Пересечение разных миров

Камерамэн и сам не мог объяснить, что на него нашло — возможно, где-то в душе, ему стало уже после самого закрытия дверей стыдно — но почему-то слова Спикера его окончательно из себя вывели — потому-то титан и сорвался на нем. Хотя если бы нечто такое заявил ТВ — Камера уверен, что он бы окончательно пришел в бешенство и набросился на подозрительно довольного монстра прямо там — и вот за это ему бы уже так стыдно не стало, ибо, пусть не сам титан, но его родня в сложившейся ситуации виновата. Вряд-ли бы Спикер был против. Просто титан был таким… Немного сволочью, немного эгоистом. Единственный раз, когда ему за что-то было стыдно — это когда Джи-мэн в самый первый раз его до обидного легко победил. Ну и немного уже тогда, когда он почти покончил с собой, перерезав шею — ТВ, узнав всю картину произошедшего, еще потом долго травил его выражением «Не показывай на себе» — вот кто уж мог подумать, что когда-то это выражение реально свершиться. Но в остальном… Нет. Ему особо ни за что не стыдно. Такой уж он бесстыжий, на самом-то деле. В количестве нарциссизма и эгоизма, а также самолюбия, он вполне может конкурировать с ТВ-титаном. Вообще, в трио титанов все было не будь здоров, атмосфера там — далеко не здоровая, и уж точно не распологающая. Между титанами всегда было определенное недопонимание, не были четко распределенны роли — каждый хотел показать себя лучше, чем он есть на самом деле — даже если за душой ничего и не стоит. Обычно про них ТВмэны говорили, мол, пресные и гадкие — как плесень. Правда, на практике получается, что и хвастаться им особо не чем — Камерамэн, по сущности, инвалид, Спикер — обиженный жизнью статист, а ТВ… Вообще отдельная песня, на самом-то деле. Только ТВ не описать в паре строчек — но, опять же, не потому, что он весь такой хороший (хотя и что-то хорошее он в своем сердце сохранить смог) — наоброт, как раз-таки потому, что он достаточно плохой. Плохой и даже ужасный — хотя, все же, возможно, это и про других титанов тоже. Все они совершили преступления различной степени тяжести в своих жизнях — просто кто-то раньше, а кто-то сравнительно недавно. Кто-то их совершит значительно позже. Хотелось бы, на самом деле, чтобы всем им за их грешки воздалось. Правда, велик риск, что все трое останутся безнаказанными. У них удивительная способность избегать наказания. Оказавшись на улице, сейчас, когда на ней довольно холодное, но светлое, заполненное тяжёлыми облаками, небо, инвалид даже не верит (не хочет верить), во что эта война превратила город — города как такового уже и не осталось, по сути, сейчас везде были руины и развалины разной степени тяжести — некоторые здания, на удивление, даже смогли себя сохранить, но для надёжности лучше, конечно, и их снести, а на том месте построить новый… Город. Только, увы, кроме города, здесь появилась новая цивилизация, которая уничтожила многие старые. Две, а может и три, смогли противостоять этой конкуренции, но особого толка от этого нет — две новые фракции все равно вошли в историю как виды, которые так и были созданны для порабощения и службы, и даже больше — как виды, которые нисколько этому определению не сопротивлялись, даже, скорее, наоборот — радовались такому и добровольно покорялись. А третья фракция — не дураки, мудро смогли ими распорядиться и теперь две другие фракции ожидает не развитие и процветание, а служение и неминуемая смерть. Возможно… Если скибидисты окажутся не такими уж и плохими, как обещал Спикер-титан, то все будет не так уж и плохо. Наверное. «Улететь может?» — подумал оператор — «Ах, ну да, на чем? Джетпака же нет. Уйти? Далеко ли уйду? Да и мало ли, кого могу встретить. Может, ещё не все гады знают, что мы теперь… На одной стороне. Черт, это даже противно звучит.» Камерамэн злобно насупился и обиженно сложил руки на груди, ощущая себя в логическом тупике — ничего не может сделать только потому, что даже относительно не может прикинуть, к чему это приведет. Просто потому, что банально не в курсе, что в городе вообще происходит. Да и, честно говоря, не очень хочет разбираться в происходящем — ему это не интересно. Хотя Спикер и ТВ сильно интересовались происходящим — просто для того, чтобы ориентироваться в пространстве, и не сходить с ума — незнание происходящего их не убивает, оно делает им хуже — оно их сводит с ума, отравляет изнутри (хотя ТВ и так словил уже отравление и осложнение в лице гангрены). Им, в отличие от товарища, не все равно. Хотя ТВ, казалось, вместе с семьей, уже прям ярковыраженного интереса к происходящему не должен был иметь — лишь еда была для них принципиальна. А для Спикера новости были, по сути, едва ли не единственным развлечением, которое помогало ему не чувствовать себя таким одиноким — почему-то одиночество начало его разъедать после чудесного исцеления (он так и не нашёл в себе смелости признаться другим титанам, что он скучал по скибидистам просто потому, что они давали ему достаточно столь нужного внимания — в прочем, теперь признаться в этом будет не так уж и страшно, осудить или обругать они его не смогут) — ни Камера, ни ТВ, его в этом никогда не поймут — у первого всегда была текучка из тех, кому на него не все равно, а второй безвылазно жил в кругу семьи. Им одиночество не знакомо. Счастливые. Наверное, титан бы ещё долго так стоял, если бы кто-то довольно мягко не трогул его за плечо — Камерамэн резко повернул голову, и, если честно, сам же испугался, увидев в неловкой близости от себя скибиди-священника. Он был высоким, ростом ну может немногим меньше титана, смуглым, с короткими коричневыми волосами, и довольно типичным, юродивым, как говорили ТВмэны, лицом — разве что глаза довольно мягкие, и добрые — подобное блестит у него где-то на дне глаз, а так, если не всматриваться — довольно типичный скибидист. Одет он был в белую, теплую (особенно для нынешней погоды) одежду, похожую на робу священника — в прочем, привлекло взгдяд Камеры не это, а большой, сильно кривой, светящийся нимб над головой этого существа. Робот не был уверен, как к этому существу относиться — несмотря на юродивое лицо, скибидист ему пока вроде никакого зла причинить не успел. Кто знает — может, и не причин даже. Не зря же Спикер говорил, что среди скибидистов есть вполне себе добрые и приветливые. — Здравствуй, титан, — смиренным тоном сказал ему священник — если бы Камерамэн его ещё слышал — Ты выглядишь так, словно на распутье. Что у тебя случилось? Камерамэн не додумался прочитать его по губам (хотя вполне себе мог, но это проблема многих операторов — они так привыкли, что относительно слышат товарищей, что уже перестали напрягаться и пытаться читать по губам) — предпочел посвятить это время на рассматривание столь чудного для него скибидиста. Более того — этот скибидист даже не обиделся. — О, а ты не особо разговорчивый… Робот, да? — продолжил священник, аккуратно подбирая слова — Скромный, да? Камера на это лишь неоднозначно потряс головой — не услышал, увы, но относительно смог по губам прочитать, хотя все же не был уверен в достоверности того, что там вычитал, после чего показал: «Я — глухонемой. Вы знаете язык жестов?» Да уж, давно же операторы уже не показывали это, даже отвыкли (и так хорошо без этого жили). — А… Оу, — священник состроил понимающее лицо — Не то, чтобы я понял, что ты показал, но… Общий посыл я понял, — и еще примирительно кивнул, как-бы показывая свое понимание. Время в мире ТВмэнов шло как-то по другому — грань между днем и ночью была какой-то более размытой, чем в мире людей, а из-за того, что небо было обычно серым, сложно было сказать наверняка, какое время суток сейчас идет — ТВмэнам, в прочем, все равно, они особо не спят. Не спал их основной костяк, хотя так называемые ТВ-лаборанты в каком-то смысле спать научились — правда, полноценным сном, также, как и сном в традиционном понимании, это назвать было нельзя — он был более чутким и поверхностным, чем у скибидистов и агентов, а также и довольно коротким — если верить ТВмэнам, они засекали, и обычно длится это все в пределах часа-двух — в прочем, понятие времени здесь тоже — свое и весьма относительное, и ориентироваться по нему агентам ещё стоит учиться. Для кого-то время в этом месте идет очень быстро, для других оно ползет крайне медленно, а кто-то его течение и вовсе не ощущает — как будто были во сне, хотя спать агентам здесь достаточно опасно — так можно было ненарочно и в пасть ТВ попасть. В прочем — многие об этом предпочитают не думать, а работать руками — ТВ их действительно использовали как рабов, заставляя выполнять их физическую работу (за исключением ученых, они что-то делали в лаборатории — правда, агенты их давно уже не видели, а потому всерьёз переживали за их сохранность) — физический труд спасал. Не на много. Иногда ненужные мысли все же дорываются до сознания. Сейчас 512 и 143 были на местном озере — не глубокое, но довольно обширное, вода в нем в большом количестве приобретала прозрачно-серый, довольно красивый, оттенок, но в маленьких объемах была обманчиво-прозрачная — как хорошо, что у агентов нет необходимости пить, иначе они все бы давно уже этой водой отравились — причем без возможности выздоровления. В нем была даже растительность — угольно-чёрные камыши, белые кувшинки на серых листах, а где-то в далеке даже были звуки сверчков (для 143, в прочем, всегда звучит тишина, да голос 512 как будто из-под воды) — если бы не гнетущие пустота и не особое разнообразие цветов, здесь было бы даже прекрасно, на самом деле. Хотя, наверное, для тех, кто любит все в пределах черного, серого и белого, а также их вариаций, тут уже достаточно красиво. Пока 143 с самым кислым лицом слушает (ну или делает вид, что слушает, а на самом деле думает о своем), 512 все болтает и болтает, грубо и отточено полоская черные блузки в ледяной воде, хотя до этого никогда подобное не делал (просто надобности не было, за них все делали специальные машины) — он ощущает, что мир этот холоден, как и его обитатели, а озеро — во много раз леденее, ещё хуже — но он все же робот, причем влагозащитный, холод в определённых дозах ему не страшен — да и к тому же ТиВи заботливо дал им плотные перчатки — чтобы эти две непутевые прачки себе детали не отморозили (а то потом ещё согревать придется их). В прочем, иногда от болтовни этого наркомана был толк — стираться было не так холоднее. Болтал Спикер о всем, о чем видел — в частности о более полном убранстве базы ТВмэнов (не то, чтобы 143 желал это не то, что своими глазами видеть — даже слышать), а ещё о том, что внешне она была похожа на старинный замок — как будто из каких-то сказок, — только замок этот был такой сюрреалистичный, обычно непроглядно-черный — разве что иногда его окна зажигались белыми огнями, но потом довольно скоро потухали. — …А ещё у них есть своя стойка регистрации, прикинь! — восхищенно воскликнул 512, едва не попав ледяными каплями в лицо глухонемого — Они изнутри похожи даже на отель. «Радость-то какая» — подумал 143 и закатил глаза, но товарищу показывать не спешил — в прочем, этот самый товарищ был так происходящем возбужден, что не до 143 ему было. — И там в одной комнате может быть ещё по две комнаты, — вдохновленно продолжил 512 — Ты к кому будешь заселяться? «Не уверен, но… Наверное, по ближе к Полицефалии», — признается 143, отложив в сторону белье, давая рукам немного отдохнуть — «Не думаю, что смогу жить в подобном месте один. Да и… Я к его компании привык», — с Полицефалией, конечно, все не так, как с Кайлом, судьба которого вообще не известна, и все же, где-то в душе, 143 понимает, что он ни черта не привык, ему ещё привыкать и привыкать — вот, собственно говоря, заодно и будет учиться — «Если ТВмэны позволят. А ты с кем?» — Ясное дело, с кем, — усмехается 512, ибо 143 спрашивает весьма очевидные вещи — Со своими собутыльниками — чтобы веселее было. Ну ты, если что, приходи к нам. У нас будет весело, я в этом более чем уверен. «Вот поэтому я лучше заранее откажусь» — показывает глухонемой — «Боюсь, все вы мне тогда жизни не дадите.» — Тебе кажется, — добродушно, хотя, как будто, с какой-то хитринкой, заявляет 512, пряча лукавую улыбку за черным мокрым бельем — Мы своих не трогаем. Ну… За исключением Вантуза, конечно — но он сам обычно напрашивается на неприятности. Его не жалко. 143 на это лишь тяжко вздохнул, но повода развить эту мысль не дал — лично ему этого довольно доброго психа было жаль, но 143 относился к большинству, который сопереживал Вантузу только на жестах, а не на деле. То есть, не помогали ему подняться, если его сильно толкнули (а такое бывало часто), не помогали залечивать раны (для этого, в прочем, в альянсе инженеры есть), не помогали привести себя в порядок после сражения или драки — да даже просто теплых слов или жестов не показывали, давая Вантузу понять, что глобально он никому не нужен. Да и если не считать черного Спикера, и, в какой-то степени титана Камерамэна, то постоянных друзей у него более не было — иногда, конечно, ему везло, и они появлялись, но сливались почти сразу же, не выдерживая травли из-за репутации Вантуза (герой героем, но все же для многих он — пустое место). ТВмэны ещё неплохо с испорченными душами постарались, сильно подгадив ему репутацую и жизнь — так Вантуз, по сути, и стал изгоем — можно было бы сказать, что на пару с черным Спикером, но тот все же в социуме с несколько более хорошой репутацией жил. Только вот Камера-титан теперь собственность скибидистов, а одним лишь чёрным Спикером сыт не будешь. «Может, отстанете уже от него?» — наконец, показал Камерамэн, состроив грустную мордашку — «Этому образцу и без вас от всех достаётся.» — Да ладно тебе, это весело, — говорит 512 с самой чистой совестью — К тому же — законом… Нашим дорогим регламентом — не запрещено. Пунктика про травлю там нет, я смотрел. Так что вопросы к своду правил, а не к нам. 143 сначала одарил 512 скептичным взгдядом — а потом закатил глаза и тяжко вздохнув, уведя взгляд в сторону корзины с бельем. «Как тебя ТиВи ещё не сожрал?» — подумалось ему. — Эй, — снова окликнул 512 товарища, на что получил тревожно-гневный взгляд — А как думаешь… «Я не думаю» — поспешил показать Камерамэн — «Я беру и делаю. Тебе бы, кстати, тоже не помешала такая функция.» — Ой, да есть она у меня, — отмахнулся Спикер — Я не про это. Вот смотри — ТВмэнов так много, да? И, как я заметил, все же они представляют разные возрастные категории. То есть, старшие и более младшие, верно? «Верно» — соглашается 143 — «Что ты этим сказать хочешь?» — Ну… А дети у них есть? — 512 состоил задумчивостью на своем лице — Как думаешь, а? Может, они их где-то у себя в недрах базы прячут. «Не знаю» — признался 143, невольно задумавшись об этом тоже — «Но я думаю, что это не возможно.» — Почему? — поинтересовался 512 — А я считаю, что это более чем возможно! «У них всего одна женщина на всю фракцию. К тому же — она им родная сестра. Не думаю, что они бы стали инцест практиковать.» — показывает 143 с несколько перекосившимся лицом — «Да и… Я думаю, что не стали бы они ее к деторождению принуждать.» — Ну почему сразу принуждать? «А с ними по другому и не бывает.» — морщится инвалид. — Да ладно тебе, — хмыкает 512 — Я уверен, с ними и по любви, и по обоюдному согласию возможно. Да и, к тому же — может, у них и другие ТВвумэн здесь есть! «И много ты их увидел?» — 143 состроил ехидную мордашку. — Ну… Пока, если не считать уже известной нам ТВвумэн — нет… — признался Спикер — Хотя знаешь… Я тут краем уха слышал, что вроде у ТВмэнов очень… Пластичные тела и физиология. Помнишь их тему с руками из самых неожиданных частей тела? Вот это оно — проявление. «Ты на что намекаешь, наркоман проклятый?» — прямо спрашивает 143, сощурившись — «У тебя на морде (лице) написано, что ты что-то задумал.» — Да так. О пустяках… Мечтаю, — окрыленно вздохнул 512, позволяя себе влюбленно промурчать — Просто, если это так — представь ТиВи с… — увидев злобный и смущенный взгляд 143, 512 предпочёл не продолжать — Ну ты понял, кхм. Я бы не отказался посмотреть, — признался робот. «Кто-бы сомневался» — показал 143 — «Хотя это все звучит не очень хорошо — учитывая, что это все же трупы. Как-то не очень… Пихать… Им промеж ног.» — 143 от этого поежился. — Ну это тебе-то не очень, — закатил глаза Спикер — Я бы опробовал… ТиВи в разных местах и позах. Боюсь только, он сам будет против, — наркоман чуть поморщился — Ну или наоборот — может и не откажет. «Я бы на его месте рисковать не стал» — показал 143 и бесшумно фыркнул — «Чтоб не повадился.» — Ой, да цыц там! — бросил ему 512 — Сам счастлив — так другим счастье пытать не мешай, — дал ему совет Спикер, наконец сконцентрировавшись на куче темного, тяжелого от влаги, белья, грубо и отточено выстирывая с таким окрыленным лицом, как будто он саму шкуру ТиВи (ну или его волосы) простирывал. 143 бы, конечно, с тем, что он счастлив, поспорил — а потом, подумав, решил даже не развивать эту тему, — все равно этот влюблённый дурачок его не поймет, пока лично с этой трагедией не столкнётся. В прочем — были и такие агенты, которые все равно ничего не понимают, даже столкнувшись с чем-то лично. Озеро было достаточно большое, а другой его берег давно зарос местной осокой — или, вернее сказать, ее подобием — она была очень широкой, стоячей, достаточно мягкой и, что удивительно, даже нежной, не колючей, а ещё угольно-черной — это было прекрасным местом для слежки, чем «негр» и воспользовался, внимательно следя за теми двумя образцами — черный Спикер всерьез рассчитывал услышать от них какие-нибудь тайны, которые помогли бы уничтожить ТВмэнов с их миром, ну или хотя бы отсюда сбежать — просто потому что этому образцу не хотелось здесь быть, и уж тем более этим монстрам служить. Он и первое-то попадание на их базу весьма сложно перенес — не в плане страха, он, наверное, слишком бесстрашный, а в плане отвращения — эта тяжёлая, склизкая тьма, ещё потом долго хлюпала у него в динамиках, заставляя брезгливо-злобно дергаться — в какой-то момент даже начало казаться, что пока он был на этой базе, кто-то из телевизионщиков ему какие-то свои местные слизь и волокна в уши напихал, просто чтобы неповадно было. При обследование ничего такого, что естественно, не было — хотя невесть откуда взявшиеся ощущения были слишком реалистичными, а подозрительный взгляд ученого-оператора, что внимательно следил за этим процессом, запомнился этой Колонке надолго. Либо же запомнился его ослепительно-белый, с легким голубым оттенком из-за того освещения, зачес, который был менее пышный, чем у рядовых бойцов. Черный Спикер еще не решил, что в этой касте глухонемых ему запоминается больше — двойное дно этих голубых глаз, или белая волосня, которую они даже зачесывают по другому. Что касаемо 512 и 143, то особо близкого знакомство у него было только с 512 — и то, было оно весьма вынужденным, ибо было время, когда в отряды, которые формировали для того, чтобы ими позже управлял черный Спикер, частенько попадал этот образец — «негр» предпочитал знаться лично с тем, кем он будет управлять, и был весьма сильно недоволен таким знакомством — 512 был едва ли не самым известным алкоголиком, наркоманом, и любителем оторваться даже не в узких кругах, а в их фракции в принципе. Ещё и является довольно капризным и глуповатым, хотя, даже «негр» может это признать, в нем есть зернышки гениальности, и если бы захотел — давно бы уже ученым стал, заодно и став весьма привелигерованным. Но увы. Дурь и бухло, а также точно такие же друзья, были ему дороже престижного статуса. В прочем — не черной колонке его переубеждать, у черной Колонки других дел полно. Но дело даже не в этом, хотя одних лишь этих данных было достаточно, чтобы потерять расположение и доверие черного Спикера. 512, как выяснилось несколько позже, был так называемой испорченной душой — весьма красивое название фанатиков ТВмэнов, — ещё хуже было то, что эта испорченная душа настолько безрассудна, что конкретному ТВмэну чуть ли не в ноги кланится и руки целует — он, по сути, один из кормильцев ТиВи в принципе, и все свои победы и достижения посвящает этому монстру, которому глубоко все равно — он ему демонстративно в душу плюет, и за еду даже не благодарит, как-бы показывая, как же сильно ему все равно. А вот 512 как будто не видит, а даже если и видит, то считает, что это все лишь временно, и что монстр однажды его все же полюбит. Чёрному Спикеру отвратительны ТВмэны, а испорченные души — в 100 раз больше, ибо, как показала практика, отчёта себе уже в чем-то, что касается ТВмэнов, просто не отдают. Каши с такими особо не сваришь. А вот со 143 он близкого знакомства не имеет — лишь пару раз пересекались, во время которых 143 так сильно начинал из-за негра дрожать, что его потом обычно 512 насильно сажал (ибо где крутится один, там и велик шанс, что второй где-то не далеко) и так называемую тахикардию успокаивал, — особенно сильно он начал трепещать перед чёрным Спикером после того, как не просто стал очередной испорченной душой, коих во фракции Камерамэнов расплодилось довольно много, а и вовсе вступил в отношения с родственником ТВ, которого негр про себя нарек великовозрастным дитем — вот с этим обозначением Полицефалии поспорить сложно — 143 и Полицефалия ему и до этого по одиночке не очень-то и нравились, но вместе стали ещё хуже. Хотя эти два субъекта хотя бы не так сильно вымораживают, ибо сидят вместе тише воды, ниже травы, и охраняют друг друга, а вот 512 — громкий подонок, который даже не пытается скрыть, что ради ТиВи, да и его семьи в целом, он готов пойти на преступления, которые даже могут расшатать привычный уклад жизни в альянсе. У черного сильно чесались кулаки пройтись ножами по морде этого гада, а потом бы ещё желательно спустисть шкуры со всех испорченных душ, до которых возможно добраться, но благо, что какой-то скибидист сделал это уже за него, вырезав на щеке того Спикера его номер. Негр бы вырезал там «шлюха» — это подходит 512 больше. Чтобы ничего с чистой совестью не делать, и, тем самым, лишний раз не угождать этим сгнивающим аристократам, черный просто тихонько ускользнул с распределения обязанностей и затаился, стал поджидать 512, чтобы от него что-нибудь узнать (хоть где-то есть польза от его болтовни) — правда, информация о смене органов, и размышления, есть ли здесь ещё женщины и дети, были интересны, но бессмысленны — представить ТиВи с сиськами у негра просто фантазии не хватает, а о других ТВ-женщинах он просто предпочитал не думать — не хотелось бы ему, чтобы этих существ было больше, чем в одном единственном экземпляре. И уж тем более он старался не думать о маленьких телевизорах — их черному Спикеру было даже жалко, ведь кроме весьма плохой репутации их старшей родни, они явно рискуют нарваться на такую же жизнь. То есть, их судьба уже предрешена — вряд-ли они это заслужили. «Хоть бы раз сказал что-то умное» — злобно подумал чёрный Спикер, состроив свой фирменный прищур — а потом вздрогнул, когда почувстовал, как его сзади кто-то коснулся. Резко обернувшись, рассчитывая уже наткнуться там на какого-нибудь ТВмэна, негр даже позволил себе расслабленно вздохнуть, ибо на него сверху вниз удивленно уставился Вантуз. Наверное, вряд-ли они все же друзья — скорее просто Вантуз таскается за ним потому, что у них схожие взгляды и мысли (но различий все же больше), а еще потому, что все остальные Вантуза от себя просто гонят прочь. В любом случае, так с ним обращаются мелкие. Большие же могут держать подле себя, пока он им полезен и нужен. Вообще, Вантуз отличался от своих рядовых собратьев достаточно сильно — у него была более бледная кожа, более тонкая, отчего у этого агента весьма сильно, даже сквозь форменную одежду, торчат ребра, глупое, но какое-то словно даже просветленное лицо, которое выглядело бы стандартно, если бы не глаза — более мутные, как будто он пьян, но все такие же голубые, его левый зрачок был подобен маленькой черной точке, а вот правый уже был большой шайбой, занимая собой почти весь глаз — у людей это называлось анизокорией — где-то негр слышал, что подобное состояние глаз у людей было стереотипным изображением психбольных — увы, но такое действительно про Вантуза. Волосы же у Вантуза никогда не знали лака, а потому представляли из себя изрядно отросшую волосню, которая по цвету была более тёплой и светлой, чем у многих других. Такой цвет волос был только у двух Камерамэнов — это у Вантуза и Симпа, без которого все, включая ТВмэнов, так хорошо жили. Кто-то вот от тахикардии страдает, а Вантуз — от расшатаной ещё при производстве психики, и сопутствующих расстройств. Как и все Камерамэны, Вантуз достаточно тактилен — это не самый страшный его порок, ведь было бы не так с ним сложно, если бы у него была завышена только тактильность — не в меру радостный, с плохо развитой эмпатией, достаточно тяжелой рукой (негр это на себе прочувствовал), сложно было предсказать, в какой момент у него снова сорвет крышу и он пойдет голыми руками на противников, когда их много и они намного больше довольно хрупкого Вантуза, про которого было не ясно, чего с ним больше хочется сделать — прижать к себе и приласкать (по опыту было выявлено, что Вантуз млеет и слабеет от ласки), или наорать и побить, чтобы больше никогда никого не тревожил. В прочем, последнее бессмысленно, ибо Вантуз обидется, расстроится, но все равно будет гнать свою линию — даше если в душе будет весьма горький ураган от боли и обиды. Хотя смотря на это невинное и глуповатое лицо, первое звучит как-то более привлекательно — даже не учитывая, сколько за спиной Вантуза убийств. Его спина все равно многократно больше страдает. Наверное, на ней все ещё свежи шрамы, когда его поймал фейковый скибиди-ученый, и, явно рассчитывая, что этим уничтожит маленького психа, закинул очень далеко, удачно сразу к мелким. «Привет.» — показывает ему Вантуз — «Что делаешь? За кем опять партизанишь (в значении — следишь)?» — и ещё так по птичьи склоняет голову на бок. — Пригнись! — приказывает ему черный, и, схватив за локоть, резко опускает на корточки рядом с собой, скрывая за осокой, пока Вантуза не увидели — она достаточно высокая, чтобы скрыть их двоих, когда они на корточках, но недостаточно высокая, чтобы скрыть их двоих в полный рост — Я тут… За этими болванами слежу, — более тише сказал он, после чего аккуратно отодвигает траву — 512 и 143 там уже с бельем закончили, а потому весьма торопливо уходили — только их спины Вантуз успел уловить — Думал, что что-то полезное от них узнаю. Но… Все по нулям. А ты… Переоделся? — черный обратил внимание, что вместо темной форменной одежды, на Вантузе была белая майка, кототорая прямо-таки облепила его ребра и более худой, чем у других торс, да очень старые, уже сильно потертые на коленях (казалось бы, почему именно там) синии джинсы. Вместо черных мужских туфель, а ногах у психа были коричневые высокие сапоги — В чем причина смены стиля, Вантуз? — довольно серьёзно усмехается негр, блуждая по глухонемому оценивающим взгдядом. «Кто-то со спины толкнул — вот я прямо в корыто с водой и упал. Она холодная, что просто ужас.» — спокойно признается Камера, говоря о довольно простых для него самого действиях — «Правда, там рядом был ТВ-ученый, и чтобы я не ходил в мокром — он увел меня переодеваться. Дал эти вещи. Мне идёт?» — ещё и посмотрел так по совиному, что негр не смог сдержать снисходительный вздох: — Очень. Странно, но как-то принято в альянсе считать, что Вантуз внешне, да и внутренне, достаточно уродлив — хотя если не считать более светлой, и более мягкой, из-за отсутствия залачивания, прошивки, зрачков, да выпирающих ребер, он от любого другого стандартного маленького Камерамэна не сильно отличается. Но увы — стандарты в альянсе довольно двойственные и изменчивые. Негр нахмурился сильнее, задержавшись на одежде Вантуза особенно долгим взгдядом — можно было бы предположить, что когда-то эта одежда принадлежала ученому, особенно джинсы (Спикер видел, что грань между вполне человеческими бедрами и переплетением щупалец заполненена джинсовой синей тканью, ну или каким-то материалом, что внешне имеет имитацию джинс) — вот только одежда настолько рассчитана на кого-то тонкого, вроде Вантуза, что даже ТВвумэн она будет мала. Чего уж говорить про ТВ-ученого, который так-то по больше ТиВи будет? Как-то все это очень подозрительно звучит. — И что, больше ничего не делал? — уточнил негр про местного ученого, передернувшись от того, что в своей голове визуализировал эту вязь щупалец. «Нет, вроде», — Вантуз пожимает плечами — «Правда, он прям неотрывно следил за мной — даже тогда, когда я за ширмой переодевался.» Это для Вантуза в этом чего-то супер-странного нет — просто он частенько был не в состоянии отличить плохое от хорошего, также как и странное от нормального — а вот Спикера это весьма сильно напрягло, ибо, казалось бы, к чему это у салата из щупалец такой повышенный интерес к, несмотря ни на что, герою альянса? Чего он задумал? «Ты думаешь,» — показывает Камерамэн, поняв, к чему клонит товарищ — «Он что-то задумал?» — Я не просто думаю, я более чем в этом уверен, — вздохнул негр, после чего заботливо сжал прохладное плечико Вантуза — Постарайся быть аккуратнее, особенно рядом с этим кальмаром, хорошо? — вряд-ли Вантуз услышал умоляющие нотки в тоне негра. Не особо думая, псих широко улыбнулся и показал негру большой палец — а потом спросил: «Ну что? Так и будем тут стоять, или все же вернемся к другим? Я думаю, они с работой к нашему приходу уже закончат — все же, путь тут не близкий.» — Черт с ними, пошли, — вздохнул негр, после чего, схватив Вантуза за руку, и, сквозь осоку, помог спуститься вместе с собой к берегу, по которому они планируют пойти на другой берег, а уже дальше — по пути 512 и 143, ибо там ближе. Берег здесь был песчанным, бледно-серым, мягким и рассыпчатым, как кинетический песок, он был ещё усеян странными камешками, или, даже вернее сказать, рунами с какими-то символами — когда черный Спикер наступил на какой-то из камней, атмосфера перед глазами у роботов пошла помехами, отчего они оба уставились сначала друг на друга, а потом на озеро. И посреди озера они увидели дымку ТиВи — его голова была опущена к темному свертку, который ещё был сверху накрыт прозрачно-белым платком, что он довольно любовно прижимал к своей груди и покачивал. Более того, роботы различили, как монстр сказал: — Мой первенец… — его тон был настолько теплым, мягким и любовным, что даже не верилось, что это говорит именно ТиВи. Недолго монстр ещё после этого качал свое дитя — в какой-то момент сначала исчез немертвый, а его ребенок вознесся и рассеился, зато на месте младенца появился средний по размерам черный куб — и этот самый куб упал бы в воду, если бы негр вовремя не сорвался и не оказался в озере, чтобы этот куб поймать. Правда, стоило этому кубу попасть в руки Спикера, он сразу же покрылся чем-то черным, на лице остались лишь белые глаза, что придало ему сильную схожесть с ТВ в их звериной форме, из правой стороны головы вырос длинный, сильно изогнутый, черный клюв, из спины, или, даже, скорее их рук, появились черные крылья, которые как будто были созданы из щепок разной длины — руки Спикера смиренно повисли, а куб сам по себе завис в атмосфере. — Я чувствую себя таким свободным… — сказало это существо, видимо, заметив удивленный взгляд Вантуза, что даже растерялся, не зная, что предпринять. «Рад за тебя.» — подумалось Вантузу, после чего он сиганул за Спикером в озеро, и одним метким ударом ребра ладони заставил этот куб упасть — сначала в себя пришел явно встревоженный произошедшем негр, чьи глаза по шальному блестели, а потом они оба проследили за тем, как куб уходит под воду — негр уже хотел было достать его, но передумал после тычка со стороны Вантуза и его не самого одобрительного лица. «Что это было?» — спросил у него Вантуз. — Я что, знаю? — огрызнулся Спикер, поежившись — те секунды, что он провел в новом обличии, были, пожалуй, действительно — самыми лучшими мгновениями в его жизни. Он и вправду почувстовал себя таким свободным, что, пожалуй, даже бы и не отказался почувстовать это заново. — Эй, водоплавающие, — услышали они сначала незнакомый голос, а потом и торопливые шаги — Вам там нормально? Водичка не сильно холодная? Синхронно развернув головы, роботы увидели, как к ним спешит робот, который, видимо, представляет рассу Спикеров — прежде всего это было понятно по зеленым глазами и светлым волосам, правда, глаза были какие-то прям кислотные и, пожалуй, даже кошачьи, а волосы были даже слишком бледно-желтым блондом — к тому же волосы у него были прямые и длинные. Правда, одет он был достаточно не типично для Спикера — на нем черные вещи — джинсы, сапоги до колен, обтягивающий свитер средней вязки, на плечах болтается белый халат, как у ТВ-ученого, а на шее болтается серебрянная бирка. И на довольно мудром, глубоком, остром лице — тонкие квадратные очки в глянцево-черной оправе. — А ты ещё кто?! — оскалился на него негр, когда робот подошел достаточно близко к воде, но заходить в нее не стал — этот незнакомец оказался значительно выше стандартных агентов, но сильно ниже большого Спикера. Робот, в прочем, на это весьма добродушно усмехнулся, после чего удобнее поправил на себе халат. — Не поверишь, если скажу. — Говори, — сильнее нахмурился негр. — Спикер, как и ты. Только я такой — местный Спикер, — сказал незнакомец — С-122, если точнее. Есть в этом мире свои Спикеры и Камеры — это те, которых когда-то ТВ буквально вырвали из лап смерти, сделав своими пажами Хотя в рыцари нас никто посвящать не собирается, — парень снова усмехнулся, лукаво щурясь — Как водичка? Не сильно прохладная? Может, заодно рыбы поймаешь? Уху сварим. В то время, как лицо черного возмущённо перекосилось, Вантуз по детски счастливо засмеялся — вроде довольно бесшумно, но 122 все равно перевёл взгляд на него и улыбнулся, демонстрируя белые вставные челюсти — у агентов альянса они менее белые, даже, в сравнении, желтые — эти зубы прям идеально белые, и вставные у них, по сути, сразу челюсти — а не каждый зубик по отдельности. — Да пошёл ты, — обиженно сплюнул негр, после чего вышел из воды и демонстративно начал танковать один дальше — кроме того, что обиделся на смех, этот 122, что представился им местным Спикером, ему сильно не понравился. Чего нельзя сказать о Вантузе, чьи глаза как-то подозрительно заблестели. К тому времени, как остальные титаны добрались до улицы (не стоит забывать, что секрет телепортации скибидистам известен, и, как оказалось, каким-то образом на нее стоит ограничение на базе), Камера-титан, на удивление, вполне неплохо спелся (хорошо хоть, что не спИлся, хотя инвалид уверен, что и до запоя ему недолго осталось) с этим добродушным скибидистом, а потому для удобства они сели на относительно ровные развалины, и общались преимущественно с помощью блокнота и ручки, что были при священнике, хотя Камера даже пытался привить ему язык жестов, с какой-то болью вспоминая, как когда-то Камеры-ученые учили его, да и других Камерамэнов их языку, ещё его сокращённой версии, где в ход шли в лучшем случае с десяток жестов — конечно, они все же роботы, и программы на распознавание и знание этого языка у них было — но учёные тогда были более тёплые и менее занудные, а потому кропотливо учили своих более низших по рангу собратьев — инвалид, предавшим воспоминаниям, в процессе даже начал грустно улыбаться — священник понял, что робот сам задел в себе грустные воспоминания, и из чувства тактичности лезть в его душу не стал. Это учение давалось ему ещё пока не так легко, как хотелось бы, но он старался, причем старался не столько ради себя, сколько ради этого симпатичного титана — он к агентам относился нормально, к Камерамэнам так точно — хотя, как и у многих скибидистов, свои причины нелюбить альянс у него тоже есть. У самих агентов есть причины ненавидеть альянс. Камерамэн его не осуждает. У него тоже есть такие причины — просто он никогда никому об этом не говорил. Сначала он замечает какие-то пятны боковым зрением, после чего вскидывает его вверх и смотрит в сторону — в далеке он действительно видит два пятна — одно было в каком-то смысле даже полосатое, тускло-черный мешается с таким дешёвым пошлым красным, в то время как второе пятно было просто беспроглядно-черное, переодически моргающее круглыми белыми глазами — Камерамэн с сожалением понимает, что, кажется, узнает этих двух болванов даже в непроглядной толпе, также как и понимает, что столь неприятный разговор, а то, даже, и скандал, между ними должен произойти в любом случае — лучше уж сейчас, чем потом. А этот добрый священник не идиот, чувствует, что пахнет жареным (или, вернее сказать, сырым и гнилым), а потому спешит попрощаться и удалиться — впервые, кажется, Камерамэну сложно отпустить скибидиста (о неудавшемся романе 143 он не знает), но сейчас это единственное, что можно предпринять священнику, чтобы просто не попасть под горячую (или наоброт, ледяную) руку. Возможно, Камерамэн на его бы месте сделал тоже самое. Возможно, ему бы на своем месте стоило бы сделать тоже самое — но он терпеливо сидит на своем месте, поджидает этих болванов, один из которых идет показушно-медленнно, прямо демонстративно, также показушно-возмущенно уперев руки в бока, пока вылезшая откуда-то из поясницы третья, очень уродливая, рука насильно тащила за собой главного пострадавшего — этот самый пострадавшись даже пытается остановиться, упирается ногами в землю, но ТВмэн неприклонен и все также тащит Спикера за собой — странно, что ему не все равно, хотя лично Спикер, не решив устраивать разборки (наразбирались уже), предпочёл бы закрыть на такое глаза. Но только не ТВ, что по старой привычке из юношества стремится отстоять чью-то задетую, причем публично, честь — пусть не свою, так честь дамы. Ну или честь Спикера в их случае. Хотя, казалось бы, какая ему разница? Когда титаны все же доходят, монстр демонстративно скрещивает руки на груди, а третья с неприятными звуком прячется куда-то обратно внутрь тела — в этих фиолетовых глаз столько яда, что Камерамэн чувствует, как его начинает даже тошнить. У ТВмэнов была удивительная функция — делать плохо и больно без слов. Их титану она передалась прекрасно, а то, наверное, и ещё лучше. Спикер же стыдливо выглядывает из-за более широкой спины ТВ, отчаянно пытается скрыть по-детски обиженные глаза и тот факт, что его вылизывал этот монстр — в прочем, влажные волосы и слегка блестящее лицо уже вполне неплохо это показывали. — Ну и что это было, инвалид? — спрашивает монстр, его речь так и сочится насмешкой с сахаром и ядом в составе, соотношение в которых 1:2. «А ты не догадываешься? Совсем мозги от гангрены разложились?» — продолжает язвить и грубить оператор, чувствуя, как у него вновь сдают нервы и он начинает звереть — видимо, у него на телевизионщика уже какая-то аллергия пошла. Ни Спикер, ни ТВ, такого уж точно не ожидали — лицо первого испуганно вытягивается, в то время как ТВ застывает с каким-то даже детским и искренним удивлением, прямо подобно восковой фигуре — он такого выпада уж точно всерьёз не ожидал, а потому даже и не знает, как-бы достойнее ответить. Пожалуй, эти болваны забыли о том, что и у Камеры, при всем его равнодушии, могут начать сдавать нервы. Особенно от таких приколов. — А ты… Все же умеешь язвить, да? — с нервной и, пожалуй, какой-то клоунской улыбкой, выдаёт ТВ, судорожно, сквозь зубы, вздыхает, предупреждающе начинает барабанить пальцами по локтю — И срываться на своих… Тоже, — улыбка становится настолько больше, что, кажется, маска начинает в уголках рта угрожающе трещать — Как не вовремя ты решил это показать, инвалид. ТВмэны сильно вцепляется пальцами себе в локоть, как-бы пытаясь унять поднявшуюся тревожность. — Кхм, тебя что-то не устраивает, Камера? — более мягче спрашивает Спикер — еще и смотрит так печально, невинно и сердобольно, что, пожалуй, Камерамэн уже знает, где найдет свою смерть. Прямо как за столом — почему-то слова Спикера его просто выбешивают. «Да! В частности — вы!» — показывает Камерамэн, резко вскочив с насиженного места — «Вы чего такие спокойные, я понять не могу?!» — Ну а что ты хочешь, чтобы мы делали? Забились в угол и истерили? — глухо и недовольно интересуется ТВ — Хотя от энтеробиозника такое ожидать можно. — Эй! — недовольно восклицает Спикер — Я все ещё здесь! — Поверь, нам двоим это больше тебя не нравится, — продолжает монстр — Спикер уже был здесь и вряд-ли хотел вернуться, а у меня… Свои причины ненавидеть мое нынешнее положение. Но это не значит, что мне и этому стоит кидаться на своих и истерить. Нам это не нравится в равной степени. Но у нас особых вариантов нет, что можно предпринять, — как будто разжевывает ребенку элементарные основы взрослой жизни, титан невольно вспоминает ТиВи и Полицефалию, когда первый также младшему что-то объясняет, как только ТиВи не на много вырос возрастом и насколько-то умом, а Полицефалия мог расти только телом — от этого титана как-то даже брезгливо передергивает, а в груди словно появляется чёрная дыра, с которой ему приходится жить настолько часто, что уже и вовсе приходится с ней считаться — Мы просто заложники положения, и сделать ничего не можем. «А телепортация?» — вспоминает о ней Камерамэн — «Ты же можешь телепортироваться и нас двоих забрать в ваш мир!» — О, я мог телепортироваться в наш мир, инвалид, — поправляет его ТВ — Ты думаешь, я не пытался? Но, увы, ничего не получается. Видимо, моя дрожайшая родня закрыла мне туда доступ — и теперь могу только в пределах этого мира. В прочем — есть у меня подозрения, что скоро в принципе телепортироваться не смогу. Не знаю почему, — чуть подумав, он выдыхает — и более примирительным тоном говорит: — Я предлагаю не кипятиться линий раз, Камерамэн. Все равно мы все теперь в одной лодке, как-бы нам это не нравилось, ясно? Мы уж точно не в том положении, чтобы ругаться. Да и я нутром чую, что все у нас образуется и наладится — возможно, эти скибидисты не такие же и плохие, ибо, не зря у людей было выражение «Не так страшен черт, как его малюют». Как минимум держи в голове тот факт, что эти скибидисты уже лучше моей прямой родни, так что это мелким очень плохо должно быть, а не нам. И ещё с такой слащавой улыбочкой протягивает Камере руку, что инвалид смотрит на это сахарное лицо — и не доверяет, кривится сильнее, пытается переварить, особенно долго обдумыаеи последнюю реплику, вроде бы как прекрасно понимания, что монстр имеет ввиду, а вроде как и вовсе не хочет до конца осознавать происходящее с ними — и с мелкими, да даже с Вантузом (вот последнему придётся особенно тяжко). Вместо того, чтобы пожать ТВмэну руку, и вроде как даже закопать топор возникшей войны, Камерамэн отвешивает ему хлестку и жёсткую пощёчину — кажется, маска монстра от возмущения едва не треснула на две равные части. «Это ты во всем виноват!» — обвиняет его Камерамэн. — Кстати да, — подключается к дискуссии Спикер, строя недовольное лицо — Это же из-за твоей родни альянса с нами больше нет, а мы — здесь. ТВ на это ещё злобнее хмурится, но молчит, поджимая губы — сам же прекрасно понимает, что поспорить с этим весьма сложно, а потому, на удивление терпит, обиженно и гневно насупившись. В прочем — защищать свою весьма жестокую родню он не собирается, особенно сейчас, когда они реально виноваты во всех бедах. Кажется, кому-то очень сильно не повезло с родней — со всех сторон вредители и уроды, причём моральные, мораль которых от общепринятых норм весьма далека. Камеравумэн и Спикервумэн тоже не особо что-то делали — просто ушли подальше от всех, к большому яблочному дереву — точнее, оно внешне похоже на дерево с яблочными плодами, которые внешне как даже очень красивые яблоки, которые часть агентов видели в живую и даже трогали, держали в руках, а другие уже не застали и видели только на картинках и видеозаписях — эти яблоки были намного больше, размером с кулак большого Камерамэна, а ещё они были беспроглядно-черные, глянцевые, со смешными маленькими черными листиками — были агенты, что пытались дотянуться и откусить кусок, который может стоить им жизни — благо, что рядом были ТВмэны, которые не уставали гонять агентов куда подальше от этого дерева, да и от других подобных ему тоже. Это место им понравилось тем, что здесь была густая, более мягкая, чем в других местах, трава, на ней довольно удобно сидеть, а ещё в пределах этой яблони была сильно покосившаяся скамейка — казалось, что она была сплетена из черных, глянцевых, лент-щупалец — прохладные, но, видимо, сквозь плотную форменную одежду, ощущались не такими неприятными. И, что удивительно, эти щупальца не шевелились, отчего сейчас женщины там удобно расположились — хотя было немного страшно, что столь хлипкая конструкция под дамами просто перекосится окончательно и окажутся дамы на траве. Хотя если у Спикерши одежку пусть и с натяжкой, но можно назвать форменной, то к одежде Камеры есть вопросы. В отличие от коричневого зачеса Камерамэнов, волосы женщины были коротко подстрижены, слегка взлохмаченны и явно не до конца прочесанны, они пепельного оттенка с белыми, или, вернее сказать, седыми ниточками в волосах, что как-то зрительно увеличивали ей возраст. Кожа, в остальном, от кожи остальных операторов не отличается — такая же бледная, европейская. Разве что лицо в целом более овальное, а нос — умилительно-маленький, да глаза прям неоново-голубые, как будто собранные из маленькой стеклянной мозаики, что в случае перехода на боевой режим становились угрожающе-красными. У этой Камеры не было форменного костюма, не было юбки — носила она темные сапоги, штаны, короткую кожаную куртку, перчатки, что естественно, а главный ее атрибут — это особое оружие, внешне близкое к дробовику — стреляет метко, и обычно сразу — на поражение. Вантуз даже предогал ножовкой отпилтить ей конец, чтобы модернизировать и сделать урон ещё больше, но дама от такого обычно вежливо отказывалась — оружие кроме того, что само по себе сильное, так еще и не совсем принадлежит ей — поэтому дробовик она охраняла пуще, чем зеницу ока (чтобы это не значило). Так уж получилось, что Камеравумэн не принадлежит только фракции операторов, и делалась она совместно с ТВмэнами — а потому были в ней некоторые авторские установки от ТВмэнов (от того, видимо, и стиль одежды у нее был весьма не типичный для оператора). А вот Спикервумэн была одета уже более форменно, но с большим вкусом — по сути, на ней были черные обувь, брюки, пиджак, перчатки (похоже, у альянса какой-то бзик на перчатки в принципе, ибо носят их практически всех), да выглядывающая ярко-малиновая блузка — достаточно не типичный цвет для альянса в принципе, и более того — глаза у дамы были такие же, кислотно-малиновые, как и скрытое окрашивание, которое сверху было накрыто тусклым-черным карэ — зрительно Спикерша выглядела как вторая по старшинству женщина в альянсе, хотя на самом деле была самая младшая (либо же была операторше ровесницей, хотя и демонстрация ее произошла значительно позже), а самым старшим в альянсе является любой ТВмэн. Что касаемо кожи, то она стандартная — бледная европейская, с квадратными чертами лица — ничего особенного, на самом деле. У многих Спикеров именно такой тип лица, особенно ярковыраженные они у черного Спикера. Если Камеравумэн сидела, как на иголках, опасно поглаживая оружие, то вот Спикерша была даже слишком расслабленна — лишь ее лицо было чем-то опечалено, а глаза лениво следили за падающими просто так листиками — возможно, что-то в этих жёстких пластинах определенной формы отмирало, отчего они от деревья и откреплялись, падая под выпирающие буграми корни дерева, образуя достаточно жесткий, словно даже из пластиковых пластин, ковер — в прочем, для образца, что что-то человеческое видел только на картинках и записях, особой тоски касательно флоры и фауны нет. Определенно, волнуют ее не тонкости местной природы, а тонкости морали и сознания ТВмэнов. Точнее, даже не всех ТВ разом, а ТВвумэн в принципе. Ей, ести честно, все ещё не верилось, что все сложилось именно так, и даже больше — ей не верилось, что ТВ-женщина была на это способна. Но, как показала, практика — могла. И, как показала практика, за не совсем человеческой внешностью скрывается совсем уж нечеловеческое нутро. ТВвумэн, определенно, плоха, как и вся ее семья в принципе. Однако, в отличие от ТиВи, она была ещё хуже тем, что правила не открыто, а как-бы «из тени», из-за спины ТиВи, прикрываясь им, как защитным щитом — ей достаточно списать свои действия на то, что это приказ старшего брата, и все, к ней претензий нет — только потому, что с ТиВи мало кто связываться даже в глубоком сумасшествии будет (собственно, действительно сумашедших, кроме Вантуза, в альянсе нет — испорченные души не в счет). Собственно, что-то она определенно делала из-за спин других женщин, прикрываясь тем, что они вроде как дружат — просто очевидно это стало только сейчас, а до этого ведь Спикерша искренне верила, что они действительно дружат. Вообще, никаких законов, по которым женщины не могут дружить с агентами мужского пола, которые альянс в большинстве своем и составляют, у них нет — но все равно дамы предпочитали держаться вместе, от мальчишек подальше — возможно, не стоило врать, и дружба у них была такая же, как и у титанов — вынужденная. Теперь понятно, почему немертвая слишком вымученно улыбнулась, когда Спикерша назвала ее и Камеру подружками. Видимо, подружками они как раз-таки не были, либо же у ТВмэнов привычка, что в альянсе у них друзей нет — вот телевизионщица изменять устоявшимся у них привычкам не стала. Наверное, нет ещё таких сущевств, ради которых бы эти монстры решили глобально что-то поменять — либо же они когда-то были, но уже погибли — вот ТВмэны больше ради кого-то ничего менять и не станут, ибо это просто бессмысленно, ведь все равно объекты, ради которых они готовы меняться, умирают. Получается, все эти изменения — просто бессмысленны? Такую позицию для себя избрали ТВмэны? Операторы были менее эмпатными, чем Спикеры, к тому же, в отличие от людей, или, хотя бы, скибидистов, даже не имея нормального органа чувств в лице слуха, какой-то особой чувствительностью кожи не обладали — Камеравумэн, скорее, замечает это, переведя на подружку взгляд — создаваясь в соавторстве с ТВмэнами, она какой-то сверхжалостливой особой не была — также, как и будучи все же под финальной редакцией Камерамэнов, она не была слишком горделивой особой — скорее, просто отстраненной, холодной и все же скромной — не пыталась скрыться, как другие операторы, но и не пыталась впихнуть своя «я» всем, как тот же Вантуз. «Я предупреждала,» — показывает Камеравумэн, когда пересеклась со Спикершей взглядом — «Они так могут.» — Я понимаю, но… — вздохнула Колонка, пытаясь уместиться удобнее на этом переплетении из щупалец — Все равно обидно, нет? — неясно, кому адресован вопрос — себе или глухонемой, которая как-то подозрительно сощурилась. «Не знаю. В какой-то степени даже все равно.» — признается Камера, пожав плечами — ничего, кроме какой-то пустоты в груди, она не испытывает — определенно, там было и негодование за произошедшее, и переживание за товарищей — но одновременно с этим было прямо пугающее спокойствие и отсутствие действительно сильной паники — как будто это был самый ожидаемый исход такого товарищечества. Увидев удивленный взгляд Спикерши, Камеравумэн пояснила: «Забыла? Я на 50% принадлежу ТВмэнам.» — А, ну да. Точно. — сама себе сказала Спикерша, после чего вновь увела взгляд в сторону. Как-бы это малодушно не было, но сейчас ей особенно хочется накидаться — хотя она и против всех тех сомнительных развлечений, что присуще ее фракции, и уж тем более она против того, что использовать это по принципу «уколоться и забыться», возможно, сейчас бы она от чего-нибудь лёгкого не отказалась. Многие из Камер, в частности — Камеравумэн — трезвенники, чего не сказать про Спикеров — таковые там, по сути, единицы, но к этим единицам относится и Спикервумэн. ТВмэны же отличны тем, что они пьют (хотя вот Полицефалю никто и никогда не видел пьющим, от него никогда не пахло пряным спиртом), но пьют прежде всего один напиток — ром, настоянный на остром перце, причем ром и перцы они выращивают и готовят сами — пили не так часто, но все же иногда от них помимо гнили менее спецефически пахло — к тому же, у каждого ТВмэна при себе всегда была индивидуальная серебряная фляга в чёрной коже с напитком, который уже практически стал их символом. ТВмэны на это лишь отшучивались, что так с ними будет Мама Бриджит по авторским правам судиться — но когда агенты просили разжевать им прикол, они просто отмахивались, не уточняя, как именно связаны между собой их поперченный ром и какая-то Мама Бриджит (также, как и не рассказывали, что она из гаитянского вуду, и что такое гаитянское вуду в принципе — агенты такого просто не знали). Пожалуй, сейчас бы Спикерша от капли этого поперченного напитка не отказалась. За спинами девушек раздается мягкий шелест, на миг пространство за их спинами заполняется тяжелым, густым, черным смогом — после чего сзади них появляется ТВвумэн, по кошачьи мягко опирается руками на спинку этой импровизированной скамейки — в атмосфере появляется весьма яркий запах гнили, да тонкая ниточка спиртового напитка с капсаицином. — Приветик, — достаточно мягко, как шкура перца, шелестит ТВвумэн — из ее рта несет гнилью сравнительно больше, чем от всего тела вместе, хотя десна ещё не стала окончательно черной, а белые клыки и вовсе — в очень хорошем виде, ни намека на их гниение нет. Как и все ТВ, кроме титана и, в какой-то степени, ученого, у женщины их фракции кожа настоящая, органическая, мертвая, какого-то темно-серого оттенка, а волосы — яркие, жгуче-черные, идеально ровные, в какой-то степени даже зализанные, с лёгким начесом, внизу затылка они закрученны в шишку, правда, резинок или каких-то заколок, что держат причёску, у нее нет — как будто шишка сама по себе держится. Глаза — темные, почти черные. Таких глаз, как и волос, в природе нет. Лицо у ТВвумэн аристократическое, острое, с маленькими аккуратными ушками — присмотревшись можно увидеть заросшие дырочки из-под штифта сережек, которые она раньше носила — сейчас, когда надоели — уже не носит. На губах у нее черно-пепельное омбре — это выглядит лучше, чем во времена, когда ее губы, как и губы родственников, имели синюшно-фиолетовый оттенок — тоже, в какой-то степени, подгнили. Короткие черные перчатки скрывают и ее обсидиановые, обманчиво-короткие квадратные коготки, а короткая, достаточно кокетливая, стеганая куртка, скрывает обточенную корсетами талию — ей, можно сказать, повезло, и пусть опреденная деформация тела, по моде того времени, и произошла, но ни ребра, омываемые патогенным супчиком внутри нее, ни растворившиеся на этот самый патогенный супчик органы, сильно не пострадали. Просто не успели. А дальше уже сильно пострадать не могли. Однако никакая одежда, никакие перчатки, не смогут скрыть ее холод — физический и душевный, причем ещё не ясно, какой из них страшнее. Разве что ещё сильнее ничего из ее гардероба не сможет скрыть ее более страшное, звериное нутро, что обычно таится в тени, угрожающе всем в спины скалясь, желая влавствовать и править, желая стать одновременно и богом, и царем, и рабововладельцем и судьей. Но это, в прочем, опять же — про всех ТВмэнов. — А, ох… Это ты, — без какой-то особой радости говорит Спикерша, внутри даже немного содрагаясь — Привет. Камеравумэн ограничивается лишь простым кивком головы, да тяжёлым взглядом, как-бы обозначая, что она ее увидела. — О, что это за тон, дитя? — прямо с какой-то издевкой интересуется ТВвумэн, склоняется ниже — пусть сейчас из клыков у нее в наличии только чуть более острые тактильно и внешне зубы, все равно на подсознательном уровне кажется, что сейчас немертвая перевоплотится в монстра и их сожрет. Какое счастье, что на ближайшее время у ТВ на подружек другие планы. — Ты не рада меня видеть? — когда почти у самого уха, пусть и скрытого огромным наушником, раздаетсч этот мягкий, шелковистый голос, не обдавая даже холодной струей воздуха, Спикерша не выдерживает — резко подскакивает, отшарахиваясь ближе к дереву. Камеравумэн пытается дернуться в след за подругой, намереваясь закрыть ее собой — как благородно, да? — но, увы, заданные ей настройки на безоговорчное служение ТВ не позволяют ей более сдвинуться со своего места — лишь может сидеть, сильно напрягшись, да злобно смотря на ТВ покрасневшими глазами. — Ну знаешь… — Спикерша тоже хмурится, смотрит так по девчачьи-обиженно, что ТВвумэн почему-то сразу приходят на ум девочки из американских школ конца 80-х, начала 90-х — все они были такими сладкими клубничными шлюшками, по мнению ТВвумэн, которых в гробу после нее видали. И нет, происходили такие случаи трагической смерти людских девчонок не потому, что ТВвумэн завидовала текущей в них жизни, и, все же, иногда даже реальной красоте, отнюдь. Просто, ТВвумэн считала, что избавляя мир (по большей части на тот момент еще не вымершую Америку) от подобных сладеньких потаскушек, избавляет мир от напомаженного розового зла. Но к началу 90-х была вынуждена признать, что сама она тоже — зло. Только более страшное, уродливое, холодное зло, которое способно не просто вредить и портить репутацию, а по настоящему убивать. Хотя кислотно-розовый, и, даже, пожалуй малиновый в образе Спикерши напоминали ТВвумэн 2007 год. В тот год, и устаявшиеся на какое-то время после него в последующих годах, ТВмэны, наверное, наконец смогли среди людей затеряться, ибо на тот момент уже серая шкура, черные волосы, темные глаза и прочие отличительные особенности внешности ТВмэнов, среди всяких новых субкультур выделялись не так сильно, как в прочие года. Снисходительно вздохнув, монстр по кошачьему, разве что на двух ногах, приблизилась к Спикерше, плавно улизнув ей за спину, удобно облокотившись телом на ствол яблони, смотря с лёгкой улыбочкой и какой-то теплотой, как остывающее кофе, да с прищуром. Как будто она не желает им зла. А может и действительно — сейчас злого умысла в ее словах и действиях нет. — Не то, чтобы не рада, — уклончиво отзывается Спикерша, тихонько приближается ближе, но ТВвумэн, подобно пожелтевшему и опавшему из-за пришедшей осени листику, ускользает от нее — Скорее, просто опасаемся, что ты… Можешь и на нас напасть. — предложение заканчивается тяжким вздохом. — О, можете не переживать — для вас я абсолютно безопасна, — убеждает их ТВвумэн, действует аккуратно и игриво, подобно заскучавшему хищнику, который намерен со своей жертвой поиграть. Вообще — достаточно в стиле ТВ. — Что это должно значить? — спрашивает дама, делает выпад, намереваясь схватить ТВвумэн за плечо — но та просто заходит за ствол дерева и с шелестом пропадает, как будто ее и не было. — То и значит, — говорит ТВвумэн, внезапно появившись по плечи из листвы головой вниз, невинно хлопая мертвыми глазками, — после чего прячется в листву обратно. Спикервумэн, на это, не спешит отвечать — тихонько возвращается обратно на скамейку, постоянно оглядываясь, ища хоть намек на подружку взглядомом — внезапно она вновь возникает сзади скамейки, когда Спикерша уже села, оперевшись на ее спинку — и сразу же на эту самую спинку запрыгивает, сев на корточки, сложив руки на бедра. Взгляд у ТВвумэн какой-то теплый, но присматривающийся и внимательный — должно быть, ей не нравится такое недоверие к своей персоне. Сомнение и недоверие в атмосфере отдает маринованными грибами, да овощным салатом, в который какой-то шутник от души сыпанул красного перца — интересное сочетание, хотя на подсознанательном уровне осознаешь, что что-то не так. — Я обещаю, — снисходительным тоном вздыхает ТВвумэн, после чего мягко соскальзывает между женщинами, состроив внимательную мордашку — Вы не пострадаете. Как-бы это не звучало, но я, определённо, к вам привязалась, — она выдыхает, после чего достает из внутреннего кармашка тяжёлую, щедро наполненную алкогольным напитком, флягу — Будете? Первой какие-то действия с флягой совершаются Камеравумэн — пусть и смотрит с сильным недоверием, хмурится, но все же забирает очень тяжёлую флягу, откручивает крышечку и делает глоток — не из-за большого доверия или желания выпить, а скорее в голове работает сигнал, что, мол, хозяин дает — надо взять. Спикерша же внимательно смотрит на подругу — классический ром по градусам равен обычной водке, то есть это должно быть 40 градусов, и если для уже давно пьющих Спикеров это ничто, то вот для женщины, которая в лучшем случае легким пивом балуется, это уже достаточно много — глухонемая передергивается, морщится — не ясно, от чего ей сильнее дало — от изобилия специй, в частности — острого перца — или от градусов слегка прохладного напитка, который все равно в глотке ощущается горячим. Инстинкты отступают — Камера сразу же передает флягу Спикерше, свободной рукой делая неоднозначный подъем ладонью, обозначая, что градус нынешних событий как-то сильно повысился — колонка для приличия хотя бы пару секунд мнется, после чего быстро делает один глоток, даже не проглотив, впихивает телевизионщице ее флягу обратно — ТВ-женщина снисходительно усмехается и прикладывается губами сама. У глухонемой и колонки неприятно зажгло грудные клетки и рот, заточило горло — ТВ им где-то даже позавидовала, их фирменный напиток давно у нее такой яркой реакции не вызывает — после чего, наконец, прячет закрывшуюся саму по себе флягу обратно в карман, миленько улыбается, пряча за тёмными губами клыки, послушно ждёт. — Хорошо, — наконец вздыхает Спикервумэн, по сути сама их капитулируя — в очередной раз, очередной ТВмэн, вышел из схватки сухим, и более того — победителем — Мы тебе верим. Только… Ответь на один вопрос. — Мммм? — мурлычет ТВвумэн, довольно, и даже хитренько улыбаясь самыми уголками губ. — Где мы? Что это за место? — спрашивает, наверное, самый интересующий всех вопрос колонка. — Ох, знаешь, милая… Сложный вопрос, — неоднозначно звучит немертвая, откидываясь на спинку скамейки, по барски закидывая ногу на ногу, раскидывая руки в стороны на спинку скамейки, как-бы без слов позволяя подругам к себе прижаться — Камеравумэн складывает руки на груди, да распологается на правом плече женщины отяжелевшей головой, в то время как Спикерша кладёт свою голову на бедра немертвой — они так до этого уже бывало сидели, и это всегда так по дружески приятно. Или не по дружески? ТВмэны, к тому же, вроде и асексуальны. В прочем — плевать. Это все ещё приятно. — И все же? — призносит колонка, подставляя голову под руки ТВ. — Некоторые ТВмэны называют это местом для успокоения разума, — с задумчивостью произносит ТВвумэн, пропуская пальцы сквозь мягкую прошивку, принося Спикерше удовольствие — Иные же говорят, что это место — парадокс. Никакими людскими законами объяснить его нельзя — потому что создавалось оно не людьми и не для людей. В человеческом мире нет и четверти того, с чем вам предстоит столкнуться здесь. Но ничего — со временем привыкните, — немертвая пожимает плечами — Вряд-ли вы сталкивались с чем-то подобным… В людском мире. — Насколько оно опасно? — задает верный вопрос Спикерша. — О, не настолько, каким выглядит, — спокойно шелестит женщина — Некоторые вещи в людском мире и то были опаснее. — Что с титанами? Где они? — колонка приподнимает голову, пытаясь заглянуть ТВ в тёмные глаза. — О, они… С ними все хорошо, — больше врет, чем говорит правду, немертвая — В любом случае, все хорошо с ними пока — что будет дальше, увы, не знаю. Но не думаю, что что-то хорошее. Можно, конечно, обратиться к нашему ученому — он способен предсказывать будущее. Ну… Достаточно относительно и не полно, но все же. Хотя не думаю, что он будет таким вопросам рад. — Они живы? — предпочитает уточнить Спикерша, на что ТВвумэн сначала мнется — а потом говорит: — Возможно.