light at the end / свет в конце

Всë начинается с того, что старушка на этаже Чонгука умирает. Он, конечно, узнает об этом только потом. Просто видит машину скорой помощи у здания и поднимается по лестнице на случай, если медикам понадобится лифт. Он тащит рюкзак и портфель на четвертый этаж, а потом с трудом достает из кармана ключи, ничего не уронив. Всего парой квартир ниже и через холл открывается дверь. Как только он выходит, Чонгук не может оторвать от него глаз. И это не только потому, что Чонгук никогда не видел его раньше и что он точно не живёт в этой квартире. Он думает, что это не только потому, что он очень привлекателен. Мужчина одет в чёрное с ног до головы: длинное чёрное пальто, чёрная водолазка, чëрные волосы. Его кожа словно светится золотом, а губы красны так, что Чонгук не может понять, что это. И в воздухе вокруг него есть что-то пленительное. Он закрывает за собой дверь и поворачивается в сторону Чонгука. Он идет с такой… уверенностью и властностью, что Чонгук никогда бы не попытался заговорить с ним или подойти к нему, но и не может перестать смотреть на него. Чонгук не думал, что такой человек, как он, дважды взглянет на некрасивого, растрепанного студента, но тут мужчина встретился с ним глазами, и его шаг на секунду сбился с ритма. Как будто Чонгук — это тот, ради кого стоит споткнуться. Мужчина ненадолго остановился, просто стоял и смотрел на Чонгука, и сердце Чонгука заколотилось не от страха или тревоги. Он смутно почувствовал, что его лицо потеплело. Затем мужчина снова начинает идти. Он медленно приближается, и Чонгук, выйдя из какого-то транса, начинает: «блять, блять, блять». Он отводит глаза, возится с ключами в руке. Ему удается отпереть дверь, и когда он еще раз оглядывается через плечо — мужчины уже нет. Чонгук предполагает, что он мог бы добраться до лестницы, если бы бросился. — Странно, — шепчет он себе и пытается забыть об этом. Это оказывается бесполезной затеей. Весь вечер в холле неспокойно, Чонгук видит парамедиков, видит, как они входят и выходят из той же квартиры, из которой вышел мужчина. Единственное, что Чонгук может придумать: может, он был из похоронного бюро, хотя все черное кажется стереотипом и излишеством. Потом действительно приезжает похоронное бюро, чтобы забрать останки, и Чонгуку становится немного жутковато. Немного меняется на чрезвычайно позже тем же вечером. Выйдя из душа и натянув пижамные штаны, он включает свет в гостиной и обнаруживает, что мужчина сидит в кресле, закинув лодыжку на колено словно ждёт — Так значит, ты действительно меня видишь, — говорит он, вежливо дождавшись, пока Чонгук перестанет кричать фальцетом. Он встает. Чонгук принимает оборонительную стойку и поднимает кулаки. — Как ты сюда попал? — он требует ответа. Мужчина совсем не выглядит запуганным. Он выглядит даже озадаченным. — Ты меня видишь, почему ты меня видишь, — хмурится он, наклоняя голову. Он по-прежнему одет во все черное. А на Чонгуке нет футболки. Он умрет без футболки, в рваных пижамных штанах с надписью детка, написанной курсивом, потому что он украл их у Чимина, а Чимин носит самые ужасные шмотки. Он не может в это поверить. Вообще-то он предпочел бы умереть голым. Может, ему снять штаны? Нет, это было бы странным поступком в данной ситуации. — Ты ведь не пытаешься спрятаться, верно? — огрызается он. — Кто ты? Почему ты здесь? — он поднимает кулаки чуть выше. — Это вы убили ту даму по соседству? Неожиданно мужчина душераздирающе застонал, его широкие плечи разочарованно опустились. — Это такое распространенное заблуждение, — жалуется он и смотрит на Чонгука почти раздраженным взглядом. — Я не решаю, кто умрет, ясно? Я не имею права голоса! Я достаточно добр, чтобы проводить тебя до последней остановки, чтобы ты не застрял на земле в виде призрака на всю оставшуюся вечность, как гребаный идиот. Я получаю хоть какую-нибудь благодарность? Нет, меня изображают в виде ужасного скелета в изъеденных молью одеждах и с косой. Гребаная коса. Какого хрена я делаю с косой? Разве я похож на разложившийся труп? Я много работал над этим. Но никто никогда не уважает то, что я делаю. — Что… что ты делаешь, — слабо повторяет Чонгук. Он слышал «скелеты, косы» и… Одно слово, одна личность преследует его с тех пор, как он впервые увидел его; он отодвигает эти мысли, потому что это невозможно. Мужчина смотрит на Чонгука и вдруг вновь обретает ту интенсивность, которая была у него в холле. — Я психопомп, — говорит он почти добродушно, — известный, также, как «смерть с косой». И ты не должен был видеть меня прямо сейчас. Последнее слово его фразы сливается с первыми веселыми нотками знакомой мелодии из видеоигры. Они смотрят друг на друга, пока мужчине звонят с песней из «Супер Марио». Он поднимает палец. «Извините». Сует руку в карман пальто, откуда достает пастельно-розовый мобильный телефон. Затем он открывает его, как будто это 2009 год. У Чонгука будет аневризма. Он уже даже не пугается. Он забывает держать кулаки. Это похоже на тот момент во сне, когда ты начинаешь понимать, насколько все бессмысленно, и осознаешь, что это сон. Мужчина на мгновение заглядывает в свой телефон и издает недовольный звук, после чего снова обращает внимание на Чонгука. — К сожалению, я вынужден прервать свой визит, — говорит он, убирая телефон в карман. — Но я обязательно вернусь. — Его глаза опускаются к узору на брюках Чонгука, а затем поднимаются обратно. — детка. А потом он, за неимением лучшего слова, исчезает. Чонгук моргает, и его нет. В голове звучит диссонирующий синтезатор темы из «Супер Марио». / Утром всë обманчиво нормально в течение двух минут, пока он лежит в постели, глядя в потолок и пытаясь решить, была ли прошлая ночь галлюцинацией, вызванной стрессом, или гиперреалистичным сном. Но вот он заходит на кухню, а мужчина по локоть погружается в коробку с хлопьями с корицей. Чонгуку требуется некоторое время, чтобы уловить связь между этим существом на кухне и внушающей страх фигурой в холле. На этот раз он не в черном. На нем массивное розовое худи, и он сидит на корточках перед кладовкой, запихивая в рот хлопья. Чонгук чувствует себя так, будто смотрит канал «Дискавери». — Хорошо, что ты проснулся, — говорит мужчина, заметив, что Чонгук застыл в дверном проеме. — Ты знаешь, что у тебя закончилось молоко? И на этой кухне нет ни единой полезной вещи. Как твое тело может выглядеть так, если ты ешь только сахар и мусор? — Я занимаюсь спортом, — ошеломленно говорит Чонгук. Потом он резко трясет головой и идет на кухню, где мужчина выпрямляется и непринужденно опирается бедрами о стойку. Он все ещë нереально хорош собой, даже в толстовке и с крошками на лице, но нет той устрашающей ауры, которая не позволила бы Чонгуку приблизиться к нему. — Хватит вламываться в мою квартиру. — Знаешь что? — хмыкнул мужчина. — Сейчас вернусь. Он исчезает. Чонгук едва успевает поймать коробку с хлопьями, которая теперь свободно падает. О, да. Он так и делает. Чонгук стоит пару минут, размышляя, что же ему делать с этим. Позвонить в полицию? Рассказать друзьям? Для начала он надевает футболку и треники, на которых нет надписи детка, и продолжает заниматься своими делами, как будто это обычная суббота. Он набирает в телефоне «смерть с косой» и получает только традиционное скелетное олицетворение смерти. Он пытается найти другое слово, которое использовал мужчина, «психо-что-то-там», но не может вспомнить, как оно пишется. Спустя почти два часа в его дверь стучат. Он настороженно открывает, думая, что это не он. Зачем ему стучать. Это он, и Чонгук быстро понимает, что бесполезно пытаться применить к нему какую-либо логику или постоянные модели поведения. У него в каждой руке по полной сумке продуктов. — О, мне больше нравились другие штаны, детка, — первое, что вылетает из его уст. — Я принес тебе поесть. Извини, что так долго, я не мог поймать чертов убер. Как раз в тот момент, когда Чонгук думает, что не услышит ничего более необычного. — Ты приехал сюда на такси? — Он проверяет, как тот идет за ним на кухню, видимо, смирившись с тем, что этот парень теперь в его квартире. Он достает из пакетов очень дорогие продукты и ингредиенты. — Я не могу просто бездумно перемещаться, это не так просто, — говорит мужчина. — Это требует большой точности и усилий. Я, конечно, очень опытен, но малейший просчет может нанести непоправимый ущерб временному пространству. У меня здесь бутылка вина, я не могу рисковать. У тебя есть фартук? А, зачем я спрашиваю. Ты живешь на хлопьях и рамене быстрого приготовления. Ну, я обойдусь. Он отходит от столешницы и быстро стягивает толстовку через голову. Чонгук умудряется споткнуться о стул, хотя на самом деле он даже не шел. Минуту он возится, пытаясь сделать вид, что просто собирается сесть, его лицо горит. Под худи — обычная облегающая белая футболка. Хотя Чонгук уверен, что в ней должно быть что-то особенное, потому что обычные белые футболки не так уж хорошо смотрятся на обычных людях. Не так. Но, опять же, этот человек — не обычный. — Меня так огорчило состояние твоей кухни, так что я приготовлю для тебя настоящую еду, — продолжает он, доставая из ящика нож и бросая взгляд на Чонгука через плечо. — Это займет около сорока минут, а пока мы можем поболтать. — Что тебе от меня нужно? — спрашивает Чонгук, сидя на краешке стула и сжимая руки в кулаки на бедрах — Я думал начать с имен, возрастов и профессий. — Мужчина бросает на него ещë один взгляд — и улыбается, да так мило, что это совершенно выбивает Чонгука из колеи. — Меня зовут Сокджин. Точный возраст забыл, но на вид мне не больше двадцати семи. Я — смерть с косой. Твоя очередь. Чонгук сглотнул. — Ты не знаешь, как меня зовут? Ты не можешь увидеть мое имя и мой номер телефона над головой? — Я уверен, что ты думаешь про «Тетрадь смерти», — весело говорит Сокджин. — Нет, не вижу. Тебя ко мне не приставляли, так что я тебя не знаю. — Он невероятно быстро и профессионально нарезает красный лук с ритмичным чак-чак-чак-чак. — И это хорошо, потому что список смерти с косой — это не то место, где люди хотят оказаться, если хотят прожить долгую полноценную жизнь. Чонгук некоторое время борется с собой; побеждает та сторона, которая настаивает на том, что ничто в Сокджине не говорит о том, что он хочет навредить Чонгуку. — Меня зовут Чонгук. Мне двадцать два года. Я изучаю изобразительное искусство. — Приятно познакомиться, Чонгук. А теперь расскажи мне, как ты смог увидеть меня прошлой ночью? Чонгук смотрит на него сверху вниз. — Я просто… я просто сделал это. Ты был… там, — он сделал паузу. — Может, я коснулся кусочка твоего блокнота или ещё чего-нибудь. — Опять ты думаешь о тетради смерти. — Сокджин высыпает лук на сковороду, где шипят кусочки курицы. — Я даже не пользуюсь блокнотом. Кто в наше время пользуется ручкой и бумагой? — Он поворачивается к Чонгуку и смотрит на него задумчивыми, серьезными глазами. — Люди не должны видеть нас, когда мы работаем. Вчера вечером никто не должен был видеть меня. Но ты увидел. Я нахожу это интересным. — Это… плохо? — нервно спрашивает Чонгук. — Звучит не очень. Я скоро умру? Губы Сокджина кривятся в уголках, но он не смеется над Чонгуком. — Нет, встреча с психопомпом не означает, что ты умрешь. Хотя иногда я превращаюсь в стаю из примерно тридцати ворон и просто сижу у чьего-нибудь дома, чтобы напугать их. — Чонгук не знает, шутит ли он. Сокджин вытирает руки о бедра и возвращается к готовке. — Нет… это не плохо. Я совсем не против, что ты меня видел. Меня мало кто видит. Мой рабочий образ — один из самых сексуальных. Эх… это такая трата времени. — Так ты здесь, чтобы выяснить, почему я могу тебя видеть? — спрашивает Чонгук, предпочитая не комментировать это. — Ну, это, — размышляет Сокджин, — и мне нравится готовить для кого-то, кто не является моим коллегой. Юнги никогда не ценит мою стряпню. — Затем, повысив голос, — Ты слышал это, Юнги? — Какого черта ты делаешь, хён, — раздается новый голос из гостиной — более глубокий и хриплый, и сердце Чонгука подскакивает к горлу. Мгновение спустя обладатель голоса заходит на кухню, и Чонгук смотрит на него расширенными глазами — мужчина бледен, темноволос и одет небрежно, в куртку-бомбер и рваные джинсы. Он бросает взгляд на Чонгука, и тот едва не поднимает вновь кулаки. Сначала ему кажется, что парень смотрит на него с презрением, но потом он говорит, но не без раздражения: — Здравствуйте. Извините, что вторглись в ваше личное пространство. — Он переводит взгляд на Сокджина и кивком головы показывает. — И простите за него. — Простите, — хмыкает Сокджин. — Мое присутствие здесь нежелательно. Это не совсем правда, так как подразумевается, что Чонгук специально попросил об этом или имел на это право. Но он действительно предпочел бы не вмешиваться в то, что выглядит как начало ссоры между двумя смертями с косой. — Ты нарушаешь десятки правил, ты ведь знаешь об этом? — Тот, кого зовут Юнги, поднимает брови. — А что, если руководство узнает, что ты играешь в дом с человеком? — К черту руководство, Юнги, — легкомысленно говорит Сокджин, заставляя Юнги застонать, о боже. Сокджин тычет лопаткой в сторону Чонгука. — Он видел меня. Тебе не кажется, что правила здесь не действуют? И тебе не кажется, — его голос немного смягчается, — что мы не должны отгораживаться от людей, когда мы — их единственное утешение в самый страшный момент в их жизни? Наша работа — дать им почувствовать себя в безопасности, но как мы можем это сделать, если не можем подойти близко? Что-то здесь не сходится. — Хён, — вздыхает Юнги. В этом есть сочувствие. — Ты можешь просто… мы можем просто поговорить наедине? — Хорошо. — Сокджин протягивает лопатку Чонгуку. — Если я убью Юнги, попаду в тюрьму и не смогу вернуться через пять минут, пожалуйста, помешай овощи. — Мы бессмертны, — успевает сказать Юнги, как Сокджин хватает его за руку, и они оба исчезают в мгновение ока. Чонгук сидит с минуту, держа в руках лопатку, вокруг тишина, только шипение на плите. Он размышляет, к кому ему обратиться по поводу проблемы в виде смерти с косой в его квартире. / Сокджин возвращается ровно через пять минут и, как ни в чем не бывало, начинает с того места, на котором остановился. — Юнги — мой коллега и ужасный сосед по комнате — он недоволен, но сохранит мой секрет, — говорит он, а затем подмигивает Чонгуку, который прислонился спиной к столешнице, скрестив руки. — Мой секрет — это ты. Он просто волнуется. Потому что я нарушаю некоторые правила. Большинство правил, вообще-то. Мы не должны общаться с людьми, пока это не касается нашей работы. Чонгук кусает губы. — Скажи мне еще раз, в чем заключается твоя работа? Слово, которое ты использовал… психо… бомба? — Психопомп, — кивает Сокджин. — Это… — колеблется Чонкук. — Что-то вроде ангела? То, что Сокджин сказал о том, что люди чувствуют себя в безопасности, прозвучало по-ангельски. — Ангел, ха, — тихонько фыркнул Сокджин. — Нечасто такое услышишь. — Он поджимает губы и задумчиво поднимает лицо. — Я не ангел, но, наверное, можно сказать, что я что-то вроде Бога. Чонгук бросает на него недоверчивый взгляд. — Тебе пришлось добираться сюда на такси. — Никто не идеален, — сужает глаза Сокджин. Он берет бутылку красного вина и откупоривает ее. — Я не вызываю смерть, не сужу умерших, а просто провожаю их в загробный мир. — Он наливает вино в кастрюлю одним движением руки. — Вопреки распространенному мнению… я не сама смерть. Я просто работаю здесь. Он подносит бутылку к губам и откидывает голову назад, чтобы сделать глоток. Затем он предлагает ее Чонгуку, который прищуривает бровь. — Сейчас полдень. — Я — смерть с косой, Чонгук, — говорит Сокджин, — а ты — студент колледжа. Какая нам разница? — Через некоторое время Чонгук наклоняет голову и берет у него бутылку. Сокджин тепло улыбается. — Я готовлю coq au vin. Надеюсь, тебе понравится. / Проходит несколько дней, а Сокджин все не возвращается, хотя обещал вернуться, и Чонгук не понимает, почему это его так расстраивает. Сокджин несколько раз врывался в его квартиру, сбегал, когда нужно было мыть посуду, и вообще был очень раздражающим. Но все же Чонгук как-то обнаруживает, что… скучает по нему. Или скучает по его присутствию. Ему чего-то не хватает, и это странно. То, что он — смерть с косой, должно его пугать. Но этого не происходит. Но, по его словам, он не приносит смерть. Он просто помогает душам найти свой путь. Может быть, есть автобус до загробного мира. Или поезд. Или лодка. Может быть, он заставляет людей идти, если они совершили ужасные поступки при жизни. Он сказал, что не его работа — судить, но кажется, что он бы сделал это. Однажды вечером Сокджин заходит к нему в ванную, когда тот чистит зубы, и Чонгук не может поверить, что хоть немного скучал по этому. — У меня закончилась зубная паста, — говорит Сокджин после того, как Чонгук чуть не подавился пеной. В руках у него зубная щетка, а на теле темная шелковая пижама с изображением овец, или облаков, или альпак. Чонгук плохо видит, потому что глаза слезятся от кашля. — Какого черта, — справляется он, — ты знал, что я чищу зубы? — Нет, это просто совпадение. — Сокджин наклонился, чтобы рассмотреть зубную пасту на раковине. — Какой маркой ты пользуешься? Она против налета и отбеливающая? — Это что, теперь так и будет? — резко спрашивает Чонгук и наблюдает за тем, как Сокджин начинает выдавливать пасту на свою щётку. — Ты просто будешь заходить в любое время, как тебе заблагорассудится? — В общем-то, да, — пожимает плечами Сокджин и засовывает зубную щетку в рот. Он смотрит Чонгуку прямо в глаза. — У нас есть нечто особенное, Чонгук. Ты буквально видел меня тогда, когда никто другой не видел. — Пожалуйста, покинь мой дом, — с болью в голосе говорит Чонгук. Сокджин усмехается, глядя на него, губы плотно сомкнуты вокруг щётки. — Можно мне поцелуй на ночь? — Тебе можно только получить удар с разворота в грудь. - Чонгук ворчит, а Сокджин смеется, закрывая рот, а затем удаляется. / В течение нескольких месяцев Сокджин становится постоянным и неизменным гостем. Он появляется в случайное, часто неудобное время. Чонгук думал, что его цель — выяснить, почему он видит его, когда человеческие глаза не должны видеть, но, похоже, он… ничего особенного не делает, кроме того, что бесконечно раздражает Чонгука и ест его хлопья, а иногда готовит для него очень вкусную еду. Иногда он заходит, чтобы спросить, какую рубашку ему надеть. Иногда он приходит, чтобы одолжить его зубную пасту. Он всегда просит поцеловать его на ночь, а потом смеется, когда Чонгук смущается. Он просит называть его хён, но сам в шутку все равно называет Чонгука деткой. Чонгук даже забывает, что он интересен Сокджину из-за своей невидимости. И что когда Сокджин поймет это, он, скорее всего, уйдет. Его нельзя винить в том, что он забыл, потому что — это действительно похоже на то, что они просто общаются. Как будто они друзья. Как будто, ну… ему не все равно. На самом деле… Сокджин — теплый человек. Вопреки своей сфере деятельности, он полон жизни. Чонгук считает, что он тоже так считает. (- Плати за аренду, — говорит он однажды Сокджину. -Я здесь не сплю, — возражает Сокджин, а затем, поскольку он никогда не упускает возможности поиздеваться, — Или ты хочешь сказать, что хочешь, чтобы я спал здесь? Чонгук падает, падает до самого ада; Сокджин уже заложил несколько мыслей в его голову, и он ненавидит его за это). / — Подержи. Чонгук бросает свой телефон, чтобы поймать айпад Сокджина. — Кто, блять, бросает свой айпад, — ворчит он. — Я верил, что ты поймаешь его, детка, — щебечет Сокджин, направляясь в ванную. Он телепортируется по всей квартире и роется в кучах одежды в поисках своих вещей, вместо того чтобы просто идти, а значит, он торопится. Чонгук откидывается на спинку кресла в гостиной и включает экран планшета. Он не защищен паролем, так что просто заходит. На экране сразу же появляется список: имена, только первые, корейские и иностранные, без определенного порядка. Бёнчхоль, Ёна, Мия. Юки, Жанель, Глория. Михаил, Лука, Амая. — Что это, — спрашивает он, — варианты детских имëн? — Это список душ, закрепленных за мной, — говорит Сокджин. — Так я слежу за ними. Чонгук поднимает голову и с ужасом смотрит на Сокджина. — Ты серьезно? — Упс, будь осторожен, — говорит Сокджин, внезапно оказавшись рядом с ним, наклоняется и зажимает палец Чонгука между двумя своими, чтобы осторожно убрать его с экрана. — Чуть не стëр имя. Мия чуть не выжила. — Почему… как… почему ты решил, что дать это мне — хорошая идея? — кричит Чонгук. — Я шучу, — фыркает Сокджин, и Чонгук на секунду задумывается: «Слава богу, это не его список», — Она все равно умрет, даже если ты удалишь ее имя. Просто некому будет проводить её душу в загробный мир. — Я не могу в это поверить, — хрипит Чонгук, внезапно почувствовав острую необходимость не держать планшет в руках. Он держит его в ладонях, словно тот взрывоопасен, и отчаянно ищет безопасное место, куда бы его положить. Сокджин лишь фыркает, глядя на его суетливость. — Просто подержи, пока я не переоденусь. Не напрягайся, я все запомнил. — Он поворачивается спиной к Чонгуку и бесцеремонно стягивает толстовку через голову. Чонкук до сих пор краснеет каждый раз, когда он это делает. Он поджимает губы и опускает взгляд на список. — Ты хранишь имена людей, которые умрут следующими, на айпаде, — продолжает он на повышенных тонах, — в приложении для заметок, написанных шрифтом comic sans. — Я сам выбрал макет, — говорит Сокджин, замирая, — что в нем плохого? — О боже, — вздохнул Чонгук, — как же мне не хочется умирать, зная, что это из-за того, что какой-то чувак прочитал мое имя написанное шрифтом comic sans 18-го размера на экране своего треснувшего айпада. — Мы это уже проходили, — говорит Сокджин, — они умирают не из-за этого. Я просто… — Ты просто мило доводишь их до конечной остановки, я знаю. — Чонгук пожевал нижнюю губу. — Просто измени шрифт, хотя бы. Из уважения к этим людям, Господи. — Хорошо, — соглашается Сокджин, — ты у нас художник. Но позже. Мне нужно идти. Он подходит ближе и протягивает руку. Чонгук бросает… чертов… смертельный список и поднимает взгляд. И тут же чувствует, как его сердце делает что-то неуместное. Он уже несколько раз видел Сокджина в таком виде — во всем черном, в рабочем режиме. Это уже не пугает его, потому что он знает, что Сокджин все тот же — въедливый, раздражающий — все еще пытается рассмешить людей, добрый, нежный — неважно… но это все равно оказывает на него… воздействие. Чонгук всегда начинает слышать в голове партитуру драматического фильма. Полный оркестр со струнными, фортепиано и духовыми. Он так рад, что Сокджин не умеет читать мысли. — Хорошо, — пробормотал он, — удачного дня на работе. Желаю… плодотворного… урожая. — Не совсем то, что нужно, но спасибо, — легкомысленно отвечает Сокджин. — Прощальный поцелуй? Чонгук решает: к черту. Он подыграет. Посмотрим, как это понравится Сокджину. Он встает, и Сокджин делает удивленный шаг назад. Несмотря на учащенное сердцебиение, Чонгук серьезно смотрит ему в глаза. Он идет на это. Наклоняется, наслаждаясь тем, как Сокджин выглядит застигнутым врасплох. Он наклоняет лицо, и когда он достаточно близко, чтобы Сокджин почувствовал его дыхание на своих губах, издается маленький писк. В следующую секунду Чонгук наклоняется к пустому воздуху. — Ну и ну, — пробормотал про себя. Он должен чувствовать себя победителем. Но вместо этого он просто разочарован. / Осень переходит в зиму, погода кусается. Сокджин пропал надолго. Нередко он не появляется по нескольку дней, а тут уже несколько недель. Чонгук неспокоен. Ему трудно сосредоточиться на уроках, и он всё время думает, не случилось ли чего. Мрачным смертям не положено общаться с людьми, и он гадает, не попал ли Сокджин в беду. В его квартире холодно, тихо и пусто. Он должен был сказать это вслух, думает он. Он даже не уверен, знает ли Сокджин, что Чонгук хочет видеть его. Они всегда шутили, Чонгук всегда шутил, что он его раздражает и хочет выгнать. Он должен был сказать ему. Он скажет ему, когда увидит его в следующий раз. Что он ему скажет? Чонгук пишет свои варианты в конспектах во время лекции по истории искусств, на которую он не обращает внимания. Ты не так уж плох Я не ненавижу тебя Ты классный — Чертовски ужасно, — бормочет он про себя, его нога быстро подпрыгивает вверх-вниз, конец карандаша обкусан. Мне нравится, когда ты рядом Ты мне нравишься Он молча смотрит на написанное. Лекция продолжается. Он возвращает карандаш на бумагу. Я хочу, чтобы ты был здесь. Я хочу, чтобы ты остался. Я хочу, чтобы ты спал здесь. Я хочу жить с тобой, как можно дольше. Я влюбляюсь в тебя. Могу ли я это сделать? Можно ли мне это сделать? Можешь ли ты тоже любить меня? Будешь ли ты? В тот же день Сокджин ждет его в холле, когда он выходит из лифта. Чонгук чувствует себя счастливым при виде него. Затем он начинает нервничает, обхватывает руками ремень сумки и начинает идти к нему. Потом он забывает обо всем этом, потому что понимает, что что-то не так. Странно, что он ждëт в холле. Обычно он без проблем врывается в дом. Он одет в черное. Вокруг него тяжелый воздух. Он серьезен, но не так, как бывает, когда он сосредоточен. Он серьёзен, потому что несчастен. Он смотрит, как Чонгук подходит ближе, и тот выглядит мягким и печальным, как будто собирается разбить ему сердце. Чонгук замедляет шаг, останавливается так, что между ними остается больше ширины двери, и отказывается подойти ближе. Сокджин тоже не хочет. Он смотрит на Чонгука так, будто видит его в последний раз. — Я пришел попрощаться, — говорит он, словно с трудом выговаривая слова. — Я больше не могу приходить. Это последний раз. Чонгук просто смотрит на него, не в силах говорить, его горло переполнено чем-то колючим и неприятным, словно розы, растущие в его груди и вонзающие в нее свои шипы. — Я понял, почему ты меня видишь, — продолжает Сокджин. Ах. О, да. Вот что это было, все это время. — Я не хочу этого слышать, — слышит Чонгук свои слова. Он вцепился в ремень сумки, его зрение расплывается по краям. В его голосе звучит чертово отчаяние. — Мне всё равно, почему или как, мне важно, что я могу тебя видеть. Пожалуйста… — Я рад, что встретил тебя, — вклинивается Сокджин, и Чонгук проглатывает его слова с ужасным полувсхлипом. Он прижимает тыльную сторону ладони ко рту, моргает слезящимися глазами, мокрые ресницы прижимаются к щекам. Лицо Сокджина опускается, дергается, словно ему больно, всего на секунду, а потом он снова собирает свой фасад. — Даже если я не могу остаться, я рад, что познакомился с тобой, — он делает паузу, и Чонгук пытается отдышаться, прикрываясь дрожащей рукой. — Я знал многих людей, Чонгук. Но спустя десятилетия, столетия я забываю их. Но тебя я буду помнить. И спустя столетия я буду рад, что ты был частью моего существования в течение мимолетного мгновения. Чонгук зажмуривает глаза. Слезы льются как проливной дождь. — Надеюсь, ты проживешь счастливую жизнь, Чонгук, — говорит Сокджин так тихо, что это просто шепот, — и я надеюсь, что мы встретимся снова через много-много десятков лет. — Не уходи, — задыхается Чонгук, но когда он открывает глаза, никого уже нет. / Он пытается злиться на Сокджина. И какое-то время ему кажется, что это так. Линии, которые он рисует, определенно злые. Его учительница рисования говорит, что ей нравится его стиль, потому что он сырой. Так что вот так. Но больше всего он злится на себя. За то, что забыл, что интерес Сокджина к нему не личный. За то, что… блять… влюбился в него. Кто, блять, влюбляется в смерть с косой. Они, наверное, даже любить не умеют. А если бы и умели, то зачем им любить человека. Он идёт домой длинной дорогой, потому что ему не хочется возвращаться в свою тихую пустую квартиру. Пинает ледяную гальку вдоль берега реки, птицы плачут и скользят по ее замерзшей поверхности. Песня, которую он слушает — это что-то меланхоличное о конце осени, не потому что он грустит, а потому что это то, что он всегда слушает. Он втыкает носы ботинок в землю так сильно, что острые камешки летят до самого начала моста. — Привет, — доносится до него далёкий знакомый голос. Чонгук останавливается, чтобы выдернуть наушники, и поворачивается, ничуть не удивленный. Ну, это мрачная смерть с косой. Только не та, которая ему нужна. Он смотрит на Юнги с пустым выражением лица. Юнги выглядит очень маленьким и очень холодным в черном пальто и черном шарфе, руки засунуты в карманы, и он моргает своими кошачьими глазами на Чонгука. — Что тебе нужно? — прямо спросил Чонгук. Юнги вздохнул. — Слушай, я не обязан тебе нравиться, но элементарное уважение не помешает. — Он зацепляет пальцами шарф, чтобы стянуть его с лица. — Я просто хочу поговорить. Мы можем это сделать? — Когда Чонгук не отвечает, он поднимает брови и говорит - Пожалуйста? — Хорошо, — тихо отвечает Чонгук. Юнги жестом показывает на скамейку, стоящую на берегу реки. Чонгук нехотя садится, и смерть с косой занимает место рядом с ним. — Другие меня не видят, — говорит Юнги, — лучше надень наушники, чтобы казалось, что ты разговариваешь по телефону. — Чонгук следует его совету, выключает музыку и ждет, пока Юнги заговорит. Тот сразу переходит к делу. — Я знаю, что ты хочешь, чтобы Сокджин вернулся. — Не совсем, — беззвучно говорит Чонгук. Это всего лишь отработанная ложь. — Он просто хотел узнать, почему я могу видеть вас. Узнал и ушел. Конец истории. Ему незачем возвращаться. Юнги так выразительно вздохнул, что Чонгуку пришлось взглянуть на него. — Он понял это давным-давно, — говорит Юнги. — понял это недели через две. Не для этого он торчал здесь все эти месяцы. — Что? — только и может сказать Чонгук. Юнги смотрит на него непонимающе. — В конце концов, выяснить это оказалось не так уж сложно. Единственная причина, по которой человек может видеть смерть с косой, — говорит он, — Это если в прошлом их уже посещал один из них. — Чонгук шевелит губами, но из них не выходит ни звука. Юнги быстро моргает глазами, затем отводит их и смотрит на реку. — Ты, наверное, был ребенком, слишком маленьким, чтобы помнить. Возможно, ты даже не знал, что это была смерть. Мы обычно приходим к детям в форме, которая их не пугает. Собаки, кошки, кролики. — Я никогда… я никогда не попадал в серьезные аварии или что-то подобное… Юнги качает головой. — Это не обязательно должен быть околосмертный опыт. Это то, что мы называем отклонением. Такое очень редко, но случается. Всё в этой вселенной связано — струной. Всё течет в одном направлении. Когда что-то, какая-то крошечная вещь отклоняется от намеченного пути, это создает эффект пульсации. Он сбивает все с курса настолько, что машина, которая должна была вас сбить, промахивается мимо на полметра — или вы видите что-то, чего там не должно было быть, и перестаëте бежать, и никогда не падаете и не ударяетесь головой — ты понимаешь о чем я? Это также известно как эффект бабочки. Это настолько маленькое изменение, что оно не отображается в наших списках, а смерть все равно появляется. Ничего не происходит, конечно, мы не можем вывести душу из живого тела. Но именно поэтому ты можешь видеть нас. Чонгук совсем потерялся. — Тогда… почему… Юнги щурится глядя на реку, а может, смотрит на птиц. — Он когда-нибудь говорил тебе, почему у нас есть все эти правила, регулирующие и запрещающие наши отношения с людьми? — Нет, — шепчет Чонгук. Юнги на мгновение замолкает. — Однажды кто-то привязался. Смерть, к человеку. Влюбился в него. И когда его имя появилось в его списке, он не смог его отпустить. Он пытался сохранить его душу для себя. Это худшее, что может сделать смерть. Если душа застряла на этой планете, и ей некуда идти, никто не может помочь. Они становятся заблудшими душами… призраками. — Он говорит негромко и тихо, без особых интонаций, но Чонгук цепляется за каждое слово. Юнги облизывает губы. — Когда ты влюблен… ты можешь думать, что не хочешь ничего, кроме как остаться с этим человеком навсегда… но никто не выберет это. Поверь мне. Чонгук сглатывает. Он не уверен, что это ответ на вопрос, почему Сокджин остался или почему он ушел. Возможно, и то, и другое. — Зачем ты мне все это рассказываешь? Зачем ты… зачем ты вообще здесь? Юнги прячет лицо в шарф. Чонгук с запозданием понимает, что ему неловко. — Я думаю… есть опасность привязываться к людям, — говорит Юнги, — но я не думаю… что Джин хëн не прав. Мы не люди, но… мы тоже существуем. Мы тоже стараемся, чтобы все было достойно. Мы тоже чувствуем, глубоко чувствуем. Мы тоже совершаем ошибки и учимся на них. Что касается того, почему я здесь… я чувствую себя немного виноватым. Я все время говорил ему, что это плохая идея, и думаю, что мог повлиять на его решение. Я хотел, чтобы ты понял его причины. И, возможно, простил его. — Он слегка вздыхает в свой шарф и поворачивается к Чонгуку, смотрит на него так, как иногда смотрит Сокджин, как будто он смотрит прямо в его душу. Должно быть, это их особое свойство. — Я знаю его очень давно, Чонгук. Дольше, чем ты можешь себе представить. И я никогда не видел его таким счастливым, как тогда, когда он был с тобой. Чонгук смотрит, как Юнги встает, счищает снег с одежды. Он снова смотрит на Чонгука. — Я говорю тебе об этом только потому, что знаю… что когда придет время, Сокджин отпустит тебя. Он сделает это, потому что любит тебя. Потому что знает, что так будет лучше. Потом остаются только Чонгук, скамейка, кричащие птицы. Юнги не оставляет даже следов. / И вот это происходит. Не сразу, не через несколько дней. Но однажды вечером он возвращается с занятий, а из кухни доносится негромкое шипение, кто-то двигается, и до него доносятся те же запахи, что и в первый раз, когда Сокджин готовил здесь. Когда же, думает Чонгук, здесь стало так похоже на дом? Он тихо снимает куртку, тихо ставит сумки и тихо выходит на кухню. Сокджин тонет в голубой толстовке, а Чонгук тонет в нëм. У него было много времени, чтобы подумать и переосмыслить. О том, кто они оба, что это может значить, что будет в конце. Забавно, что сейчас он не может вспомнить ни одной из этих мыслей. Сокджин быстро замечает его и поворачивается спиной к плите. — Привет, — говорит он мягко и неуверенно. Они стоят в тишине, пальцы Сокджина сжимают и разжимают рукава его большого худи, потом он открывает рот. — Я хотел сказать тебе, что мне жаль… — Я хочу, чтобы ты спал здесь, — громко вклинивается Чонгук. Сокджин растерянно моргает. Чонгук впивается ногтями в ладони, кровь шумит в ушах. — Я хочу, чтобы ты ел здесь, принимал душ, смотрел со мной фильмы и… у меня есть записи, подожди… — Чонгук, — начинает Сокджин. — У меня есть записи, — настойчиво повторяет Чонгук и, развернувшись, начинает идти, чтобы забрать свои записи, видимо, не помнит, куда положил сумку, не может ясно мыслить, его лицо горит, а зрение расплывается; он не успевает далеко уйти, всего лишь на полпути через гостиную, когда пара рук обхватывает его сзади, притягивает к твердой груди. Нос прижимается к его затылку. Чонгук проводит рукавом по глазам, выдыхает тихое «о». — Я не думаю, что тебе нужны записи, — мягко говорит Сокджин, — просто скажи мне, чего ты хочешь. — Я хочу, чтобы ты остался, — шепчет Чонгук. Затем он берет себя в руки и изо всех сил прижимается к Сокджину. — Как ты мог уйти? Почему ты ушел, если хотел остаться, я думал, что больше никогда тебя не увижу… — Прости, прости, — бормочет Сокджин, прижимаясь к его шее. — Я думал, так будет лучше, но это было не так, это было дерьмово, и я заставил тебя плакать, и ты снова плачешь сейчас — эй, пожалуйста, перестань плакать, я приготовлю coq au vin, и мы сможем поговорить об этом, и я останусь. — Ты останешься, — пробормотал Чонгук, — хорошо… хорошо. Затем он изворачивается, пока хватка Сокджина не ослабевает, решительно смотрит на его красивое раскрасневшееся лицо, хватает его за челюсть обеими руками и целует его до головокружения. На этот раз Сокджин не исчезает. На этот раз Сокджин сразу же наклоняется, смыкает руки на талии Чонгука и целует его в ответ так же сильно и крепче. / Утренний свет падает на волосы Сокджина и изгиб его обнаженного плеча так, что Чонгук не может передать это в полной мере, но все же пытается, осторожно, на странице своего скетчбука. Сокджин говорит, что он не ангел, но Чонгук все еще не уверен в этом на сто процентов. — Что ты делаешь, детка? — сонно произносит Сокджин. Чонгук улыбается, глядя в скетчбук. — Творю историю — говорит он, — впервые точно изображаю смерть с косой. — Первое точное изображение, — удивляется Сокджин, — моя обнаженная натура. — Я думаю, это идеально подходит. — Я тоже так думаю. Сделай это со вкусом. — Сокджин закрывает веки, тянется к сидящему Чонгуку и проводит костяшками пальцев по его бедру. — Спасибо, что изображаешь меня достоверно. Чертовски надоели… все эти скелеты. Чонгук пожевал нижнюю губу, его сердце словно поет в груди. — Ноо я нарисовал тебе косу, — говорит он мягко, — я добавил маленькую косу к стене позади тебя, смотри… Сначала он получает подушкой по лицу, затем Сокджин валит его на кровать, и Чонгук совсем не против этого.