Избавление

Нескончаемый жар и духота, до боли сковывающая лёгкие - вот всë, что осталось у Оби-Вана Кеноби. Они заполняли собой всë вокруг и проникали вглубь него самого. Жёсткими песками Татуина они царапали его кожу, ни на секунду не позволяя забыться. Долгими закатами, окрашивающими небо в цвета клокочущей лавы и алой крови, они вновь до слез жгли его глаза. Кеноби не мог вспомнить, когда последний раз он по-настоящему дышал. Наверное, ещё в той, безвозвратно ушедшей жизни. Тогда на Мустафаре его жизнь вспыхнула вместе с изуродованным телом ученика, и всë, что оставалось ему сейчас - день изо дня тлеть под пеплом его собственных ошибок. Смотря на палящее солнце он думал, что Сила, вероятно, специально направила его на эту планету. Когда-то Татуин был полон жизни - его покрывали густые джунгли и бурлящие океаны. Но время иссушило его до основания, с жестокой щепетильностью выжгло жизнь с каждого его кусочка, не оставив ничего взамен. Оби-Ван был уверен, если бы он ещё мог - обязательно улыбнулся бы в ответ на эту злую шутку судьбы. Холодные ночи не приносили облегчения. Когда ему казалось, что мучительный зной наконец начинал спадать, он засыпал и вновь оказывался на Мустафаре. Он вспыхивал и горел, задыхался и плавился, затухал и тлел. И всë, что он чувствовал - жар и духоту. Снова и снова. Впервые ему показалось, что он чувствует на своём лице всего лишь тёплый, а не обжигающий ветер, когда, открыв дверь, он увидел на пороге её. Она была чужой, неправильной, неподходящей для этого мира. Ни один миллиметр её белой кожи не тронули лучи жестоких Солнц. Она смотрела на него глубокими голубыми глазами, и на секунду он допустил мысль, что те давно иссушенные океаны были именно такими. Она летела сюда для того, чтобы рассказать о том, как тяжело ей было инсценировать свою смерть, как больно ей было оставлять свою Родину и столько лет скрываться от всего мира, как страшно ей было не знать о его судьбе. Но, увидев его, всë, что она могла теперь сделать - это тихо прошептать: – Расскажи. И он рассказал. О том, что сделал. О том, чего не смог. О том, как потерял всë, что было ему дорого. О том, в чем раньше даже себе не мог признаться. Он плакал. И она, прижимая его к груди, плакала вместе с ним, а еë холодные слезы капали ему на лицо, смешиваясь с его горячими. И после, когда он смог уснуть, он чувствовал, как из жара горящей лавы его будто вытаскивают чьи-то прохладные руки, а через плотную стену душащей духоты просачивается чье-то лёгкое дыхание. Снова и снова.