Мы ещё полетаем

      Февраль, шаг до конца зимы. Улица пуста, но едва ли парень, шагающий по самому центру дороги, это замечает. Память рисует ему, как у этих выцветших зелёных ворот толпятся дети, пока тракторист дядя Вася сталкивает снег в одну огромную кучу. В будущем она станет первым спуском для особо боязливых лыжников и начинающих сноубордистов. Или скейтбордистов без колёсиков – Петька был тем ещё изобретателем.       За поворотом автобус в школу ждут две девчонки. Они всегда выходят минут за двадцать до отправления, чтобы наговориться до начала уроков. Их братья выползают позже. По правде говоря, они ловят автобус на обратном пути из соседней деревни и куртки свои застёгивают уже забегая внутрь под осуждающий взгляд сопровождающего учителя.       В автобусе у каждого своё место, менять которое никто не собирается: Настя с Дашей на первом сидении в правом ряду. Сразу за ними тот самый инженер Петька и его лучший друг Лёша. По левую сторону от них сестра Настя и её подруга Катя, а за ними Петькин брат Коля. Едва ли кто-то из них сможет сказать, как и когда установилась такая рассадка, но каждый уважает чужое место и не займёт его даже в чьё-то отсутствие.       Когда мороз опускается ниже двадцати градусов, каждый ребёнок в деревне мечтает лишь о том, чтобы школьный автобус не завёлся. Но тот приезжает. Его капот укрыт старым красным одеялом, салон ледяной, и дети хохлятся, кутаясь в шарфы по самые глаза. Дорога до школы занимает от силы 10 минут, это четыре километра до соседней деревни. Друзья, живущие в пяти минутах ходьбы от школы, на уроки, кстати, не приходят.       Сегодня жилые дома деревни можно пересчитать по пальцам. Мороз снова опустился ниже двадцати, в лицо острым снегом бьёт ледяной порывистый ветер, а голые ветки старых деревьев рискуют поломаться при особо сильном перепаде давления. Фонари из-за сильного холода работают через один и то периодически пропадая. В некоторых домах тут и там горят одинокие окошки – последнее напоминание о всё ещё присутствующей здесь жизни.       В его доме темно. Его дом и сам по себе серый. Сколько раз уговаривал он маму перекрасить в какой-нибудь цвет поярче. «В синий или красный, как у всех, или жёлтый, как у Ленки с Валерой? – отвечала тогда она. – А зелёный этот уже надоел. Пусть пока серый побудет, там решим». На том разговор и заканчивался. Ничего нового так и не придумали. Его двор завалило снегом, и к крыльцу придётся пробираться сугробами, которыми (по рассказам) дед по полю до своей школы двадцать километров когда-то шёл.       В его доме темно, а вот в доме напротив светятся несколько окон, а из трубы на крыше идёт дым. Этот дом жёлтый, его двор расчищен, и он всегда был полон тепла. Здесь жили лучшие друзья его родителей и их двое детей: старший сын и младшая дочь. Здесь жили и его лучшие друзья.       Жёлтый дом, напротив которого он сейчас стоит, до сих пор принадлежит той семье. Вот только родители их уже не общаются, да и дети не лучше, если быть честными.       Он уехал из деревни больше десяти лет назад, поступив в один из самых далёких вузов страны, приезжал на время каникул и изредка на большие выходные. Они созванивались, переписывались, встречались, вместе навещали бывших учителей, ходили на вечера встреч. Его жизнь будто разделилась на две части: дом и то-самое-место-из-которого-я-скоро-уеду. Его жизнь будто замирала, стоило закрыться дверям маршрутного такси. То-самое-место полно новых знакомств, событий, впечатлений и открытий, там он забывает о другой своей, настоящей жизни, но приезжая домой, неизменно клянётся себе вернуться обратно насовсем.       В окнах гаснет свет, но через мгновение загорается в другом месте – на кухне. Перед глазами встаёт небольшое помещение с жёлтым линолеумом на полу, серой кухонной фурнитурой по правую от окна сторону и плитой по левую. Под окном обеденный стол. Сколько вечеров провели они за ним втроём, отогреваясь чаем после целого дня на горке. За тем самым окном, кстати, была когда-то берёза, которая так пугающе кренилась в сторону дома, что однажды её всё же спилили. А на той плите они устроили однажды игру, закидывая на ручку горячей сковороды кубики льда. Сестра тоже выпросила, только лёд кинула внутрь сковороды, покрытой ещё горячим маслом. От огня тогда поплавился пластик, закрывавший лампочки вытяжки. Её гениальный брат ещё с кастрюлей воды прибежал проблему решать. Как они вообще остались живы?       На лицо сама собой закралась улыбка. Насколько удивительна всё же наша память: вчерашний день едва ли вспомнишь, а события двадцатилетней давности видятся, как теперь. Хотя насчёт конкретно этого события он не уверен. Кажется, некоторые факты могли потеряться из-за шока от воспламенения.       Воспоминания сменяют друг друга, и на секунду кажется, будто не было этого расставания вовсе, будто им всё ещё по пятнадцать, и они пьют вино, сбежав с новогодних посиделок с родителями и затаившись в самом тёмном и безлюдном углу деревни, едят мандарины и смотрят фейерверки, которые запускают их соседи. Сестру они тогда брать не особо хотели, взрослые ведь, хочется и о своём поговорить, а не нянчить двенадцатилетку. К счастью, её и не пускали так поздно на улицу даже с ними, поэтому можно было отдохнуть по-взрослому. И по-взрослому на утро получить выговор от матери да уловить едва заметную улыбку отца, который изо всех сил пытается быть строгим, но которому тоже когда-то было пятнадцать.       По пустынной улице разносится хруст снега и тихий шум мотора. Из-за поворота выезжает старый фольксваген, и парень делает несколько шагов в сторону жёлтого дома. Водитель сигналит в знак приветствия, проезжает несколько метров, а потом всё же останавливается и сдаёт назад, опуская пассажирское окно.       – Андрюха, ты какими судьбами тут? – удивлённо, но вместе с тем радостно спрашивает мужчина. Парень уже и не помнит, как его зовут, только прозвище помнит. – Я сначала и не понял. Думал, показалось, папку твоего покойного увидел, похож ты на него стал. В отпуске что ли или насовсем вернуться к нам решил?       – Здрасьте, дядь Вов, – имя само вырывается. Конечно, он ведь так часто в детстве в гости заходил к ним. Рефлексы срабатывают значительно лучше долгосрочной памяти. – Да, в отпуске. Мама отговаривала ехать сюда, не живёт ведь никто, но меня город так утомил, что слушать не стал. Сейчас вот мозгую, как калитку открыть хотя бы.       – Дааа, нас завалило за два дня буквально! Такой снегопад был, жуть. Ты у Мишки попроси помощи, он вон дома. Тоже в отпуске, – кивает мужчина на дом за спиной. – Ладно, рад был повидаться, за внуком на вокзал спешу. Светке привет.       И не дождавшись ответного «до свидания», водитель трогается с места.       От этой встречи становится приятно на душе. Это вам не тот-самый-город, где за десять лет жизни он обзавёлся лишь парой приятелей, которые с некоторой периодичностью сменяются новыми. Здесь каждый взрослый ему как родитель, всегда доброжелателен, остановится поговорить, расскажет все новости. Машина скрывается в темноте, видны лишь слабые огни фар, и всё снова погружается в тишину.       Приезжать так поздно и правда было глупой затеей. По свету ещё хоть как-то можно было добраться до гаража, вытянуть оттуда лопату для снега, почистить двор, натопить за день дом. Сейчас ведь в нём сыро и одной топкой дело не спасти – останется лишь трястись в холодной кровати под холодным одеялом. Конечно, всегда можно вызвать такси до города, но уезжать так не хочется. Хочется снова стать маленьким, хочется пить домашнее вино, которое он стянул у деда и любоваться яркими вспышками в небе.       Сейчас на небе россыпь звёзд, что, кстати, тоже красиво. Зимой они будто ярче светятся. Ветер уже успокоился, а снег красивыми мягкими хлопьями спокойно опускается на землю. Сколько же времени он торчит на улице и когда погода успела смениться.       – Предложить лопату или зайти? – парень подпрыгивает от неожиданности и поворачивается лицом к воротам жёлтого дома. За ними стоит его бывший лучший друг в тёплой фуфайке и слабо затягивается сигаретой.       – Лучше сначала закурить, а потом чай. Кажется, у меня отмёрзли ноги.       Почему-то нет чувства неловкости. Есть перевёрнутая сигарета и огонь зажигалки. То самое чувство «дома» тоже есть. И спокойное «докурим и пойдём». Много разных чувств у Андрея есть, но только не неловкость. Ещё до разговора с дядей Вовой он едва ли себе представлял встречу с Мишей, что они скажут друг другу, как это будет. А на деле представлять не надо.       На деле надо затушить окурок и пройти за другом в заднюю дверь. Удивиться тому, как всё изменилось, ведь теперь у них есть закрытая веранда с обратной стороны дома, которая ведёт сразу в кухню. Эта кухня новая, в серо-красных тонах, с духовым шкафом и варочной поверхностью, с какой-то крутой вытяжкой, а не той, что отпечаталась в памяти.       Миша ставит чайник, зажигает плиту и, видимо, заметив потерянность, начинает рассказывать о перепланировке и ремонте, которые они затеяли года три назад и до сих пор доделывают, потому что на постоянке здесь никто не живёт. Тётя Лена приезжает только на время дачного сезона, а потом возвращается в город – возраст. Сестра Настя постоянно меняет место жительства. Он скрывается в прихожей, повышая голос, чтобы было слышно, и возвращается обратно с тёплыми тапками, намекая невзначай, что можно бы и раздеться уже. Его голос снова тихий, едва слышный. Сколько раз они ругались из-за «не слышу тебя, Миха, заебал, дай звука», пока Андрей сам не перенял эту манеру спокойного разговора.       Миша поднимает упаковку зелёного чая и вопросительный взгляд, мол, предпочтения не изменились? И Андрей согласно кивает, отмирая и начиная разуваться, но не отрывая глаз от друга. Тот будто застрял в своих 23, когда они виделись в последний раз. Может, раскачался только больше, а в остальном всё тот же его Миха.       Андрей направляется в прихожую, чтобы оставить там вещи, и отмечает, что на месте старой кухни теперь проходная комната. Он осматривает её с интересом, вставляя какие-то ответные реплики в рассказ о ремонте, делясь своими впечатлениями, а потом возвращается обратно и садится за стол. Тема исчерпывает себя, воцаряется тишина, в которой хорошо слышна нарастающая за окном снежная буря. Придётся всё же вызывать такси и надеяться, что кто-нибудь согласится ехать в пригород в такую непогоду.       Вот теперь становится немного неловко. Миша, конечно, попытался сгладить ситуацию, типа ничего не произошло и тех пяти лет порознь не было. Андрей ищет спасение в своей кружке, обнимает её и немного расслабляется от тепла. Спину греет печка, а душу воспоминания о том, как однажды он такую кружку разбил. Её привезла то ли бабушка, то ли прабабушка Миши, а надпись про пенсионный фонд так Андрею понравилась, что кружка стала «его». Чай ему с тех пор заваривали только в ней.       Когда Мише исполнялось двадцать, они закатили здесь вечеринку. В качестве намёка на старость Андрей тогда заменил бокал именинника на свою кружку, а после праздника во время уборки со стола разбил её вместе с несколькими тарелками. Было очень обидно. Никто не знает, каких трудов Мише стоило найти такую же кружку или художника, который отрисовал бы макет для печати, он так и не признался, но на свой двадцатый День рождения Андрей получил идентичную кружку, которую, конечно же, оставил в этом доме и больше пьяным никогда в руки не брал.       – Я тогда спросил у бабушки, где она взяла такую кружку, – начал вдруг Миша, видя, как друг пробегает пальцами по рисунку на стенках посуды, и притягивая к себе заинтересованный взгляд. – Она сказала, что у них в пансионате таких полно, и выслала мне ещё три штуки. На всякий случай.       – Ты разрушил всю тайну, – Андрей попытался возмутиться, но улыбку спрятать не получилось. – Я думал, ты ради меня и этого подарка огонь и воду прошёл, так хвалился, что у меня самый крутой друг.       – Так и было. Ещё и медные трубы тоже. Чтобы вернуть себе хоть каплю крутости той, скажу, что донести бабушке свой вопрос и добиться от неё ответа было тоже не легко!       Миша тоже веселился. Ведь всё же это их общее прошлое, которое со временем становится лишь притягательнее. Ностальгия странная вещь. Как так получается, что ты ненавидишь рекламу и мечтаешь, чтобы она наконец закончилась, а двадцать лет спустя натыкаешься в тиктоке на подборку реклам из детства и смотришь все от и до. И ещё хочешь. И повторяешь ещё все слово в слово. Вещи, которые были раздражающими и отталкивающими, со временем приобретают ценность – это парадокс памяти. Андрей делится своим наблюдением, и разговор больше не прекращается. Чай заканчивается, они заваривают новый и вспоминают гнома из рекламы «Беседы», которая создана дарить тепло.       Когда они собирались на перекур, у Андрея проскользнула мысль, что может он просто придумал себе преходящую дружбу. Может, она не подвластна никаким силам? Или вне зависимости от того, сколько лет вы не виделись, всегда можно вернуться к тому, на чём остановились, и это парадокс времени?       У времени много свойств, но одно из них неизменно: для нас оно идёт лишь вперёд. Часы на дисплее смартфона сообщают о приближении полуночи, а это значит, что пора задуматься над возвращением домой. Андрей вбивает адрес в приложение такси и уже даже не удивляется цене: сейчас деньги вообще не важны, только бы кто-то согласился его забрать. Уезжать не хочется от слова совсем. Все эти годы он не понимал, насколько пуста его жизнь без Михи, его ненавязчивой заботы и тихого бубнежа себе под нос. Но ведь не может он напроситься на ночёвку, и так гостеприимством злоупотребил.       – Тебе надо в город? – в голосе Миши едва слышна досада. – Я могу отвезти, вряд ли кто-то в такую погоду примет заказ.       – У меня выбор не велик: либо город, либо сырой дом.       Андрей чётко читает во взгляде друга невысказанное «идиот», а когда в кухне без слов гасят свет, просто шагает за ним в зал, который когда-то был общей комнатой Михи и Насти.       Здесь тоже всё изменилось: появилась новая мебель, сделана перестановка, переклеены обои. Всё это, конечно же, не удивительно, но очень явно намекает на то, что Андрей в этом доме чужой. Ещё бы! Последний раз здесь он был на том самом двадцатилетии своего лучшего друга – восемь лет назад. В таких переменах нет ничего удивительного, но внутри почему-то есть надежда, что даже пятьдесят лет спустя ты вернёшься и найдёшь всё таким, как оставил в своей памяти. И чувства те же вернутся, и заботы все уйдут.       Миша стелет ему место на одном из огромных диванов, предварительно разложив тот. От печи в комнате пышет жаром, и Андрея, уставшего после десятичасовой дороги, начинает клонить в сон. Он с благодарностью принимает чистые полотенца, едва ли находит в себе силы принять душ и откопать в рюкзаке зубную щётку да чистое бельё, после чего в каком-то забытьи падает на диван. Словами вряд ли получится выразить всю ту благодарность, которую он испытывает, но хочется. Остатки сил уходят на формулирование короткого, но полного смысла предложения.       – Мих, я всё ещё твой друг? – нечленораздельно мямлит Андрей в итоге себе под нос, и парень, подошедший к его кровати, чтобы выключить свет, зависает в попытке разобрать вопрос.       – Дурак, – щёлкает выключатель, и комната погружается во мрак.       Андрею всё ещё хочется сказать спасибо. Ему и кажется, что он говорит спасибо, но на деле это больше походит на какое-то мычание. Миша всё понимает и так.       В эту ночь Андрею спится хорошо. Подсознание рисует ему картинки из прошлого. Яркими образами парню видится его первая классная руководительница и урок по математике в третьем классе, когда одну его одноклассницу ударили головой о доску, а вторую отшвырнули на парту. За ним урок физкультуры, первая двойка и страх, что мама отругает. Тёплая мамина улыбка и слова, что оценки вообще не главное, тем более, по физкультуре.       Он будто проживает всю школьную жизнь на скорости икс пять, изредка останавливаясь на каком-то событии. Например, на игре в бутылочку, когда они огромной компанией уселись прямо посреди асфальта на выезде из деревни. Как же ему тогда хотелось поцеловать девчонку, которой выпадали все, но не он. Как изворачивался и предлагал поменять правила, только бы не целовать ту, кто была в него влюблена, но его самого решительно отталкивала как романтический объект.       Их компания каждое лето менялась: то зависали с ребятами и девчонками из своей деревни, то из соседней, то все вместе, пока не установилась постоянная тусовка из пяти человек, которую они с Михой в итоге переросли, но отношения всё равно поддерживали, потому что иногда так тупо отдохнуть даже полезно.       Когда им было по семнадцать, родители Андрея уехали на две недели к родственникам, оставив сына на попечение бабушки и дедушки. Парень исправно приходил к ним обедать и иногда ужинать, потому что большую часть времени всё равно проводил с лучшим другом, но ночевать просился у себя. Мишу тоже отпрашивали тогда всеми силами, и тёть Лена в итоге согласилась, скрепя сердцем, а дядь Валера просил быть благоразумными.       При условии, что дома их стояли напротив, разгуляться всё равно не получилось бы. Иногда взрослые заглядывали утром, приносили завтрак и проверяли порядок, но прежде чем войти, всегда деликатно стучали, громко хлопали калиткой, разговаривали на весь двор – в общем, давали понять, что идут, и время подготовиться, если вдруг что. Им ведь тоже когда-то было семнадцать.       Те недели длились будто месяц. Относительная свобода пьянила, и парни спали по несколько часов в день, только бы взять максимум. Когда в доме напротив взрослые засыпали, Настя тихонько выбиралась на улицу, предварительно подложив под одеяло скрученный плед, будто в кровати кто-то лежит. Вряд ли родители стали бы проверять её наличие в доме, репутация у девушки была хорошая, но мало ли заглянули бы в комнату ночью и нашли постель пустой. А так хоть надежда была, что сонный мозг подвоха не заметит.       Такие ночи составляли не больше трети, когда парни соглашались взять к себе мелюзгу. Тогда они собирались снова большой компанией, играли в правду или действие, я никогда не и все эти типичные игры подростков, которые по мере взросления приобретают более пошлый оттенок. В остальные же вечера парни оставались вдвоём, играли в приставку, смотрели фильмы по телику и иногда пили пиво, которое им покупали ребята постарше.       Ближе к концу второй недели было решено закатить тусовку, пока есть возможность. Дополнительным поводом стало зачисление в вузы. В ход пошли почти все карманные. Приятели постарше закупали алкоголь, те, кому не было восемнадцати, готовили закуски. Андрей отметил поступление сначала с семьёй Михи. Потом они забрали остатки шашлыка и салатов под предлогом «на завтрак будет, чтобы вам не ходить» и свалили к себе, где уже собралась почти вся компания. Наверняка родители всё просекли. Наверняка они даже слышали музыку, громкость которой росла вместе с градусом вечеринки, но ничего не сказали. За что парни были очень благодарны. Особенно, когда увидели дом наутро.       В их союзе Миша всегда выступал трезвым рассудком, рационализатором, который уберегал от попадания в неприятности. Он всегда был крайне внимательным и заботливым, без лишних слов понимал, что и когда сделать, при этом никогда не заостряя на этом внимание, будто всё само собой разумеется. Но стоило только этому трезвому рассудку выпить немного алкоголя, роли менялись.       Андрей спиртное никогда особо не жаловал. Его максимум – пиво, и только потому, что оно похоже на квас. Возможно, парень никогда не понимал, зачем напиваться, если и трезвым можно творить всякую херню. Удобно, конечно, порой переложить ответственность на спиртное, но он никогда не стеснялся прямо сказать, что думает на самом деле, или сделать то, чего до ужаса боится.       Миша же позволял себе отпустить контроль над всем. Одна из его вредных привычек – постоянно держать себя в узде, ограничивать в чём-то, хотя необходимости в этом особой и нет. Его самоконтролю, конечно, можно позавидовать. Как-то они решили на спор отказаться от сладкого, кто дольше продержится. Андрей сломался к концу третьего дня, а Миша принципа ради продержался до конца месяца. Его, причём, вообще не смущал друг, у которого к чаю обязательно была какая-нибудь булочка или шоколадка. В подобных ситуациях, конечно, эта особенность характера в плюс, а в остальном кажется, что он просто добровольно загоняет себя в клетку, когда можно без дурных последствий резвиться на воле.       Та ночь помнится ярче остальных, и мозг во сне рисует всё без малейших изменений. То была первая их тусовка, которая не начиналась сразу с разгонов и игр, а с осознания, что это конец. В жизни наступает новый этап, где они разъезжаются по разным городам, кто-то остаётся здесь и доучивается последний год. Вместе они будут собираться лишь летом, потому что (не будем показывать пальцами) кому приспичило переться чуть ли не за тысячу километров под предлогом «наш город надоел, хочется перемен». А он в том городе и не жил даже!       Потом хандрить надоело и начались пьяные танцы. Музыка стала громче и веселее, алкоголь выпивался всё быстрее. Андрей всё так же тянул своё тёмное, двулик которого выделил на вечер, а Миха накидался ещё на этапе «пацаны, мы что, выросли?».       – Я курить, – Миха резко встал из-за стола, за которым они остались вдвоём. В паре метров от них уже образовался настоящий танцпол. Похоже, началось что-то вроде тектоник-баттла, потому что пацаны показывали всё мастерство, пока девчонки подбадривающе кричали.       – Куда тебе? – подорвался Андрей, но друг не тормозил. – Разнесёт ведь. Ты только что несколько стопок вкинул. Миха!       Но друг слушать не стал, лишь негромко хлопнул входной дверью. С вымученным «блять» Андрей вышел за ним.       – Делись, – потребовал парень, смотря на горе-алкаша, который уже успел подкурить. Тот начал шарить по карманам, но Андрей лишь перехватил зажатую губами сигарету друга и затянулся. – Одну делят на двоих, забыл?       Так им когда-то сказал пьяный Володька и угостил последней конфетой.       Миша только хмыкнул, но руки из карманов достал, дожидаясь своей очереди. Курить Андрею не хотелось, но так идиоту, стоящему рядом, достанется меньше никотина, и парень считал своим долгом уберечь того от возможных последствий.       Сигарета закончилась. Из-за закрытой двери всё так же доносились крики и музыка, но возвращаться никто не спешил. Они так и стояли плечом к плечу, прислонившись спиной к стене дома, и смотрели на звёзды.       – Я думал переподать доки в твой вуз, – привычно тихо и спокойно признался тогда Миша. Обычно пьяные люди становятся громче, будто глохнут, а он наоборот.       – А я в ночь перед подачей, когда представил, насколько далеко окажусь и как трудно будет просто сорваться, чтобы встретиться, решил поступать в твой и даже запасной вариант в колледже нашёл, если не пройду.       Тем утром, когда они с родителям, вооружившись всеми документами на поступление, выехали из дома, Андрей и правда начал сомневаться в своём решении. Уехать хотелось нестерпимо, но остаться – не меньше. Они тогда затормозили на пустом перекрёстке, и вот он, выбор: налево поедешь – дом потеряешь, направо поедешь – из дома не вырвешься.       Батя решил всё одним вопросом: «Уверен, что у нас поступишь?». Андрей уверен не был, поэтому они свернули налево.       В этих двух репликах, не требующих обсуждения, заключалось всё их отношение друг к другу. Они никогда не говорили о том, насколько дорожат своей дружбой, у мужиков так не принято, да и их язык любви – действия. Согласиться на авантюру, потому что кому-то очень свербит; отказать во встрече компании, упустить тем самым возможность хоть так погулять с девочкой, по которой сохнешь, потому что друг не в настроении ходить, и гадать весь вечер кроссворды; идти пешком несколько километров с перекусом в пакете, потому что какой-то идиот забыл взять его с собой на работу. Они никогда не говорили «я рад, что ты мой друг», но всегда это знали и подтверждали.       Миша наконец оттолкнулся от стены и открыл дверь, пропуская младшего вперёд. Джентльмен даже когда напьётся.       – И где вы пропали?! – налетела Машка и ухватила Миху за руку. Музыка стала тише, а компания уже сидела за столом, в очерёдности мальчик-девочка. Девушка усадила парня по левую сторону от себя. Андрей хотел было отказаться: когда вас девять, сложно сохранить планируемую рассадку, да и не очень он любил такие игры, выросли уже. Но Юлька, рядом с которой осталось свободное место, так робко на него посмотрела, а Миша просто потянул за руку, что отказаться было уже невозможно.       Андрей с года два пытался всем объяснить, что правда или действие – игра для тринадцатилетних, но они упорно возвращались к ней на каждой тусовке. Возможно, тогда в ней был особенный смысл. Впереди оставалось с полтора месяца до разъезда по разным городам, и все заинтересованные хотели воспользоваться последним шансом на хоть какую-то близость.       Маша была заинтересована в Мише. Она даже не скрывала этого. Несколько раз они даже гуляли вдвоём, что-то вроде свидания, но ничего больше. Миша заинтересован не был. Как и Андрей в Юле, ещё с той самой первой бутылочки на краю деревни.       Кто-то из девчонок достал новенькие карточки для игры. Видимо, купили, когда недавно выбирались на шопинг в город. В расчищенном центре стола лежали две аккуратные стопочки с рубашками синего (для правды) и красного (для действия) цветов.       Если бы не стандартное правило не более двух одинаковых карт, Андрей всегда бы тянул вопросы. Меньше всего ему хотелось меняться одеждой с кем-то из противоположного пола или, не дай Бог, целоваться.       Их девчонки были прикольные, красивые, но они дружили слишком долго. Воспринимать тех не как сестёр было сложно, Андрей пытался. Долго решался попробовать дать шанс им с Юлькой, но ничего путного из этого не вышло.       Парень пытался хитрить, надеясь, что пьяные друзья не заметят, но сопереживающие девчонки внимательно следили, скрестив пальцы, когда же их пассия вытянет действие и что там будет.       Морозился, правда, Андрей один тогда. Остальные пацаны были другого мнения по поводу прекрасного пола, с ними рядом находящегося. Даже Миша как-то спокойно чередовал карты, хотя сам игру недолюбливал.       На третьем круге Андрею пришлось запихнуть в синюю карточку в середину колоды, вытянуть красную и на два круга сменить свой стул на колени друга справа. Тот лишь невозмутимо похлопал по бедру в пригласительном жесте и вытянул свой вопрос.       Постепенно правила игры начинали игнорировать: за одним вопросом шли другие от игроков, задания тоже переделывали, как могли. Пить, конечно, никто не забывал, потому подобный итог был совсем не удивителен и даже ожидаем. Рассадка постоянно менялась, но Андрею каким-то чудом везло взаимодействовать по большей степени с парнями. Те от поцелуев и облизываний отказывались, а одеждой поменяться с ними даже норм. Инициативная Машка пыталась переиграть, тыкала на подругу, которую можно было бы и поцеловать, она ведь тоже почти напротив, и что, что немного левее. Но Андрей был непреклонен.       Он и с Мишей танцевать отказывался, когда услышал это нелепейшее задание «станцуй танго с соседом слева», но тот уже щёлкал проигрыватель в поисках подходящей песни. Маша тогда разочарованно вздохнула, потому что буквально перед этим заданием она сидела между Андреем и Михой, но вынуждена была пересесть на своё первоначальное место, и ушла на улицу.       – О, оставь эту, – крикнул Влад, когда зазвучали первый аккорды «Хочешь?» и подал руку Юле, которая порывалась выбежать за подругой. – Потанцуем?       Миша послушно отошёл от проигрывателя, сделав звук чуть погромче. Примеру Влада последовали и остальные парни, утягивая на импровизированный танцпол девчонок. Миха тогда смешно поклонился в пригласительном жесте и чуть не полетел головой вниз, потому что потерял равновесие. Какое танго этому алкашью? Но он искренне попытался! Хотя на деле самый настоящий мишка косолапый, и танцы явно не его конёк.       В итоге сдался, положил свою правую руку на лопатки, а левую сцепил в замок с Андреевой правой, переплетая пальцы. На обычный медляк «в два шага» ловкости Мише хватало.       Вообще парень был не очень тактильным, и такое положение было для Андрея странным. Когда он закидывал руку другу на плечо во время разговора, притягивая ближе, или постоянно касался во время смеха, несильно бил кулаком, никто не одёргивал. Миша стоически принимал от лучшего друга всё, но сам никогда не выступал инициатором подобного.       Андрею же нравилось быть так близко. Парень часто испытывал дикое желание просто пообниматься с кем-то хотя бы и компенсировал его лёгким флиртом с одноклассницами. Чувствовать дыхание друга, которое щекотало ухо, было непривычно.       «Хочешь, в море с парусами?», – спросила Земфира, и Андрей слегка отстранился, чтобы видеть лицо друга, поймал его взгляд. Миша слабо улыбался, выдержал зрительный контакт ровно семь секунд и притянул друга ближе, опуская руку с лопаток на талию.       – Прости, – и Андрею не понятно, за что. Они делают два шага вперёд и один назад, пока парень не находится с ответом.       – Это в другой песне.       Миша слабо смеётся. Песня закончилась, старший поклонился с изяществом пьяного медведя, схватил пачку сигарет и снова собрался на улицу. В дверях ему встретилась Маша.       Девушка посмотрела с вызовом, проходя внутрь. Её глаза были слегка красными, но она не пряталась. Андрей догнал друга, когда тот притянул Машу за плечо, поймал пальцами её подбородок и поцеловал. Девушка так и застыла. Андрей тоже, чтобы тактично не помешать.       Вот пробегающая мимо Юля ситуацию оценить не успела. Выругалась на Андрея, который «закрывает дорогу», и чуть не сбила пару с ног с громким «ой».       Момент разрушен, романтика кончилась.       Миша так же невозмутимо, как и до этого, вышел на улицу, параллельно подкуривая, а Андрей за ним, краем уха улавливая ошалелое Машино «охуеть».       – И зачем ты это? – буднично, будто о погоде спрашивает, уточнил Андрей, присаживаясь рядом на землю.       – Мне не сложно, ей приятно. Пусть хоть кто-то получит желаемое, – прозвучало немного отстранённо, будто говоривший был не здесь, а где-то глубоко в своих мыслях. Он, как и раньше, протянул другу сигарету. Курить и сокращать дозу никотина Михи у Андрея в планах на этот раз не было, но одну делят на двоих, сам сказал.       – Не бери в привычку поцелуи без чувств, – как-то назидательно изрёк Андрей, глядя на друга. Возможно, эффект получился бы больший, если бы в этот момент в его губах не болталась сигарета. Руки бездумно обрывали невысокую траву.       Миха молча смотрел в ответ, после чего перехватил пальцами сигарету, затянулся в последний раз и затушил её о подошву тапка.       – Я спать.       Поднялся так спокойно, будто и не выпил ни грамма сегодня, и ушёл сразу в единственную свободную комнату, ни с кем не попрощавшись.       Андрей вернулся к друзьям, посидел с ними где-то час, как самый трезвый провёл всех по домам и, сделав небольшой круг по деревне, вернулся к себе. Его комната после вечеринки была похожа на какую-то мусорку, поэтому спать парень пошёл к другу, заваливаясь тому под тёплый бок. Ну точно медведь.       В какой-то момент становится невыносимо жарко. Парень открывает глаза, с непривычки щурясь от яркого света. В комнате пусто. В доме, судя по тишине, тоже. Часы на смартфоне показывают половину второго – неплохо он поспал – и больше никаких уведомлений.       Андрей открывает жалюзи и смотрит на свой серый дом, который среди белого снега и разноцветных соседних жилищ выглядит каким-то пятном.       В ещё вчера занесённом снегом дворе сейчас виднеется расчищенная дорожка.       – Дурак, – улыбается парень и спешит одеться.       Калитка открывается легко. Услышав её скрип, из-за угла дома выглядывает Миха.       Он уже успел проложить дорожку до сарая с дровами и сейчас, видимо, перекуривает. Андрей присоединяется.       – Спасибо, – его благодарности и правда нет предела. Такие яркие сны-воспоминания настолько откинули его в прошлое, что парень будто действительно вернулся во времени. Туда, где он ещё никуда не уехал и не разорвал связи с самым лучшим другом в своей жизни.       – Мне не сложно. Тебе приятно, – усмехнулись ему в ответ, и у Андрея случается какое-то чувство дежавю.       – Не бери в привычку чистить чужие дворы за «спасибо».       Становится легко. Легко на душе. Легко таскать дрова сначала в свой, затем в друга дом. Легко убираться, пока топились печи. Легко готовить обед.       Потом они греются чаем, но уже на «старой кухне». Миха придвинул к окну проходной комнаты столик, поставил на него две чашки и какие-то печенья. Они снова сидят, глядят на снег и вспоминают соек, которые всегда прилетали зимой к кормушке, что была на уже спиленной берёзе.       Вечером Андрей топит печи в своём доме снова, но ночевать остаётся у Миши.       Они не обсуждают события, произошедшие в жизнях друг друга за последние пять лет. Будто их общение было просто поставлено на паузу, а сейчас возобновилось. И Андрей, наверное, даже этому рад. Они снова втыкают какой-то фильм по телику, параллельно решая кроссворды. Кажется, они сразу родились старыми... Однако впервые за десять лет Андрей наконец чувствует, что он дома. От этого совсем немного захотелось поплакать.       – Прости, – только и говорит он, когда фильм прервала реклама.       – Это в другой песне, – беззаботно отзывается Миша, листая журнал в поисках судоку.              Так к концу подходит неделя. Вместе с ней заканчивается и отпуск Миши. Андрею, по-хорошему, тоже стоило бы вернуться. Он соврал дяде Володе про отпуск. На самом деле, он не выдержал и просто уехал, написав заявление за свой счёт, о чём сейчас и рассказывает другу.       Задерживаясь дольше, он рискует остаться совсем без денег в следующем месяце, но это будто и не кажется проблемой.       – Почему бы тебе просто не уволиться? – спрашивает участливо Миха, разогревая ужин.       – Тут пять месяцев до конца контракта осталось, раньше не отпустят.       Его работа никогда не была его мечтой, как и специальность в университете. Всё было выбрано какими-то минутными порывами «ай, пойду сюда». Если подумать, в жизни Андрея вообще не было ничего желанного – к одному лишь чувству он всегда стремился: быть дома. И всегда от этого чувства бежал, замыкая себя в пустые стены холодной квартиры где-то на севере страны. Ведь дома здесь у него не будет. Из этого города он уедет совсем скоро, дом там, в родном городе. Надо только перетерпеть.       Каждое утро начинает с горького кофе и долгой поездки в метро на работу, где есть хорошие коллеги, которые вроде даже и друзья ему, но от которых он постепенно отдалиляется. Те крупицы радости, что он находил в своём положении и за которые зацепился на ещё долгих пять лет после университета, превратились в песок. Каждый вечер Андрей возвращается туда, где не ждут, и говорит себе «это временно». Но нет ничего более постоянного, чем временное.       За коротких семь дней в деревне парень успевает встретиться с бывшими одноклассниками (что-то вроде вечера встреч). Ещё одно он понял точно: есть люди, которые всегда будут неотъемлемой частью твоей жизни, вне зависимости от того, как часто вы контактируете.       Они не виделись почти десять лет, все повзрослели, сменили взгляды на жизнь, но никакие изменения не оказали влияния на их общение. Потому что можно поменять внешность, место жительства, ценности, но себя самого ты изменить не в силах. То, что ты есть, перманентно, оно высечено на твоих костях, как заклинание.       – И что потом планируешь?       – Хочу наконец вернуться домой, – Андрей улыбается поставленной перед ним тарелке с пловом. – А дальше как пойдёт.       Миша хмыкает, улыбаясь правым уголком губ, а когда ужин сменяет перекур, одобряюще кладёт другу руку на плечо, мол, ты со всем справишься, я рядом. Ему не надо проговаривать это вслух. Андрей и так понимает.       Последний день отдыха они проводят в городе. Андрей целый день сидит у матери, а вечером собирается их компания в количестве ровно пяти человек. Всё так же пьют и едят, только уже в красивом заведении, а не в шалаше, лесу или деревенском домике (да, помотала их молодость).       После Миша провожает друга на вокзал, восхищаясь выдержкой того, столько времени проводить в дороге. Они обсуждают плюсы и минусы разных видов транспорта, выбирают самый удобный.       Андрей утверждает, что если часть пути преодолеть ночью и на поезде, то это за время в дороге можно даже не считать: какая разница, где спать. Обычно он так и делает, потому что иначе психологически очень сложно отдать почти полдня на дорогу. Это одна из причин, по которой парень редко бывает дома. В мире, где времени всегда не хватает, а люди только и делают, что работают, крайне сложно посвятить сутки разъездам. Хотя и это выдержать можно. А вот постоянное чувство тоски, когда наконец приходится покидать дом, с каждым разом лишь растёт. Проще ограничить себя от всякого контакта с этим местом и людьми, запереться в своём мире, возвращаться в квартиру затемно, есть холодный ужин и ложиться спать.       До отправления оставаётся пятнадцать минут. Друзья стоят в зоне для курения и молча затягиваются, думая каждый о своём. Андрей – о том, что пять месяцев не так уж и много. Миша – об Андрее. Он никогда не жаловался на свою жизнь, но лишь за эти дни осознал, что лучшего друга ему не хватало настолько сильно. Привыкнуть к отсутствию человека в твоей жизни очень легко, если ваше общение сходит на нет постепенно. Сначала вы созваниваетесь или списываетесь каждый день, потом пару раз в неделю, месяц, полгода, год. А однажды в суете рабочих будней вы говорите себе «сегодня нет времени, завтра» и больше не разговариваете никогда. И будто бы так всё и должно было быть, логичный исход. Верно? Если это твоё, оно к тебе вернётся, так?       Они не роняют ни слова до самой двери вагона. Мимо пробегают люди, цепляя парней чемоданами и сумками, а те просто стоят, молча глядя друг другу в глаза. Миша первым протягивает руку, которую Андрей в ответном жесте пожимает, но отпускать не спешит. Им снова не нужны слова, чтобы понять мысли друг друга, но заканчивать встречу молчанием не хочется. Кажется, что, если сейчас кто-нибудь из них не откроет рот, всё снова прекратится. Они вновь потеряют друг друга, но уже навсегда.       «Одну делят на двоих», – сказал им когда-то пьяный Володька, и это стало их кредо. Они делили конфету и шоколадку, учебник и парту, сигарету и бутылку, сиденье в автобусе и кровать. Все эти разговоры о двух половинках одного целого, конечно, бред, но почему тогда ни конфета, ни сигарета, ни кровать не ощущались так, будто их действительно делят. Возможно, потому, что всё это время они делили главное – свои чувства и эмоции.       – Я скучаю, – выдыхает Миха, порываясь обнять друга, в то время как Андрей, копируя его действие, одновременно с ним произносит:       – Не скучай тут.       И голоса их звучат надломано, а объятия очень крепки. И оба они снова разделяют эмоцию: радость от вновь обретённого и нежелание с ним расставаться.       Впервые Андрей уезжает с предвкушением. Его жизнь больше не стоит на паузе. Его жизнь вновь обрела цвет и цель.       Когда поезд покидает пределы города, а парень наконец разобирается со спальным местом, на его телефон приходит короткое сообщение, которое он позже не раз перечитывает, когда апатия вновь подступает. Семь слов, тридцать две буквы и мысль, которая помогает просыпаться по утрам:       «Пусть сейчас паршиво, но мы ещё полетаем».