Штормовое предупреждение

— У меня есть знакомая, пап, — сказала девочка. Она сидела у окна уже полчаса, пока отец читал книгу, вплетая в длинные тёмные волосы цветы вьющихся по подоконнику красных и кремовых роз, и надсадно сухо кашляла в вышитый платок. — Она тоже русалка. Как в сказке. — Русалка? — спросил отец без интереса, закрывая книгу и кипятя воду для новой кружки целебного чая одним щелчком пальцев. — Настоящая, — сказала девочка. — Как мы волшебники. Мы давно уже дружим. Когда я вырасту, мы поженимся. — Это хорошо, дорогая. Сколько сахара ты хочешь в этот раз? — Без сахара, — сказала девочка, доплетая вторую косу и закидывая её за спину. — Её зовут Хэлла. У неё светлые волосы. Такие, знаешь… Зеленоватые. Как мох на нашем доме. Я люблю её заплетать. — Это чудесно, моя дорогая. Обязательно когда-нибудь позаплетаем их вместе. Спустя десять лет он ненавидел себя за эти слова, стоя перед стеной полупрозрачной бурлящей воды, готовой обрушиться на город. — Нет, па. Хэлла только моя. Я не хочу с кем-то делиться ею. У нас серьёзные отношения. Какие были у тебя и ма. Серьёзных отношений не бывает, должен был сказать он тогда. Твоя мать не умерла от сердечного приступа, дочка, это я остановил её сердце — от шока, что увидел её тонкие бледные ноги обвитыми вокруг талии нашего летнего работника, ритмично двигающего телом в нашем с тобой сарае с инструментами. И сейчас я поступил бы иначе, потому что всё это, по сути, такая ерунда, но тогда мне тоже казалось, что у нас с ней серьёзные отношения. Какие были у моих родителей. — Вот твой чай. Пей маленькими глотками. Вот твой шторм. Пей маленькими глотками. Вокруг него кричали, но он не кричал. Он смотрел, как через водоросли и мечущихся рыб просвечивает солнце, горя на сияющих магией волосах застывшей в немой ярости фигуры, как будто летящей в воде. Светлых волосах. Зеленоватых. Как мох на их доме. Их дом стоял почти у моря, почти у реки — лучшее место для водной магии, которую они с дочерью унаследовали. У матери была магия воздуха, но дочь не получила этот дар, только воду. Поэтому не было ничего удивительного в том, что она постоянно пропадала у воды. Черпала силу и получала энергию, приходила сияющей и помятой, удовлетворённой. Он не сразу заметил разницу между видами её сытости: припухшие губы и мечтательная улыбка, блестящие глаза и расслабленное тело, горящий на щеках румянец. Её сверстницы становились дерзкими и голодными, набрасывались на нематериальные объекты и старались разрушить стоящие стены, чтобы насытить голод, зарождающийся между их ногами, а Кристина ходила летяще, переливалась всеми перламутровыми энергетическими гранями, сияла. Она смотрела на всё и всех матерински и взросло: она уже познала свою инициацию вздохов и стонов, поцелуев любимого человека, нарастающее наслаждение и выгибающуюся спину, царапающие по бёдрам русалочьи когти и то, как нежно чешуя с перепонками может скользить по груди, а раздвоенный язык сплетаться с человеческим языком. Она уже умела быть парной, поэтому ей не требовалось одобрение или поддержка, её не перекашивало от неуверенности в себе и своей красоте, она уверенно стояла на ногах, зная, что её любовь может дышать под водой и вытворять под водой удивительные вещи, пока она, задыхаясь, цепляется за корни деревьев, вздрагивая от приступов наслаждения и едва держась ослабевшими пальцами. Они были такими разными — они были такими одинаковыми. Никому ничего не говорили, не просили о помощи, находили дом только рядом друг с другом, на этой грани плещущейся воды и нежного ветра, дотрагиваясь друг до друга, говоря друг с другом, а иногда — просто лёжа на песке, глядя на небо и держась за руки. Никто не заботился о Кристине больше, чем Хэлла — и она никому не позволяла заботиться о себе больше. Они были больше, чем парой — они были своим собственным народом, они были своим собственным населением отдельной планеты, семьёй. — Кого ты рисуешь? Кристина подняла голову. За эти годы розовый куст разросся, обрамляя всё окно витой цветущей аркой. — Одну знакомую, папа. Он нахмурился. Удивительно, но если не убираться в доме, там заведётся пыль сама по себе. Если не общаться с собственной дочерью и предпочитать компанию девушек не сильно старше её (он был ещё молод, между прочим, и свободен), то дочь начнёт хранить от него какие-то непонятные и нелогичные секреты. — Я не знаю такую девушку. — Это моя девушка, — спокойно сказала Кристина. — Хэлла, русалка. Я тебе про неё рассказывала. Отец рассмеялся. — Ладно, а на самом деле она кто? И вдруг он понял. Она Хэлла. Русалка. Девушка его дочери. Парень согласился почти сразу. Сначала поломался традиционно. — Ну, она магичка. — Я подержу её. Магией. На том и порешили. Ему слишком хотелось внуков. Просто внуков — она поймёт, что заблуждается, неважно, что внушила ей эта русалка, русалки вообще хитрые черти, им нельзя доверять, недаром отец перебил почти всю колонию рядом. Но, видимо, не всю. Они дождались момента, когда Кристина пошла вниз, к берегу. Отец прижал её водяным потоком к земле. Парень забрался на неё ловко и быстро, словно делал это не в первый раз. Девочка кричала. Хорошо, хорошо, значит, понимает свой урок. Он жадно смотрел с холма. Но что-то пошло не так. — Ты что… Ты… Ты что… Это не я! — завопил парень, отползая от неё. — Это не я! Из Кристины лились потоки крови. Из глаз, из ушей, изо рта — отовсюду. Она применила свою магию на то, чтобы убить себя. Да что она драматизирует, нервно подумал отец. Это же не настолько плохо. Это всего лишь секс. Последним усилием девушка позвала к себе волну. Он не успел даже моргнуть, как его окровавленную дочь слизнуло с лица земли в океан. И небо моментально потемнело, словно в этом тоже была замешана магия. Древняя магия, у которой не было уже и названия. Вот твой шторм. Пей маленькими глотками. Вокруг него кричали, но он не кричал. Он смотрел, как через водоросли и мечущихся рыб просвечивает солнце, горя на сияющих магией волосах застывшей в немой ярости фигуры, как будто летящей в воде. Светлых волосах. Зеленоватых. Как мох на их доме. И рядом с ней засияла красным и розовым ещё одна фигура — другая русалка с тёмными волосами и слишком знакомым профилем. Его дочь махнула рукой. И шторм обрушился на город.