Предание

      Коноха — удивительное место с бескрайными лесными просторами. Мощные кроны вековых деревьев в тёплое время пышали во все стороны зелёным пламенем, точно огнедышащие драконы. С наступлением зимы могучие стволы будто уплотнялись, сводились друг к другу, заслоняя от людского глаза небосвод. Однако народ со всего света интересовала вовсе не бурная растительность, а то, что пряталось под ней. Ёкаи. Всех видов и мастей — именно в Конохе их было самое большое количество. Конкурировать с ней могли разве что поселения Страны Лесов, но те были настолько непроходимыми, что охота там была практически невозможной, да и кишели они в основном кровожадными каннибалами óни, на которых даже бравый обловщик редко когда осмеливался позариться. Конечно, официально добыча ёкаев в деревне находилась под строгим запретом во избежание гнева злых духов, но кому какое дело было до закона, когда имелся спрос, который рождал весьма немалое предложение. Призрачных поставщиков в народе прозвали чёрными браконьерами, что часто скрывали своё грязное дело под безвинной продажей животных. Занятие, конечно, далёкое от морали, но хотя бы законное. Чаще всего они наживались на мелких призраках, вроде цукумогами или тануки, но заветной целью всех охотников являлись далеко не они. Оками — настоящий Святой Грааль каждого браконьера, что стоял даже выше кицунэ. Кицунэ хитрые, изворотливые и бесчестные существа. Необходимо обладать невиданной свету удачей, чтобы коварная плутовка прониклась к человеку уважением или симпатией, а уж о защите или покровительстве и говорить почти не приходилось. Совсем другое дело оками. Благородные, благочестивые существа с добрым сердцем, которые всегда верили в людскую доброту и готовы помогать каждому, удостоверившись в его светлых помыслах. «Оками, что бросился защищать человека. Что вознёс людскую жизнь выше собственной — есть божья благодать. Есть признание в чувствах высших, сродни любовным. Такой человек никогда более не будет одинок» — так гласило старое предание. Маленький несмышлёный мальчик по имени Обито Учиха, полный оптимизма и веры в чудо, не сомневался в правдивости этой легенды. Более того, он был убеждён, что Мадарой — дальним родственником, приютившим сироту после смерти родителей — движут исключительно благие намерения, когда тот раз за разом отвозил ёкаев и обычных лесных зверей на чёрный рынок. Мальчик верил в байки мужчины о том, что он просто передаёт существ в добрые руки, где те будут жить сыто и счастливо. Вера начала угасать, когда Мадара, набираясь до свинячьего визга саке в ближайших барах на заработанную выручку, стал всё чаще поколачивать ребëнка в пьяном угаре. Вера Обито полностью иссякла, когда в один день он увидел его.       Тихий зимний день разразило неприятное громыхание приближающейся к дому телеги на пару с металлическим скрежетом. Обито знал наверняка — так звучит пойманное в ловушку очередное несчастное существо, что в скором времени будет одиноко чахнуть среди бесчисленного множества одинаковых палаток, стремящихся опустошить весь свой улов за кругленькую сумму. Учиха понял, что добытое создание отличается от всех предыдущих, когда увидел, насколько крупной была клетка, укрытая от лишних глаз тёмным покрывалом. «Блин, они там медведя из спячки отрыли, что ли…» — размышлял мальчик, недовольно выпуская из алого носа и рта клубы пара, шурша мокрым снегом под ногами, когда Мадара толкнул его к повозке. Наверняка Обито подумал ещё о чём-то, но он никогда не вспомнит о чём, ведь все мысли испарились как лёд по весне, стоило Учиха встретиться с пронзающим взглядом карамазых волчьих глаз.       — Эй, слюнтяй, поторапливайся! — рокочущий пропитый голос мужчины прозвучал где-то на задворках сознания.— Я хочу поскорей увидеть в нашей конуре настоящего оками!              ***               Слова родственника о том, что в их доме временно поселился легендарный оками, были излишни. Одного взгляда на крупное, массивное, явно больше, чем у среднестатистического волка, туловище было достаточно даже для не шибко умудрённого Обито, чтобы понять — он лицом к лицу с чем-то поистине сверхъестественным. Зверь не терял собственного величия и стати, даже будучи заточённым, со связанными лапами и мордой. Каждая белоснежная шерстинка точно притягивала к себе юркие солнечные лучики, зарывая их в себя, отчего окрас меха переливался всеми цветами радуги как драгоценный камень. Сам силуэт волка был окутан лёгкой дымкой, будто он всегда оставался слегка недосягаем человеческому глазу. Однако заставлял Обито засматриваться на сказочный раскрас шерсти и даже на витиеватые алые узоры на ней. Сильнее всего изумлял взгляд скованного оками. Мадара не раз отлавливал самых обыкновенных волков, и те вели себя совершенно иначе. Взбешённые, оскорблённые животные, противясь неволе всеми силами, рвали и метали, кусали и царапали, скалились, обнажая перед пленителем острые как бритва зубы, брызжа вязкой горячей слюной. И смотрели безумным взглядом ненавидящих глаз, выслеживающих малейшую оплошность, дабы незамедлительно впиться в глотку хищными клыками. В глазах же пойманного оками не было и намёка на кровожадность или жажду мести. Создание не билось в поисках свободы, не переворачивало клетку вверх дном. Оно не издавало ни звука, и, если не смотреть в нужную сторону, то, казалось, в углу никого нет. Обито лишь единожды углядел у призрачного волка острие белёсого длинного зуба, когда тот почёсывал пастью затёкшие от пут лапы, кажется, даже не пытаясь раскусить тугие узлы. За это Учиха сам для себя прозвал существо Белым Клыком.       Белый Клык смотрел обречённо, совершенно опустошëнно, иногда, даже не взирая на собственное незавидное положение, сочувственно, когда наблюдал, как жестоко обращается мужчина с собственном подопечным. Глаза оками, полные сознания, были почти человеческими, они словно говорили Обито: «Я знаю, что ты ребёнок и что ты также бессилен, как и я». Но Учиха не нравился этот взгляд. Мальчика возмущало, что никто, даже величественное создание, не брал его в расчёт, а он, между прочим, многое может! Многое умеет! Обито способен показать, где раки зимуют, и сегодня ночью Учиха вознамерился это доказать.       Стащить у храпящего в пьяном сне Мадары макири с ключами не стало такой уж сложной задачей. Мужчина налакался до беспамятства, празднуя грандиозную поимку, уже грезя о том, сколько пойла сможет купить на заработанные рьё. Оками же привычно встретил мальчика пустым глазами, однако взгляд его стал бдительнее, стоило Учиха начать копошиться в замочной скважине. Наверное, обдумай Обито свои действия лучше, он бы задумался насколько хорошая идея лезть к хищному, лесному ёкаю в замкнутое пространство, но у мальчика не было подобных мыслей. Подросток, ведомый единым чувственным порывом, не сомневался в правильности своих действий ни на йоту. И хоть сердце нещадно таранило грудину, завывая в ушах, Обито знал наверняка — этот оками не должен быть в неволе ни при каких обстоятельствах.       — Т-ты ведь меня понимаешь, так? — шептал Учиха с дрожью в голосе, облизывая пересохшие губы. Обито почти не издавал звуков. Он почти не дышал, однако даже так казался себе до недопустимого громким. Мальчик медленно достал из кармана макири, чтобы продемонстрировать его неотрывно следящим за ним аспидовым глазам.       Волк ответил на вопрос ребёнка слабым кивком.       — Тогда ты только не бойся. Я тебя ни в коем случае не обижу! Я выпущу тебя на волю. В общем… Вот, — и Обито протянул созданию ладони с ножом в них, зажмурившись. Грудную клетку сдавливало, точно Учиха лежал под грудой камней и каждый вздох был непозволительной роскошью. Задней мыслью Обито подумал, что в любой миг оками способен освободиться от верёвок и впиться нерадивому подростку в горло, однако этого не последовало. Волк лишь ткнулся сухим носом в руку мальчика, пару раз лизнув её, позволив действовать.       — Как только я тебя освобожу, ты иди за мной. Только, это… Тихо! — озвучивал план действий Обито, перерезая волокно за волокном большие толстые узлы, походившие на клубок змей. — Дед Мадара может услышать. Я открою входную дверь, а ты беги и больше никогда сюда не возвращайся!       Учиха, что так настаивал на тишине, сам же совершил непоправимое. Вылезая из клетки, Обито не заметил, как обронил ключи. Потеря обнаружила себя сама, встретившись с деревянным полом с громким лязганьем. Оками навострил уши. Сердце мальчика пробило собой пятку. В другой комнате послышалось копошение.       — Какого чёрта ты там шумишь, подонок?! — ночную тишину прервал яростный мужской ор. Зажглась лампа.       Учиха встал как вкопанный. Его ноги приросли к полу без возможности двигаться дальше. Неужели это конец? Неужели он никому не поможет? Неужто он и правда бесполезный и ни на что негодный оболтус? Обида и досада начали заливать лёгкие чёрной, жгучей желчью, проедая ею насквозь, до тех пор, пока ладони мальчика не коснулось нечто мокрое. Большой и мощный оками, что, сумев встать, стал ростом с подростка, лизнул ему руку и начал подталкивать вперёд, заглядывая в глаза по-доброму, даже покровительственно. Так Обито смог вернуть себе самообладание. Он поспешил к выходу.       Сзади послышалось страшное громыхание с силой раздвинутых сёдзи, топот тяжёлых ног и надрывный рёв, разносящийся почти на всю Коноху:       — Где грёбанный оками?!       — Быстрее! Быстрее! — всё ещё лепетал мальчик, подгоняя, хотя в тишине больше не было нужды.       Обито слышал звук снимаемого со стены ружья. Он отпирал ключом увесистый амбарный замок¹. Пальцы деревенели. Живот прилип к позвоночнику.       — Ещё чуть-чуть. Я вызволю тебя. Я обещаю!       Звонко щёлкнул откидной ствол. Мадара перезаряжал оружие. Грохочущие шаги были совсем близко.       Остался последний поворот ключа. Обито не помнил, когда дышал.       — Ах вы сукины дети! — заверещал мужчина в тот момент, когда громоздкий замок камнем полетел вниз. Охотник выстрелил по сказочному волку, даже не целясь. Однако пуля угодила в пустой порог дома. От пойманного ранее оками не осталось и следа. Лишь дымящаяся лунка, испуганный ребёнок и поскрипывающая дверь, открывающая вид на бескрайнюю снежную мглу.       Обито в ужасе прикрывал глаза руками. Его чудом не задело шальной пулей. А ведь он не стал надевать этой ночью противоосколочные очки.       Сегодняшняя тёмная ночь потаила в себе много разных бед, в числе которых и далеко разносящиеся по округе вопли избиваемого маленького мальчика.              ***              Хоронить Мадару Обито было не жалко и от этого же становилось грустно. Учиха надеялся, что в нём всё это время нет-нет, да теплился хотя бы хилый огонёк детской привязанности к опекуну, который проявил бы себя с его кончиной. Показал бы, что не всё было так уж плохо и светлые моменты также присутствовали в их семейной жизни, и всё же не дрогнуло ничего. Осталась лишь пустота — кромешная и абсолютная. Но Обито не привык долго унывать. Мальчик старался жить дальше, что неплохо ему давалось. Учиха недурно справлялся с бытом, если не ленился слишком сильно — его минка всегда был прогрет и на скорую руку прибран. Обито часто помогал старикам в деревне, благодаря чему многим поселянам запомнился исключительно с хорошей стороны, за что они, бывало, кормили его или снабжали вещами. Когда помощь коноховцам особо не требовалась, подросток старался постигать ремесло охоты, нередко оставляя себе половину добытого, а другую часть продавая на деревенском рынке. Выходило не густо — Обито не был выдающимся добытчиком, да и заходил глубоко в лес крайне редко, хотя знал его, как свою пятерню. Мальчика всё не отпускало чувство, что за ним кто-то неустанно наблюдает.       В один тёплый солнечный день, направляясь в центр Конохи, Обито подумал, что срезать путь по горной местности будет хорошей идеей. Заснеженные каменистые выступы были узкими и ужасно скользили, так, что «короткая дорога» вмиг стала вдвое длинней основного маршрута, но потраченное зазря время не было главной бедой Учиха. На редкость греющее январское солнце оттопило горные бока, сделав снег на них мягче, мокрее. Тяжелее. Идеальная почва для возникновения снежной лавины. Обито не учёл этого, а когда поднял голову, услышав раскатистый грохот сверху, — было слишком поздно. Гигантские белеющие глыбы уже неслись в его сторону с чудовищным рыком, как исполинский ёкай, на таран бегущий к жертве. Мальчик бы не успел отскочить, да и некуда ему было особо. Он только прикрыл глаза, лишь подумав, что жизнь — слишком большая плата за желание сократить дорогу. Обито был уверен, что поддёрнутый дымкой, белоснежный образ, стремительно спускающийся вниз, причудился его воспалённому сознанию на грани смерти, но в тот же момент кто-то с силой дёрнул подростка за воротник, сбивая с ног. То было единственным, что запомнил Обито перед окутавшим его существо небытием.              ***              Когда Обито пришёл в себя, то явственно понял одну вещь — он не на улице. Несколько мгновений, радуясь тому, что ему всё приснилось — и короткий путь, и скользкие выступы, и лавина, Учиха бодро вскочил с футона я, тут же застывая изваянием на месте. Это был не его дом. Это была… пещера?       — О, уже проснулся? — послышался махровый, неторопливый голос совсем рядом.       Обито обернулся. Сбоку от мальчика сидел мужчина средних лет. Он был одет в молочного цвета хаори, которое даже в тени пещеры почти лучилось от своей белизны. Учиха в жизни не видел настолько чистой одежды. Лишь на рукавах вился золотой статичный орнамент. Снизу таинственный незнакомец облачился в зелёное кимоно с сиппо, а на ногах затянул хакама цвета хаки, из-под которых выглядывали сандалии гета². Спереди на плечо ложился длинный дымчатый хвост мужчины. Морщины выдавали его возраст, но не скрывали добрую натуру. В карамазых глазах, устремлённых на Обито, плескалась почти отеческая нежность.       Незнакомец казался не от мира сего. К его рукам хотелось прижаться, растворяясь в безмерном тепле и ласке. Учиха невольно засмотрелся, вытаращив глаза, так и не ответив на вопрос.       — Так как ты, Обито? — повторил человек напротив.       — Э-это рай? — подросток выдал сказанное быстрее, чем сумел обдумать его.       Мужчина улыбнулся, под его глазами залучились морщинки. Он помотал головой.       — Ты так подрос с нашей последней встречи, Обито.       — Простите… — лепетал мальчик, теребя от волнения заусенцы и сконфужено улыбаясь. Вся его суть казалась ему неподобающей в присутствии этого человека. — Но я совсем вас не-       Обито не договорил, увидев мельтешение в дальнем углу пещеры. Присмотревшись, он разглядел за валуном какого-то зверька. Шёрстка его была серебристой и красочно переливалась в отблесках окиандона . Создание, поймавшее чужой взгляд, прижало к голове уши, словно это могло сделать его невидимым. Поначалу Учиха был уверен, что увидел собаку, но потом не без удивления понял. За камнем прятался волк.       Несмотря на то, что тот уже был размером с взрослую особь, Обито догадывался по преобладающему над щетиной пуху, что это ещё щенок.       — Это Какаши, — пояснил мужчина, проследив за взглядом мальчика. — Мой сын.       Учиха моргнул один раз. Второй. Третий. Однако слова всё никак не хотели поддаваться пониманию. Мужчина перед ним ведь человек, так? Но его сын — волчонок. Значит ли это, что… Ох.       — Белый Клык?.. — с неверием спросил Обито, вспоминая пойманного покойным Мадарой полтора года назад сказочного оками.       — Зови меня Сакумо, Обито, — ёкай смотрел на подростка с неизменной мягкой улыбкой.       — Вы это… Извините тогда, Сакумо-сан… — не нашедшийся с другим ответом Учиха протянул извинения, вспоминая, что пришлось пережить волку в тот злополучный день.       — Ты не сделал ничего, за что тебе следовало бы извиняться, мой мальчик.       — А он… — подросток мотнул головой сторону волчонка. Тот от такого жеста вытянулся как по команде. — Какаши… он не может превращаться?       — О, всё он может, — хохотнул Сакумо. — Просто вредничает.       Из-за валуна послышалось возмущённое фырканье. Какаши был недоволен, что отец выдал все его тайные помыслы как на духу.       — Но, я надеюсь, что, когда мы сядем обедать, я буду кормить двух мальчиков, — недвусмысленно выделил последнее слово мужчина, обращаясь к щенку.       Тот, недовольно бурча, поднялся на лапы, скрываясь в глубине пещеры.              ***              За котацу сидели трое: Сакумо, Обито и маленький растрёпанный мальчик. Какаши был уменьшенной копией своего отца. Даже одежды были на нём почти те же, только вместо округлого, неизменно повторяющегося раз за разом сиппо, кимоно мальчика украшала резкая и угловатая асаноха, а рукава хаори обвивали жёсткие, отрывистые узоры, похожие на молнию³. Какаши выглядел хмуро, но маленькие, почти молочные клычки, выглядывающие из-под губы, кончик волчьего хвоста, скрывающегося под одеяниями и стоящие торчком короткие серые волосы придавали ребёнку комичный вид.       Когда Учиха смотрел на ёкая в животном обличии, то был уверен, что тот многим младше его. Глядя на Какаши сейчас, мальчик радостно отмечал, что они наверняка ровесники. Обито заулыбался. Он был уверен, что они подружатся.       — Я Обито Учиха! Мне очень приятно познакомиться с тобой! — громогласно заявил подросток и протянул раскрытую ладонь новому знакомому.       Какаши насупился так сильно, что тонкие пепельные бровки почти сошлись на переносице как две птицы.       — У тебя дурацкие очки. Зачем ты их носишь? — выдал призрак из всех возможных вариантов.       Сказать, что Обито был ошарашен, значит, не сказать ничего. Он чувствовал себя ошпаренным кипятком и не понимал, что успел сделать не так за их знакомство, длинною в несколько минут.       — Э, ты совсем, что ли?! Я ещё ничего тебе не сделал!       — Я думаю, Какаши хотел сказать, что твои очки выглядят очень интересно, Обито, — попытался исправить положение Сакумо.       — Я сказал то, что сказал!       — За общим столом сидят только вежливые и добропорядочные волчата, Какаши, — слова мужчины не растеряли своей доброты, но сказаны они были уже с напором.       Юный оками больше не проронил ни слова за едой, прожигая тарелку взглядом. Обито же болтал без умолку, рассказывая Сакумо всё и обо всём, временами поглядывая на мальчика.       Впервые за долгое время Учиха возвращался домой в компании. Он уже и забыл каково это — не поглощаться собственными мыслями, а выплёскивать их наружу. Разделять не с белками и зайцами, а с тем, кто может ответить. Выслушать сознательно и вдумчиво. Задорному от природы Обито такой расклад нравился куда больше ходьбы один на один с природой.       — Вот и всё, Сакумо-сан, мы пришли. Спасибо, что проводили! — раскрасневшийся от долгой прогулки, но довольный ребёнок махал своим попутчикам на прощание.       — Будь осторожнее в следующий раз, — мужчина провожал мальчонку взглядом. Какаши молчал.       — Вы, это, говорите, если что надо, я обязательно помогу! Только я не всегда дома, но вы всё равно приходите!       — Хорошо, Обито.       — Или я к вам приду! Я запомнил, где вы живёте… наверное… Но найду, в любом случае! — кричал Учиха уже у двери минка.       — Мы поняли. Спасибо. — Сакумо снисходительно улыбался. Его выражение лица так и говорило: «Дети такие дети». Какаши только закатил глаза. Возможно, даже цокнул, но плотная чёрная маска на пол-лица заглушила звук.       — А ещё вы-, — хотел было крикнуть Обито уже из окна, но, выглянув на улицу, увидел, что кричать больше некому. На место, где только что стояли два ёкая, теперь медленно опускались снежные хлопья.              ***              Какое-то время отец с сыном шли молча. Лишь хрустящий под ногами снег и шорох одежд разбавляли звенящую тишину. Немногим позже к ним прибавился глубокий голос Сакумо:       — Как тебе Обито? — спросил мужчина, впрочем, прекрасно зная ответ.       — Никак, пап. Дурик дуриком.       — Какаши, — Сакумо выделил имя ребёнка, призывая его прислушаться, — я бы хотел, чтобы ты попробовал пообщаться с ним.       — Папа, нет! — гавкнул щенок. Наверняка даже рыкнул бы для верности, но обличие было не подходящим. Тема ему не нравилась, и мальчик не собирался это замалчивать. — Ни за что я не буду якшаться с людьми! Ты что, совсем забыл, что эти сволочи могли сделать с тобой? Меня ведь совсем не было рядом. А если бы ты тогда не вернулся…       Ребëнок натурально плевался желчью. Все его слова были полны необузданным гневом и презрением, и всё же в конце волчьей тирады голос Какаши предательски дрогнул, выдавая скрывающиеся за жгучей смесью ненависти и злобы страх и досаду. Ребёнок боялся никогда больше не увидеть отца, корил себя за то, что не оказался рядом в нужный момент и ничем не смог помочь.       — Ну-ну, — Сакумо наклонился, целуя подростка в заснеженную макушку, приобнимая. Какаши тут же прильнул к тёплому боку мужчины. — Всё обошлось, волчонок. Не нужно вспоминать былое. Плохих людей со скверными помыслами, к сожалению, во все времена было немало, но они никогда не должны отворачивать нас от тех, в чьих недрах плещется свет. Есть ли смысл отказываться от красивых цветов, если на поляне есть ещё и сорняки? Я думаю, Обито более чем доказал своё благородство.       — Это исключение. Не правило, — отрезал Какаши. — Я не понимаю и не хочу понимать, почему есть ёкаи, которые кладут на алтарь собственную свободу и жизнь во имя помощи людям, их безопасности. Не слишком ли жирно? Я отказываюсь от такой участи.       — Какаши, ни один вольный оками никогда не принуждал себя к помощи людям. Все волки помогают им добровольно. От чистого сердца, понимаешь? Раз ёкай пришёл на помощь, значит, нечто очень весомое сподвигло его на это. Если что-то когда-то подтолкнёт тебя от чистого сердца помогать человеку — ты испытаешь великое счастье! Я бы очень не хотел, чтобы ты лишал себя такого, малыш.       — Я не малыш, — надулся мальчик как снегирь.       — Ох, да, как я мог забыть, — Сакумо погладил когтистую ладошку мальчика, которую всю дорогу держал в руке, большим пальцем. Как бы ни был отец снисходителен к сыну, следующие слова его звучали серьёзно. — Какаши, ты знаешь, что я очень дорожу тобой и люблю тебя. Я бы ни за что не стал бы отправлять тебя к человеку, в котором не уверен, но в Обито у меня нет ни малейших сомнений. Пожалуйста, хотя бы попробуй поладить с ним. Ради меня.       Волчонок в раздумьях грыз щёку изнутри. Вообще-то, это был запрещённый приём. Какаши любил отца безмерно и ради него был готов на всё. Даже на общение с пресловутым Обито. В конце концов, ничего ведь не случится, если он просто попробует? Может, отец оставит эту затею, и они и дальше станут жить, как прежде?       Какаши тяжело вздохнул.       — Хорошо, пап. Я попробую.              Обито уже лежал, забравшись на футон, когда мысли о сегодняшних впечатлениях, одна за другой начали распирать его. Некоторые жизнь проживают, так ни разу и не увидев оками, а он увидел. Дважды! Его можно назвать везунчиком, и Учиха это очень нравилось. Однако больше всего его мысли занимал Какаши. Этот злобный, задиристый, вечно огрызающийся волчонок всё не хотел покидать голову мальчика, вцепившись в неё мёртвой хваткой. Он удивил Обито своей…приземлённостью? Учиха привык, что, когда люди говорят об оками, они обычно подразумевают образ, схожий с Сакумо: чистый, благородный, светлый, непорочный. Нечто близкое к людям, но в то же время неземное, потустороннее. Какаши же, за исключением клыков, хвоста и когтей, выглядел обычным пацанёнком, так вдобавок ко всему был ещё и хабалистым. Сочетание несочетаемого. Обычность и в то же время необыкновенность — всё это подкупало подростка, у которого никогда не было друзей. Эти же качества затмевали для него всю грубость ёкая. Обито очень хотел стать с Какаши ближе и, засыпая, пообещал себе, что обязательно станет.              ***              На утро следующего дня Учиха отправился в лес за хворостом. Сбор веток не заладился у подростка с самого начала — он слонялся по лесу вот уже несколько часов, а бамбуковая корзина всё не желала наполняться. Обито что только не перепробовал: и снег ворошил, и на деревья залезал, и ветки тряс — бесполезно. Только шишки себе набил, да целый ворот снега набрал. Когда Обито уже отчаялся и хотел было возвращаться домой, позади раздался знакомый голос:       — Дурак, идём, я покажу, где много веток, — Какаши стоял чуть поодаль Учиха возле большого дерева. Обито был уверен, что секунду назад его там не было. Он совсем не заметил, как ёкай появился. От этого кожа покрылась мурашками.       — Эй! Раз ты обзываешься, значит, я тоже буду, Бакаши! И вообще — нельзя так резко возникать. А если бы я тебя поранил от неожиданности?       — Пф, мечтай.       Так двое мальчиков начали общаться. Медленно, постепенно, по обрывкам фраз, через большую призму насмешек и издёвок, но Обито узнавал о Какаши больше. Теперь Учиха знал, что щенок не любит сладкое и жареное, но любит солёное. Что он много тренируется, развивая чакру, но свободное время ему нравится проводить за чтением (Какая-то Ича-Ича. Обито был без понятия, что это за книга, однако был уверен, что что-то непременно серьёзное и строгое, как и сам Какаши). Но помимо прочего, мальчик смог выяснить, что, несмотря на выдающиеся для юного оками способности, с перевоплощением у того всё ещё были проблемы: когти, хвост и зубы не всегда удавалось скрыть. Последний нюанс был заметен особенно сильно, а потому на людях Какаши появлялся в исключительно в маске.       — Бакаши, ты в курсе, что под эту маску наоборот хочется заглянуть? — заметил как-то Учиха.       — А эти очки хочется треснуть, но я же не возникаю! — привычно огрызнулся волчонок.       — Бука ты, — буркнул подросток, продолжая идти вперёд.       Так незаметно проходили неделя за неделей. Сакумо время от времени заглядывал к Обито, проверяя его самочувствие или занося какую-нибудь дичь. Учиха в свою очередь не чуждался исполнять просьбы мужчины, бегая за специями или тканями в деревню. Взаимодействие с оками стало настолько обыденным, что мальчик уже и не представлял, как жил без него раньше. Обито редко придавался тоске. Он в целом не сильно размышлял о своём положении, о том какое оно: завидное или не очень, но в последнее время начал чувствовать приятную горячесть, растекающуюся в груди, как после свежезаваренного чая. Стал замечать, как холоднее шла работа на улице, когда рядом не мельтешил волчий хвост и серая макушка. Обито с трепетом в сердце понял, что ему будет грустно, очень грустно, если в один день эта связь разрушится. Учиха по-настоящему привязался.       Необычным для Обито оставалось то, что Какаши, не переставая ворчать, сам из раза в раз приходил к его дому, даже порой стаскивая засоню с футона, отчитывая как нашкодившего щенка за несобранность. Язык оками всё ещё оставался острым и злым, но всё реже он поносил Обито по пустякам и всё чаще тогда, когда товарищ заставлял Какаши волноваться. Учиха не без горящих глаз стал замечать колышущийся подол кимоно от метавшегося туда-суда хвоста.              Однажды, привычно прогуливаясь по лесу, ребята услышали истошный крик, точно кого-то резали, при том с особой жестокостью. Обито тут же рванул вперёд, направляясь к источнику звука, стремясь помочь нуждающемуся как можно скорее. Какаши помчался следом, только прикрикнул:       — Дурень, а если там опасно?       Беда оказалась не велика — всего лишь несчастная кошка, забравшаяся на дерево и теперь не знающая, как с него слезть. Учиха без промедления полез наверх, оставляя приятеля на земле. Крайне недовольного таким безрассудством приятеля.       — И что ты удумал? Ну-ка слезай, сейчас же, — сердитый Какаши с упирающимися в бока руками выглядел забавно. Обито обязательно похихикал бы с такой картины, если бы не был так сильно занят операцией по спасению бедного животного.       — Ну как это «слезай», Бакаши? Ты посмотри, ей же страшно! — Учиха уже был близок к зверьку, когда кошачий забился от испуга ещё дальше, только усугубив своё положение.       — Есть захочет — слезет. Тут не так уж и высоко, — ёкай был непреклонен.       — Какой ты чёрствый! А если она упадёт? — мальчик ойкнул, когда кошка, обороняясь, царапнула его по ладони, но попыток своих не оставил. Обито был так сосредоточен, изо сжатых губ виднелся красный кончик языка.       — Это же кошка, дурак. Она упадёт на лапы, ты — на голову, — вслух сказал Какаши, тогда как мысленно продолжал убеждать себя, что совсем не волнуется.       Треск. По округе разнёсся ошалелый кошачий вопль, и мальчик со зверьком кубарем полетели вниз, сбивая другие ветки дерева.       — Обито! — быстрее, чем смог подумать над тем, что делает, волчонок подоспел к пострадавшему приятелю. Кошка же уже умчалась восвояси, кажется, даже не растеряв на ходу ни одной кошачьей жизни.       — Ой… — медленно протянул Учиха, поднимаясь из сугроба, осматривая нанесённый ущерб: мальчик лежал в куче веток, которые сам же и сбил в полёте. На лице подростка набухали кровоточащие ранки. — А надо будет вернуться сюда, кстати. Столько халявного хвороста настругал!       — Тц, балбес. Иди сюда, — тут ни с того ни с сего Какаши приблизился к лицу Обито. Приложившись горячим языком к свежим ссадинам, он стал вылизывать их широко и влажно.       Парализованный от шока, несколько секунд мальчик не двигался. Он не моргал и, кажется, даже дыхание его затаилось, однако вскоре Учиха отскочил от щенка как ошпаренный.       — Т-ты… ты извращенец! — верещал Обито, потирая обслюнявленную щёку.       Глаза Какаши ещё никогда не смотрели на него так яростно.       — Это раны, идиот! Их необходимо обрабатывать! Вот чтобы ещё раз. Ещё хотя бы раз я решил помогать тебе!..       Оками был в ярости. Не только потому, что его жест доброй воли окрестили извращением. Само поведение Учиха возмущало его. Ну как можно быть настолько беспечным?! Люди такие хрупкие существа — чуть что, сразу ломаются, да и жизнь пролетает в одно мгновение, а этот оболтус лезет на рожон и укорачивает это мгновение в разы. У него вместо мозгов опилки?       — И как их, по-твоему, нужно обрабатывать?!       — Языком! — не раздумывая, выдал волчонок.       — Люди не обрабатывают раны языком!       На мальчиков опустилось неловкое молчание. Где-то вдали неустанно стучал дятел.       Видимую часть лица Какаши начало медленно заливать всеми оттенками красного и явно не от мороза.       — Ну раз ты умудрился не переломаться, то пошли уже, — выпалил подросток, натаскивая маску почти до самых глаз.       — Да иду я, иду…       Щека Обито уже просохла, однако ощущение мокрого, жаркого, чуть шершавого языка почему-то никуда так и не хотело деваться.              ***       Какаши по натуре своей был жаворонком, а потому всегда появлялся у минка Обито с утра пораньше. По крайней мере точно в первой половине дня. Учиха честно ждал друга, даже решил не валяться в разогретых за ночь простынях долго, но, когда время перевалило за полдень, подросток решил, что ёкай сегодня не придёт, а потому можно заняться своими делами. Например, набрать ванну. Обито выдвинул из-за угла большой деревянный офуро, в котором купался ещё в раннем детстве и стал топить камадо для подогрева воды.       Мальчик наполнил бочку почти до половины, когда дверь в дом неожиданно распахнулась.       — Ну я надеюсь, что уж за такое время ты успел собра-… — званный, но неожиданный гость в лице Какаши уставился на друга в оба волчьих глаза. Он не ожидал, что тот встретит его в лёгком домашнем юката с бадьёй наперевес.       — О, Какаши! Ты всё-таки пришёл, — Обито заулыбался во все тридцать два, — слушай, а я как раз ванну до половины набрал. Может, мы с тобой вдвоём залезем, а? А то мне для одного ещё пыжится и пыжится с ней, а так мы оба с тобою сядем, и вода сразу нам до плеч будет. Здорово я придумал! Скажи? Так ещё и ты с мороза, а я воду прям хорошо разогрел.       Слова про холод не были для волчонка веским поводом для сидения в общем офуро. Благодаря чакре они с отцом не были так восприимчивы к холоду, как люди. И всё же принятие ванны зимой было затруднительно даже для оками. Приходилось много заморачиваться, спускаться с горы к прорубу несколько раз, запасаясь нужным количеством воды. Всё это было той ещё морокой, поэтому Какаши неловко признался самому себе, что думал не так уж и долго, прежде чем принять предложение.       — Ты, это, только не смотри, что офуро маленькое. Тут ещё двое таких, как мы, поместятся! — довольный, разморённый Учиха уже лежал по грудь в воде, ожидая, пока приятель разденется. Он мог бы не смотреть на него в этот момент, но почему-то глаза не находили в доме ничего заманчивее тоненькой фигурки напротив. Отчего-то вода стала горячее. — Ай, кажется, малясь перегрел. Весь красный как рак уже сижу… но зато ты быстрее отогреешься, Какаши!       Купание вместе не было для волчонка чем-то из ряда вон выходящим. Летом он всегда плескался с отцом в ближайших водоёмах, а в морозы они нередко ютились в общем офуро. Совместное мытьё никогда не было чем-то большим, чем просто водная процедура. Однако теперь, когда Какаши залезал в бочку, задевая собой горячего, влажного Обито, подросток не понимал с чего вдруг взялось это клокочущее чувство внизу живота, что перетягивало внутренности тугим, толстым узлом.       Какаши никогда не видел приятеля раздетым. В противном случае его цепкий глаз сразу бы уловил необычную деталь на теле Обито:       — А это что? — волчонок кивнул на извилистые узоры многочисленных шрамов и рубцом, что усеивали Учиха целиком и полностью, будто в нём кто-то старательно поковырялся.       — Это — «привет» от сумасшедшего деда, называется. Мадара злобный дядька был, бррр, — показательно дёрнул плечами Обито, дабы нагнать на Какаши ещë дольше жути, — но он уже отбросил коньки, так что я не парюсь по этому поводу. Ну как… сейчас то парюсь, потому что в ванной. Ну, в общем, ты понял!..       Волчонок слушал друга вполуха, всë больше погружаясь в липкое и мутное чувство досады. Какаши вдруг явственно осознал, что Учиха во многом превосходит его — сверхъестественного ëкая. Щенок сторонился людей. Он дулся и огрызался на них, но не имел на это никаких оснований. Нет, основания, конечно, были. Много оками пострадало от человеческих рук. Самая глубокая для Какаши рана, что кровоточила и по сей день — его собственный отец, вызволенный из жёстких лап браконьеров Обито. Но что Сакумо, что Учиха, даже после всех беспощадных напастей, столкнувшись лицом к лицу с людской подлостью и малодушием — раз за разом продолжали верить в широту человеческой души. Это было их собственным преданием. Преданием, в которое не верил Какаши. Попросту не хотел из-за собственной критичности и максимализма, тогда как на деле не испытывал на себе свирепости ни разу. Самым жестоким ударом для него оставались лишь тупейшие шутки Обито, который не держал зла на друга даже за его сварливость. Только первое время, но не более. Какаши поджал губы, от обиды на самого себя царапая офуро.       — Мне нужно идти, Обито. Спасибо, — быстро вскочил из воды мальчик, начиная собираться.       — Эу! Я, вообще-то, планировал немного поваляться! Вот ты вылез, и воды стало по пояс! Э-эй! Какаши, всë в порядке? — но Учиха кричал это уже вслед сверкающим пятками. — Ну блин, даже дверь не закрыл, что за ëкаи пошли?              ***              Какаши с того дня так и не вернулся. Было в порядке вещей, когда призрака не было день. Ничего удивительного, когда мальчик отсутствовал три дня. На шестой Обито начал всё чаще задумываться о нехорошем. Спустя неделю Учиха не находил себе места. В тот день подростку не давались даже самые элементарные вещи. Обито спотыкался на ровном месте, раз за разом ронял столовые приборы. Разбил целых две тарелки. Изрезал себе все пальцы, нарезая обычную морковь. Почти не отходил от окна, надеясь выцепить зеленеющий у стволов деревьев до боли знакомый силуэт. Стоило двери издать хоть один малейший скрип, мальчик уже был тут как тут, распахивая её для долгожданного гостя. Но за ней всегда оказывалось пусто. Учиха пару раз бегал до волчьей пещеры. Возвращался ни с чем — ни отца, ни сына в ней не оказывалось.       Непогода в тот день разбушевалась не на шутку. Слабый снегопад днём под вечер обернулся ужасающей вьюгой. Минка скрипел и гудел от каждого порыва ветра, коренясь на бок, точно старое судно в бескрайнем море. Снег бросался на окна с такой неистовостью, будто порывался разбить их. От этого в доме стоял жуткий скрежет как от гвоздя по стеклу.       «А что, если с Какаши что-то случилось?» — горе мальчика перекрывало для него снежный надсадный вой снаружи: «Что, если ему нужна помощь? И он на улице? Холодный, одинокий, в такую погоду… Его же занесёт! И я никогда его не найду, никогда больше не увижу…»       — Нет, я так не могу! — выкрикнул Обито в пустоту, выбегая на улицу в поисках друга.       Учиха еле держался на ногах. Злой, колючий ветер больно хлобыстал по щекам. Ноги, схваченные снегом, отказывались идти, но Обито шёл, не останавливаясь. Лес, что при свете дня напоминал новогоднюю сказку, теперь походил на разинутую пасть большого чудища, что вот-вот захлопнется. Мальчик не видел. Мальчик не слышал, но он продолжал двигаться, зовя Какаши снова и снова. Это было бесполезно. Не затихающая ни на секунду метель не пропускала через себя ни единый звук. Однако это было не самое страшное. Знакомый лес, охваченный бурей, потерял прежние очертания, становясь иным. Чуждым. Учиха его не узнавал. Обито с ужасом понял, что заблудился, но мальчик не успел осознать произошедшее. Где-то вдали послышалось леденящее душу пение…       Дьявольская, абсолютно нечеловеческая мелодия. Нечто среднее между завыванием и задыханием. Голос был лишён всех эмоций. Он был лишён самой жизни. Песня не цепляла, только сковывала. Не грела, наоборот, заставляла кровь стыть в жилах. Сердце пробивало острыми осколками льда, замораживая.       Когда вой стал почти оглушающим, мальчик увидел её. Девушка с волосами чернее ночи. С кожей, не уступающей белизне снегу. Жуткая мелодия исходила от неё, но синюшные губы девушки не двигались. Она шла и не оставляла следов. Двигалась уверенно, но слепо. Глаза её были закрыты. Ничего не выдавало в ней живого человека. С каждым её шагом Обито становилось всё холоднее и больнее.       Глупо. Как же глупо. Выйти из дома в метель и не подумать о юки-онна. Обито потянулся к ружью, но за спиной оказалось пусто. Впопыхах невнимательный мальчик совсем забыл взять с собой оружие. Уперевшись в ледяной ствол, загнанный в угол, как зверёк, Учиха не мог выбросить из головы Какаши и то, что он так ему и не помог…       Мальчик прикрыл глаза, когда неожиданно нечто плюхнулось прямо рядом с ним.       Волк. Огромный серебряный волк прислонялся к Обито, защищая собою от снежной женщины. Шерсть стояла дыбом, увеличивая размер животного почти вдвое. О неё, казалось, можно было порезаться. Животное скалилось как бешеное, капая вязкой слюной. Оно готовилось наброситься в любую секунду. Когти увеличились до размера человеческих пальцев. Полные опасности и свирепства глаза выглядели почти красными. Обито никогда не видел Какаши таким.       Призрак отошёл назад, но упускать добычу так просто не желал. Волосы женщины взмылись вверх, похожие теперь на щупальца огромного осьминога. Когти и зубы начали стремительно удлиняться на глазах. Какаши прижал к голове уши, пригнувшись. Последнее, что помнил Обито, прежде чем замёрзнуть до беспамятства — был пронзительный волчий визг.              ***              Учиха распахнул глаза, когда уже не было ничего: ни бури, ни юки-онна, ни бойни. Снег вокруг насквозь пропитался кровью и теперь лежал перед мальчиком алеющими ореолами. Сердце билось где-то в глотке, мешая сглотнуть. Или не билось вовсе.       «Какаши…» — единственная мысль, на которую было способно воспалённое сознание ребёнка. Он судорожно начал рыть рядом с собой окоченевшими пальцами. Такими же красными, как и снег вокруг.       Когда Обито наткнулся на пушистую, промокшую от снега волчью тушку, то поначалу обрадовался. Радость тут же сменилась дикой паникой, стоило Учиха понять — ёкай был ледяным, точно заколдованный. Он не дышал, и сердце его не билось. Почти. Когда мальчик смог насчитать пару слабых, медленных ударов, он подорвался с места, неся в руках тело друга.       Ясность дня прояснила разум, и теперь Обито знал куда ему следует идти. Не знал он другого: сколько времени прошло и сколько ещё понадобится до дома. Считать не получалось. Мысли не складывались в одну логическую цепочку. Мальчик понимал только одно: медленно. Он двигался непозволительно медленно. Ноги несли тело механически, сами по себе. Попытайся Обито хотя бы подумать о том, как ему удаётся бежать — он бы упал в это же мгновение, никогда больше не поднявшись. Щёки жгли горячие слёзы. Горло драло когтями. Лёгкие горели огнём. Какаши не шевелился. Обычно напряжённый, натянутый как струна — он мотался на плече товарища безвольной куклой. Это было страшно. Очень страшно.       — Сейчас, Каши… Мы почти!.. Мы скоро придём, ты только держись, пожалуйста…       Видневшееся вдали минка приближалось целую вечность. Ураганом ворвавшись внутрь, Обито начал топить печь. Тело не слушалось. Пальцы задеревенели от холода. Они ничего не чувствовали. В виски билась кровь. Учиха задыхался и собственное дыхание оглушало.       Мальчик кутал друга, клал раскалённые угольки в тканьевые мешочки и прижимал их к Какаши, заполнял бадью горячей водой и ставил рядом.       Отчаявшись, прильнул сам, растирая закоченелые волчьи лапы в ладонях и не переставая лепетать.       — Всё, ты в безопасности, мой хороший… Ты только поправляйся. Я всё сделаю! И глупостей больше делать не стану, и опаздывать никогда не буду. Правда-правда! Ты только держись, Каши…       Позже Обито сбегал к пещере. Сакумо был в его доме в тот же вечер.       — Какаши…мой мальчик, мой дорогой мальчик… — от того, с какой горечью обращался мужчина к сыну, прижимаясь лбом к пушистой щеке, у Обито сдавило сердце. Он чувствовал себя виноватым вдвойне: и перед другом, и перед его отцом.       — Простите, Сакумо-сан, это только моя вина! Я очень сожалею! Из-за меня Какаши сейчас так плохо. Я пошёл искать его вчера ночью, на меня напала юки-онна, а Какаши прыгнул меня защитить, и я-…       — Постой, Обито, — ёкай остановил рассказ, поворачиваясь к мальчику с очень внимательным, цепким взглядом. — Ты сказал, Какаши сам защитил тебя? По доброй воле?       — Д-да… Я не знал, где он находилс-       — Вот оно как… Мой мальчик, мой доблестный волчонок… — мужчина наклонился к сыну, теперь звуча иначе. Будто гордость внутри почтенного оками перемешивалась вместе с досадой и сожалением.       — Простите… — прошелестел Учиха одними губами, склоняя голову почти до самого пола.       — Не нужно, Обито. Я думаю, ты бы тоже непременно бросился бы на защиту тех, кого любишь.       — Конечно! — яро поддакнул мальчик, особо не вникая в смысл услышанного.       — Какаши очень сильный оками. Он обязательно выкарабкается, но ему необходим уход. Мне нужно защищать лес. К сожалению, я не смогу быть с Какаши должное количество времени, но я не хочу и не имею права оставлять своего ребёнка. Обито, я могу положиться на тебя? — мужчина смотрел пристально, заглядывая под все слои одежды и кожи. Казалось, этот взгляд мог видеть всю подноготную человека. Не всем легко справиться с таким напором, но у Обито вышло.       — Само собой, Сакумо-сан! Я всё сделаю. Вы можете рассчитывать на меня!       — Я не сомневался в тебе, Обито, — на лицо ёкая опустилась привычная его чертам мягкость.              ***              Время неумолимо шло своим чередом. Его ходу не могли препятствовать ни людские горести, ни ёкайские беды. В Конохе постепенно начинала своё царствие весна. Пока ещё робкое и ранимое, но всегда неизбежное. Деревенские улочки оживлялись, а встречные люди на них всё чаще улыбались и суетились. Сама природа начинала петь и цвести, приветствуя каждого звонким журчанием ручьёв и щебетанием ещё сонных пташек. В воздухе витал пряный запах подснежников, распускающихся почек и непременных перемен к лучшему.       Какаши быстро поправился. Волчонок пришёл в себя, его раны затянулись, как на настоящей собаке. Правда, левый глаз сильно пострадал. Теперь он всегда оставался красным, а поперёк глазницы проходил сплошной ровной линией глубокий порез, уже становящийся шрамом.       Огорчало то, что пока Какаши не мог превращаться в человека — слишком мало у него было чакры. Однако это не было большой бедой. Какаши уже вовсю ходил вместе с другом в лес. Даже начал привычно фыркать и гудеть, когда ему не нравилась глупость товарища. Обито веселился с того, что облик совсем не препятствовал полному проявлению сварливой натуры щенка.       И всё же что-то с Какаши было не так. Учиха больше чувствовал, чем взаправду замечал. Он стал выглядеть понуро, а не сурово, как это обычно бывало. Будто ему за что-то неловко или неудобно перед Обито, оттого и присутствие рядом с ним стало даваться труднее. Отсюда и неясное недовольство. Учиха всё никак не мог взять в толк в чём же дело, однако вскоре ему удалось это выяснить.              — Какаши! Я вернулся! Ты не сильно ску-… — вернувшийся с рынка, мальчик так и не смог договорить желаемое. Да и не было ему дела до ненужных слов, когда на футоне посреди комнаты невозмутимо лежал он. Какаши. Не волк, не зверь. Человек! Такой привычный, но в то же время такой долгожданный.       Завидев в дверях товарища, отчего-то ёкай смутился, смотря в окно. Этот жест был тотально проигнорирован Обито, что на эмоциях чуть ли не пробивал головой потолок.       — Какаши-и! — не стал мешкать Обито, тут же накидывая на друга всего себя. — Я так скучал, ты вот даже не представляешь!       Ёкай ответил на пылкие объятия, но скованно. Даже для такого сдержанного существа, как он.       — Ну Каши, ну чего дуешься? Я что-то придавил и больно стало? Или ты-оу… — по лицу Учиха расползлась виноватая улыбка. Мальчик неловко поскрёб щёку пальцем. — Да, точно… Вот я балбес, совсем из головы вылетело, но я сейчас всё исправлю!       Дело в том, что за всем водоворотом событий, ухаживая за Какаши, волнуясь за него и помогая Сакумо, Обито не сделал самого простого, но в то же время самого важного. Учиха по-настоящему выходил Какаши с того случая, как домашнего щенка: поил его водой, молоком из бутылька и кормил мясом. Не без подачек Сакумо исправно следил за приёмом лекарств и днями перевязок. Однако так не поблагодарил его по-человечески за спасение.       Когда мальчик взял дражайшего друга за руки, лицо его от чего-то зарделось. Разномастные глаза широко распахнулись и следили за мальчиком напротив, почти не моргая.       — Дорогой Какаши! — тождественно, насколько мог, начал Обито. — Спасибо тебе за то, что спас мне жизнь! Если бы не ты, я бы тут не сидел, это уж точно. Я та-ак счастлив, что ты мой друг, Какаши!       Маленькие всполохи огоньков в глазах оками разом потухли после последнего предложения. Друг. Значит, он для него друг. Как шавка, которых называют друзьями людей? Всего-то. Волчонок медленно убрал ладони из рук Обито. У последнего скрутило живот. Увиденное ему совсем не понравилось.       — Да ну что ж такое с тобой, Какаши? Что ты как язык проглотил? Скажи нормально, что ещё нужно, я же поблагодарил за спасение! Я правда благодарен тебе! — Обито! Ты что? Просто не можешь сказать прямо, что отвергаешь меня?! — слова резали сильнее завораживающих когтей юки-онна, и Какаши выпалил их на одной дыхании. — Какаши, блин! Да о чем ты вообщ–оу… — Оу. Обито точно окатило ледяной водой. Теперь он видел случившееся иначе. Совершенно под другим углом. И от осознания того, что было незаметно раннее, картинка перед глазами пошла кругом. Спасение… Не от абы кого, а от Какаши… Оками. Его оками. Защищая Учиха, он ведь чуть не умер сам… Значит, вознёс жизнь человека — Обито — выше своей собственной… То есть признался в чувствах, сродни любовным… Сердце увеличило свой ритм. Кровь приливала к щекам нещадно.       — Какаши… — с придыханием, наклоняясь ближе. — Выходит, ты меня, ну... того самого?..       — Дурак, ой дура-ак… — протянул мальчик обессилено, почти повержено, отворачиваясь от товарища к стенке, поглаживая себя ладонями.       Учиха вдруг понял, что Какаши сейчас обнажён и вывернут настолько, насколько это только было возможно и очень от этого страдал, но не мог иначе. Не мог прикрыться или защититься. Нечем, ведь все карты уже были выложены на стол перед Обито. Оками отдал другому самое дорогое — своё сердце, и сейчас, будучи настолько обезоруженным, чувствовал себя недопустимо уязвимым. Обито в один миг ощутил нужду укрыть Какаши всем своим существом. Укутать, оборонить, как в ту ночь это сделал для него сам подросток. Показать, что Какаши тоже стоит всей той любви, которую отдаёт и готов отдавать всю жизнь Учиха.       — Я тоже, Каши! — всхлипывал совершенно незатейливый Обито, неспособный совладать с натиском чувств. — Я тоже тебя люблю! И буду любить! Так же, как и ты — всю свою жизнь!       Учиха чуть ли не виснул на мальчишеской шее.       — Блин, дурак, не липни ко мне! — говорил на деле с большим счастьем внутри Какаши, что прорывалось наружу искрящимся взглядом и неистово влияющим хвостом. Буря миновала, и теперь он чувствовал себя в безопасности. Укрытым, как в домике.       Они радостные и довольные, влюблённые и юные лежали вместе на футоне, предоставленные сами себе. В своём собственном мирке, где никто их не потревожит. Не побеспокоит. Засмотревшись, Обито определил для себя, что счастливый Какаши — самое прекрасное зрелище, которое он когда-либо видел. Казалась, вся комната отошла на второй план, лишь бы не мешать любованию Учиха. В грудине гулко ухало. В животе все органы встали на дыбы.       — Я хочу сделать кое-что очень глупое! Прямо сейчас, — Обито откровенно пялился на губы напротив, точно они могли от него убежать.       — И когда ты стал раздавать предупреждения? — всё-таки успел поддеть волчонок, прежде чем быть вовлечённым в поцелуй.       Обито с энтузиазмом исследовал рот новоиспечённого возлюбленного, особое внимания уделяя клычкам, стремясь протиснуть язык к самой шейке зуба. Какаши мычал, переплетая их ноги. Он вдавливал себя всего целиком, исключая любое пространство между ними. Распалённые, мальчишки дышали тяжело и рвано, поскуливая.       Внизу сладко сокращались мышцы. Учиха решил проявить инициативу.       — Ты не против, если мы?.. — разгоряченный подросток оглаживал тёплой ладонью низ живота партнёра. Какаши было приятно.       — Да, начинай, — оками сам залезал юркой ладошкой под уличное кимоно мальчика, царапая коготками кожу.       Волчонок тихо всхлипнул, стоило возлюбленному взяться за его вставший член, размашисто проводя ладонью верх-вниз. Рецепторы не хотели работать. Ощущений то не доставало, то становилось чересчур. Справиться с ними было невозможно.       Подростки целовались. Трогали друг друга. Комната наполнилась влажными хлюпами от мокрых поцелуев и взаимной мастурбации. Какаши не выдерживал. Его физиология была не так уж далека от волчьей, а потому снизу начал набухать плотный узел, на который Обито с интересом давил. Щенок подмахивал бёдрами, кусался, заглушая протяжные поскуливая. Он откровенно хныкал от стимуляции. Учиха же шумно дышал, уткнувшись в серую макушку. Кончил мальчик первым, когда Какаши — чувствительный и обласканный — впился клычками в чужое плечо, с силой сжав основание члена партнёра. Боль, вперемешку с неожиданностью тут же растеклась сладостной негой по телу, скапливаясь под животом.       Когда закончил и ёкай, он прильнул к Обито, прижимаясь холодным носом к шее, иногда широко её полизывая. Учиха не стал упускать момент нежности, а потому с радостью сгрёб любимого оками в охапку.       Какое-то время они не произносили ни слова, пока Обито всё же не решил нарушить устоявшуюся тишину:       — А всё-таки, что такое это твоя Ича-Ича?       — Это порно.       — Какаши! — у Учиха нашлись силы на визг. — Я знал! Я знал, что ты извращенец!       За это оками цапнул его за нос.              Зашедший вечером проведать мальчишек Сакумо обнаружил до ужаса умилительную картину: двое детей, свернувшись калачиком, тихо сопели в объятиях друг друга. Мужчина не стал их тревожить. Он оставил гостинцы и неспеша направился в сторону леса, размышляя о том, что порой предания не так уж и бессмысленны, какими могут казаться на первый взгляд.