Ночной гость

Всё случается впервые. Есть вещи обыденные, простые, но столь же радостные, как первая снежинка зимы, первый солнечный луч после грозовых дней или первый в году подснежник. А есть вещи исключительные по природе своей, можно сказать, тайные откровения, но и в то же время самые что ни на есть обыкновенные озарения. Такие вещи, случившиеся впервые, оставляют неизгладимый отпечаток, вгрызаются в память зубами и не отпускают. Всадник, например, сегодня в первый раз испугался. Впервые за свою бесконечно длинную жизнь Голод испытал неподдельный страх. И — что удивительно — не исказив эмоции, не притворившись ранимым, а по-настоящему испытав сокрушение своего я. До дрожи в ладонях, до судорог в плечах и до последующей за этим уничтожающей волны ярости… Его сердце замирает, когда глаза выхватывают из темноты фигуру, застывшую в дверном проёме. Он ловит себя на мысли, что узнает её теперь из тысячи. — Зачем ты здесь? — спрашивает Вики, недоверчиво подняв бровь. — Я думала, ты улетел. — Мне стоило. — Стоило. Но ты вернулся. Он не прячет улыбку. В раз раскусывает желание Вики, чтобы слова слышались как можно более равнодушно, но обида предательски сочится в её голосе. У него нет цели ранить её, да и не хочется вовсе. Но в очередной раз убеждается: нельзя из себя вырезать то, кто ты есть. А он — чёрный ворон, предвестник конца. Этим утром Матерь наказала побыть ещё и своим голосом. «Завтра. Всё случится завтра», — оглашается им страшная новость. — Я почувствовал твой страх, — отвечает Голод и сразу же жалеет об этом. Кривая ухмылка искажает её красивое лицо. «Очень плохая отмазка», — понимает он. — «Страшно в тот момент было всем. Так почему же ты, Всадник Апокалипсиса, сейчас стоишь именно в её комнате?». Почему же так пустеет внутри, когда она не рядом? Как успела забраться так глубоко под кожу? Зачем же стала такой нужной? Пачка сигарет, самая верная спутница с тех пор, как Голод попал на Землю, скользит меж его длинных пальцев. Нервничает? Эта мысль пронзает его вместе с голосом Вики: — Закуришь? Вики медленно подходит к нему, а он не сводит с неё взгляда, пока она не замирает в шаге от него. — Не хочется, — признаётся он, отбрасывая пачку на подоконник. Может, он идиот. Может, она скоро наиграется с ним, выбросит, раздавит каблуком, и он останется лежать на полу, раздавленный, повторив судьбу тысяч сигарет, что он скурил. Голоду кажется, что всё это отчетливо написано на его лице, но Вики молча стоит по-прежнему на расстоянии в один шаг и будто специально бездействует. Всадник не выдерживает, хватает её за руку, прикладывая её горячую ладонь к своему холодному лицу. Прикрывает глаза, наслаждаясь этой насильной нежностью. — Зачем ты здесь? — шепчет она, но руки не отнимает. — Скажи, зачем? Медленно он открывает глаза и видит, как дрожат в готовности сорваться слёзы в её серых, заглядывающих в его, казалось, пустую душу. — Я хочу тебя любить, — наконец признаётся Голод. — Хочу, чтобы ты любила меня в ответ. Искренность сказанных им слов поражает Вики до глубины души. Она отшатывается от него, отворачивается, обхватывая себя руками. Но если Голод уже прыгнул в пропасть, только лишь придя сюда, то она стоит на краю, не решаясь сгинуть вместе с ним. Забавно, он же Всадник, он и есть ужас во плоти, но Вики боится отнюдь не его, а… его любви? Её столько раз предавали, унижали, столько раз называли слабачкой, бракованной пустышкой, втаптывая в пыль чувства, что Вики уже забыла как доверять. Ей пришлось стать чёрствой стервой, чтобы защищаться, чтобы больше никто не посмел сделать ей больно. — Тебе лучше уйти, — голос дрожит и не слушается. — Уходи же. Она не замечает, как оказывается в его объятиях. Да и сам Голод не понимает, как прижимает её к себе. Всё кажется настолько искренним и естественным, настолько их тела подходят друг другу, что ни у кого больше нет сомнений — всё так, как и должно быть. — Пожалуйста, плачь сколько хочешь, — шепчет Голод, осторожно гладит по голове. — Плачь. Смейся. Кричи. Только не изображай равнодушие. Вики смотрит на него сокрушённо, затравленно, но в зелёных глазах не находит насмешки. Нет в них ни жалости, как и нет сочувствия, нет сожаления. Нет всех тех чувств, которые бы вызвали гнев или отвращение. Он распространяет лишь спокойствие и почти безрассудную уверенность. Вики тянет к нему руки, касается плеч. Голод встречает её ласку странной для него дрожью. Он ведь может потерять её. Женщину, которую, возможно, он и не ждал всю жизнь, но без которой теперь не представляет будущее. Их лица сближаются. Губы исследуют друг друга словно впервые. Сначала мягко, нежно и даже боязно. А потом болиды сходятся и взрываются. Катаклизм, не иначе. Он притягивает её ближе, обнимает так, словно хочет вогнать прямо под самые ребра. Руки скользят по изгибам талии, теряются в волосах, касаются оснований крыльев. На мгновение она напрягается, потом с тихим вздохом обнимает и с ещё более пылким трепетом отвечает на поцелуй. Он ощущает её губы, сладкие, мягкие, огненно-горячие, исследующие каждый сантиметр лица. — Я не знаю, что делать, — вдруг признаётся Голод, и Вики видит, как его извечно бледные щёки трогает румянец. Она беззлобно ухмыляется, и Голод замечает, как зажигается демонические огоньки в её глазах. И ему они очень нравятся. — Помоги мне, — произносит она тихо, несмело касаясь перекинутого через его плечо ремня, который удерживает за спиной меч Всадника. — Я уверен, что ты можешь сделать это сама, — говорит он, всматриваясь в её лицо, силясь уловить хоть одну перемену в эмоциях, но их нет. Все эмоции девушки чистые и неподдельные. — Я не хочу, — качнув головой, серьезно говорит Вики. — Почему? — спрашивает Голод. — Разве не ты желала выяснить, как убить меня? — Если я подниму твой меч, то буду знать наверняка, что смогу убить тебя, — отвечает она. — А я этого не хочу. Не хочу быть твоей слабостью. Напротив… хочу быть твоей силой. Обезоружен. Он обезоружен. И не нужно лишать его меча, чтобы понять, насколько сильно Голод попал под власть простой бессмертной. Через несколько секунд комнату наполняет звон металла, ударившегося о камень. Вики тотчас шагает мужчине за спину, задевая его руку крыльями. Он чувствует на своей шее её пальцы, нетерпеливо дергает плечом, когда она перебрасывает его волосы вперёд, когда стаскивает с него плащ, но теряется, когда девушка добирается до свитера. — Подними руки, — шепчет Вики, опаляя ухо горячим дыханием, намеренно задевая грудью его спину. Подчиняясь, он чувствует, как волна возбуждения прокатывается по телу и как всё теснее приходится в штанах его мужскому достоинству. Вики мгновение любуется игрой лунного света в темных волосах мужчины, струящихся по спине, а затем вновь возвращается в его поле зрения. В этот раз он правильно различает желание в игривых глазах, пальцем поддевает лямку её платья, медленно опускает на плечо, затем проворачивает всё то же самое с другой. С почти детским усердием принимается развязывать узелки на одежде. Она закусывает губу, поражаясь его неспешности, хочет уже раздеться сама, однако вовремя себя останавливает. Больше никакого грязного животного секса с бессмертными, которые её за настоящего демона-то и не считали. Она достойна большего. Достойна любви. И каково удивление, когда она поднимает взгляд и видит её в глазах напротив. Голод восхищенно рассматривает её тело, мягко, едва ли не боязно очерчивает руками изгибы её талии и бедер, чувствует, как кожа под пальцами покрывается мурашками. Вики вновь втягивает Всадника в головокружительный поцелуй, шагает ближе, вынуждая его отступить. Затем ещё и ещё, пока они оба не валятся на холодные шелка простыни. Ему нравится ощущать на себе вес её нежного тела. Нравится, как она, откинув застенчивость, проникает в его рот языком, словно на свою территорию. Как опускается всё ниже. Ласкает, прикусывает, раздразнивает его. Шею, грудь, пресс, всё ниже, ниже… Долго возится с гладкой серебряной бляшкой ремня. Голод откидывает голову, глядит в сереющий потолок и вдруг осознает, что часто дышит. Дышит, понимаете?.. Глупая привычка смертных, так он говорил. А что же сейчас? Он хватает ртом воздух и не может насытиться. Вики, справившаяся с ремнем, пристально смотрит на него, и он приподнимает бедра, позволяя стянуть с себя брюки. Мужская сила освобождается. Вики облизывает губы, польщённая мыслью, что он готов к любви. Она наклоняется, готовясь принести ему наслаждение, но Голод неожиданно увиливает и с раздражением встаёт с кровати. — Нет, нет, — произносит он, отвернувшись. Стыд плавит его. Нет! Нельзя… Это грязные, низменные развлечения смертных. — Ты не должна… Не нужно. До Вики, засмотревшейся на его правильные ягодицы, долго доходит смысл этих слов, но когда всё же доходит, она не отступает. Подходит и опускается перед ним на колени. Матерь Жизни… Она же дьявол во плоти. Голод готов взорваться только от одного её вида. Нет. Нужно держаться. Отводит взгляд. Жмурится. Но она по-прежнему у его ног. Между. Очень-очень близко. Его личные границы нарушены, но поздно идти на попятную. Выхода нет. И обратно тоже нельзя. Сам ведь просил его любить. — Вики, — почти не дыша, рычит он в последней и такой скоротечной надежде, — ты не должна. — Но я хочу, — возражает нагло и почти обиженно, даже не пряча горящие хитростью глаза. В этом есть, наверное, великая интрига, держать Всадника на коротком поводке. Но он отчаянно понимает, что позволит делать с ним всё, что угодно… Ей стоит лишь начать. И она как раз наклоняет голову, приоткрыв губы, позволяет скользнуть ему в свой рот. Он замирает от яркости своего желания, и первый в жизни стон Всадника срывает демоница. Голод рвано вздыхает, ищет за что бы ухватиться, но вокруг как назло ничего нет. Вики ловит его ладонь, опускает на голову. Он сжимает её волосы, но тотчас отпускает, страшась сделать больно. Зачем он смотрит вниз? Настоящая дьяволица. Смерть предупреждал, нельзя водиться с демонами, но Голоду та-а-ак нравится, как его тяжелая длина скользит по её узкому горлу, что все наказания старшего брата стираются из памяти к чертям. Она поглаживает его губами, медленно, затем отстраняется, чтобы откинуться назад, посмотреть на него снизу вверх и снова заполнить им свой чудесный рот. — Вики… — он не может вспомнить, чтобы ему хоть когда-нибудь было так тяжело говорить. — Пожалуйста… — Пожалуйста, что? Он не может собрать слова в предложения. Они путаются и разбредаются, стоит ему обратить взгляд вниз, где она снова берет его в рот, теперь ускоряясь, помогая себе рукой, проталкивая его так глубоко, как только может. Теперь он всё понимает. Ей действительно не нужно знать, что она может поднять его меч, чтобы почувствовать его уязвимость. Ей достаточно видеть, что он в её абсолютной власти. Что он, он, Всадник, который не поддается эмоциям, не может в её присутствии сдержать и стона. А как его тело откликается на её движения? Как каменеет его член, как сжимается свободная рука в кулак, как напрягаются бёдра, не в силах сопротивляться тому, что неизменно грядёт… — Хорошо, — Вики останавливается, так бесстыдно останавливается, когда он почти на грани… Голод смотрит на неё расфокусированными, пьяными глазами. Она поднимается на ноги и легко толкает его на кровать, ведь тот даже не сопротивляется. — Ты готов? — К чему? — всё, что успевает выдавить из себя Всадник, как она опускается на него, вбирая всю его длину в себя. На этот раз Всадник не может себя контролировать, до боли сжимает её бёдра. Вики издает слабый писк, но Голод теперь садится сам и крепко целует, пробуя на её губах свой собственный вкус. И ему внезапно нравится, как и нравится держать её, такую горячую, точно пожар в его руках, ощущать, как кожа едва ли не плавится от её прикосновений, и как запах её мешается с его, подобно их бессмертным энергиям. Так сильно нравится, как простая физическая близость переходит в единение душ. Голод понимает, что шагает за грань, когда Вики начинает двигать бёдрами. Она прижимается лбом к его, чувствуя, как пульсирует внутри и как содрогается его тело, как слышится треск рвущейся ткани — с такой силой он сжимает простыни. Целует губы, шею, продляя его удовольствие плавными движениями. — Как мне теперь доставить удовольствие тебе? — спрашивает Голод с почти детской наивностью, от чего лицо Вики украшает мягкая улыбка. — Не нужно. — Но я хочу, — отвечает он в той же нагловатой манере и смеется. И Вики тает, стекается в лужицу, понимая, что этот смех, бархатный, тихий, мрачный, принадлежит сегодня ночью и во все последующие только ей одной, и сам Голод — только её. Всадник осторожно роняет демоницу на подушки, дожидается, пока та удобно расправит крылья. Нависает над ней, окидывая внимательным взглядом. Целует в губы с такой страстью, что выбивает весь воздух из легких. Вереницей поцелуев спускается к шее, груди, меж грудей. Ловит губами сосок, посасывая, покусывая. Дразнит… Пусть пока не так умело, не смело, не так уверенно, но Вики расплывается в ухмылке от мысли, что у них есть вечность, чтобы научиться. Но всё равно хочет запечатлеть этот образ в памяти, пока их любовь ещё только распускала свой бутон, а секс не становился обыденностью. Завтра. Всё решится завтра. А пока они шепчутся, как дети спрятавшись за простыней, пока ещё луна напоминает об остатке ночи, пока ещё на подоконнике грустит одинокая пачка сигарет.