действием, развернувшимся на кровати. В каждом его жесте сквозит элегантность, граничащая с нетерпением. Обнажившись, он подходит к паре тихо, и лишь оказавшись рядом с донельзя раскрытым Нечаевым, вожделённо спрашивает: — Наш мальчик хорошо себя вёл? От этого жаркого шёпота по позвоночнику П-3 пробежались мурашки. Его правая рука, до этого момента бессознательно комкающая простынь, выработанным рефлексом ложится на полувозбужденный член двойника Сеченова, и начинает елозить по его длинне. — Да, он был очень хорошим мальчиком, даже смог сегодня заснуть со мной прямо здесь, — делится с клоном настоящий Сеченов и немного отстраняется, из-за чего нога П-3 спадает с его плеча. Бёдра Сергея оказываются широко разведены, и Сеченов пальцами надавливает на края обволакивающего его естество сфинктера, вдавливая их вглубь и натягивая податливые мышцы ещё сильнее. Семя, не сдерживаемое более Нечаевским анусом, течёт вниз и пачкает белую простынь. Сергей всхлипывает, пытаясь сжаться и удержать вязкую жидкость в себе, но пальцы шефа не позволяют ему закрыться, бесстыдно демострируя то, что находится внутри него новому зрителю. — Превосходно, — одобрительно улыбнувшись, поддельный Сеченов наклоняется к П-3 и без дальнейших прелюдий втягивает его в поцелуй...Тягучий, эгоистичный и абсолютно присваивающий. По ощущениям, он оторвался от лица Сергея только по прошествию нескольких часов, хоть и не минуло даже одной минуты. Густая слюна оставила между ними после себя лишь тоненькую нить, такую невинную, но одновременно и до невозможного похабную. — Мне тоже нужно немного места, — обратился клон к своему прототипу, любовно огладив щеку ластящегося к его руке Нечаева. — ... Да-да, момент... — ответил Сеченов, дыхание которого уже начало сбиваться, — сынок, сейчас надо будет немного поработать. С этими словами он вышел из Нечаева под его разочарованный стон и лёг рядом, намекая жестом своему мальчику, чтобы тот самостоятельно уселся на его бёдра. Расфокусированный взгляд Нечаева в совокупности с тяжелыми непослушными конечностями-протезами далеко не сразу позволили ему оседлать член шефа, однако когда в него вновь погрузился горячий орган, он позабыл о любом неудобстве. Всё, чего ему хотелось, — так это ебать себя этим идеальным членом до потери пульса. Но сейчас ему требовалось немного подождать, пока сзади не пристроится полимерный клон. Ощущение, как на саднящий вход надавливает головка ещё одного члена, вынуждает его задержать дыхание в ожидании. Пусть и порядком растянутые, мышцы всё равно раскрываются под давлением крупного инородного объекта с некоторым сопротивлением, от чего Нечаев мечется в полубреду, удерживаемый руками клона поперёк тела и ладонями оригинала на ляжках, всхлипывая едва слышно и заламывая тёмные брови от боли. Так много. Их всегда так много. И это чертовски хорошо. — Нгх, сынок, как же в тебе тесно, — клон Сеченова принялся понемногу раскачиваться, постепенно проникая всё глубже в подвласное ему тело, — и не скажешь даже, что ты уже не в первой принимаешь нас. Смотри-ка, все здесь такое красное, как будто до этого там не было ничего больше пальцев. Двойник слегка издевательски потирает до предела растянутые края входа, и нажимает на сгиб Нечаевского бедра возле тазовой косточки, заставив тем самым бывшего спецагента насадиться на оба ствола полностью. Распирающее чувство дергало внутренности П-3, при каждом толчке вглубь вынуждало его заходиться стонами. Стоящий колом член Нечаева инертно вздрагивал, грозясь вот-вот излиться в те моменты, когда Сеченов одновременно со своим клоном с животной грубостью вбивался во внутрь, врезаясь в простату. — Нет, сынок, так не пойдёт, — заметивший это Сеченов перехватил член Сергея у основания, в самый последний момент не позволив ему кончить, — Не забывай наш уговор, мой мальчик. П-3 содрогнулся, когда Дмитрий Сергеевич потянулся к прикроватной тумбе и извлек оттуда металлический стержень. Блять. Только не снова... Но, конечно же, это было неизбежно. Сергей понимал, что в ином случае долго не продержится и кончит раньше, чем шеф или тот же клон, а это нарушит условия их договора, что повлечёт за собой гораздо более страшное наказание, чем то, что его ожидало сейчас. Холодный кончик стержня упёрся в истекающую предсемем щель на алой головке Сережиного члена, и мягко толкнулся, легко проникая в разработанный канал уретры. Да, сейчас это уже не больно, но чувство, как что-то твёрдое неправильной температуры втискивается прямо в член, всё ещё вызывает у майора тошноту и заставляет обливаться ледянным потом. Оно доходит до простаты и прижимает ту к стенке кишечника, от чего синхронные толчки двух партнёров Сергея по ней становятся ещё ощутимие. Он извивается ужом в руках любовников, его натурально трясёт от гремучей смеси удовольствия и отторжения, в исступлении, он стонет громко и отчаянно, неприрывно работая бёдрами и стискивая своих хозяев внутри, не позволя им ни на секунду покинуть его тело. Занявший его член стержень с каждым движением грозился вывалиться – его диаметра не хватало, чтоб забить приученную держать в себе предметы и побольше уретру, поэтому, едва ли тому стоило вылезти из члена Сергея наполовину, как Сеченов заботливо вжимал эту проклятую палочку обратно, пока из головки, как вишенка на торте в окружении сахарной глазури, не оставалось торчать только её широкое основание. — Мне кажется, этого не достаточно, — наблюдающий за действиями оригинала клон взял до предела возбуденный орган Нечаева в руку, указательным пальцем совершая круговые движения по шляпке стержня, из-за чего вся палочка пришла в движение внутри, выудив изо рта Сергея страдальческий всхлип, — сзади двое, а спереди всего один, не лучший расклад, как считаешь? Тёмно-карие глаза Сеченова озарились пониманием напополам со страстным предвкушением. Он вновь потянулся к тумбе, на этот раз немного поразмыслив, какую игрушку взять, и остановил свой выбор на коротком стеке, состояшим из нескольких плотно соединённых бусин, идущих в порядке возрастания их размера и заканчивающихся кольцом-блокатором – лучший выбор для первого подобного опыта. Самая маленькая бусина проскользнула в отверстие уретры без проблем, увлекая следом с резвостью первопроходца своих сестёр под ошеломленный взгляд Сергея, и, дойдя до половины, наконец столкнулась с сопротивлением плоти. Нечаева колотило, срывающимся голосом он умолял любовников остановиться, пока в него медленно вводили шарик за шариком. Бордовая щелочка растягивалась до бела от каждого последующего сегмента игрушки и отзывалась режущей болью. По головке текло всё больше смазки, но она не облегчала проникновения. Член жалко и судорожно пульсировал в руке все ещё удерживающего его двойника Сеченова, но почему-то до сих пор оставался твёрдым, и как только в его многостродальную дырочку протолкнули последнюю бусину, намертво блокируя уретру, Серёжа вжался затылком в плечо находящегося сзади клона – из голубых глаз безостановочно капали крупные слезы. Пиздецки больно! Клон же времени даром не терял, а принялся ласково сцеловывать прозрачные капельки с Сережиных ресниц, и мягко водить ладонь по напряжённому стволу, оглаживая большим пальцем головку так, чтобы не задеть торчащие из её верхушки предметы. Он наслаждался видом того, как их мальчик заполнен со всех сторон. Это было красиво. Это было правильно. Это было для них. Он кончил, целуя нежные губы стрелявшего в него человека, в попытке донести этим жадным жестом всю свою любовь и ненависть к этому мальчишке, он прикусывал и лизал чужой язык; то трепетно гладил чёрные волосы на голове Сергея, то сжимал их в кулак, не позволяя вырваться; он не мог определиться, чего хочет больше – обласкать своего мальчика, занежить его так, что он и говорить будет не в состоянии, или, как нездорово мечтал с того рокового дня, задушить его своими же руками. Благо, для контроля таких бесчеловечных порывов, рядом всегда находился его прототип. Сеченов дал клону знак, что тот переходит черту – и он остановился, отпустив Сергея и аккуратно выйдя из него. Анальное отверстие бывшего агента уже неплотно обхватывало оставшийся внутри детородный орган оригинала, поэтому клон воспользовался возможностью и просунул внутрь свои пальцы, чтобы заполнить осводившееся пространство. Через несколько фрикций, оргазм настиг и самого Сеченова в тот момент, когда он с наслаждением посасывал опухший бархатный бутон соска склонившегося над ним П-3, прижимающего его голову к своей груди. Нечаев ощутил, как внутренности снова оросились ещё одной порцией семени, уже третьей только за сегодняшнее утро, а сколько в нём было ещё со вчершей ночи – он даже не помнил. Но казалось, будто его живот начал выпирать от всего количества находящейся в нём жидкости, будто бы он был на раннем сроке беременности. Все-таки, не удивительно – ведь его сношали по несколько раз на дню, не разрешая проронить ни капли. Вот и теперь, как только Дмитрий Сергеевич выскользнул из его разъебанного входа, так его сразу поставили на четвереньки, заставив поднять задницу вверх, и начали погружать в чувствитеное нутро новенькую анальную пробку. Как он понял, что новенькую? Да очень просто – её диаметр на самом широком месте был гораздо больше, чем у всех пробуемых им прошлых пробок, и даже шире, чем два члена сразу. Надранные, раздражённые стенки расступились перед её массивной, обжигающе-прохладной тяжестью, и слабый сфинктер затрепетал вокруг оствшейся снаружи части узкой ножки. — Вот так, мой мальчик, она позволит тебе ничего не пролить, — с упоением произнёс Сеченов, целуя заднюю сторону его бедра, – пока она побудет внутри, чтобы твои мышцы успели восстановиться. С этими словами он коснулся кольца ануса, указывая, какие именно мышцы он имеет ввиду. И хоть это была правда, но Нечаев знал – как только он стянется, извлекать пробку будет намного мучительнее. И стыдно. Особенно, когда они на это смотрят. А смотрят они, ебучие пироги, всегда. Дмитрий Сергеевич позволил ему, наконец, перевернуться на спину, и принялся за его несчастный, набитый под завязку член. Головка выглядела отёкшей, плача прозрачным соком, что с трудом просачивался меж двух заполняющих её стержней. Он осторожно потянул их на себя – и Серёжа под ним взвыл, потому что головка, безжалостно растянутая, вцепилась в них, словно в родных детей, не выпуская из своего плена. — Придержи его ноги, — бросил оригинал клону, — он может сделать хуже, если вырвется. Двойник взял Нечаева за лодыжки, прижимая их кровати, а Сеченов предприял повторную попытку освободить Серёжину уретру, потихоньку потягивая за конец то одного стержня, то второго, и, чтобы облегчить сей болезненный процесс, наклонился лицом к мокрой, спазмически подрагивающей плоти, облизывая тонкую кожу на её вершине. Приятное ощущение тёплого языка немного отвлекло Нечаева, и он притих, лишь изредка продолжая жалобно поскуливать от распирающего и тянущего снизу чувства. Но это было почти хорошо. Шеф вылизывал его член и вытаскивал из него эти жуткие игрушки. Вот... Уже почти.. — Я... я-я сейчас..! Агхх... — Сергей выгнулся, вздрагивая всем телом и кончая. К несчастью, его член все ещё был заперт, поэтому сперма осталась внутри. А когда наконец-то Сеченов вынул оба бужа, из бесстыдно раскрытого отверстия вяло полилась струя белесой жидкости прямо на живот потерявшего всякую связь с реальностью Сережи, едва слышно хнычущего от переполнявших его протворечивых ощущений. Дмитрий и его клон переглянулись. Судя по всему, в этот раз они действительно перестарались. Однако... Если бы это было на самом деле слишком для их любимого мальчика. Он бы обязательно сказал им: — Лимбо.