Наука боли

Фоновый шум раздражал. Ньют жалел, что дал брату себя уговорить. На ступенях института собралось слишком много людей, и вся эта людская серо-черная масса поднимала в душе Скамандера лёгкую брезгливость. Он даже передвигался как-то боком, держась перил. Будто страшился запачкаться. Его брат не был подающим надежды доктором, в отличие от большинства собравшихся. Но время от времени посещал лекции, которые читали студентам светила медицины. Ньют не мог взять в толк, зачем это Тессею, пока не заметил среди собравшихся тонкий силуэт Литы Лестрейндж. Тессей оглядывал собравшихся, очевидно, пытаясь заметить знакомое лицо. Ньют молчал, рассматривая носы своих ботинок. Ему хотелось поскорее покончить с этим мероприятием. — Слушай, — не выдержал брат. — Ты не видел здесь… Ньют покачал головой, не поднимая на брата глаз. Он не собирался врать, но если бы Тессей заметил Литу, то потянул бы его за собой, и ему снова бы пришлось быть свидетелем этого неловкого диалога. Двери института все не открывались. Публика начинала роптать. Ньюту казалось, что воздух накалился и задрожал от их голосов. Еще до него долетали запахи. Пот, мускус, выдохшийся спирт, что-то пудровое, что-то острое, на вдох царапающее горло. У себя в мастерской он чувствовал себя гораздо легче. Посетители бывали у него не так часто, чтобы раздражать глаз, а запахи были знакомы. Он знал треск каждой половицы и мог пересечь забитое клетками и стеллажами пространство с закрытыми глазами. На улице, среди людского шума, ржание лошадей и скрипа кэбов, Ньют терялся. К тому же в последние пару недель он работал и почти не покидал мастерскую, и теперь даже жидкий предрассветный сумрак резал ему глаза. — Скамандер! — вдруг послышался чей-то голос сверху. Тёплый, как стакан горячего шоколада. И почему-то очень знакомый. С момента, как Ньют выпустился из академии, прошло несколько лет. В последний раз, когда он видел Альбуса Дамблдора, тот преподавал философию. Скамандер не слишком жаловал этот предмет, да и в целом не демонстрировал успехов в учебе. Его исключили на последнем курсе за пачку дисциплинарных нарушений. Эту историю старательно пытались замять родители. И без того невооруженным глазом было заметно, как Ньют отличается от Тессея, и чьими успехами отец предпочитал делиться с коллегами. Дело жизни Ньюта же родня предпочитала не замечать. Они стыдились его увлечения; Скамандер не придавал этому значения и был свободен от чувства, что в народе зовется завистью, но обида бывало и ему колола сердце. Наверное, поэтому он хотел принять участие в Великой лондонской выставке со своим проектом. Хотя количество участников и необходимость взаимодействовать с толпой его откровенно пугала. — Мистер Дамблдор, — Ньют не любил смотреть собеседнику в глаза, и всегда чуть склонял голову набок, чтобы избежать прямого взгляда. Кто-то считал это странным, но Альбус лишь улыбнулся. Рука, затянутая в черную кожаную перчатку, взметнулась в знак приветствия, роняя тень на ньютово веснушчатое лицо. — И вы здесь. — по голосу Ньют понял, что брат вежливо улыбнулся профессору. — Не ожидал вас встретить. — Ну, что вы. — Альбус спрятал руки в карманах пальто и окинул взглядом толпу. — Ни за что не пропущу эту лекцию. Что-то в его тоне дёрнуло Ньюта присмотреться. На фоне серо-чёрного скучного людского месива Дамблдора выделял коралловый шейный платок, подколотый булавкой. Мыски его туфель не успели покрыться пылью — будто он только что от мальчика-чистильщика. От него пахло каким-то свежим парфюмом и мылом. Он был гладко выбрит и держал в руках цилиндр. В академии вид профессора был более небрежен, хотя он всегда выглядел как лондонский денди. Но за пять лет он не постарел ни на день — все те же лучистые голубые глаза и излучины ранних морщин, которые бывают только у тех, кто слишком часто позволяет себе улыбки. Дамблдор и Тессей завели разговор, Ньют слушал их вполуха. К тому времени очередь постепенна стала двигаться, и толпа на ступенях стала редеть. -…знаком с лектором. Ньют обернулся на брата, но тот был слишком занят возможностью пообщаться с профессором. Так что он стал подниматься наверх без них, мимоходом обронив слова вежливого извинения. В таком шуме его вряд ли кто-нибудь услышал. Люди говорили; говорили много — и довольно громко. Ньюта начало слегка подташнивать, когда его подхватила толпа и он оказался зажат между двумя грузными мужчинами в узком коридоре. От них несло спиртом и кислой капустой, которую Скамандер не мог терпеть с самого детства. Желчь уже поднималась вверх по горлу, когда их вытолкнуло в холл, и ледяной воздух стегнул его в лицо. В институте было холоднее, чем на улице. И Ньют встретил перемену с облегчением. Тессей нагнал его уже когда люди рассаживались по своим местам в небольшом амфитеатре. Брат выглядел обеспокоенно и по всей видимости так и не смог отыскать среди слушателей Литу. Дамблдор куда-то подевался, но Ньют, честно говоря, и не жаждал его общества. — Идем, — скомандовал Тессей. — Там уже нет мест. — Сейчас будут, — упрямо хмыкнул брат. Ему не оставалось ничего другого, кроме как подчиниться. Они спустились вниз, к первому ряду, откуда лучше всего было видно помост и кафедру. — Это места для студентов, господа. — ледяным голосом оповестил брат мужчин, успевших вытянуться в креслах. — Прошу вас нам уступить. Один хотел было опротестовать слова Тессея, но обрезался о его хмурый взгляд и неохотно поднялся на ноги. Удалились они, вполголоса обсуждая наглую молодежь, не имеющую к старшим должного почтения. Ньют занял кресло, ближайшее к проходу. Честно говоря, ему иной раз хотелось отстаивать границы подобно Тессею, но сама необходимость заговаривать с людьми встречала в его душе столько внутреннего сопротивления. что мечты лишь остались мечтами. — Нигде не написано, что это места для студентов, — сказал он, наклонившись к брату. Тессей фыркнул, переплетая пальцы замком и устремляя взгляд на пустую сцену. — Никому об этом не говори. Ньют склонил голову, пряча улыбку. Толпа стекалась в зал, и очень скоро стало ясно, что количество желающих превышает количество мест. Студенты заполняли ступени и подоконники, и напоминали издали стайки сгрудившихся птиц. Ньют пожалел, что не поменялся с Тессеем местами, когда чье-то плечо уперлось ему в ногу. Это было неприятно и тревожно. И, честно говоря, он не был уверен, что сможет досидеть до конца в таком гуле, но появление лектора зрители встретили звонкой, приятной слуху тишиной. Мужчина был иностранцем, его фамилия была на слуху — о нем слышал даже Ньют, который уже давно не интересовался медициной. Рослый, светловолосый, «хищный» — подумал о нем Скамандер. Когда Геллерт Гриндевальд обратился к собравшимся, Ньют расслышал странный, режущий слух акцент. — Простите, что заставил вас ждать. Геллерт Гриндевальд был спорной фигурой в научном сообществе. Медицина не входила в сферу прямых интересов Ньютона, но фамилия лектора регулярно попадалась ему на глаза. Говорят, его эксперименты с эфирами заходили слишком далеко. Одно время герра Гриндевальда называли Живодёром — после того, как стало известно о его опыте по возвращению к жизни умерщвленных животных. Слухи об успешности экспериментов ходили разные. То, что в институт допустили такого лектора — уже удивительно. Лондонские учебные заведения предпочитали не связываться с людьми с сомнительной репутацией, но заслуги Гриндевальда перевешивали слушки, которыми бросались за его спиной. Тем более, что опыты должны были пойти на благо человечества, какими бы жестокими они ни казались обывателю. Когда на помост выкатили человека на каталке, покрытого белой простыней, публика загудела, словно пчелы в растревоженном улье. Тессей выпрямился в кресле, не сводя глаз с иностранного хирурга, который говорил в зал: -…подобен приговоренному преступнику. Он с тревогой ждет своего часа. Считает отмеренные ему минуты. Прислушивается, страшась мгновения, когда услышит, как катится карета хирурга по мостовой. Я ищу способ убить это чудовище. Страх пациента перед ножом. Геллерт улыбнулся — это была не улыбка мясника, торжествующего при виде крови, а улыбка фанатика, вещающего пастве о новом боге. Ньют поёжился и перевёл взгляд с оратора на пациента. Точнее, на пальцы, торчащие из-под белой простыни. Как у трупа в морге. Только этот человек еще дышал и был в сознании, хотя и не шевелился, — было видно, как тревожно вздымается его грудная клетка. «Страх парализует их не хуже». — Мне понадобится хронометрист. Есть добровольцы? — Геллерт обвел глазами загомонивший зал и подошел к краю сцены. Ньют, чей взгляд снова переместился к хирургу, рассеяно отметил про себя, что у герра Гриндевальда разные радужки глаз. Редкая особенность; прежде он встречал их только у животных. Поток воздуха хлестнул его по щеке — это Тессей вскинул вверх руку вместе с сотнями других студентов. Младший Скамандер, напротив, вжался спиной в кресло и опустил ресницы. Позже, прокручивая эти события в голове, он решил, что именно поэтому выбор Гриндевальда пал на него. — Вы. Да-да. Молодой человек в первом ряду. Ньют осознал, что обращаются к нему, только когда Тессей подпихнул его локтем под бок. Странные глаза Гриндевальда смотрели прямо на него. Скамандер видел хирурга фрагментами, как бывает, когда обращаешь внимания на стыки мозаики — резко очерченный улыбающийся рот, высокие скулы, падающая на глаза золотистая челка. Что-то не вязалось в его облике; может, эти длинные, быстрые и цепкие руки, безжалостно режущие пациентов. Или то, что когда он улыбался, от уголков его век не бежали морщины, как у Альбуса Дамблдора? Гриндевальд не выглядел физически сильным, хотя именно сила так нужна была практикующему хирургу, а тонкие черты его лица выдавали благородное происхождение. Он с трудом представлял, как этот человек может удержать орущего от боли, брыкающегося пациента. Но под его взглядом цепенел, как цепенеют под взглядом раскачивающейся кобры. — Как вас зовут? — обратился к нему Гриндевальд. Ньют медленно моргнул, не сразу находясь с ответом. — Вам лучше выбрать другого ассистента, — резко подал голос Тессей. — Не надо. — голос Ньюта был тихим даже для него. Он прочистил горло, но брат жестом пресек его попытки вмешаться. — Он не имеет отношения к медицинской практике. Это было справедливое замечание, поэтому Ньют оставил попытки спорить. Ему было неуютно под взглядом сотни жадных ревнивых глаз, мечтающих оказаться на его месте. — И всё же я настаиваю, — Гриндевальд сделал приглашающий жест и отошел к столу с инструментами, оставив последнее слово за собой. Ньют неловко поднялся. Студенты, расположившиеся в проходе, дали ему дорогу. Он прошел к помосту, поднялся по ступеням и остановился, не зная, что следует делать дальше. Геллерт, обернувшись к нему, протянул руку для рукопожатия. — Геллерт Гриндевальд. Ну, впрочем, это вам и так известно. — Ньютон, — сказал Скамандер, игнорируя раскрытую ладонь. — Ньютон Скамандер. Зоолог. Гриндевальд нисколько не выглядел уязвленным. Напротив, рассмеялся, будто в словах Ньюта расслышал нечто, что его позабавило. — Что ж, мистер Скамандер. Не уверен, что вы знакомы с моими трудами. Тем лучше. Незамутненный взгляд — весьма полезная вещь в жизни хирурга. — Я буду вам ассистировать? — Боже упаси, — Геллерт хищно осклабился. — Вы будете моим хронометристом. Известно ли вам, мистер Скамандер, такое вещество, как хлороформ? Ньют припомнил научную заметку: «О новом анестетике». В ней говорилось, что это вещество куда эффективнее серного эфира. Усыпление наступает за пять-десять минут при непрерывном вдыхании. Он коротко кивнул. Гриндевальд протянул Скамандеру часы на цепочке, с гравировкой в виде буквы А в круге, и подошел к пациенту, которого два ассистента успели переложить на операционный стол. — Как самочувствие? — буднично осведомился Геллерт. — Лучше не бывает, — надтреснутый голос мужчины выдавал его испуг. — Ничего не бойтесь. Гриндевальд потянулся к столику с инструментами. Ньютон рассмотрел в его руках кожаную маску, от которой тянулась трубка в бутыль с хлороформом. Он придержал человека под затылок, пока возился с ней, чтобы та крепко прижималась к чужому лицу. — Сейчас вы уснёте. А когда очнётесь, всё будет позади. Боли вы совершенно не почувствуете. Зрачки пациента тревожно метались, пока он вдыхал вещество сквозь маску, а Геллерт накладывал турникет на бедро. Ньютон, слегка вжав голову в плечи — как бывало с ним всегда в присутствии чужаков — смотрел искоса, как выравнивается чужое дыхание. Как только оно стало ровным и глубоким, Геллерт потряс пациента за плечо, щелкнул пальцами у его уха, пытаясь пробудить — но мужчина никак не реагировал, все равно что был мертв. — Засекайте, — рыкнул Гриндевальд. Ньют пропустил момент, когда в руках Геллерта возник ампутационный нож. Трибуны амфитеатра шумели. Скамандер, мельком бросивший взгляд в сторону толпы, выцепил взглядом побледневшего брата. Кто-то лишился чувств еще до того, как железные зубья врезались в плоть. Студенты на лестнице боролись с тошнотой. Какая-то девица бросилась прочь из зала — и в ней Ньют с удивлением узнал Литу. Звук рассечённой плоти был оглушительным и жутким. Ньют оглянул стол: щипцы для перевязки артерий, полотно, сосуды с вяжущими средствами, миска для губок, он знал назначение каждого инструмента, хотя действительно, как указал брат, не имел никакого отношения к медицине. Гриндевальд работал быстро — он уже надсекал надкостницу и брался за пилу. Ньюта поразило, что Геллерт действует без суеты, словно у него было всё время мира. Но его руки двигались стремительно, опережая мысли; бледное остроскулое лицо казалось отрешенным. Он работал, словно в трансе. И когда Ньют вздрогнул от звука, с которым пила вгрызается в кость, Геллерт даже не удостоил его взгляда, словно не заметив. Одного из ассистентов вывели, когда его скрутило в рвотном позыве; Скамандер видел всю эту сцену мельком. — Подержите конечность, Ньютон. С вашей стороны. Скамандер подчинился, несмотря на внутреннее сопротивление — он терпеть не мог непрошеный тактильный контакт. Кожа казалась рыхлой и прохладной, а операционный стол был залит кровью. Она капала вниз — в таз с опилками, и покрывала Гриндевальда уже по локоть. — Сколько? — спросил Геллерт. — Почти две минуты. — Ускоримся. Приподнимите ногу, прошу вас. Пила как раз плотно вошла в тело кости. Вернувшийся ассистент взялся за губку, чтобы смыть кровь, и ненадолго закрыл Скамандера от зрительного зала. Но публике уже было не до операции — в зале остались лишь самые стойкие. За спиной ассистента Ньют не мог разглядеть, остался ли Тессей среди них. Через три минуты и сорок пять секунд всё было кончено.