***
Квазархейвен, расположенный в объятиях вечной мерзлоты, приятно радовал наступлением весны. Кристальная красота пейзажей захватили внимание Клеофаса, заставив задуматься об образе жены, которая, наверняка, уже поджидала его дома с бутылкой крепкого напитка. Лошади шли куда медленнее, чем хотелось бы. Однако, благодаря этому, солдаты могли вдоволь насладиться обширными, потрясающими лесами, простирающимися по всей стране. Наблюдать их изумрудные кроны украшенные блестящим слоем инея, было невероятным удовольствием. Деревья, упругие и выносливые, стояли с покрытыми инеем ветвями, которые сверкали, как бриллианты, в бледном солнечном свете. В самом сердце этих величественных лесов разворачивается картина жизни, когда неуловимые существа пробираются по нетронутому снегу, оставляя за собой снежные отпечатки. Воздух свежий и бодрящий, несущий с собой аромат сосны и тонкий аромат цветов, тронутых морозом. Клеофас глубоко вздохнул, впуская в легкие ароматный воздух весны. Вечерело. Солнце садилось, окрашивая небо в оттенки лаванды и индиго, красота Квазархейвена приобретала еще более чарующие качества, поскольку свежий воздух становится холстом для танца северного сияния, разливающего яркие краски по небу. — Погода располагающая, — отметил Эфсоний, поглаживая упряжку. — К ночи будем дома. В голосе офицера царила радость. Наконец-то, спустя три месяца службы, он вернется домой к детишкам и красавице жене. — Ты, наверное, из штанов выпрыгиваешь, при мысли о своей молоденькой жене, Клео? — игриво произнес Теон, брат Эфсония. Клеофас молчал, как рыба, не желая обсуждать свою жену со своим полчищем. — Правильно, когда моя Ахария была моложе, я чувствовал себя также, как ты. Как себя на самом деле чувствовал молодой министр, никому бы и в голове не пришло. — Достаточно болтовни, — отрезал он. — И правда, чего ты начинаешь, Теон? Исидория лишь на пару лет младше министра. Не велика радость. Сколько ей, Клео, двадцать? — Двадцать, — вздохнул парень, словно у него вынудили великую тайну. — Да, до сих пор не понимаю, как ты заставил эту мятежницу выйти за тебя замуж. Открой секрет, а? — Какой уж тот секрет, — рассмеялся солдат в грязной форме, в котором Клеофас признал одного из своих кузенов. — То ли мы не знаем, как это делается? Положил на лопатки, задрал юбку и готово. От его слов хотелось остановить лошадей, схватить за жилки, да встряхнуть так, чтобы мало не показалось. Но Эфсоний мягко успокоил кузена. — Ты уже не в Селестрии, дорогой друг, пора бы выбросить из головы эти дикости. У нас в Квазархейвене так никто не делает. Конечно, тут Эфсоний погорячился. Клеофас прекрасно знал, какими ужасными могли быть мужчины, когда желали женщину. Однако в одном он был прав, Исидорию он не принуждал, тем более не использовал грубую мужскую силу, чтобы сделать своей. Его жена, дочь покойных Тагара Ласкариса и Вероники, вышла замуж по собственному желанию. И пусть за пять лет брака не воспылала к нему крепкими чувствами, свои обязанности успела вызубрить, как когда-то вызубрила таблицу умножения. Хотя этих обязательств было не так много: быть послушной и образованной. Этого было вполне достаточно, чтобы красавица Иси могла занять место рядом с таким высокопоставленным мужчиной, как Клеофас. Было и другое, о чём министр не любил делиться. Это его невзаимная любовь к одной из известных певиц страны, бывшей элитной куртизанки, Теодоры Льюис, которой он также, как Иси, предлагал руку и сердце, на что получил пламенный отказ. Воспоминания о первой любви нагоняли сожаления и скуку. Брак с Исидорией нельзя было назвать ужасным, однако, Клеофас верил, он был бы куда счастливее, если рядом с ним была бы любимая женщина, а не удобная. Удобная… Исидорию Ласкарис, теперь уже Финли, вряд ли можно было так охарактеризовать. Она была мятежницей, которая всегда стремилась к знаниям, как мотыльки стремятся к свету. Однако у её печально известного отца были другие планы на единственную дочь, которую он планировал подороже продать. Именно эти обстоятельства и вынудили девушку согласиться на брак с Клеофасом, который искал утешения и спасения от разговоров о его позоре, которые уже гуляли по стране. Военного министра отвергла бывшая куртизанка.… Разве мог он позволить таким сплетням проникнуть глубже? Конечно, нет. Спешка была очевидна. Они с Иси просто спасали друг друга. Она спасла его от позора, а он её от старого вонючего старикашки, за которого отец планировал выдать дочь замуж. Мистер Фиджи… Чёртов педофил, обожающий кровосмешение, прикрывающий свои действия волей божьей. Было даже смешно думать, что этот извращенец был действующим священником в Святилище Единения, или как его называли селестрийцы «церковь». Одной мысли об этом теневом скитальце было достаточно, чтобы прийти в небывалую ярость. Лошади остановились. Солдаты, радуясь конечной остановке, ждали немедленного указания министра. Каждый из мужчин надеялся как можно скорее попасть домой, где их ожидал накрытый стол и распахнутые объятия любимых женщин. — Свободны, — наконец отдал команду Клеофас, спрыгивая с коня. Не желая больше тратить времени на прощание, мужчина уверенным шагом последовал к своему дому, который находился в ста метрах от безопасной гавани. У двери мужчина остановился, его рука застыла на полпути к дверной ручке. Пошарив по военному камуфляжу, Клеофас вынул красивую книгу в красной обложке, на которой золотом было выгравировано имя писателя, о котором он ни сном ни духом, однако, жена требовала именно эту. Конечно, говорить ей о том, каким трудом эта книга досталась её мужу, он не станет. Провернув ручку, мужчина удивленно расширил глаза. Обернулся пару раз, чтобы убедиться, что никто не наблюдает и грозно постучал в дверь. Спустя пару секунд её отперла Исидория, пристав перед мужем в длинном синем платье, которое любила надевать на скорбное прощание. Этим нарядом она выражала смесь недовольства, словно говоря: я вовсе не ждала тебя, а если и ждала, то только мёртвым. Клеофас поднял бровь, изучая рельефы девушки. Очевидно, что она поправилась, но до беременных женщин комплекцией не доходила. — Ты не беременна? — спросил он, сжимая в руках книгу, на которую жена бросила взгляд, желая схватить и убежать. — Не беременна, — спокойно ответила она, протянув руку к Финли. — Отдай. Клеофас усмехнулся. — Какая нетерпеливая оазис согласия, — произнес он, растягивая рот в улыбке. — Я еще даже не вошёл, Исидория, что скажут люди? Девушка нахмурилась, отходя чуть левее, чтобы пропустить мужа в дом. Войдя, мужчина первым делом снял грязные ботинки. Проследовал до кухни и кинул книгу на стол, устланный красивой скатертью. — Вижу, ждала меня, — говорит, указывая на бутылку его любимого рома и еду, которую она успела приготовить. — Надеюсь, в этот раз я не останусь голодным, — двусмысленно добавил Клеофас, приближаясь к мойке, чтобы отмыть руки от пыли и грязи. Исидория глубоко вздохнула, пытаясь скрыть малиновые щеки в холодных ладошках. В прочем, она вскоре забыла о стеснение, схватила долгожданную книгу и уселась за стол, принявшись перелистывать страницы. Как же они пахли. Невероятно. Это был поистине чудный день, если упустить возвращение Клеофаса в родные стены дома. — Конечно, на что я еще мог надеяться? — прошептал мужчина, наливая себе бокал рома. Он сел напротив жены, буравя её чёрными, как смоль глазами. — Я надеялся, что куплю что-то интересное, однако, выразив своё желание купцу, он посмеялся надо мной. Исидория покраснела, закрывая книгу. — Не понимаю, о чём ты. — Об этом недоразумение, что ты держись в руках, Иси, — мужчина жестом указал на красный корешок. — Роман о любви проститутки и известного художника… Ты превзошла все мои ожидания. Брови девушки потянулись вверх. — Надеюсь, ты не читал? — Эту мерзость? Нет, будь уверена. Исидория усмехнулась. По выражению ее лица Клеофас мог понять о чём именно она думала. — Ты специально просила именно эту книгу, верно? — А сам как думаешь? — улыбнулась она, обнажая ровный ряд здоровых зубов. — Или проститутки тебе уже не по вкусу, помнится мне, одна из них особенно запала тебе в душу. Клео уставился в пол, обдумывая, как реагировать на такую дерзость. — Ты ревнуешь, мятежница? Улыбка пропала с её красивого лица, сменяясь тенью разочарования. — Вот ещё, — скрестила руку. — Мне нет дела до твоих отношений с другими женщинами. Клеофас растянулся на стуле, прибывая в хорошем настроении. — Я приму ванну, Иси, — произнес он, заставляя девушку напрячься. — А потом приду к тебе в комнату. Поэтому, будь так добра, повременить с книгой. Исидория фыркнула, сжимая кулачки. — Разве ты не устал? — У меня всегда найдутся силы, чтобы посетить покои жены. Должно быть… — он прошелся оценивающим взглядом по её груди, на которой, он был уверен, не было белья, — должно быть ты изнываешь по мужскому телу. Она напряглась. Нужно было быть хорошей актрисой, чтобы скрыть те эмоции, которые она ощутила после этих слов. — Поэтому, я не заставлю тебя больше ждать, — едко, с крупицей смеха протягивает слова, смакуя, пробуя их на вкус. — Сделай одолжение, избавь меня от необходимости снимать эти тряпки с тебя. — Разве ты не хочешь сначала поужинать? — снова предпринимает попытки оттянуть неизбежное, лишь разодоривая его. — О, теперь ты беспокоишься? — Не о тебе, о себе, разумеется, — краснеет девушка, отводя взгляд. Не хватало завтра появиться перед учениками и коллегами с искусанной шеей, прослыв распущенной женщиной. — О, уверяю тебя, я буду нежен с тобой. Это была самая большая ложь, которой Клеофас любил кормить свою жену. Ноги после его клятв дрожали, словно после изнуряющих упражнений, что уж говорить о тех чувствительных местах, которые пылали огнём после его страсти. Иси поморщилась, чувствуя, как возбуждение подступает к низу живота. Как бы она не пыталась лгать самой себе, его касания доставляли ей небывалое удовольствие. Исидория нервно перелистывала страницы новой книги, пытаясь сосредоточиться на словах, которые удачно ускользали от её рассудка. Всё тело дрожало, но не от холода, а от мысли о том, что она снова идёт у него на поводу. Сидит на своей постели в ночной рубашке и с нетерпением ждет, когда муж закончит принимать ванну. — Почему так холодно, неужели, ты экономишь дукаты? — спросил он, тщательно проходясь полотенцем по тёмным волосам. Иси отложила книгу, наблюдая его изменившееся за поход тело. И без того подтянутый вверх стал еще более рельефным, заставляя её ловить воздух ртом. — Экономия и я в одном предложение? — И то верно, — согласился он, подходя к окну. — Посмотри что происходит, в каждом доме горит свет. Разве они не рады возвращению? Наверное, их жёны вне себя от счастья. Иси скучающе проследовала взглядом до окна. — Куда веселее слушать их расказни о том, как хороши их мужья… в постели. Клеофас усмехнулся, оставляя полотенец на подоконнике. — Поверь, мне тоже не приносит удовольствия слушать о чужих удовольствиях, — проследовав до кровати, мужчина встал напротив жены. Его томный взгляд зацепился за ложбинку на груди, которая зачаровала его. Пальцами дотронулся до женского подбородка и приподнял ее голову, заставляя смотреть ему в глаза. Прошла ровно минута их совместного вглядывания друг в друга, после чего мужчина потянул её за руку, устремляясь к столу. — На кровати намного удобнее, — пролепетала Иси, закатывая глаза, когда властные руки прижали ее к дереву, задирая рубашку. — Просто тебе так больше нравится, — озвучил он её мысли, проводя руками по сильным бёдрам. — Ты любишь, когда у тебя есть возможность царапаться. Иси краснеет, тяжело дыша от ощущения чужих губ у нёё между ног. Откидывает голову, пытаясь не стонать, как те вульгарные куртизанки, которых так любил её муж. Ногтями вжимается в стол, пытаясь устоять на ногах и не рухнуть на пол, как тряпичная кукла. Тем временем рука Клео поднимается выше по женской спине, достигая шеи. Он властно наклоняет её ниже, заставляя грудью вжаться в стол. Удобнее устраивается сзади, медленно входя в подготовленное лоно жены. От его размеров Иси слегка извивается, но после нескольких поступающих толчков, обмякает в руках, позволяя делать ему всё, что угодно. — Должен признаться, с каждым месяцем ты становишься всё краше, — рычит, помещая груди в крепкие руки. — Твоя грудь выросла. Иси не говорит ни слова, растворяясь в приятных ощущениях. Словно кошка прогибается в пояснице, рукой лаская мягкие влажные волосы мужа. Стоит ему поцеловать её за ушком, она начинает плавиться, чувствуя себя самой желанной женщиной на земле. Спустя несколько смененных поз, измятой простыни и сорванной занавески, которую Исидория случайно неудачно потянула, во время занятий любовью с Клео, они лежали на её кровати совершенно изнеможденые. Иси медленно дышала, чувствуя, как впервые за три месяца спокойствие разлилось по её телу, унося с собой былые переживания. — Ты представляешь ту куртизанку, когда спишь со мной? — зачем-то решила спросить девушка, наблюдая за дыханием Клеофаса. Мужчина вздохнул, подминая руку под голову, второй он обнимал жену. — Конечно, — спокойно ответил, словно для него это было в порядке вещей. Иси не могла понять, лжёт он или говорит правду, из-за чего чувствовала жжение в груди, похожее на обиду. — Ты задаешь глупые вопросы, Финли. — Отчего же? — Ты моя жена, когда мы занимаемся любовью, я думаю только о тебе, — он переворачивается, снова нависая над девушкой.***
Прошёл ровно час с тех пор, как Эсфир принялся расхаживать по малюсенькой учительской, вслух зачитывая Хартию Созидания. Слова вылетали из его рта громко и чётко. Иси даже задумалась о том, что коллега смог бы достичь небывалых высот, будь он учителем литературы, как она, а не математики. Хотя, как бы ни хотелось признавать, являясь единственным молодым ментором математических наук в Квазархейвене, он уже достиг небывалых высот. Исидория оглянулась, оценив остальных присутствующих взглядом. Миссис Иссефа, учитель этики, сидела на кресле, удобно в нём разместившись, внимательно внимая каждое слово Таутаса. Она выглядела как довольная кошка, наевшаяся жирной сметаны. Было очевидно, что разведенная женщина даже не пытается скрыть интереса в сторону молодого ментора. Это позабавило девушку. Следующей в её списке наблюдений была молоденькая селестрийка, преподававшая в их школе селестрийский язык. К сожалению, её настоящее имя, Филоксенос Эсхилис, было настолько непривычным для детей, что они то и дело коверкали его, в процессе чего селестрийка настолько устала исправлять их, что приняла решение называться Алтеей. Почему она выбрала именно это имя, которым обычно называли девочек, рожденных с неизлечимыми заболеваниями, никто не знал. На самом деле, никто особо и не интересовался, возможно, объясни кто-нибудь ей значение этого имени, она бы тут же отказалась от этой дурной затеи. Но желающих подсобить селестрийке в знаниях не нашлось, даже Исидория, обычно заинтересованная такими вещами, решила не лезть к чужеземке. Было ли это из-за стереотипов о том, что селестрийцы слишком остро реагируют на любые замечания в их адрес, или из-за страха общаться с жителем страны, которая еще два года назад громило Квазархейвен, убивая любого, кто появлялся на их пути, Финли не знала. Однако, глубоко в душе, она всё еще держала обиду на селестрийцев, забравших жизни её родителей. Исидория была умна, её не составляла труда докопаться до истины, в которой ни один обычный селестриец не был заинтересован в войне, однако, свежие раны всё еще саднили, не давая разумно мыслить. Заметив, что Алтея уставилась на Финли со знаком вопроса на лица, девушка отвела взгляд, не желая разъясняться перед чужеземкой. Её взгляд пал на господина Деметрия Георгиади, прекрасного местного географа, который строил эту школу, когда Иси ещё не было на свете. К великому сожалению, именно этот лучезарный добродушный мужчина был бывшим оазисом согласия Иссефы Диоклеи. Что именно заставила много лет назад вступить в брак этих совершенно разных людей, чьи полярные звёзды никогда не должны были столкнуться, оставалось огромнейшей загадкой для всех, кого это интересовало. По воле судьбы, у них родилась дочь, Талия, которая являлась действующей учительницей художеств в их школе. Милейшее создание с прекрасными манерами. Она словно вняла в себя самое лучшее от отца, заполучив скверную внешность от матери. Нет, она вовсе не было уродлива. Скорее наоборот, красива, как цветущая рябина. Однако, как ни крути, черты вредной Иссефы то и дело проскакивали на бледном личике Талии, делая из неё копию старухи. Клеофас называл эту девочку «проклятой красавицей с чистым сердцем». Проклятой, потому что именно это бедное дитя стало второй женой печально известного священника, господина Фиджи, заняв место Исидории. Финли по сей день ощущала тяжесть вины на плечах от того, что Талия, эта растущая роза, была вынуждена забрать судьбу, уготовленную ей. Задумавшись над жестокими играми судьбы, Иси совсем позабыла о маленьком комочке в самом углу комнаты — Лории. Лория Антониадис, бедное дитя, которое было вынуждено бросить школу, чтобы зарабатывать деньги на лечение матери. Именно бедняжка слушала Эсфира внимательнее остальных. Её синие, словно океан глаза отливали блеском, когда она смотрела на возлюбленного. Иси сжала губы, замечая, как небрежно выглядит девочка. Длинное изношенное платье совсем не подходило ей, оно было велико, безобразно весело на худом теле девушки, влачилось снизу, как ненужный кусок ткани, о который девушка то и дело спотыкалась. Бледные пальцы рук посинели от чрезвычайно холодной воды, даже растирания не помогали скрыть этого цвета. Лория нескончаемо стеснялась грубых пальцев, на которых красовались ужасные мозоли, так несвойственны девушкам Квазархейвена. Однако, не принимала помощь ни от кого. Будь то чистые новые вещи или дорогие крема для рук. «Я сама на всё заработаю», — вторила дева, отказываясь от бесплатных даров. Заставлять её Иси не имела права. К тому же, она не желала ставить её в неловкое положение, что нельзя было сказать о Эсфире, который при любом удобном случае критиковал девушку, ругая и оскорбляя за небрежность. Но даже несмотря на столь жестокое обращение от молодого ментора, она продолжала смотреть на него искрящими глазами, выказывая свою привязанность. Бедная девочка слишком усердствовала, чтобы угодить этому негодяю, который радостно пользовался помощью уборщицы. Донести книги, потягать тяжести, отчистить класс от пыли прямо посреди урока — он делал всё, чтобы унизить молодую деву. Но её сердце было настолько добрым, что она прощала ему всё до остатка. Иси видела, что она ведет себя чрезвычайно наивно, но переубедить её так и не смогла. Если Лория когда-то обвенчается с этим надменным ментором с чувством собственной важности, она отправится на их свадьбу в любимом синем платье, выказывая грусть и печаль. — Сдаётся мне, грязные ботинки Лори для вас куда интереснее Хартии Созидания, леди, — едко произнёс Таутас, привлекая внимание Исидории, которая вовсю разглядывала людей в комнате. Девушка устало хмыкнула, не сказав ни слова на мерзкое замечание ментора. — Мистер Таутас, я бы попросил вас высказываться вежливее по отношению к нашим соучастникам стремлений. Мистер Георгиади был вторым человеком в школе, кто всегда искренне спускал на землю зазнавшегося ментора, после Исидории. Лория сжала губы, пытаясь спрятать обувь под платьем. — Разве я сказал что-то не так? — усмехнулся Эсфир. — Скажи мне, милая Лори, ты обижена на мои слова? Девушка отрицательно мотнула головой, заставляя присутствующих переглядываться между собой. — Вот видите, господин Деметрий, ей не обидно. А вот вашей дорогой литераторши, Финли, стоит поучиться внимательности. — О, я внимательна, будьте уверены, мистер Таутас, — не сдержалась Иси. — Готов поспорить вы прибываете в прекрасном настроение от мысли, что ваш известный муж, министр Клеофас, возвратился с оккупированных земель. Однако, я бы попросил вас, не забывать о работе. Алтея, лишь услышав о землях своей родины, вжалась в стул, направив взгляд в крашеный пол. — Да будет вам известно, мистер Таутас, оккупированные земли уже как три месяца возращены Селестрии. — Жаль. Очень жаль слышать это после того, как эти бесчестные селистрийцы уничтожили половину нашего королевства. Кто знает, во что бы перетёк этот бурный разговор, если бы не мистер Георгиади, который стукнул по столу, привлекая к себе внимание соучастников. — Это школа, дорогие соучастники стремлений, я бы попросил вас оставить все личные темы вне школьных стен! К тому же, мистер Таутас, вы не правы! Имейте уважения к Филоксенос Эсхилис, всё-таки вы говорите о её родине! — Будь проклята её родина и чертова Селестрия, гореть ей в аду! — рявкнул ментор, хлопнув Хартией созидания по столу, чем сильно разгневал Иссефу. — Теперь, с вашего позволения, я вернусь к уроку! Исидория вздохнула, выпуская пар. Таутас хоть и был надменным негодяем, каких свет не видывал, но его честности можно было только позавидовать. — Прошу, не берите в голову слова Таутаса, миссис Эсхилис. Он еще слишком молод, чтобы понимать глобальность проблемы. Девушка коротко кивнула. Когда собрание соучастников стремлений было окончено, Иси устало уселась на диванчик. Она совсем не выспалась ночью, даже крепкий кофе из Селестрии никак не спасал ситуацию. Она засыпала на ходу. — Полагаю, господин министр жарко заявил о своем возвращении, — подметила Иссефа, разглядывая обвисшую кожу в зеркальце. — Надеюсь, вы не страдаете, Исидория. Девушка не спешила отвечать. Пусть в учительской остались лишь они и Лория, занимающаяся уборкой, Иси ни за что не желала обсуждать любовные дела с женщиной, которая мечтала уложить на лопатки молодого ментора с дурным характером. Спустя еще какое-то время, когда Иси проваливалась в сон, она услышала голос Таутаса, доносившийся из класса математики. Кажется, он в очередной раз нуждался в Лории. «Лори, пойди сюда, негодница, я пролил чернила» Интересно, он, правда, не понимает, что называя её по имени, ставит в неловкое положение перед остальными? Или же понимает и всё равно продолжает звать, словно она его любовница или горничная. В любом случае, Иси была слишком уставшей, чтобы вбежать в комнату и хорошенько обмакнуть Эсфира лицом в эти самые чернила.***
Вечер сменился ночью. Тёмной, холодной ночью, которая застилала всё вокруг мраком. Фонари не горели, должно быть, Клеофас верно подметил, в Квазархейвене и впрямь стали экономить электричество. Повлиял ли на это исход двухлетней войны с селестрийцами или же сам король, таким образом, призывал граждан хранить обед тишины, никто не знал. Официального заявления о трауре не было объявлено. Однако, на то были все признаки. Жители королевства даже спустя три холодных зимних месяца не смогли оправиться от потерь, ныне процветающая страна со счастливыми людьми превратилась в руины, которые медленно возводились вновь. Чтобы хоть немного миниминизировать урон, нанесенный войнами Селестрии, было выдвинуто решение отправлять молодых специалистов в холодную стужу на край севера. Так высокая стройная брюнетка, Филоксенос Эсхилис, была вынуждена перебраться с теплой, вечно зеленой Селестрии в заледеневший Квазархейвен, где её непременно поджидала судьба всех квазархейвенских женщин. Чужеземка, по этернитету, будет выдана замуж ровно в двадцать два года, если до этого времени сама не найдёт себе оазис согласия. Исидория верила, что лучше бы молодой учительнице поспешить и выбрать себе молодого солдата, иначе же, в противном случае, господин Фиджи сосватает ее с богатым, но увядающем стариком из своей дружины. Мурашки бежали по коже от мыслей о стариках и молодых невестах. — Хватит витать в облаках, Иси, — достаточно громко произнёс Клео, привлекая внимание задумавшейся жены. — Я спросил всё ли хорошо с твоей работой? Иси покачала головой, отгоняя ненужные мысли, давившие на неё уже пять лет. — Таутас много себе позволяет, но, в целом, всё прекрасно, — честно ответила девушка, отпивая вкусный кофе с лимоном. Этот напиток её научила готовить матушка при жизни, с тех пор как её не стало, Иси каждое утро и полдник готовила себе чашку пахучего напитка с долькой спелого лимона. — Эсфир… — прошептал мужчина, переворачивая газету. Его мрачный взгляд говорил о многом. Например о том, как он недоволен тем, что в газете его восхвалял Фиджи за военные заслуги и отвоеванные земли. Муж преуспел в сглаживание военного конфликта, отправишься на войну, а затем и на заключение пакта о перемирии. Клеофасу едва исполнился двадцать четвертый год, но, не было ни души во всём Квазархейвене, кто бы не восхищался этим молодым военачальником, заменившем известно генерала Финли на поле боя после его кончины. Иси с грустью вспоминала усатого хорошо сложенного генерала и сильно горевала после его смерти. Этот мужчина был ценной единицей для её родины. Клео оправдал надежды, став его достойным приемником. — Тот молодой ментор стало быть? — Молодой, суетливый, заносчивый, эгоистичный засранец, — грубо отчеканила девушка, скрещивая ноги и руки. Она недовольно насупилась, надув щёки. Это заставило мужчины отложить газету в сторону и мягко улыбнуться. Он не был противников бранных слов, позволяя Исидории ругаться в стенах поместья столько, сколько душе угодно. Но и она, понимая натуру министра, не перебарщивала с магнетауром в его присутствии. — Помнишь Лорию, он постоянно издевается над бедной девочкой. Когда-нибудь не выдержу и тресну ему по его пустой голове. — Избавь меня от этих сказок. Мы оба знаем, что ты не сможешь ударить человека, как бы ни грозилась. Иси хмыкнула. — Таутас будет первым квазерхейвенцом, кто падёт от моей руки. — Что же до этой бедняжки? — задумчиво произнес Клео, делая глоток лимонного кофе. — Её мать всё ещё в тяжелом состояние? — При смерти, — коротко ответила девушка. — Бедняжка останется совсем одна. Мужчина покачал головой, словно над чем-то размышляя. — По крайней мере, с её плеч спадет тяжкое бремя заботы. Она слишком молода, чтобы выносить утки из-под обреченной матери. Исидория недовольно нахмурилась. — Она её родная мать, Клеофас! — Мать, которая бросила дитя во младенчестве, а когда заболела неизлечимой хворью, вернулась в Квазархейвен, чтобы обречь бедняжку на страдание, — чётко подметил он. — Если существует ад, туда ей и дорога. — Не будь таким красноречивым. — Это моя работа — говорить людям правду в лицо. — Помнится, однажды правда не устроила даже тебя, — Иси коварно скрестила пальцы рук, намекая на отказ куртизанки выйти замуж за её мужа. — Тогда ты был иного мнения. Клеофас никак не отреагировал. Неужели Иси так часто вспоминала печальную куртизанку, что у него выработался на неё иммунитет? — Пять лет брака за спиной, а я всё слушаю этот бред про проститутку, — устало, — забудь уже о ней, как это сделал я. Лучше подумай вот о чём, — он усмехнулся. — Сходи в госпиталь, проверь здоровье, я хочу видеть тебя беременной. Если понадобится моё участие, я готов снова пройти осмотр. Иси закатила глаза. Клеофас проходил проверку мужского здоровья практически каждые полгода, что нельзя было сказать о ней. Глубоко в душе она понимала, что, скорее всего, проблема в ней и она бесплодна. Иначе было не объяснить, почему за пять лет брака, два из которых они занимались активной половой жизнью, она всё еще не понесла. Девушка подпёрла щёку рукой, водя пальцем по красивой скатерти. Последний раз она посещала гинеколога после первой ночи с Клеофасом. Это была полностью его инициатива, мужчина переживал, что навредил ей, хотя всё было просто чудесно. Она не испытывала обещанной боли или неприятных ощущений, поход в госпиталь стал пустой тратой денег. Тогда ей сказали, что она здорова и готова к зачатию, тем не менее, миновало ровно два года, а ребёнка у них с Клео всё ещё не было. В то время как у его лучшего друга родился третий сын, у них не родилось и одного ребенка. Женщины Квазархейвена были на удивление плодовиты, рождение двойни, а то и тройни было совсем не редкостью, поэтому в семьях детей было много. Порой даже через чур много. Столько ртов было сложно прокормить. Практика выбирать самых сильных детей была также распространена, как и то, что слабых с большим удовольствием сдавали в приюты или в семьи фермеров, чтобы получить хоть какую-то выгоду с детского труда. Иногда, когда сумерки накрывали город, девушка придавалась мыслям о том, как забеременеет и родит тройню. Конечно, Клео никогда не сдаст детей в приют, у него достаточно средств, чтобы воспитать как минимум пять детей, однако, жизнь Иси на этом закончится. Пелёнки и грязные подгузники станут её кошмаров наяву. — Или ты настолько не желаешь рожать от меня, что принимаешь противозачаточные средства? — с опаской спросил муж. — Спешу развеять твои сомнения, но в то же время огорчить. Я не принимаю контрацептивы, возможно, как бы это грустно не звучало, я просто не способна родить ребенка. Знаешь ли, тебя предупреждали, когда ты брал меня в жёны. Это было чистой воды правда. Мать Исидории с большим трудом родила двух детей, один из которых умер на следующий день. Рождение Иси также не было благословением, здоровье женщины настолько ухудшилось, что весь остаток дней она страдала от сопутствующих проблем. Отец Иси предполагал, что на их семействе проклятье, и ни одна женщина из рода Ласкарис не сможет привести в мир новую жизнь без проблем со здоровьем. Пять лет назад, когда Клеофасу едва исполнилось девятнадцать, он мало задумывался над словами тестя. Он и не предполагал, что когда-нибудь захочет детей от своей жены. Но Иси выросла, от пятнадцатилетнего дитя не осталось и следа. Тогда Клеофас возжелал превратить их отношения в настоящие, и в день её восемнадцатилетия впервые посетил комнату жены. Как он справлялся три года до этого, Исидория старалась не думать. В конце концов, столкнуться с правдой о походах к проституткам, она была не готова. — Твой отец не был лекарем, откуда ему знать, родишь ты или нет? — скептически произнёс муж, потирая подбородок. — Тебе стоит сходить в госпиталь и попросить рассчитать наиболее благоприятные дни для зачатия. На худой конец, если ничего не выйдет, нам придётся взять ребёнка из приюта. Иси замерла. Моргнула глазами, пытаясь осознать, правильно ли она услышала то, что сказал Клео. Обычно, в случаях, когда женщина не могла родить наследников, с ней быстро разводились, но, видимо, у Клеофаса было своё мнение на этот счёт. — Не проще ли найти новую жену с хорошим здоровьем? Её вопросы каждый раз заставляли его ломать голову. Порой министр злился, иногда снисходительно качал головой, редко приходил в ярость. Исидория, словно наслаждаясь эмоциями, постоянно старалась его позлить. — Проще усыновить ребёнка из приюта, чем найти новую жену. К тому же, я не противник усыновлений. Много детей остались без родителей с этой никчёмной войной. Почему бы не взять одного, если у нас не родится своего? Девушка коротко кивнула, направляя взгляд в окно. Если бы каждый мужчина мыслил как её муж, детей в приютах бы не осталось. — При всём этом, я бы настоятельно рекомендовал тебе посетить доктора и попросить календарь благоприятных дней. Прежде чем пойти в приют, хочу убедиться, что мы не сможем произвести на свет потомство. — Я всё ещё думаю про проклятье рода Ласкарис. Даже если забеременею, есть вероятность, что умру. Знаешь ли, я бы не хотела умереть в двадцать лет из-за тяжелых родов. Клеофас рассмеялся. — Я считал тебя умнейшей женщиной в нашей стране, думаю, я ошибался. Что, магия, проклятья? Если бы они существовали, селестрийцев бы уже не было на земле, столько раз их проклинал наш народ. Даже я был в их числе. Иси фыркает, не желая слушать опровержение её страхов. — Если кто-то и будет проклят, то только старик Фиджи. Тем не менее, у него рождаются вполне здоровые дети, несмотря на кровную связь. — Не упоминай при мне имя этого старикашки. — Как скажешь.***
Морозное утро не пророчило ничего хорошего. Температура в городе упала до -35 градусов, что было вполне нормально для Квазархейвена. Несмотря на наступление весны, зима ещё долго будет напоминать о себе. Вчера лил дождь, поэтому улицы заледенели, отправляя большую часть горожан в госпиталь с переломами и вывихами. Лория с самого раннего утра трудилась на совесть, отмывая стены от фломастеров. Она была настолько сосредоточена на уборке, что совсем не заметила, как скрипнула входная дверь, пропуская в помещение холодный воздух вместе с духом разозлённого Эсфира. Мужчина недовольно шмыгнул носом, потирая руки. Зверский мороз наводил на него тучу гнева. Заметив ползающую по полу девушку, он громко хлопнул дверью, желая незамедлительно обратить её внимание на свою персону. — Лори, негодница, помоги мне раздеться, — приказал он, подзывая рукой, словно она была собачкой. Девушка обернулась, её глаза просияли радостью. Бросив мокрую тряпку, вытерла ледяные руки о подол юбки и теряя ни секунды проследовала к Таутасу. — Доброе утро, — лучезарно приветствует, опуская голову в знак уважения. — Доброе? Да ты издеваешься, девчонка. Давай не стой, помоги снять накидку. Лория поспешила помочь, избавляя ментора от верхней одежды. Мужчина огляделся, особенно тщательно задержав взгляд на раздевалке. Они были единственными, кто так рано приходил в школу. Таутас сфокусировался на легкой курточке, которая одиноко весела в углу раздевалки. В его голове пронеслось несколько магнетуаров, прежде чем он смог осознать, что эта девчонка продолжает кашлять из-за столь неподходящей одежде. Сам он был одет в теплые брюки, пиджак, меховой дорогой тулуп и чёрные начищенные ботинки, которые хорошо сохраняли тепло. — Разве того, что ты здесь зарабатываешь, не хватает на тёплый бушлат? Лория сжала губы, быстренько проследовала до гардероба и аккуратно оставила там одежду Таутаса. — Я закаленная, нет нужды тратиться. Эсфир хмыкнул, помещая руки в карманы брюк. — Ты же не кошка, чтобы разгуливать без одежды, да еще в такой мороз. Ей богу, ты сведешь меня с ума. А если ты заболеешь и заразишь остальных? Антониадис смущенно завела руки за спину, чтобы еще больше не смущать молодого господина неухоженным маникюром. — Чёрт с тобой, Лори, иди поставь чайник, — приказал он, следуя к учительскому столу. Девушка быстренько выполнила его просьбу, улыбнулась и вернулась к тому, чем занималась до его прихода. Таутас выключил чайник, налил кружку растворимого кофе, подошёл к окну и стал медленно потягивать горячую жидкость, наблюдая за рассветом, который ещё не спешил наступать. — Брось ты эту тряпку! — цыкнул мужчина. — Лучше выпей чашку кофе, и конфет возьми, на тебя без слёз не взглянешь. Худющая, как смерть. Лория засияла. Оставила тряпку, сполоснула руки в раковине и принялась наливать горячий кофе в кружку. Чтобы миссис Исидория не говорила, а ментор был единственным, кто кормил её сладостями, о которых так грезила девичья душа. Таутас потёр глаза, чувствуя, как некомфортно ведут себя линзы на морозе, ему стоит задуматься о покупке новой пары более качественных. — Возьми себе пакет, — предложил он почти вежливым тоном, намекая на конфеты. Лория заулыбалась, кивая головой. — Я благодарна, господин Таутас. Угощу маму. Эсфир хмыкнул. — Распоряжайся ими как велит твоя душа. Если бы было позволительно запрыгать от счастья, как делают дети от переизбытка эмоций, Лория бы не думая сделала это. А затем крепко обняла Таутаса, желая выразить свою благодарность. Вместо этого она, как полагается, поблагодарила его словесно, допила кофе, тщательно вымыла кружку, высушила ее и поставила на место, словно ничего и не трогала. Работа ждала её, и так как отлынивать она не любила, сию же секунду продолжила уборку. Исидория недовольно шептала магнетуары себе под нос, крепка держась за руку мужа, пока тот вёл её подальше от ворот госпиталя. Усатый пухлый доктор, который с большей вероятностью прибыл из Селестрии, осмотрел её живот и влагалище, сделав вывод, что не видит никаких нарушений. Выписал длинный список дорогих микстурок и отправил домой, наказав ложиться в постель с мужем строго по рекомендованным дням. Клеостаф прибывал в прекрасном настроение. — С этого дня спи в моей комнате, — потребовал Финли, сажая жену в карету. Отдав указание кучеру следовать до школы Георгиади, он удобно примостился к окошку, наблюдая за жизнью граждан. — Я куплю лекарства, тебе останется только принимать их по расписанию лекаря. — Сдаётся мне, ты очень рад известию, что с большей вероятностью, я готова к зачатию ребенка? — Скорее рад тому, что ты не больна, — ответил муж. — Просто продолжай ходить на работу, которая тебе так нравится, пей лекарства и дели со мной ложе до тех пор, пока не забеременеешь. Иси недовольно хмыкнула. — После беременности что, нельзя наслаждаться друг другом? Клеофас усмехнулся, обнажая ровные острые зубы. — О, вероятно это даже полезно, но я бы повременил в первую беременность. Теперь Иси надулась еще больше прежнего, заставляя Финли глотать смешки. Когда карета достигла школы, девушка отряхнула юбку от снега и спрыгнула на скользкую землю. От падения её спасла вовремя протянутая рука мужа. — Что ты делаешь, Иси? — нахмурился. — Я сказал заботиться о себе, а не разбить голову о лёд. — Пусти, — девушка вырвала руку и тот час огляделась. — Не хватало чтобы Иссефа Диоклея, эта ядовитая кобра, увидела, как ты прикасаешься ко мне. — Что в этом такого, ты моя жена, а не сестра. Я могу касаться тебя когда и где захочу. — Клеофас, ради Квазархейвена, оставь эти нравоучения для домашнего ознакомления. Сейчас прошу меня простить, работа не ждёт. Поклонившись, девушка задорно направилась в школу, то и дело маневрируя в воздухе, чтобы не поскользнуться.