Выйти на площадь

По пятницам в баре у Фредди обычно собиралась толпа, но сегодня подкачала погода, и охочих до бренди было всего человек десять. Шел матч, «наши» безбожно проигрывали, а визор время от времени шипел и мигал. — Да переключи ты уже! — громко, но не раздраженно сказал Фредди своей барменше. Он был свойским малым, толстым и веселым, тут его все любили. — Какой поставить? — Давай про политику. Народ в баре был усталый и благодушный, после смены им что дебаты, что мультики для самых маленьких — все едино, лишь бы подливали. Барменша пощелкала каналами, и на экране показалось миловидное лицо Джессики Эдвардс, парламентария от Тернеусского избирательного округа. — Опять эта блаженная, — фыркнул Янек, единственный тут ренегат, который пил пиво, а не бренди. — Ай, да брось, Ромски, — хлопнул его по плечу сосед. — Она хоть красивая. Да и блажит в основном то же самое, что и ты у нас тут. — В том и дело, что я тут, под мухой, в она вон с трибуны. Лучше бы и дальше скрипку пилила у себя в консерватории. — Док не в духе, — рассмеялся Фредди. Янек правда был сегодня злой. Его заявку на стазисные камеры для реанимации развернули на полпути, потому что бюджет больницы в этом году улетел на вакцину от нового штамма местного вируса, который не убила терраформация. Он отсалютовал Фредди бокалом и глотнул прохладного крепкого пива. — Да не слушайте меня, — сказал он примирительно. — Пусть болтает. Все не Трунихт. Как для Янека, там даже фамилия была говорящая, кто его такого только до власти допустил… Он поймал за хвост эту мысль и хмыкнул. Ну, как же, ясно, кто — Парламент АСП, всеобщим демократическим голосованием. От таких мыслей пиво разом нагрелось и стало кислым. — А как по мне, она права, — подал голос из своего угла Михал. Седой согбенный уже старик. Двое его сыновей погибли при Астарте. Внук — всего несколько месяцев назад в приграничном конфликте, который даже не попал в новостные сводки. На фронтире всегда не спокойно, им ли здесь, на Эль-Фасиле, этого не знать? Возражать ему Янек бы не стал. Язык бы не повернулся. — Популистка, — не согласилась барменша. Янеку показалось, она приревновала своих работяг к этой Эдвардс. — «Давайте со всеми помиримся, обнимемся и заживем». Можно подумать, это в одну сторону работает. Янек подумал, что она права, и что с культом героической смерти, что процветает в Рейхе, любые переговоры, какие бы распрекрасные Альянс ни выдвинул условия, обречены на провал. Альтернативы, впрочем, тоже были несладкими. Война до победного конца? Несокрушимая оборона? Новый переход в десять тысяч световых лет подальше от этой заразы? Он не знал. Все решения казались то ли дурацкими, то ли малоосуществимыми. Оставалось только надеяться, что там наверху хватает компетентных людей, которые разбираются в этом лучше его самого. Не Джессика Эдвардс, конечно, но и не Иов Трунихт. — А мне кажется, она толковая, — сказал Кристофер Робин. — Ты не смотри, что с виду конфетка. Отец у нее военный, жениха похоронила. Наш Волшебник опять же у нее в друзьях. Может, знает побольше нашего. Может, они вообще заодно. — Что скажешь, Ромски? — дернул его Фредди, будто Янек был обязан иметь свое мнение обо всем на свете. — Скажу, что я врач, — отрезал он. — Мое дела вам пальцы пришивать. Ян Ромски успел послужить на флоте. Сразу после медицинской академии, еще до того, как дед оставил ему в наследство маленькую ферму на Эль-Фасиле. Он ненавидел войну, но не был пацифистом, и из флота ушел скорее по финансовым соображениям, нежели из-за гражданской позиции. На Эль-Фасиле же без гражданской позиции жилось куда спокойнее, чем с ней. За последние десять лет планета пережила две тотальные эвакуации, в каждом доме возле двери стоял на стуле тревожный чемоданчик, а на стенах висели портреты тех, кто не вернулся. Янеку казалось, люди здесь так устали, что разучились думать. Он тоже. Он порой досадовал на это, но быстро находил утешение в работе. В клинике и правда было, чем заняться помимо самоедства. Хирургов вечно не хватало, а те, что приезжали «поднабраться опыта», надолго не задерживались. Последний интерн на середине обучения решил переквалифицироваться в косметологи и улетел на Хайнессен. Янек не слишком удивился и почти не расстроился — у парня руки были из жопы. Зато со средним медицинским персоналом ему везло. Самой толковой и шустрой была Лиззи Вульфсон. Узлы она вязала — залюбуешься. А когда сидела с ним на приеме, умудрялась утихомирить и выставить даже самых отпетых скандалистов. — У тебя талант, — с благодарностью сказал он, когда дверь закрылась за одним из самых проблемных его пациентов. Дело осложнялось еще и тем, что пациент был постоянным — инвалид войны, раз в пару месяцев приходил на калибровку протеза. — Скажете тоже — талант, — смутилась девушка. — Вот у вас руки золотые, а я только так, чуть-чуть. — Я бы без тебя его до обеда слушал. Если Янек покривил душой, то только самую малость. — А вы построже с ним, — твердо сказала Лиззи. — А то ведет себя… — она нахмурилась, подбирая приличное слово. — Не по-мужски. А еще офицер! — Офицеры тоже разные бывают, — дернул плечом Янек. Он вспомнил своего флотского начмеда. Ну и гад же был… — Ну нет… — Янек подосадовал, что тронул больную тему, а Лиззи продолжила. — Плохой человек других защищать не пойдет. Кто-то под бронью сидит в теплом местечке, а кто-то собой ради нас с вами рискует. — Ну, Понятовский наш в армию пошел, чтоб под суд за угон машины не попасть, — он специально эту информацию не искал, просто в медкарте на первой странице соответствующая маркировка была, вот глаз и зацепился. — Вернулся вот без ноги, бедолага. Лиззи нахмурилась. — Все равно, — сказала она. — М? Что все равно? — Все равно он в сто раз лучше тех нелюдей! Янек знал, что дома у Лиззи в белой рамочке висит портрет ее старшей сестры, которой навечно осталось четырнадцать. Девочку изнасиловали и убили солдаты Рейха во время одной из диверсий на Эль-Фасиле. Он меланхолично подумал, что в Рейхе, наверное, есть свои Ежи Понятовские, которые сначала творят глупости, а потом вербуются в армию, чтобы избежать наказания. Кто знает, может, кто-то такой задушил Мэри Аарон двенадцать лет назад? — Да, — улыбнулся ей Янек. — Он-то по крайней мере наш. Хоть и тот еще жук, а? — Это уж точно, — чуть оттаяла Лиззи. Когда по центральным каналам объявили, что Альянс вторгся на территорию Рейха, Ромски напился. Он перетряхнул свой чемоданчик c табуретки у входной двери и доложил туда пару упаковок галет и новый хирургический набор. Об эвакуации речи пока не было, но напряжение разлилось в воздухе, как миазы тяжелобольного. — Изерлон-то теперь наш, — Фреди не утратил своего обычного жизнелюбия, хоть и стал зубоскалить в два раза меньше. — А вместе с Изерлоном еще и Волшебник. Понадеемся, что обратно не покатятся. Над Эль-Фасилем в ночном небе теперь иногда было видно проходящие эскадры. Скорее всего, не военные, те не двигались так близко к планетам, а корабли снабжения. Война требовала ресурсов, а новые занятые планеты — еды. — Эти ублюдки после себя выжженную землю оставляют, представляете? — Кристофер Робин залпом выпил свой брэнди и крякнул в рукав. Это был его последний вечер в кругу друзей — бронь инженера-теплоэнергетика его не спасла, и завтра он должен был улетать к месту службы. — И правда, — согласился Янек. Про голод пока никто не говорил, но слухи ползли… — Своих же бросают на верную смерть! Янек вспомнил Линча и болезненно поморщился. С того тоже сталось бы оставить после себя только пыль и пепел. Благо — времени на это не хватило. Как же военные любят оставлять после себя горы говна… Что по ту сторону коридора, что по эту. Бедному доктору вовек не разгрести. — Добром это не кончится, — сказал старина Михал, и Янек неприятно поразился его уверенности. Фрэдди махнул на него рукой. — Ладно тебе, накаркаешь. — Никогда добром не кончалось — и сейчас не кончится. Михал залпом допил свой стакан, встал и побрел к выходу. Дома его никто не ждал — невестка с последней внучкой перебрались подальше от Изерлонского коридора. Видимо, не слишком верила в звезду их Волшебника. Лиззи все свободное время проводила на новостных сайтах, радовалась каждой занятой системе. — Наконец-то, — говорила. — Давно пора. Пусть уж они там постараются, чтобы один раз, и насовсем. Чтобы больше никогда не было войны. — Позже, — обычно обрывал Янек. Он тоже хотел, чтобы там уж постарались, но слабо верил, что у Альянса хватит сил заглотить и переварить такие новые территории. Окраинные планеты аграрного типа придется кормить, промышленные центры возненавидят захватчиков, а разношерстная грызущаяся между собой аристократия объединится перед лицом общего врага. Но, может, у ребят наверху есть какой-то план? Посадить на Одине марионеточное правительство, договориться с Фезаном… Ему со своего места тяжело было представить, не хватало информации. — Давай работать, — просил он Лиззи. — Нечего тревожить пациентов разговорами. Больных стало больше. Санитарные корабли на Эль-Фасиле не останавливались, но общее количество раненых неуклонно росло, и часть из них отправляли на долечивание в гражданские больницы. Ближе к осени пришла новость, что Ежи Понятовский героически погиб при выполнении задания командования. Что-то там он перевозил или кого-то прикрывал — никто так и не понял толком. Его матери вручили медаль и наградной лист. Лиззи долго и безутешно плакала. Янек оперировал, курировал больных, занимался административной работой и совсем перестал заглядывать в бар. Вечером — если вечер был дома, а не на дежурстве — он сидел на диване, цедил виски и смотрел визор. Джессику Эдвардс по центральным каналам теперь показывали редко, а когда показывали, Янеку казалось, что она закладывает за воротник сильнее, чем он. «Кто за тобой стоит? — думалось иногда. — Неужели Волшебник? Или Рейх? Я бы и этому не удивился. И как можно быть такой бесстрашной дурочкой? Лучше бы тебе и дальше учить детей в консерватории». В начале зимы имперская армия предприняла контрнаступление.