A (high pitch) cry for help

Спустя слишком долгое время дело Инко Мидории начало продвигаться вперед. Не тот прогресс, на который надеялся Айзава, но это было хоть что-то. Наконец они нашли тело. Не из-за собственных заслуг, а потому, что было подано на блюдечке с голубой каемочкой. Ее тело было найдено точно в том же месте, где когда-то находилась ее голова, почти в идеальном и в чрезвычайно холодном состоянии. Очевидно, что тело было заморожено, чтобы избежать разложения, поэтому полиция извлекла тело и воссоединила его с головой, теперь готовая провести надлежащее вскрытие. Как и предполагалось, она умерла от асфиксии. На ее теле также не было никаких признаков борьбы, и они не нашли никаких других доказательств, которые можно было бы использовать, на самом деле именно отсутствие чего-то дало им двусмысленную подсказку. Гвоздя не хватало. Всего лишь один гвоздь. Посыл был ясен: что бы они ни изучали, это заставляло людей, убивших ее, чувствовать себя некомфортно. Они были близки к тому, чтобы что-то обнаружить, и решили вернуть тело, чтобы отвлечь внимание от того, что происходило за кулисами. Наконец-то они куда-то добрались. Но ситуация очень быстро стала ухудшаться. После того, как тело было найдено, Мик вернулся домой поздно после смены на радиостанции, чтобы вставить чисто-розовые гвозди на приветственный матрас. Он почти пропустил это, если бы не потому, что оно лежало поверх белой бумаги. Ни записки, ни угрозы, ничего. Вполне справедливо, что Мик так взбесился, что возможности были очевидны. Это была либо угроза благополучию Изуку из-за его связи с жертвой, либо угроза Шоте из-за его причастности к этому делу. В любом случае это были плохие новости. Действительно плохие новости. Хуже того, пришло время сообщить Изуку новость о том, что его матери больше нет. В ту же ночь пара заключила сделку, чтобы не пугать своего маленького мальчика. Они связались с Наомасой, и он пришел, чтобы забрать гвоздь и бумагу в качестве улик. В ту ночь у них была пара героев, чтобы избежать каких-либо проблем, но после той первой ночи они взяли отпуск и приняли меры безопасности. Тем более, что речь шла о ребенке, все считали это правильным ответом. Тогда это было решено. Им пришлось сообщить эту новость маленькому Изуку. Мик попросил Айзаву сначала несколько минут успокоиться, отметив, что его муж, вероятно, тоже нуждался в них, но просто не хотел этого признавать. Он приготовил чай и кофе для подземного героя, поставил их на журнальный столик и как бы организовал диванные подушки в нервном пространстве головы. Мысль о том, что Изуку плачет, разбила ему сердце. Он догадался, что Шота велел ему прийти в гостиную, когда он пришел, выглядя нервным, и сел в средней части дивана, маленький всемогущий плюшевый мишка в его руках был раздавлен насмерть между его пальцами. Он посмотрел на Мика, сидевшего рядом с ним, а затем снова на Шоту, его глаза были полны нервозности и… вины? «У меня проблемы», — он подписал жест, отпуская плюшевую игрушку, как будто принял приговор, не узнав обвинений. Это был первый раз, когда Хизаши понял, что им никогда не нужно было его ругать. Они, очевидно, время от времени корректировали некоторые поведение и манеры (например, как пользоваться палочками для еды и столовым серебром), но никогда не чувствовали необходимости ругать его. Он действительно был отличным ребенком. — Нет, зайка, у тебя нет проблем. — сказал Мик, его голос был сладким и мягким. «И даже если бы ты был, у нас нет причин нервничать, мы всегда ищем тебя». Он увидел, как его маленькие плечи немного расслабились, глубоко вздохнул и посмотрел на Шоту, ведь именно он лучше всех знал о деле своей матери. — Изуку, — позвал черноволосый мужчина, стараясь говорить тихим голосом. — У нас есть новости о твоей матери. Он объявил, и ребенок снова напрягся. «Мне очень жаль, малыш», — сказал он, на самом деле для того, чтобы бросить бомбу на него с комом в горле. «Но полиция нашла ее мертвой». Все остановились, ожидая реакции. Но там действительно ничего не было. Изуку посмотрел на него широко открытыми глазами, но не более того. Затем он посмотрел на Мика, как будто проверяя, действительно ли то, что он сказал, затем перевел взгляд на плюшевого мишку в своих руках, уже не так сильно хватая его. Спустя, казалось бы, слишком много времени, блондинка забеспокоилась, зная, что у ребенка в анамнезе была диссоциация. Он посмотрел на своего мужа, который выглядел не менее обеспокоенным, и нежно положил руку ему на плечо. — Это нормально — быть грустным или злым маленьким слушателем… — но прежде чем он успел сказать что-нибудь еще, Изуку пальцами произнес имя; ¨Это был Хисаши?¨ Ему? Он спрашивал, убил ли он свою мать? Что? Прежде чем громкий герой успел запаниковать из-за несвойственного ему обвинения, Айзава прервал его. «Правда в том, что мы не знаем». он сожалел, что ему пришлось рассказать что-то настолько болезненное такому маленькому ребенку, но не было смысла приукрашивать что-то вроде смерти. «Мы не видели и не слышали о вашем биологическом отце, но это вполне возможно». Айзава придвинулся ближе, даже не дожидаясь ответа ребенка, чтобы посадить его к себе на колени. «Я знаю, что это не улучшает ситуацию, но мы считаем, что это было безболезненно и воздаст ей должное, несмотря ни на что». О, его отец. Его биологический отец. Он не мог справиться с тошнотой, которая мешала ему говорить от одной мысли о том, что его собственный отец убил его жену. Господи, ему было всего шесть лет, какие же они были родители, чтобы он сам пришел к такому выводу. На этот раз он не стал ждать, он тоже подошёл к Изуку и обнял их обоих, чувствуя, как его сын дрожит под его прикосновением. — Ты можешь это выпустить. Он прошептал, но Изуку еще не успел этого сделать. «Она меня не любила». Они услышали его шепот. Его голос медленный и полон эмоций, которые действительно выплескиваются. "Я люблю ее." - продолжил он и разразился беззвучным криком. И разве это не было самой душераздирающей вещью, которую он когда-либо мог сказать? Вероятно, это было самое большее, что он когда-либо говорил, и Мику хотелось бы, чтобы он этого не говорил. Как он мог вылечить такое разбитое, такое молодое и полное дыр сердце, которое его родители должны были заполнить? Какая была книга для родителей о том, как вылечить разбитое сердце вашего малыша? Как мог кто-нибудь из них скрепить его части, если он чувствовал себя в их руках как песок? Но он не мог лгать себе и не хотел лгать их сыну. Изуку имел полное право злиться и грустить из-за того, что с самого начала у него не было родителей, которых он заслуживал. — Иногда, — сказал он, даже не пытаясь сдержать слез. «Родители не знают, как любить своих детей так, как они заслуживают того, чтобы их любили». он улыбнулся своей лучшей улыбкой, когда зеленые глаза посмотрели на него, проливая литры слез. «Иногда люди скучают по людям, которые к ним неприятны, и это тоже нормально. Вам не обязательно нравиться кто-то, чтобы любить его». Зеленые глаза наполнились слезами еще сильнее, губы дрожали от боли, которую ребенок никогда не должен чувствовать, и Мик позволил ему, пока он плакал сам, прижимаясь еще ближе, превращая их троих в одно беспорядочное объятие. «Я не знал ее, поэтому не могу сказать вам, что она сделала, а что нет, но можно бережно хранить память о ней, даже если она причинила вам боль, и вы чувствуете, что не можете ее простить». Сказал Айзава, его голос был слегка неровным. «Мы здесь не для того, чтобы заменить ее», — заявил он. «Мы здесь для вас любым способом, которым вы готовы нас принять». Он потер спину, пытаясь научить его издавать тот глубокий крик, который он сдерживал. Так он и сделал. Воскликнул он. Длинный, глубокий и громкий крик, в который он вложил свое маленькое сердечко. Он позволил слезам течь, потому что не знал, что еще делать. Его мать ушла. Единственный человек, помимо Мика и Шоты, который в какой-то момент уважал его. Человек, который любил его до тех пор, пока он не стал беспричудным, человек, который нарушил свое обещание любить его, несмотря ни на что, человек, которого он любил, несмотря на то, как сильно она лгала ему и игнорировала его. Человек, которого он ненавидел, которого любил. Он плакал часами, пока не настолько устал и истощился, что заснул на коленях у Айзавы, который никогда не переставал тереть круги по его спине. «Она может получить мою прощальную коробку, папа». — пробормотал он, держа рубашку мокрой от слез. Это был горько-сладкий момент для Айзавы, как и для Мика. Они не придерживались высоких стандартов к Мидории Инко, но то, что этот маленький ребенок открыто признался в любви к ней и в то же время принял их как своих родителей, заставило их задуматься, должны ли они быть ей благодарны. За то, что оставили им благословение, которым был их маленький ребенок. Они все оставались там еще долго после того, как малыш уснул. Держать его так, словно он был сделан из стекла, раскаиваться в том, что встретили его или помогать ему раньше, благодарить, что он у них есть сейчас. Что они есть друг у друга. Айзава пообещал себе, что похоронит Мидорию Инко как можно лучше и даст своему ребенку последний шанс попрощаться с женщиной, которая пыталась и не нашла в себе сил вырастить его. По крайней мере, он заслужил это. Это и безопасный дом, куда всегда можно вернуться. Они могли бы дать ему это и многое другое. И они бы это сделали.