I followed fortune 'round the tower
Searching in vain
For through the mist 'round the old stone tower
I only found rain
And though the cold, cold Ivory Tower
was stony through and through
I laid and dreamed on a featherbed,
my dream was of you
My dream was of you… Blackmore's Night — Ivory Tower
2013
— Ты ещё и Притцкеровскую получишь, точно говорю. — Дожить надо. — Доживёшь, ты молодой. У меня сын из академии ушёл. В кинологи. Слышал? — Нет, я там больше не преподаю. — А всё девка эта. Пришла ко мне на стажировку… — Девушка? В «Жуфэн»? Бармен, повторите… два раза. — А что ты смеёшься? Я ж не понял. Их сейчас не разберёшь, волосы короткие, сисек нет, ну и… вообще ничего нет. Ходит в чёрном балахоне, всё под горло застёгнуто, как я должен в ней женщину опознать? Ну, а потом уже поздно было выгонять, да и толковая она. Я ей хороший отзыв написал. А она моего по каким-то баллам обогнала и стипендию получила на поездку в Лондон. Мой сказал, что всё, никакой больше архитектуры. — А что девушка? — Ко мне приходила. Сказала, что откажется от стипендии в его пользу. — Вот идиотка! — Да нравится он ей. Но я сказал, что если она поставит мужика, которому она до лампочки, выше карьеры, она не архитектор, а… женский половой орган. — Ты так сказал?! Ты?! — А что ты на меня так смотришь? Я сексист, нечего мне про равенство это ваше разводить, чушь это. Баба в нашей сфере может только кофе варить. Но… — Нет, а Заха Хадид? А госпожа Сэдзима? Я с ней курить ходил на одной конференции, кстати. Чуть не умер от волнения — я первокурсник, а она легенда. И вот она мне сказа… — Это аномалии. Как кошка с четырьмя ушами. Так вот, Чу, это и была кошка. Ну, и если мой проиграл кошке — нечего ему давать поблажки. — Как её зовут? Приглашу работать, если Ши Мэй всё-таки уйдёт, как угрожает… каждое утро. — Не надо ей к тебе. Ты не лучше меня, только гладко стелешь… А правду говорят, что ты трахаешься с племянником Сюэ? Сюэ-то в курсе? — Я слышал, вишнёвый цвет волос не в моде. Каково твоей нынешней любовнице носить его только потому, что женщина, которая тебя бросила, именно так красит волосы? — Ну и мразь ты. — Не лучше тебя.2003
Тому странному сну, к которому он отнесся безалаберно и легкомысленно, а потом и вовсе забыл на два года, предшествовало два странных же визита. Несколько дней кряду после приезда в старый дом Чу Ваньнин был занят преимущественно тем, что лежал на кровати своей матери и отколупывал от стены куски обоев, как героиня рассказа Шарлотты Гилман, который когда-то читала ему Мотра — примерно так он себя и ощущал. Голос Сюэ, где-то далеко оравший «зачем тебе телефон, если ты на звонки не отвечаешь», звучал взволнованно. — У тебя жена и дети. Удели внимание им, а не мне. Не хочу быть причиной твоего развода. — Вот выгонит меня моя Чуцин — оставлю ей дом, перееду к тебе, и ты у меня больше ни глотка… — Сюэ, очень страшно, — буркнул Чу Ваньнин и сбросил звонок. Но тут он понял, что загадочный звук, который он слышал уже минут десять — это настойчивый стук в дверь. Понял потому, что вслед за стуком прозвучал знакомый бас: «Открывай, скотина!».***
— Какого чёрта? Наньгун Лю, руководитель и главный архитектор бюро «Жуфэн», бывший его начальник, стоял в дверях с таким видом, что воздух вокруг незамедлительно завибрировал и наэлектризовался. Даже Чу Ваньнин, напрочь лишённый чувства самосохранения, сделал шаг назад, поражённый той яростью, которая исходила от этого человека. В руках у Наньгун Лю был альбом чертежей — конкурсная заявка «Бэйдоу» по благоустройству территории возле местной горы. Этим-то альбомом Наньгун Лю и въехал Чу Ваньнину по лицу, причем два раза — тот так опешил, что не успел ни увернуться, ни дать сдачи. — Я вызываю тебя на дуэль!!! — заорал руководитель «Жуфэн» и сделал третий замах, но тот уже Чу Ваньнин вышел из оцепенения и перехватил грозное оружие в полёте. Наньгун Лю завалился в прихожую, крепко вцепившись в альбом, и они самым идиотским образом подрались. Этой схватке требовались зрители, потому что предугадать победителя было непросто. Делайте ваши ставки, дамы и господа! Наньгун Лю весил раза в два больше Чу Ваньнина и мог похвастаться не только плотной жировой прослойкой, но и внушительными мышцами. Он был крупным, сильным человеком, таким, которому вполне подходит слово «могучий» или «мощный», но неповоротливым и не настроенным умереть в бою. А вот Чу Ваньнин в любой непонятной ситуации стремился к саморазрушению и не берёг себя. Его совершенно не волновало, что он вывихнет кисть или переломает пальцы, увешанные кольцами — главное, чтобы противнику был нанесён максимальный урон. На стороне Чу Ваньнина была молодость, тяжёлое детство и необходимость выживать там, где меньше всего везёт маленьким, хрупким и слабым. На стороне Наньгун Лю — когда-то заброшенные, но не забытые занятия борьбой. Рос он тоже не в оранжерейных условиях и, по слухам, в юности подрабатывал выбиванием долгов. Зато Чу Ваньнин не дружил с собственной нервной системой… и так далее — у каждого из них в рукопашном бою имелись преимущества. Спустя минут пятнадцать в ход пошли грязные приёмы вроде выдирания волос или ударов пальцами в глаза, будто они сцепились где-нибудь в доках или в узком переулке не на жизнь, а на смерть. Разодранный альбом валялся на полу. — Всё, хватит, — руководитель «Жуфэн», прикрыв лицо рукой, сделал шаг назад. — Я выдохся. — Слабак, — сплюнул Чу Ваньнин. — Победа моя? — Победа, мать твою, будет за сраным японцем или французом, если ты не придёшь в себя. — Так, — Чу Ваньнин поднял сшибленный в драке стул и предложил бывшему начальнику сесть; тот, тяжело дыша, принял предложение, и стул натужно скрипнул под его массивным телом. — Я-то думал, ты так по мне соскучился, что не сдержал порывов страсти. Правда, не знал, что ты питаешь ко мне такие чувства. А ведь во мне ни грамма силикона и я вообще не женщина! Но я польщён. А ты пришел отшлёпать меня за неудачный проект? Папочка, я больше не твой. Ты стерпел, что я переманил у тебя лучших специалистов в «Бэйдоу», но не можешь смириться с тем, что я уступаю тебе пальму первенства? Я увёл у тебя из-под носа три лучших проекта, почему ты не рад, что я позволяю себе проиграть? — Ты меня на всю страну позоришь, — припечатал его руководитель «Жуфэн». Чу Ваньнин демонстративно хмыкнул. — Ещё и тебя? Вот это я красавчик. — Это что за дерьмо ты выставил на конкурс? Ты охренел? Это НАША гора. Мы что, отдадим её в руки каких-то западных пидорасов? — Там десять проектов от китайцев! — И никто из них никогда здесь не был! — Наньгун Лю, кажется, опять разозлился так, что готов был повторить их недавнюю потасовку. — Что плохого в работе со сторонними специалистами? Они могут по-новому взглянуть на… местность. И на проектной сессии будут местные жители. Я приду… — Если будешь не в запое. Да я тебя не узнаю! — голос бывшего начальника взлетел до верхних нот. — Я от злости рыдал, когда увидел твою «утопию», я никогда бы так не смог. Хрен бы её кто построил, но… да бывшая моя подтвердит… хотя я не помню, кого я тогда трахал. Сколько их было-то… Но ты, сука, гений. И тебе не срать, вот что важно. Было не срать на город. А это… полная дрянь. Она даже не твоей рукой нарисована. Приди в себя! Мне похер, в запое ты, в трипе, в депрессии, в жопе — у нас должен быть лучший проект. Твой проект. Я не хочу соревноваться с ушлёпками из Японии. Я даже с ушлёпками из Пекина соревноваться не хочу! Я хочу соревноваться с тобой. — Даже если ты проиграешь? — Я проиграю ТЕБЕ. Чу Ваньнина это слегка растрогало, но он не подал виду. — Ты говоришь так, будто проиграть кому-то другому — повод для самоубийства чести. — Ты жертвовал более статусными и дорогими проектами ради местных. Просрать такую возможность — твой повод для самоубийства чести. — Господин Наньгун… — нерешительно начал он. Надо всё-таки объяснить ему… а потом объяснить Сюэ… и себе. — Ты меня так не называй! — Нет, господин Наньгун, я… не могу, — Чу Ваньнин нервно пригладил грязные волосы, будто от этого они стали бы чище. — Я не могу заниматься этим проектом. Я не успею… переделать его так быстро и… вернее, чисто технически бюро может изменить чертежи и ведомости, сделать другие расчёты, но… Его бывший начальник помолчал, посмотрел на него, презрительно прищурившись, и выдал внезапно: — Я сниму с участия проект «Жуфэн». — Ты с ума сошёл? Это огромная коллективная работа, ты несправедлив к своим сотрудникам, они не виноваты в том, что ты на мне помешан… — Это верное слово, — кивнул Наньгун Лю, перебив его. — Я не на тебе помешан, а на твоих выдумках. И если ты не сделаешь новые концепты к завтрашнему вечеру, чтобы твои коллеги успели подготовить всё остальное, я запру тебя в подвале и не выпущу, пока ты не одумаешься. — Я сделаю их к завтрашнему вечеру только под кайфом или… — Слушай, — руководитель «Жуфэн» выразительно посмотрел на него. — Так это не проблема. У меня есть связи. Что-то в голове у Чу Ваньнина заорало «да, да, да» так, будто им (ему и чему-то в голове) сделал непристойное предложение самый горячий мужик в мире. Но архитектор понимал, что, если позволит себе вернуться к прошлым развлечениям, отец или Сюэ найдут в этой хибаре его труп, а не переделанный проект благоустройства. — Н-н-не нужно, — чуть звенящим голосом сказал он, прекрасно понимая, как неубедительно звучит его отказ. — Ясно, — Наньгун Лю вытащил из кармана пачку сигарет, достал одну, щёлкнул зажигалкой. Он до сих пор курил какую-то невероятно вонючую дрянь — она напоминала ему о временах бурной молодости. — Химическое оружие запрещено Женевской конвенцией! — ядовито бросил ему Чу Ваньнин. — На тебя не распространяется Женевская конвенция. Будешь? — Естественно, — он взял у бывшего начальника сигарету, прикурил от дорогущей зажигалки в черепаховом корпусе и затянулся не без удовольствия, хотя курил редко и в основном за компанию. — Ты… могу в ответ угостить тебя… э-э-э… чипсами и кипятком, если хочешь. Я пытаюсь быть радушным хозяином. — Я так понимаю, жрёшь ты только чипсы и кипяток? Я вообще тебя не узнаю, — сказал руководитель «Жуфэн». Больше они не произнесли ни слова. Докурив, он ушёл, хлопнув дверью. Чу Ваньнин опустился на стул, оставленный гостем. Кажется, впервые в жизни ему было стыдно за результаты своей работы, за то, что он позволил себе отвлечься от самого главного, отречься от себя самого. Он плохой друг, неблагодарный ублюдок — зачеркнуто — сын, он не рождён для любви, и единственное, в сущности, что у него есть, когда из жизни пропадает даже алкоголь — это работа. Кто он, когда он не архитектор? Кто он? — Так работай, ничтожество, — сказал он себе. Но, два часа глядя в пространство — или в потолок — он ничего толкового не придумал. «Это наша гора», — сказал Наньгун Лю. Но Чу Ваньнин редко там бывал, а легенда об умершем святом казалась ему глупой и пошлой. С чего это он решил замёрзнуть там насмерть? Для чего понадобилась такая жертва? Лучше б жил как можно дольше и помогал всем вокруг, если его сердце болело за каждую тварь. Чу Ваньнин встал, набросил отцовский плащ, зашнуровал свои лакированные ботинки, проверил уровень заряда телефона и решительно вышел в темноту улицы.***
Рано утром, нездорово взбудораженный и одновременно смертельно уставший от бессонницы, от беготни по холмам и лесным тропинкам, Чу Ваньнин всё в том же отцовском плаще и с пустым рюкзаком за спиной появился на пороге местной библиотеки. И сцепился с охранником. Так же, как пару минут назад — в автобусе с кем-то, сделавшим ему замечание за заляпанную грязью одежду. Яркое утреннее солнце безжалостно высвечивало и пятна на плаще, и комья земли на ботинках, и сухие листья, застрявшие в волосах, и трагическую синеву под глазами архитектора. — Молодой человек, вы куда в таком виде? Это не ночлежка, — строго сказал ему внушительных габаритов мужчина с таким плоским и круглым лицом, что, кажется, его нарисовали циркулем и вырезали из бумаги. — Я знаю, спасибо, — архитектор попытался быть вежливым, но звучало это ядовито. — Мне нужны сборники местного фольклора, и я… — В библиотеку в такой одежде нельзя. — Это где написано? — Вот здесь, — охранник ткнул пальцем в стенд с правилами поведения в библиотеке, который Чу Ваньнин видел впервые, потому что нигде и никогда правила поведения его не интересовали. — Вы предлагаете мне раздеться? — огрызнулся архитектор. — Голым в библиотеку можно? Охранник был непреклонен. — Голым тоже нельзя. — А это где написано?! — Вот — в непристойном виде! — А если я буду выглядеть пристойно? Вы же не видели! — Молодой человек, если будете буянить и дальше — я вызову полицию! — кажется, они соревновались в громкости крика. — Я?! Я?! Я ещё даже не начина… ой, здравствуйте, госпожа Чэн. Тишину в библиотеке они нарушали так сильно, что на вопли пришла сама директор, строгая и прямая, как струна, женщина средних лет. В руке она держала недопитую чашку кофе, и от его запаха у Чу Ваньнина слегка закружилась голова и защипало в носу. Когда он в последний раз пил хотя бы… чертовски отвратный кофе? Госпожу Чэн он знал хорошо, поэтому подозревал, что эту чашку кофе ему выльют на голову. Тоже, конечно, способ взбодриться. — Господин Чу, вы… упали… э-э-э… — она сделала неопределённый жест свободной рукой; на лице у нее читалось лёгкое отвращение. — В грязь? — Разве что с моральной точк… ох, простите! — тут Чу Ваньнин наконец-то увидел своё отражение в зеркале, висевшем в холле возле гардероба, и пришёл в ужас; ему стало даже жаль охранника, с самого утра поругавшегося с эдаким чучелом. — Простите, я работал на объекте, изучал местность, проходил основными прогулочными маршрутами и действительно упал, поскользнулся в темноте. Простите, мне совершенно не пришло в голову, что я странно выгляжу. — Вы исследовали Яблоневую гору? — догадалась директор библиотеки. — Опасное местечко. Чу Ваньнин с чувством облегчения объяснил, что ему нужны сборники фольклора, где есть упоминание о горе и её тайнах, и через полчаса вышел из библиотеки с несколькими книжками разной толщины в рюкзаке и видом абсолютного победителя. Именно осанка благородного заклинателя, одержавшего победу над полчищами демонов, и отличала его от бездомных и пьяниц. В остальном же… он никогда в жизни не был настолько небрит, заляпан грязью и вымотан. Скорее всего, госпожа Чэн уже сочиняет драматичную сплетню о том, что он в запое. Всё в том же образе обитателя социального дна он снял наличные деньги, имев некоторую стычку теперь уже с охраной банка, и пешком, хоть рюкзак за плечами и тяготил его, добрался до ларька, пострадавшего от его пьяного вождения. Пробоина на стене была кое-как заколочена досками. Неизвестно, виной была именно эта прореха, из которой тянуло головокружительными запахами еды, или же Чу Ваньнин действительно давно не ел чего-то, кроме смеси сахара, крахмала и глутамата натрия в той дряни, которую накупил ему отец, но желудок у него свело от голода. Хозяин ларька, крепкий старик в засаленном фартуке, готовивший лапшу, пожалуй, ещё при председателе Мао, выглянул на его робкий стук. — За остатками вечером придёшь, — проворчал он и снова спрятался в глубинах ларька, где тут же загремел сковородками. Чу Ваньнин вздохнул. Как быстро, оказывается, можно потерять лоск и элегантность! Достаточно просто упасть с горы. И не мыться пару дней. — Простите, это… это я врезался в ваш ларёк. Я принес… деньги. Компенсацию ущерба. Старик снова высунулся из двери, нахмурился, пересчитал банкноты и сказал: — Тут много. — Морального и материального ущерба. На морщинистом лице отразились сложные размышления. Кажется, этот человек просто не мог себе позволить взять больше денег, чем, по его мнению, требовалось. Он думал. Чу Ваньнин молчал, ожидая его ответа. Наконец хозяин ларька спросил: — Есть хочешь? — Да, но… — Жди. Архитектор подождал пять минут. Ароматы специй и мяса стали просто невыносимыми, и он размышлял, захлебнётся слюной насмерть или просто упадет в обморок. Во избежание падения он сел на асфальт возле ларька, прислонившись спиной к стенке, и подумал, что теперь уж точно напоминает запойного пьяницу. Он потерял счёт времени, но довольно скоро его потыкали в плечо и сунули в руки тарелку лапши с мясом. Хозяин устроился рядом с ним. — Тебе лет-то сколько? — всё тем же суровым тоном поинтересовался он. — Бубубять. — Ты прожуй. — Двадцать пять. — Жена есть? — Не-а. — Ты пить-то бросай, — посоветовал владелец ларька. — А то девушки сейчас привередливые, за пьянчугу не пойдёт никто, так и помрёшь один… в канаве. — Мой отец тоже считает, что я помру один в канаве. — А ты как считаешь? — Присоединяюсь к мнению большинства. — Ой, дурак ты, — мужчина отобрал у него опустевшую плошку и палочки. — Считай, это на сдачу… с компенсации ущерба.***
Он бросил плащ и ботинки в прихожей, где ещё витал омерзительный запах сигарет Наньгун Лю, высыпал книги и брошюры на низкий столик в гостиной и сам сел возле него на пол, вооружившись карандашами и альбомом, купленными во время вылазки в город. Купить еды ему даже в голову не пришло. Несколько раз он прочитал одну и ту же историю — замёрз насмерть, святой человек, принёс себя в жертву… Кому? Зачем? Кому стало лучше от обмороженного трупа на вершине горы? Здесь таилась какая-то тайна, и тайна грязная, липкая, мерзкая, как-то, в чем ночью Чу Ваньнин извалялся, поскользнувшись на склоне горы. Будь причина смерти учителя мудрости возвышенной, героической, достойной человека, которого считали бодхисаттвой, — об этом понаписали бы кучу историй, всё сильнее приукрашивая события. Но нет. Книжные страницы вызывающе молчали, будто бросая ему в лицо — ну что, дуралей, разгадаешь загадку? Почему-то не озеро, тоже овеянное легендами, а гора засела у него в голове намертво. Там, на вершине, прижавшись к стволу старой яблони, он думал, что ему явится какое-нибудь видение, цепь ассоциаций приведёт его к острой вспышке в лобных долях мозга, что-то… что-то будет. Но была темнота, сырой запах земли, шершавый ствол, ветви, колыхавшиеся над головой высоко-высоко, ветер, свистевший в ушах, и тёмный, хоть и редкий лесок, где узкие тропинки размывало дождём. Его глаза быстро привыкли к темноте, но не настолько, чтоб он разбирал, куда ступают ноги. Иногда под ногами оказывались ступени, заросшие травой. Иногда корни и сломанные ветки. Вот и в голове у него остались только ветви, ступени и звук ветра. Святой человек, святой человек, что же ты с собой сделал. Тогда-то случился второй визит, пожалуй, и ставший причиной того странного сна. Потому что вслед за Наньгун Лю и с такой же степенью внезапности к нему приехала госпожа Ван. И если весь день Чу Ваньнину было совершенно плевать, что он похож на бездомного, хоть это и вызывало проблемы… у окружающих, то в присутствии супруги Сюэ он немедленно захотел провалиться сквозь землю, лишь бы не порочить её сияющий взор своим непотребным видом. Он подумал, что от него ещё и воняет, а дом похож на разграбленный и осквернённый склеп. Что здесь делать такой женщине? Стуча каблуками, она молча прошла через гостиную и села на подлокотник дивана, закинув ногу на ногу. На ней было синее шёлковое платье под распахнутым пальто сложного серо-голубого оттенка; каштановая прядь, намеренно выпущенная из низкого пучка, опускалась на шею. Она сидела молча, чуть покачивая ногой в ажурном чулке, и внимательно смотрела на него сверху вниз. Длинные серьги с опалами мягко мерцали на фоне её персиковой кожи. — Госпожа Ван, — он с трудом обрёл дар речи. — Вы так хороши, что, будь я женщиной, я хотел бы быть вами! А… вы… кхм… Сюэ подумает, что вы поехали к любовнику такая красивая, и я не докажу, что вы ездили ко мне. Он пошутил, но она совершенно спокойно ответила: — С любовником моим я разминулась. Но я приехала к тебе. Сюэ сказал, что ты решил полностью изменить его проект, и времени у нас мало. Расскажи мне концепцию. Я не умею работать быстро. — Нет концепции, — он встал и отряхнул брюки, что, конечно, вряд ли могло исправить ситуацию. — Я был там, но я ничего не почувствовал. Я взял в библиотеке книги… с этой местной легендой. Пытаюсь найти зацепки. — Я тебе помогу. Ты ужасно выглядишь, ты хоть что-то ел? Я привезла тебе пирог, — она достала из сумки пластиковый контейнер и поставила на стол. — Извини, запакован некрасиво и помялся, пока везла. С мясом, сладкое ты не заслужил. — Вашего присутствия я тоже не заслужил, и всё же… — Давай, просмотрю половину, — госпожа Ван переложила одну из стопок на диван и принялась листать книги. — Тут ничего интересного, тут тоже ничего интересного, а вот здесь… «Жил в этих краях учитель мудрости, бла-бла-бла… возвышенных стремлений, не запятнавший себя ни ложью, ни завистью, ни иными пороками. И так случилось, что…» — ого! — Да? — встрепенулся архитектор. — О, дитя моё, кто-то подсунул тебе сборник порнографических рассказов! «И так случилось, что он возжелал своего ученика». — А-а-а-а-а! — Чу Ваньнин схватился за голову. — Не читайте это! — Почему? — когда она смеялась, зубы её на контрасте с темно-красной помадой казались ослепительно белыми. — Думаешь, я никогда не читала такую литературу? — Нет, но… — он почти инстинктивно отодвинулся чуть дальше, как от опасности, хотя госпожа Ван для него никакой опасности не представляла; пульс его разгонялся. — Это… просто… — Смущает? — подсказала она, подняв брови. — «И так случилось, что он возжелал своего ученика. Однажды…» — Отдайте! — он метнулся к ней, чтобы прекратить это издевательство. — Нет! — она со смехом вскочила и прямо в обуви запрыгнула на диван, подняв книгу высоко над головой. — Это моя добыча! «Однажды лунной ночью, когда по всей округе запах цветущих яблонь был особенно сладок…» — однажды! Лунной! Ночью! Когда! Запах был особенно сладок! — Госпожа Ван, госпожа Ван, — он пытался отобрать у неё книгу, но для этого стоило забраться на диван, а он сомневался, что эта рухлядь выдержит, если они вдвоем будут по ней скакать. — Вы меня с ума сводите! — А вот об этом я расскажу моему мужу! Ой! — она подвернула ногу на своих головокружительных каблуках и потеряла равновесие. Чу Ваньнин подхватил её, но неудачно, и оба они полетели на пол. Никогда он не был так близко к женщине, не считая Мотры. Никогда с раннего детства. И это ощущалось странно — потому что не ощущалось никак. Будь он гетеросексуален, он бы влюбился в эту женщину без оглядки. Неудивительно, что у неё толпы поклонников. Даже когда она обрезает розы или сажает луковицы тюльпанов в своём саду, выглядит так, будто на ней опаловые серьги, помада цвета запёкшейся крови, кружевные чулки… Бедняга Сюэ!.. Но, может быть, женщинам иногда нужны мужчины, с которыми можно упасть с дивана без эротического подтекста. — Ох, простите, опора из меня ненадёжная. Вы ушиблись? Она всё так же хохотала, отмахиваясь от него книгой, а потом, лёжа на полу с разметавшимися каштановыми волосами, запыхавшаяся и раскрасневшаяся от сражения за книгу, продолжила: — «…когда запах цветущих яблонь был особенно сладок, он прогуливался, размышляя, как ему следует поступить, и в окне борделя (учитель мудрости знает, где бордель? И смотрит в окна борделя? Негодник!) увидел обнажённое тело своего возлюбленного…» Чу Ваньнин, в конце концов, смирился с ситуацией, какой бы неудобной она ни была, лёг рядом с ней и закрыл глаза, слушая не слова, а её бархатный, вкрадчивый голос, который становился всё ровнее и сильнее. Её дыхание не сбивалось на самых диких сценах, а он даже не задумывался, как нелепо и глупо они написаны. Автор, казалось, не имел ни малейшего представления о мужской анатомии, но обладал — вернее, обладала — богатой фантазией и желанием развлечь читательниц с садомазохистскими наклонностями. В иных условиях Чу Ваньнин проигнорировал бы эту нелепицу или посмеялся над ней, но теперь он слушал, не слыша, и его затягивало в омут мрачной истории о любви и ненависти, одинаково пропитанных самым отчаянным, самым грубым плотским желанием, гордыней и острым чувством вины. Он так и не узнал, отчего же святой, возжелавший… больше не быть святым, добровольно расстался с жизнью, потому что голос госпожи Ван превратился в шум яблоневых ветвей над головой. — Бедный мальчик, сколько же ты не спал? — спросила она уже громче и разбудила его. — А, простите, — он резко сел, и в глазах тут же потемнело, а к горлу подступила лёгкая тошнота. — Я заснул? — Да, дурачок. Кто-то должен о тебе заботиться, сам ты не в состоянии. Почему же ты один? Не я должна читать тебе сказки. — Я не хочу мучить людей собой, — он встал, слегка пошатываясь, и помог ей подняться с пола. — Госпожа Ван, у меня сегодня нет для вас ответов. Я… постараюсь дать вам их завтра. Простите, что вам приходится делать двойную работу… в сроки, которые… простите, это всё из-за меня. Госпожа Ван мягко коснулась его щеки, вынула из волос паутинку, и движение это смутило его сильнее, чем рассказ. — Я же у тебя в долгу, — сказала она. — В неоплатном. Запах сигарет Наньгун Лю смешался с ароматом её духов, и Чу Ваньнин подумал, что никогда не сможет рассказать некоторых вещей своему лучшему другу не потому, что ОНА просила. Просто семья Сюэ казалась ему идеальной — НОРМАЛЬНОЙ семьей, такой, в которой он хотел бы вырасти, такой, которую никогда не сможет создать. Он не хотел произносить вслух: тебе изменяет жена. Он знал это и видел своими глазами. Знал и кое-что ещё. Но… — Если бы я был женщиной, я бы хотел быть вами, — тихо повторил он ей вслед, думая, в общем-то, о другом. Его не оставляло видение яблоневых ветвей, качающихся высоко, где-то в чёрном тревожном небе. Все были к нему так мучительно добры в эти дни — как в сказках о сиротках бывают добры духи природы и говорящие животные, а затем и мироздание выдаст сиротке полцарства и принца в придачу.