Теория вероятности

      — Совсем скоро вам предстоит сдача выпускных экзаменов. Набравшие достаточное количество баллов смогут перейти на следующую ступень обучения в Золотом Университете, — голос, как всегда мягкий и успокаивающий, эхом звучал в помещении.       Никто не перебивал — такое было бы просто постыдно. Гробовая тишина, разряжаемая лишь словами профессора, практически давила на психику. Все старательно делали вид, что им интересно и они внимательно слушают. Хотя стоит оглядеться и увидишь, как Дольче разглядывает свой маникюр, а Анг-Ли осторожно перелистывает страницы новой книги.       Раф проклинала эту тишину. Горло нещадно жгло; хотелось прокашляться. Но воспитание не позволяло, поэтому, закрыв рот ладошкой, задержала дыхание. Стрелка на часах почти приблизилась к двенадцати — вот-вот урок кончится.       Каждый вдох, каждая новая секунда, проведенная на месте, отдавались болью. Что-то внутри адски распирало, вызывая рвотный рефлекс. Схватившись побелевшими от напряжения кончиками пальцев за парту, изо всех сил пыталась сдержаться.       Ури вновь посмотрела с недоумением, взглядом спрашивая, все ли в порядке. Скулы сводило от вымученной улыбки, которой пришлось одаривать всех присутствующих. Внутри горела надежда, что этого было достаточно, и никто ничего не заподозрил.       Сдавленный вздох вырвался неожиданно, заставляя окружающих в очередной раз обратить на нее внимание. По виску скатилась капелька пота. «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, только не сейчас», — умоляла саму себя, не сводя взгляда с циферблата.       И все же, ощутив, как невидимая удавка сплетается вокруг шеи, а на языке появляется привкус чего-то горького, не выдерживает. Даже не смотрит на обескураженного профессора и не менее удивленных сокурсников. Лучше пусть так, чем они поймут, что именно стало причиной подобного поведения.       Срывается с места стремительно, летит на пике возможностей в попытке поскорее скрыться. Найти место, где не будет лишних глаз и злых, скандальных языков.       Очередной приступ кашля, выворачивающий наружу, настиг ее прямо у комнаты портретов. Решение идти сюда было практически инстинктивным — мало кто из сверстников посреди белого дня решит прогуляться по запретной секции. Раф закрывает глаза, понимая, что произойдет дальше. Горло скребет; грудная клетка непроизвольно сжимается.       Падает на колени, чувствуя, как из нее выходит что-то инородное. Тело лихорадит, а крылья дрожат в такт беззвучным рыданиям. Все становится мутным. Ей не нужно разглядывать пол, чтобы понять, чем он сейчас усеян. Подобные картинки преследуют подсознание уже не первый день.       Когда приступ кончается, Раф с трудом пытается приподняться. Жадно хватает губами воздух, давая себе небольшую передышку. Небрежно вытирает выступившую в уголках губ кровь и считает до десяти. Знает ведь, что будет дальше.       Заглушает собственный крик, закусив костяшку указательного пальца. Жалобно стонет, отодвигая край топа и разглядывая правую ключицу. Несколько бутонов отвратительного иссиня-черного цвета раскрылись, вспарывая нежную кожу.       Носить на своем теле этот позорный знак — невыносимо. Срывать — бессмысленно. Пыталась.       Со злостью и страхом выдергивала, надеясь, что это ее излечит. Мычала от боли и глотала соленые слезы, держа мерзкий цветок в руках и наблюдая за тем, как на его месте прорастает новый. Абсолютно такой же.       Рви сколько хочется, отвергая очевидные вещи, а кровью истекать все равно придется. Даже вдвойне, потому что раны были открытыми.       Раф медленно выдыхает, облизывая пересохшие губы. Очень хочется пить, а еще лучше — излечиться. Но знает ведь, что обречена. Болезнь — как она ее называет — неизлечима и имеет лишь два возможных исхода. Либо ты получаешь взаимность того, кто стал источником «заразы», либо умираешь. Учитывая, с какой скоростью ей становится все хуже с каждым днем, мучиться еще недолго. Скоро все закончится.       Приступы настигают все чаще; цветы, которые раньше появлялись лишь на коже, стали все сильнее опутывать внутренние органы. Раф казалось, что она буквально чувствует, как стебли вонзаются в легкие. Душат, доводят до исступления. Еще чуть-чуть — и заберутся в и так давно кровоточащее сердце.       Переводит взгляд на пол и нервно хмыкает. Десятки лепестков, которые с таким отвращением отхаркивала полминуты назад, теперь хаотично разбросаны. В каком-то извращенном смысле даже красиво контрастируют с белой плиткой. Она ползает, пытаясь собрать все до единого. Чувствует, как дрожат и болят колени, а к вспотевшим от волнения ладошкам липнет грязь.       Раф всегда ненавидела темные оттенки. Особенно теперь, когда это стало символом ее неминуемой смерти. Злится, не до конца понимая на кого именно: саму себя или Сульфуса, ставшим в один миг не соперником, а настоящим кошмаром.       Разглядывает хрупкие цветки и задается вопросом, почему именно гиацинты. С ним гораздо вероятнее ассоциируется кактус. Такой же колючий, непривлекательный и сухой.       Впрочем, все эти мысли мало имели хоть какой-то смысл. Неважно, какие именно цветки с каждым днем все больше вырывают у тебя из рук надежду на жизнь, заставляя задыхаться от приступа кашля и ненависти к самой себе. Важен итог. А он лишь один.       Периодически, конечно, Раф испытывала к себе и жалость, совершенно не понимая, почему судьба к ней столь жестока. Но и тут же находила оправдание: как еще можно наказать ангела, что посмел влюбиться в сущность прямо себе противоположную, такую грязную и низменную? Разве может хоть один здравомыслящий, достойный звания хранителя, житель Небес опуститься до того, чтобы бредить об искусителе?       Итог, если подумать, вполне справедливый. Нарушителей порядка всегда наказывают, и если не Высшие, то само мироздание. Чтобы сохранить баланс сил и не допустить катастрофы.       Все это, поначалу, было, конечно же, странно. Когда в горле запершило в первый раз, она даже не придала этому особого значения. Удивилась этому лишь потому, что бессмертные в принципе не испытывают физического недомогания. Пожала плечами в недоумении и отшутилась, что дьяволы опять распоясались и наслали какое-то заклятье, чтобы развлечься. И только как всегда заботливая Ури об этом забеспокоилась, поспешив в школьный лазарет, где раздобыла кучу зельев на все случаи жизни.       Раф лишь рассмеялась на это, уверяя, что все пройдет самостоятельно. А если нет, то сила крыльев исцеления решит проблему на раз-два. Но под обеспокоенные взгляды подруг все же сдалась и выпила все по списку, параллельно проводя два дня в постели.       Ничего из этого не помогло.       И тогда-то она уже испугалась. Шестое чувство упорно начало нашептывать, что что-то определенно не так. Особенно в тот момент, когда посреди ночи проснулась от приступа кашля. В груди поселилось липкое, до сей поры неизведанное чувство первобытного страха, стоило только увидеть, что именно из нее вышло. Несколько лепестков самого глубокого темного оттенка, поражающие своей красотой и отвратительностью одновременно.       Она провела по ним рукой, пытаясь разглядеть цвет при почти отсутствующем освещении. Черный, переливающийся синим, если правильно подобрать угол обзора. Как его волосы. Или — точнее сказать — как его душа?       Дальнейшие события Раф помнила смутно, потому что была на адреналине и в состоянии сильнейшей паники. Будить девочек и пугать их раньше времени не хотелось, пока сама не разберется. Поэтому, осторожно выскочив из спальни, стремительно полетела в единственное место, где можно найти ответы.       Сонный библиотекарь смотрел на нее с осуждением и что-то причитал о нормах этики и уважения, но ей было плевать. Когда тебя убивает что-то странное и неизвестное, чужой комфорт — это последнее, о чем ты подумаешь. Раф провела за книжками всю ночь и весь последующий день, чтобы разыскать хоть какую-то подсказку.       Глаза непроизвольно закрывались, тело не слушалось, а мозг и вовсе отказывался принимать информацию. Особенно ту, что была изложена на древнем и почти неиспользуемом языке. И, несмотря на все усилия, она ничего там так и не нашла.       Не привыкшая к поражениям, направилась в библиотеку смертных, где провела еще один долгий день почти до самого закрытия. И только окончательно потеряв веру в успех смогла, наконец, дотянуться до истины.       Люди называли эту болезнь ханахаки. Довольно редкое, почти не встречаемое в настоящее время. Смертельно опасное и одновременное красивое в своей интерпретации. Те, кто говорил, что от любви можно умереть, отнюдь не шутили.       Ею можно заразиться, если ты долго и безответно в кого-то влюблен. В кого-то, кто никогда не отвечал тебе и крохами взаимности, отчего испарялись последние надежды на счастье. Никто не знает, как и откуда пришло это «проклятье», а все, что о нем известно — лишь то, что тело заболевшего будет покрываться бесчисленным количеством цветков, которые ассоциируются с «источником болезни».       Все начинается с кашля и отхаркивания лепестков; затем цветки начинают прорастать и опутывать внутренние органы. Однажды они прорвутся сквозь плоть, расцветая невероятной красоты бутонами на теле, клеймя не только изнутри, но и снаружи. Чтобы не забывал, что осталось тебе недолго. Если ничего не предпринять, болезнь в прямом смысле поглотит, когда стебли опутают и вонзятся своими хищными когтями в сердце. Муки настолько невообразимые, что многие жалели, что не убили себя сами, когда на это еще были силы.       Смертные, правда, были весьма развиты в своих технологиях и достаточно сообразительны, чтобы придумать способ это вылечить. Несчастным, которые так и не смогли добиться взаимности, проводили операцию, чтобы извлечь все бутоны. Но было одно «но»: человек после этого никогда больше не мог испытывать какие-либо эмоции. Становился роботом, не имеющим и шанса когда-нибудь вновь ощутить радость, любовь или печаль. Это была дорога в один конец.       Вырежешь ханахаки — значит, вырежешь и часть себя. Достойный обмен на долгие годы жизни. Годы, лишенные всякого смысла.       Раф с горечью осознала, что впервые по-настоящему о жалеет о своем происхождении. Ведь болезнь была абсолютно точно людской: совершенные в общем понимании бессмертные не могут заразиться и умереть от такой глупости. Их вообще мало что способно сломать. А ее, хрупкую, рожденную человеком и по милости Сфер удочеренную Небесами, может.       Это было насмешкой судьбы и напоминанием о том, кто она такая. Что на самом деле значит маленькое пятнышко у основании шеи. И если всем окружающим было все равно, мироздание нашло способ исправить свою собственную ошибку.       Ни один человек доселе не был удостоен подобного дара. А Раф чрезмерно долго пользовалась чужой щедростью, проживая жизнь, которая ей никогда не принадлежала. Шестнадцать звезд — это, кажется, несколько земных веков? Намного больше, чем ей могло быть когда-либо отведено.       Тщательно оглядев коридор на предмет оставленных «улик», она, прижимая лепестки к груди, полетела по направлению к выходу. Возвращаться на урок не имело никакого смысла. Тем более, что времени до перемены оставалось мало, и скоро здесь будет очередное столпотворение студентов, которым не очень-то хотелось объяснять, откуда у нее в руках целый букет черных цветов.       Раф так никому и не рассказала о маленькой, убивающей ее, тайне. Это было бессмысленно. Что они смогут сделать с земной хворью? Пожалеют и сочувственно покачают головой, кормя дежурными обещаниями, что все будет хорошо? Всеобщее внимание и жалость — последнее, чего хочет каждый обреченный.       Она ведь видела, как страдал подопечный Дольче, когда его мать умирала от странной болезни… Онкологии, кажется? Весь мир этого мальчика тогда «схлопнулся», и он целыми днями проводил возле ее постели. Трача драгоценные крупицы времени на слезы и переживания, вместо того, чтобы ярко насладиться последними моментами.       Знала ведь, что подруги ее не бросят. Перевернут весь мир верх тормашками в попытках найти решение. Заботливая Ури вытрясет всю душу из преподавателей, заставляя носом рыть информацию. Эмоциональная Дольче, без шуток, затопит Золотую Школу своими слезами и будет долго-долго обнимать, шепча слова утешения. А Мики… что ж, радикальная Мики, вероятно, за рога притащит к ней одного демона.       Ей было приятно от мыслей, что девочки ее не оставят. В очередной раз подтвердят девиз их команды. Но все будет зря, и ей не хотелось, чтобы они тратили на это время и силы.       Поэтому Раф старательно все скрывала, дежурно улыбаясь и отшучиваясь. Обнимала, тщательно следя за тем, чтобы они не прикасались к выступившим на коже цветам (ради этого даже сменила одежду на что-то более закрытое и свободное). Смеялась, не обращая внимание на то, как сильно больно в груди от обвивающих легкие стеблей.       Такие моменты давались тяжело, поэтому она старалась чаще оставаться наедине под предлогом стресса перед экзаменами. Подруги верили, потому что и сами были ему подвержены. Подумать только — через каких-то пару недель все студенты Золотой Школы приблизятся к долгожданному, последнему проценту и свечению нимба!       Раф надеется, что она сможет дожить до этого дня. Увидит счастливые улыбки девочек, может — даже слегка порадуется и за себя, и закроет эту страницу своей жизни без всяких сожалений. Уйдет в вечность с легкостью на душе и бесконечной тоской в сердце.       Осмотревшись по сторонам, она едва заметно улыбнулась. Погрузившись в свои мысли, машинально спрятав лепестки в мусорном баке, даже не заметила, как оказалась на пляже. Крылья сами принесли ее сюда. Единственное место, где Раф за последнее время чувствовала покой и умиротворение.       Теплый песок, охлаждающая на контрасте вода беспокойного моря и самые красивые в ее жизни закаты. Все это позволяло хотя бы на мгновение ощутить себя снова живой и беззаботной. Поэтому, принимая облик смертной, разрешала себе наслаждаться человеческими радостями; теми, которые большинство из них не понимают или не замечают. Мочила в воде ноги, строила песочные башни и любовалась пейзажем. Делала все то, что не успевала по разным причинам раньше. Жила.       А потом, когда усталость и болезнь выматывали окончательно, шла в свое новое своеобразное жилище. Маленький прибрежный домик был давно заброшен. Раньше, наверное, там жил рыбак или местный спасатель, в услугах которого уже не нуждаются — пляж давно стал диким. Это было ей на руку: никаких случайных свидетелей и нарушителей покоя. Да и ночлег бесплатный. Засыпать, слушая удары волн и вдыхая соленый аромат моря было лучше, чем тухнуть в своей спальне и бояться разбудить Ури непрекращающимся кашлем.       Сняв неудобную обувь, Раф с блаженным стоном зарылась ногами в песок и подставила лицо последним лучам солнца. В последнее время ее кожа приобрела нездоровый бледный оттенок. Вкупе со впалыми щеками, синяками под глазами и исхудавшим до невозможности телом она скорее напоминала труп. Как иронично.       Черный юмор — защитная реакция, напомнила себе, закрыв глаза. Хотя в ее случае все было не так уж и плохо. Если верить литературе смертных, больные ханахаки на последней стадии едва ли находят в себе силы встать с постели. А она даже умудряется ходить на уроки, следить за подопечным и не показывать виду остальным. Возможно, в этом помогало мнимое бессмертие и магия, дарованная Сферами? Да Раф же прекрасный лабораторный экспонат для изучения. Следует завещать свое тело науке.       — Впервые вижу ангела, который так старательно отлынивает от своих обязанностей, — на нее упала чья-то тень, заставив непроизвольно поморщиться. — Старик Аркан бы сейчас сгрыз свой нимб от стыда.       Раф с неохотой разлепила веки, сталкиваясь с одновременно изучающим и насмешливым взглядом золотисто-карих глаз. Ах да, им ведь было поручено начать подготовку к выпускному. Как же ей, на самом деле, плевать. Сейчас не хватало сил даже на то, чтобы отреагировать на его колкость и сказать что-то едкое в ответ.       — Если ты пришел потешаться, то я не в настроении, — к горлу опять подступил комок, и она начала молиться не только Высшим, но и всем известным людским божествам. — Пожалуйста, оставь меня одну.       Последнее было произнесено ледяным, раздраженным тоном. Не хотелось, чтобы он стал свидетелем слабости и узнал ее гнусный, жалкий секрет. Но Сульфуса напускная холодность, кажется, совсем не отпугнула. Совсем наоборот.       — Маленький ангелочек наконец обнажил свои зубки? Неужели мое присутствие вызывает в тебе такую бурю эмоций?       О да, в яблочко. Но если ты только узнаешь, какие именно эти эмоции, то первый убежишь в страхе.       На языке почувствовался привкус горечи. До одури захотелось вцепиться себе в гортань и расковырять, расчесать, выскоблить. Неужели опять? Так скоро?       — Я же… я же попросила тебя — уходи! — голос постепенно срывался на хрип, — почему тебе обязательно нужно все усложнять?       Сульфус открыл было рот, чтобы что-то ответить, но также быстро закрыл, наблюдая за непонятными страданиями соперницы. Она закашлялась, пытаясь прикрыться ладонью, но это было бессмысленно. Спустя секунду из ее рта вылетело несколько лепестков, которые, изящно кружась в воздухе, приземлились у его ног.       Раф со всхлипом прикрыла глаза, проклиная все на свете. Собиралась с духом, чтобы придумать какую-то отмазку и все объяснить. И понимала одно: болезнь все больше прогрессирует. Еще два дня назад, в комнате состязаний, она смогла сдержаться. Времени у нее оставалось все меньше.       В висках бешено пульсировало, а предплечья тряслись от тяжести собственного веса. Дрожащей рукой вытерла кровь с уголка губ и ощутила болезненный укол где-то в районе левого ребра. Кожа вскрылась, позволяя очередному цветку распуститься, а платье в этом месте окрасилось красным. Чудесно. Именно в таком виде — окровавленная и на коленях — мечтает предстать любая девушка перед объектом своих грез.       — Какого черта? — непонимающе протянул Сульфус, осторожно подняв один из лепестков и с интересом крутя его в руках.       — Уходи, — в очередной раз жалобно пропищала, прижимая ладонь к груди и чувствуя, как теперь уже слезы подкатывают к глазам.       — Не раньше, чем ты объяснишь мне, что это такое. Если ты решила совершить суицид и что-то с собой сделала, я бы не хотел быть последним, кто видел тебя в живых.       Она хмыкнула. Как всегда расчетливый, практичный и продумывающий все наперед.       Он наклонился, слегка встряхивая за плечи и вынуждая смотреть на себя. Готовая уже было возмутиться, Раф наконец рассмотрела, что искуситель был тоже в обличии смертного. Почему?       — Как ты здесь оказался? — спросила первое, что пришло в голову, надеясь заболтать и увести разговор в другую сторону. Выкроить дополнительное время, чтобы придумать лживую историю. Хотя пытаться обмануть демона — заранее проигрышное дело.       И Сульфус тоже это понимал. Посмотрел на нее со странным выражением и усмехнулся, садясь рядом. На мгновение воцарилась абсолютная тишина. Впервые за столько столетий ангел и демон находились столь близко и не пытались вцепиться друг к другу в глотки, а окружающие не затыкали уши, лишь бы только не слышать их оры и оскорбления.       Было тихо. Даже слишком. Раф с удивлением заметила, что приступ прекратился, и она снова может спокойно дышать. Дышать, вдыхая его запах и чувствуя себя в безопасности. С тем, кто не единожды подвергал ее рискам и, сам того не понимая, выкачивал из нее жизнь. Оксюморон.       — Я часто прихожу сюда, когда хочу о чем-то подумать или спрятаться от надоедливых поручений Темптель. Закат меня успокаивает и помогает отвлечься, — проговорил, прерывая молчаливую идиллию. — Ну, теперь твоя очередь.       Он перевел взгляд на нее, кивнув. Раф задохнулась от секундного приступа паники, понимая, что боится. Боится рассказать и обнажить свою душу и секреты. Вполне вероятно, что, попроси Сульфус ее сейчас раздеться, она бы и вполовину так не нервничала.       Но все же это было неизбежно. Соперник видел слишком много и теперь имеет право задавать вопросы. Иначе, зная его упрямство, назло ей начнет искать информацию сам. И кто знает, как он этим знанием распорядится.       Собрав волю в кулак, она позволила себе скользнуть изучающим взглядом по нему. Волосы, глаза, губы, волевой подбородок — Сульфус был идеален во всем. И от этого становилось больно. Больно, потому что знаешь, что никогда не сможешь прикоснуться. Прижаться к нему, ища спасение ото всех бед и просыпаться каждое утро в объятьях, чтобы в очередной раз насладиться этой красотой.       — У меня ханахаки, — произнести это было сложнее, чем казалось. Встретив очередной за этот вечер непонимающий взгляд, облизала пересохшие губы и заставила себя продолжить. — Это болезнь, вызываемая неразделенной любовью. Внутри больного начинают расцветать цветы, которые так или иначе напоминаю ему объект его недуга. Мои — это…       — Гиацинты. Черные, с примесью синего оттенка, — продолжил за нее, не прекращая вертеть между двумя пальцами лепесток. — Как мило. И глупо.       Последнее было сказано с ядом и насмешкой, из-за чего она ощутила себя самой последней идиоткой на свете. Умирать от несчастной любви — еще куда не шло, но позволять потешаться над этим уже было выше ее сил.       — Тебя это не касается, — злобно выплюнула, отворачиваясь и подтягивая колени к груди. Всегда так делала, когда нервничала и пыталась вернуть себе чувство контроля.       — Касается, как видишь, — хмыкнул, не сдержавшись, — и как давно это началось?       Раф задумалась, пытаясь вспомнить. Не было четкой даты или минуты, когда она вдруг осознала, что влюблена в своего противника. Все это было как-то… постепенно? Может быть, во время первой встречи, когда он протянул ей руку в знак дружелюбия, а потом отдернул?       «Меня зовут Сульфус. Ты, наверное, слышала обо мне», — его голос был полон насмешки, а взгляд — самолюбования. Несмотря на замешательство и едкую, обжигающую обиду, что поселилась в ней в ответ на неприкрытое издевательство, Раф уже тогда начинала понимать, что пропала. Интуиция едко нашептывала на ухо, что встречи с этим демоном ни до чего хорошего не доведут. И к своему ужасу однажды осознала, что шестое чувство и впрямь не обманывает жителей Небес.       Или все-таки весь этот кошмар начался чуточку позже, когда они играли в догонялки по всей школе, и он прижал ее к стене, наслаждаясь своей маленькой победой? Или когда они устроили уличные гонки и случайно сбились с маршрута, оказавшись на пляже, прямо как сейчас?       Все это было чередой неважных, глупых событий, которые постепенно привели ее к этому итогу. Сначала она, наверное, поддалась его красоте и чарам, а потом разглядела что-то еще. Его душу, которую все демоны опровергали в факте существования.       Ведь Сульфус никогда не был с ней жесток или груб по-настоящему. Шутил, подначивал, издевался, но все в рамках чего-то невинного. Раф прежде слышала истории сокурсников о том, как над ними вероломно истязались демоны. И в такие моменты понимала, что ей повезло. Ее соперник никогда не переходил границы. Тогда и сделала выводы, что он не такой, как остальные.       Впрочем, так ведь рассуждают все влюбленные дурочки?       — Если ты спрашиваешь, когда я в тебя влюбилась, то у меня нет ответа на этот вопрос. Любовь — это не то, что приходит в строго назначенное время, отправив перед этим весточку. А если ты про болезнь… что ж, это началось около полугода назад, когда… — сделала глубокий вдох, страшась собственных откровений, — когда я увидела, как ты обнимаешь Кабале. В ту ночь начались симптомы.       Он как-то странно посмотрел на нее, нахмурившись. Пытаясь, вероятно, вспомнить тот день.       — Это был дружеский жест, если тебе интересно. Нас ничего не связывает.       — Со стороны это казалось иначе, — прикусила до боли нижнюю губу, коря себя за то, что выглядит, скорее всего, как ревнивая истеричка.       — Ну, тебе со стороны это абсолютно точно виднее. Так что как скажешь, — насмешливо протянул, пожав плечами. А после подобрал маленький камушек и запустил в воду, наблюдая за бликами.       Раф могла бы сказать, что почувствовала небольшое облегчение, но это ложь. Неважно, греет ли кто-то его постель по ночам или нет, если при этом сам Сульфус все равно никогда не ответит ей взаимностью. Даже сейчас, исповедовавшись перед ним, понимала, что ему все равно. Для него это просто очередная история, которую потом можно рассказать друзьям и посмеяться. Или потешить свое и без того раздутое эго.       — Эта хрень… насколько она опасна?       — Смертельно, — губы исказились в отчаянной, вымученной улыбке, — однажды цветки прорастут в сердце, и я просто не проснусь. И это скорее хорошо — так, по крайней мере, я перестану пытаться выблевать свои внутренности при очередном приступе и сгорать от нестерпимой боли. А еще баланс вселенной восстановится, и я не буду проблемой для Сфер и всего общества. Счастливый для всех финал, если посмотреть под определенным углом.       — А что, если это заразно, и ты — начало эпидемии? Где же твоя ангельская сущность, которая всегда должна думать о благе других? Почему ты все еще не побежала к профессору с криками о помощи? Уверен, что ваша небесная гвардия сможет найти решение.       Раф покачала головой, смотря на него, как на неразумное дитя. И позволила себе кроткий смешок. В это был весь Сульфус. Слишком благородный и способный на сочувствие, пусть и прикрывает это сотнями ухмылок и глупыми шутками. Был готов даже показаться трусом, испугавшимся какой-то мифической болезни, лишь бы только не дать понять, что способен понимать чужую боль. За это она, вероятно, его и полюбила.       — Это не заразно. Не для тех, кто был рожден бессмертными и кто может пасть только от исключительного вида оружия. Ваша физиология уникальна. Моя болезнь имеет человеческое начало. Потому что я была рождена человеком.       Сульфус удивленно на нее посмотрел, подняв брови. Кажется, его счетчик на неожиданные новости скоро забьется красной стрелочкой, предупреждая о переизбытке информации. Но быстро, как и подобает дьяволу, вернул своему лицу беспристрастное выражение.       — Да ты полна сюрпризов. Не удивлюсь, если прямо сейчас ты скажешь, что у тебя между ног еще один, и ты все это время только притворялась девчонкой.       Раф со стоном закатила глаза, игнорируя его глупую попытку пошутить. Нутром понимала же, что он просто пытается разрядить обстановку.       — Не волнуйся, я не опорочу твою идеальную репутацию и биографию пунктиком о трансгендерном поклоннике. Хватит тебе просто ангела в этом списке, чтобы все подпортить.       — Слава Низшим, — театрально выдохнул, — хотя мою черную репутацию уже мало чем можно испортить. Не стоило так стараться.       Раф хихикнула. Он был невыносим. Непринужденный, закрытый, холодный — всегда делал вид, что ему все нипочем. Отшучивался, даже если ситуация была патовой. И находил способы все перевернуть на свою сторону. Так было каждый раз, когда она загоняла его в угол на поединках и сражениях за Эндрю. Сульфус просто, без лишних драм, находил выход и решал трудности.       Именно о таком партнере Раф всегда мечтала перед сном даже до того, как спустилась на Землю. О том, с кем будет чувствовать себя как за каменной стеной и знать, что любые ее, пусть и самые сложные проблемы, решат.       Все знакомые ей парни в Энджи-Тауне через одного были слабыми, впадающими в истерики и отчаяние даже при самых незначительных трудностях. Поэтому ей никто никогда и не нравился. До недавних пор. Жизнь в Серном городе, кажется, закаляет намного лучше, ведь с демонами никто не сюсюкается. Или просто Сульфус сам по себе был таким.       Впрочем, какой смысл об этом думать? Ханахаки и смертельный исход — не его проблемы, ради которых стоило бы грузить свою голову и что-то делать. Да и Раф — не его ответственность. Она ему, по сути, вообще никто. Соперница. Враг. Тот, чьему падению и смерти он должен радоваться.       — И что, от этого можно как-то избавиться? — лениво протянул Сульфус, вынуждая ее прервать поток бесконечных рассуждений.       — Нет, — солгала, впервые сделав это так просто. Потому что сама в это верила. Альтернатива абсолютно точно не рассматривалась.       — Но сейчас ты ведь не кашляешь.       — Да, — нехотя кивнула, не зная, стоит ли «вешать» на него дальнейшее признание. Недолго поразмыслив, решила — плевать, будь что будет. — Потому что ты рядом и мы не ссоримся. Это как… своего рода временный антидот.       — То есть, пока я нахожусь в непосредственной от тебя близости, болезнь замедляет свое течение?       — Верно, — снова кивнула, в этот раз более нервно. Посмотрела на свои руки и начала тревожно теребить браслетики на запястье, чтобы скрыть собственное смущение. — Но это тебя ни к чему не принуждает. Ты не обязан ничего делать.       Сульфус хмыкнул, поднимая голову к небу и осознавая, что уже давно стемнело. Сколько же они провели здесь, за этим разговором, ни разу друг друга не прокляв? Происходит что-то невероятное. И интригующее.       — Меня невозможно к чему-то принудить, мой ангел, — с соблазнительными нотками в голосе произнес, подмигнув. И быстро поднялся на ноги, отряхивая одежду от песка. — Жду тебя завтра в это же время. Не опаздывай.       Он развернулся, не дожидаясь ответа, и стремительно направился прочь. Раф, раскрыв рот от удивления, провожала его непонимающим взглядом. И не могла понять мотивацию этого поступка. Зачем Сульфусу ей помогать и пытаться облегчить страдания? Она ведь уже обречена. Болезнь рано или поздно возьмет свое, если только она не решится на операцию, которую однозначно не хотела. Прожить века безэмоциональным овощем намного хуже, чем быстро умереть.       Был ли у него какой-то личный мотив? Вероятно.       Вариант с симпатией и интересом Раф прогнала из мыслей тут же, несмотря на отчаянное желание в это поверить. Сульфус абсолютно точно ничего к ней не питал — она бы попросту почувствовала это. Хотя бы потому, что один из способов излечиться от ханахаки — добиться взаимности. Нет, здесь было что-то иное. Скука? Игры, в которые он решил напоследок поиграть?       Раф не знала. Однако отчетливо ощущала, как бешено бьется в груди сердце, а на шее — стягивается удавка.