Доверившись чувствам

Оникс повернулся на другой бок, сильнее укрываясь одеялом. Навязчивые мысли лезли в голову, а изнутри его кое-что сжирало: сожаление, отчаяние, грусть, волнение и тревога. Он хотел отключить эти эмоции, но не мог, ведь они ему не принадлежали. Откинув одеяло, анимаморф надел рубашку и тихо вышел из комнаты, направившись в конец коридора. Свет там продолжал гореть. Его это даже не удивило. После того, как они с Новой заключили контракт, его сон ухудшился. Это продолжалось каждую ночь, каждая ночь была полная мучений, иногда страха, иногда злости, иногда ненависти к самому себе, а на утро Ловчая выходила в гостиную, приветствуя всех лучезарной улыбкой и глазами, горящими от энтузиазма и желания что-то сделать. Веспер, Шен и Люсьен тактично молчали, замечая мешки под глазами, бледный и нездоровый вид девушки, ведь их попытки убедить её отдохнуть никогда не заканчивались успехом. Хотя в четырёх случаях из десяти Хорхе удавалось что-то сделать, незаметно подмешивая тонизирующие и усыпляющие травы в блюда и напитки, которыми он делился с Новой для «пробы». Что же Оникс? Оникс наблюдал, ни с кем не делясь, никому не рассказывая, наблюдал за Новой и днём, и ночью, выискивая причину. Все разговоры о прошлом были под запретом. Стоило начать тему о семье или друзьях, Ловчая надевала маску безразличия и отвечала кратко, а могла и вовсе не ответить, отвернувшись. Незнание терзало, ранило, душило. Нова помогала всем, так почему другие не могли помочь ей в ответ на заботу? Оникс постучался. Ответа не последовало. И даже тени не дрогнули. Анимаморф надавил на ручку — комната была не заперта — и вошёл: перед ним на кровати лежала Ловчая, окружённая блокнотами и книгами. Её грудь мерно поднималась и опускалась, ресницы слабо подрагивали, а ладонь сжимала карандаш. Он заметил это ещё в первый раз, когда зашёл проведать её: Нова никогда не спала с выключенным светом. Ночник горел постоянно. Она боялась, что кто-то придёт за ней, будет выискивать и копаться в вещах. Почему? Кто мог разыскивать её? Магистериум? Такая глубокая травма и боязнь темноты не могли возникнуть из-за одной, двух стычек, причины крылись в её прошлом, но увидеть это прошлое он не мог, как и спросить. Они могли лишь молчаливо делиться друг с другом болью, но не забирать её себе. Оникс тихо закрыл за собой дверь, забрал карандаш, сгрёб все листы и книги и сложил на полу в одну стопку. Наверняка Нова бы заметила изменения, но уходить он не собирался и, накрыв её одеялом, сел в кресло. Союз Сожжения пытался разгадать тайну нахождения Источника Силы, в то время как главная тайна была прямо перед ними. Оникс почти болезненно сжался, прикрыв лицо, а его кошачьи ушки опустились. Нова сбегала, редко, но туда, где даже он не мог её найти, и это случалось каждый раз, когда в Союзе что-то происходило, когда они становились на шаг ближе к разгадке. Все доказательства складывались в логическую цепочку и не в пользу Ловчей. Забравшись ногами на кресло, Оникс вновь посмотрел на Нову. Какие громкие слова он сказал ей тогда! Он доверился ей, связал своё Присутствие с её Присутствием, и эта связь была сильна. Нова сжимала ладони, отводила взгляд, но улыбалась, явно надеялась на то, что он поймёт и возненавидит её, так было бы проще им обоим. Было бы проще забыть их первый поцелуй, их необъяснимую близость и желание быть друг с другом не только как фамильяр и фидельер. Но разве Оникс мог её ненавидеть? Она засела в сердце, в мыслях, он вспоминал её каждый раз, когда открывал старую книгу или замечал запах кофе, когда играл с Таллисом или… Анимаморф прикрыл глаза, засыпая. Он был бы рад возможности отключаться от происходящего и ничего не испытывать, ни о чём не думать. Постепенно тревожные мысли меркли, уступая место сну. Первое, что он почувствовал, было холодное касание чьих-то рук: сначала плечо, затем уши, — после чего его лица коснулись шершавые пальцы, убравшие прядь с лица. Оникс не понимал, это сон или реальность, но знал, что происходящему можно довериться. С ним были ласковы, гладили аккуратно, стараясь не зацепить волосы, не будить и не тревожить. Он учуял знакомый запах, но никак не мог поймать ниточку, вспомнить…и тогда его губ коснулись чужие, мягкие и теплые. Это был лёгкий, почти невесомый поцелуй, полный нежности, от которого трепетало сердце. Оникс хотел продлить эти мгновения, запомнить их получше, потянувшись — всё исчезло. Анимаморф открыл глаза. В комнате, залитой ярким солнечным светом, не было никого, кроме него. Кровать пустовала, а убранные им книги и листы исчезли. С его плеча медленно сползал край пледа. Оникс резко поднялся и почти выбежал из комнаты. — Доброе утро? — Хорхе оглядел его с головы до ног и обратно, размешивая в чаше травы, — Ты что, только вышел из комнаты Новы? — Я? Что? — Оникс огляделся, — Да, так получилось. — Мне стоит спрашивать, что ты там делал? Я понимаю, что у вас связь и всё такое, но тебе для приличия нужно спрашивать разрешения на такие вот выходки. — Нова что-то сказала об этом? — Она… — травник принюхался к смеси, а потом сморщился, — была удивлена. Также, как и ты, пулей вылетела из комнаты, вся красная и взволнованная, — Хорхе открыл рот в немом удивлении, указав на него пальцем, — теперь понятно, почему. У вас что-то было? — и поиграл бровями. — Нет, — Оникс плюхнулся на диван, закрывая лицо рукой, — ничего не было, я просто зашёл к ней вчера проведать. — И в итоге провёл там всю ночь. — Не хотел оставлять её. Я не трогал её, уснул в кресле. Травник кивнул и даже не стал шутить дальше, заварив ромашковый чай, подал кружку анимаморфу. — Спасибо. — Не за что. Я понимаю, что ты беспокоишься за неё, как и мы все. К тому же, у вас такая связь. Ты точно чувствуешь больше, чем остальные. Не жалеешь? Оникс молчал и чем больше молчал, тем хуже становилось. Забытая тревога вернулась, накрывая новой волной мыслей. — Нет, — он ответил сдавленно, — я не жалею. — Но тебя что-то беспокоит? Анимамофр отпил чай и выдохнул, стоило ли делиться мыслями? Хорхе мог сказать чего лишнего остальным, однако никогда и ничего плохого не советовал. — Для того, кто больше всех скрывается, ты слишком печёшься о Нове. — Как это связано? — Ты хочешь узнать её получше, поэтому так внимательно следишь за ней. Тебя раздражает, что она может что-то скрывать, хотя сам не рассказываешь о себе больше, чем требуется. — Боюсь, то, что скрывает Нова, намного серьёзнее моих личных проблем. — Тебе что-то известно? — Нет. И надеюсь, я ошибаюсь, — Оникс поднялся, оставил кружку в раковине и направился к себе. Хорхе прокашлялся, привлекая внимание: — Кстати. — Да? — У тебя след от помады на губах, — травник усмехнулся, отворачиваясь. Анимаморф закрылся в комнате и сел перед дверью. Он не был готов отказаться от того, ради чего приложил столько усилий, ради чего старались все они, но в той же мере он не мог отвернуться от Новы. Выросшая в семье обычных она вполне могла быть настроена против Других, приученная опасаться и страшиться подобных себе, но может быть стоило попытаться переубедить её, переманить на свою сторону. Он не знал, как стоило поступить, и не хотел говорить остальным. Как бы отреагировали остальные? А что если это ускорило был процесс? Если их могли поймать и посадить за решётку? То, что они планировали, были намного важнее жизни горстки человек, это изменило бы целый мир. Оникс встрепенулся и обратился в кота, отправившись на улицу. Что же делать? Что же делать? Что же делать? Он бежал по крышам, позволяя ветру играть с шерстью, гнался за воронами, следуя их маршрутам. Хотел забыться на мгновение и стать свободным от всех тревог. Может быть, теперь ему не стоило сбегать? И встретить смело сложности. И решение пришло. Он знал, что собирается поступить эгоистично и безрассудно. Анимаморф вернулся в Гнездо к вечеру и незаметно пошёл в комнату Ловчей. Пересекаться с остальными не хотелось, это могло сбить настрой. Свет в комнате горел, он постучался. — Входите. Оникс прикрыл за собой дверь и подошёл к ней ближе. — Что-то не так? — Да, нет…не знаю. Нова глубоко вздохнула, прислушиваясь к себе и к нему. Она была удивительно спокойной, словно утром ничего не было. — Ты в чем-то сомневаешься. — Да, я…в тот день я соврал тебе, — его голос был тихим, приглушённым. Оникс не ожидал от себя такой откровенности, но отступать было поздно, — в день Инициации. — По поводу поцелуя? — Нова опешила, хотела отойти, но Оникс удержал её, не требовательно, но крепко обхватив за предплечья, — Что ты… — Я соврал, — повторил он с напором, — и тебе, и себе. — Ты выглядел уверенным, когда говорил, что мы ошиблись. И я думала также. — Наш поцелуй не был ошибкой ни тогда, ни сейчас. Я сделал это, потому что хотел. — Но почему сейчас? В чем причина? — Я не должен был так говорить, на меня многое навалилось, и я думал, что будет проще оттолкнуть тебя, чтобы тебе не пришлось переживать из-за меня, — анимаморф глубоко вздохнул, прижавшись своим лбом к её, — и в этом была моя ошибка. — Оникс… — он почувствовал искру радости, такой чистой и искренней, которая за мгновение оказалась потушена волной негодования, тоски и боли, — я не знаю, что сказать. Я столько раз думала об этом, что просто смирилась. Вдруг мы были правы? И не стоит даже начинать? — Я готов к последствиям. Если у меня есть шанс исправить это, если мы можем попробовать сначала, я был бы рад. Нова не ответила, посмотрела на свои пальцы и прикрыла глаза - она решалась. И снова эмоции и чувства, теперь уже другие: надежда и сожаление, ликование и страх, беспокойство и воодушевление, - причиной которых был он. — Ты будешь меня ненавидеть, — она была честна, она была честна с ним так, как ни с кем из них, — сильнее, чем когда-либо. — Я понимаю, — от вида его грустной улыбки сердце Новы сжалось, — но я хочу попытаться. — Я тоже этого хочу, я... — Нова заморгала, останавливая непрошенные слёзы, прижалась к нему и заключила в крепкие объятия, — пожалуйста, Оникс, пожалуйста, — не договорила, позволяя обнять себя в ответ, и почувствовала множество медленных и тёплых поцелуев на своём лице. — Всё будет хорошо, мы справимся, — он дал ей обещание, которое был намерен сдержать.