Необратимость последствий

      Мэттью действительно не покидает пределы редакции газеты — в этом он Патрику не солгал. Потому что впервые в жизни жутко боится за себя. Старку не свойственно было сомневаться в себе, тревожиться из-за ерунды, постоянно оглядываться на то, что гипотетически может с ним случиться: этим он переболел, будучи совсем крошкой. Он выбирал профессию осознанно и трезво, еще с самого начала творческого пути понимал, что за время продвижения к вершинам журналистского мастерства наживет себе немало врагов, готовился заранее к противостояниям, а еще изучал уголовный кодекс. Так, на всякий случай.       Конфликт с Лукой был не единственным в послужном списке Мэттью. Судья недалеко ушел от истины в своих словах о том, что Старк писал правду и только правду, не присовокупляя к своим статьям неподкрепленный фактами бред, призванный сделать текст ярче и интереснее для читателя. Однако у Мэтта были недоброжелатели, обиженные тем, какими их выставили написанные журналистом строчки, но ни один из них не был похож на человека, готового совершить настолько страшное преступление. Исключение составлял Дюверье, но подозревать его всерьез у Старка не было оснований.       Было бы глупо думать, что Мэттью и Луку не связала приключившаяся с ними неприятность. Старк не стал бы отрицать, что предпочел бы познакомиться с суровым и холодным капитаном при гораздо более приятных обстоятельствах, но вряд ли это что-то существенно изменило бы между ними. Когда-то Мэтт мечтал иметь собственные связи в полиции, того, к кому можно было бы обратиться за информацией или помощью, но приобретенные знакомства совершенно никак не помогали его карьере и журналистскому становлению. Лука Дюверье играл скорее отрицательную роль в его имидже, чем помогал легче преодолевать витиеватую и полную препятствий карьерную лестницу, но представить себе хоть один день жизни без воспоминаний о непокорном и дерзком детективе Старк уже не мог.       Мэтт был еще слишком молод, но уже мог полностью понять всю глубину страданий капитана. В момент их знакомства Старку только исполнилось двадцать шесть, что по американским меркам едва ли считается серьезным возрастом. В двадцать шесть некоторые только заканчивают учебу, а кто-то, вдоволь распробовав эту жизнь, — только начинает. В двадцать шесть еще рано жениться и заводить детей, не стыдно жить с родителями, искать себя и карьерный путь, влюбляться по несколько раз в день и не нагружать себя лишней ответственностью. Но Мэттью никогда не мог себе позволить даже подумать о такой праздности, ведь ему с детства пришлось бороться за свое место на этой планете.       Детство Старка прошло в приюте. В десять его взяли в опеку первые приемные родители, в которых маленький и похожий на нахохлившегося птенчика Мэтт не чаял души. Но через два года рак забрал у него отца, а еще через полгода вслед за супругом отправилась и безутешная от потери мать. Мальчишка вернулся в приют, но в другой: для подростков существуют отдельные организации. Выживание в жестоком мире беспощадных и озлобленных детей, уже успевших вкусить все прелести того, что можно было достать только у взрослых, длилось больше года, а следом в жизни Мэттью случилась череда семей, желавших взять очаровательного блондинчика «в аренду».       Он сбежал от очередных извращенцев в шестнадцать. В семнадцать, наконец, смог переехать «с улицы» в съемное жилье, накопив достаточно денег с подработок в четырех местах одновременно. В восемнадцать встретил Филиппа, давшего ему кров, хлеб и возможность получить экстерном аттестат. Оплатившего ему колледж. Относившегося к нему как к сыну. Умершего от инфаркта прямо у Старка на руках.       Мэтт не любил вспоминать о Филиппе. Человеке, случайно сбившем его на пешеходном переходе. Одиноком старике с подагрой и суровой формой астмы, у которого к моменту встречи с Мэттью не осталось никаких родственников. Не любил, но все же думал о нем слишком часто, а теперь еще и благодарит всех святых за то, что его названый отец не дожил до сегодняшнего дня: таких переживаний за близкого человека Старк не пожелал бы никому.       Выбравший их с Лукой объектом своего внимания убийца умен и очень хитер. Вычислить, кого он выберет своей следующей жертвой, не представляется возможным. Мэттью и Дюверье находятся в смертельной опасности, и этот факт абсолютно у всех не вызывает никаких сомнений. Раньше Старк оплакивал свое одиночество: после смерти Филиппа у него осталось только несколько приятелей по колледжу, с которыми можно было скоротать вечера в баре, и не более. Сейчас это как нельзя кстати, ведь Судья не сможет наказать его за что-нибудь, убив близкого человека. Но у Луки близкие люди есть. Что, если следующим трупом окажется кто-то из них? Капитан тогда окончательно слетит с катушек.       Звонок вежливости от Патрика не добавил Мэттью спокойствия. Второй труп только подтвердил теорию Дюверье о том, что одним убийством Судья не ограничится. Старк три последних дня просматривал печатную почту трясущимися руками, а электронные письма открывал тут же, как только видел мигающий в нижнем углу почтового клиента конвертик. Он догадывался, что если будут новые трупы, то и письма тоже. Страшнее было столкнуться с убийцей с глазу на глаз, чем получить новое послание и возможные зацепки по делу.       Ассистентка приходит к нему в кабинет ближе к обеду. Полиция запретила распространяться о письме, потому что всегда существует вероятность того, что в деле замешан кто-то из ближайшего окружения, в частности, из газеты, поэтому девушка ведет себя, как обычно, спокойно, не подозревая о нависшей над крышей редакции угрозе.       — Мэтти, тут почта. И вот… принесла тебе поесть. Ты совсем бледным стал.       — Спасибо, Аманда.       Девушка уходит, бросив на шефа многозначительный взгляд, а Мэттью первым же делом хватается за принесенные ею письма. А следом пытается успокоить свой пульс: он снова получил послание от убийцы.       На этот раз конверт остается нетронутым. Старк вызывает такси до полицейского управления и звонит Луке, чтобы предупредить его о своем приезде. Капитан велит ему не тратить зря ни одной лишней секунды, заткнуть рот и бежать прямиком на третий этаж: лейтенант на вертушке будет предупрежден о том, что для входа в здание журналисту даже не нужен больше гостевой пропуск.       В кабинете Дюверье Старка встречают сам капитан, Роберт, Эрик и Патрик. Мэттью косится на застывшего рядом с окном заместителя шерифа и сглатывает подкативший к горлу ком, ведь один только вид Эрика Томпсона способен вогнать его в состояние застоя.       Пожалуй, грозный и неподкупный Сапсан был единственным представителем полиции, которого Старк по-настоящему боялся. Практически двухметровый, ширококостный мужчина со скудной мимикой вселял ужас и желание покаяться даже в тех грехах, которые совершил кто-то другой. Тонкие брови зачастую были сведены к переносице, зеленые глаза смотрели изучающе, а губы извечно были сжаты в тонкую нитку. Черты его лица были грубыми, будто высеченными неумелым художником по дереву из не самой удачной породы, но довольно правильными. Однако выражение его лица скорее отталкивало и вынуждало не желать дальнейшего общения, нежели наоборот.       — Ты вскрывал письмо? — хрипло спрашивает Эрик, слегка развернувшись к Мэттью. Всего на долю секунды металлическая трость с пошарпанным набалдашником круглой формы приподнимается над землей, чтобы сместить точку опоры. Всего несколько секунд изуродованная нога тяжело скользит по полу. И вот, вновь Эрик Томпсон обретает выправку и несомненную уверенность в себе.       Шеф полиции, несмотря на внешнюю невозмутимость, заметно нервничает. Заместитель шерифа был пуленепробиваемым, лишенным внутренних страстей, бесстрашным, даже несмотря на свой физический недостаток, и Старк всегда был в этом уверен, но сейчас вид мужчины скорее говорит о крайней степени напряжения, чем о естественном состоянии равнодушия к происходящему. В Эрике что-то изменилось: для внимательного журналиста этот факт не остается незамеченным.       — Нет. Сразу убрал его в пакет. Вот.       Мэттью протягивает письмо Холланду. Патрик незамедлительно начинает искать на конверте отпечатки, вооружившись поддержкой дактилоскопического порошка, кисточки и крохотной ультрафиолетовой лампы, способной показать наличие потожировых следов на любой поверхности. Старк, словно зачарованный, смотрит, как Холланд осторожно прислоняет плоский круглый кончик кисточки к черному содержимому баночки, как порошкообразное железо магнитится к нему, как вытащенная смесь осторожно касается шершавой поверхности бумаги. Лампа, зажатая во второй руке, скорее похожая на очень широкую в диаметре ручку, размеренно освещает всю поверхность конверта дюйм за дюймом. Все движения Патрика выверенные, четкие и невероятно красивые. Он спотыкается на полотне лишь дважды, разглядев под определенным углом наклона лампы несколько смазанных следов кожных выделений. Аккуратно сняв получившийся рисунок липкой частью карточки для снятия отпечатков, Патрик запечатывает улику и делает в окошке на лицевой части нужную для включения ее в дело запись.       Когда все процедуры с первичным обследованием письма окончены, а группа следователей уже сгорает от нетерпения, Дюверье берет лист в руку и начинает зачитывать текст вслух:              «Дорогой мой Мэттью! В последнее время жизнь не задалась, не находишь? Конечно, ведь происходит столько невероятных событий, но писать о них нельзя. Ведь в них нет ни капли правды.              Ты задумывался о том, почему я выбрал своим голосом тебя? О, мой друг, на это не было каких-то особенных причин. Пожалуй, только то, что ты был и остаешься самым честным из всех журналистов. Ты явно не из тех, кто только и умеет, что марать бумагу и засорять интернет своими пошлыми изречениями.              Как дела у твоего капитана, дорогой мой мальчик? Знаю-знаю… ты не хочешь отвечать на этот вопрос, ведь в нем содержится слишком много подтекста. У меня не было ни единого сомнения, что, получив предыдущее письмо, ты тут же помчишься именно к тому, кто справедливо пострадал от твоей руки. Ты ведь пишешь только правду, ведь так? Ты такой же палач, как и я.              Готов поспорить, вас очень интересует, как я выбираю жертв. Скорее всего, вы невнимательно читали мое первое письмо и так ничего и не поняли. Люди, которых я убил, сами обрекли себя на такую участь. Они всеми силами стремились понять, что же такого привлекательного в смерти. Хотели узнать ее тайну, раскрыть ее, как твой капитан раскрывает преступления. Что ж… я всего лишь им помог. Я только сделал то, на что они сами так и не смогли решиться. В этом есть справедливость, дорогой мой Старк?              Я — судья. Я выношу свой приговор.       Дефо, Пауль. Грех: гордыня. Наказание: смерть.              Если вы еще не поняли, то наш добрый и милый учитель был далеко не святой. Все эти литературные вечера, поэзия, колонка в школьной газете. Семинары об образовании, об этике, о которой наш прекрасный педагог не имел ни малейшего понятия, если покопаться в его жизни глубже. Все это — шоу, представление, целью которого было восхваление талантов, признание исключительности, заверения в неординарности и превосходстве над другими. Это и было всем тем, чем наш Дефо жил. Он хотел славы, расстилания перед ним толпы, мокрых трусиков его учениц при одном лишь только их взгляде на него. Ты думаешь, Мэтт, что Пауль вел честную и достойную жизнь? Нет, мой друг, им управляла гордыня. Яростное желание быть лучше других. Стремление всегда и во всем быть первым, идя при этом по головам, наступая другим людям на горло. Его сжирала необходимость быть всегда и во всем правым.              Он долгие годы натравливал людей друг на друга в сети. Провоцировал конфликты, приводившие ко вполне себе печальным исходам. Он сладострастно передергивал на записи о том, что такой-то пользователь удален с сайта в связи с нарушением пользовательского соглашения. Люди, отдавшие литературе десятки лет своей жизни, теряли все. Свои книги, которые публиковали в общем доступе, заметки о жизни, историю становления и расцвета. Для того, кто живет своим делом, это была настоящая трагедия. Им двигало только лишь желание превосходить этих несчастных во всем. Но ведь если нет таланта, если нет возможностей, то что остается? Только, как тараканов, давить конкурентов. Упиваться их безысходностью.              Пауль хотел свести счеты с жизнью, потому что знал, что никакими особенными талантами он не обладает. Он был всего лишь учителем литературы, мечтавшим когда-то стать настоящим писателем, но ведь для писательского дела нужна какая-то основа. Стержень внутри, неординарность мыслей, фантазия. Серые будни нашего Дефо были всего этого лишены. Он мог извергать из себя только яд. Он бы убил и тебя, дорогой мой Мэттью, если бы нашел способ сделать это анонимно. Так же как он делал свои грязные дела в сети.              В этом мире безгрешных нет. Каждый день миллионы людей совершают необдуманные, а иногда и откровенно глупые поступки, совершенно не заботясь о последствиях. Эффект бабочки, ненаглядный мой мальчик. Каждая мелочь ведет за собой последствия.              Я — судья. Я выношу свой приговор. Пиши только правду, Мэтт. Правды в смерти Дефо нет».              Компания молчит какое-то время. Первым с мыслями собирается Эрик.       — Итак, наш маньяк наказывает тех, кто, по его мнению, вредит людям в сети, я правильно понимаю?       — И да, и нет. Он наказывает жертв за травлю в сети других пользователей, но выбирает тех, кто так или иначе собирался и со своей жизнью распрощаться. Очень изящный способ наказания, — хрипло произносит Лука, вертя на свету письмо.       — Его жертвы напрямую или опосредованно связаны с творчеством, так?       — Да, первая жертва была моделью, Дефо — учителем литературы, — отвечает Эрику Роберт.       — Мы можем предположить, что он сам занят в творческой профессии?       — Такое предположение было, но пока мы не нашли этому подтверждения, — аккуратно положив лист на стол, говорит Дюверье.       Холланд при помощи пинцета подхватывает письмо и осторожно помещает его в пакет для улик. Возможно, трасологи смогут обнаружить на бумаге какие-нибудь следы, используя иные методы исследования улик, ведь отпечатков на белоснежной бумаге явно не будет: Судья не глуп. Надежда на успех тонка, словно волос, но команда Дюверье не зря считалась лучшей в участке — им не свойственно было сдаваться даже тогда, когда шансов на победу становилось меньше нуля. Они часто проигрывали, но никогда не теряли надежду.       — Завтра общее совещание по результатам анализа улик с обоих мест преступления. Требую присутствия всех причастных лиц. Подготовьте развернутые выводы о проделанной работе: ваши отчеты на текущий момент никуда не годятся. Хантер не сможет опираться на эту писанину в суде. Как дела у Эзры?       — Пока о результатах не докладывал. Завтра у него последний день работы.       — Если не докладывал, значит, не о чем говорить. Мы попросту потеряли время на эту ерунду, — фыркает Томпсон, раздраженно мотнув головой.       — Только не начинай сейчас считать деньги, Эрик.       Заместитель шерифа бросает на Луку полный антипатии взгляд. Дюверье неосознанно ведет плечами, пытаясь сбросить с себя невидимую тень неприязни, наброшенную на него Томпсоном, словно плащ, но Эрика душевные метания нестабильного в психическом плане капитана трогают мало.       — Займитесь делом! Прохлаждаться некогда. Имейте в виду: я беру это дело под личный контроль. Докладывать мне о малейших продвижениях. Каждая деталь, которая вам кажется незначительной, должна учитываться. Мэттью, вам нужна охрана?       — Я справлюсь, — шелестит Старк, едва держащий себя в руках от накатившей на него панической атаки.       — Я вынужден просить вас исполнять требования Судьи. Вы не должны писать ни о жертвах, ни тем более о ходе расследования, это понятно?       — Конечно, мистер Томпсон. Даже в планах не было.       — Завершайте подготовку отчетов и расходитесь по домам. Отдохните как следует перед завтрашним днем. У нас очень много работы, — бросает подчиненным Томпсон, прежде чем покинуть душный кабинет. Стук его трости о пол болезненно дублируется у Мэтта пульсирующими ударами в виске.       Лука вызывается проводить Старка до такси. Они ждут машину, топча и без того раздолбанные ступеньки у входа в участок, не смея поднять друг на друга взгляды. Первым из оцепенения выходит капитан.       — Сиди тихо и никуда не ходи. Ты зря отказался от охраны, Мэтт. Пока Эрик готов расщедриться на это, стоит воспользоваться привилегиями.       — Я не думаю, что это мне поможет. К тому же в издательстве мне бояться в действительности нечего, разве что главного редактора в утренние часы. У него мужская менопауза в самом разгаре, а утром гормоны особенно дают себе волю, — пытается перевести все в шутку Старк, но прекращает импровизацию, завидев тревожный взгляд Луки в свою сторону. — Ты бы тоже был внимательнее сейчас. Тебе есть, что терять…       Дюверье не успевает ответить. На пороге участка появляется Грегори в компании заместителя шерифа. Еще несколько минут назад хмурый и замороченный Эрик улыбается, глядя на собеседника, пока тот что-то увлеченно ему рассказывает. Томпсон хлопает Морроу по плечу и начинает ковылять в сторону парковки. За Старком тем временем приезжает такси.       — Держи меня в курсе, если случится что-то выбивающееся из привычной повседневности, хорошо, Мэтт? — произносит Лука, не сводя безумного взгляда с Морроу и игнорируя протянутую журналистом руку.       Старк опускает так и не пожатую ладонь, коротко кивает самому себе и уезжает. Теперь он боится не только за себя, но и за все полицейское управление разом.