Home

Как только Сатору вернулся в техникум после изнурительной миссии, он сразу направился в детскую. После долгих часов за поиском проклятия и его изгнания ему было жизненно необходимо вспомнить, ради кого он так старается быть сильнейшим. Обычно их мелкие не спали в такое время, потому что Годжо позволял, но сегодня с ними был только Сугуру, которого не удавалось уломать на дополнительное время для бодроствования, однако в детской их не оказалось. У них было одно помещение на четверых, под которое была оборудована одна из многочисленных комнат общежития неподалёку от их собственной, ведь детям нравилась компания друг друга и они не хотели разделяться: Нанако и Мимико плохо переносили одиночество даже вдвоем, у Цумики была постоянная потребность о ком-то заботиться, а Мегуми слишком любил своих сестер, чтобы ворчать и спать отдельно от них. Конечно, когда они подрастут, то точно будут другого мнения и будут мечтать о личном пространстве, но сейчас его очень напрягал тот факт, что они не ютились у себя в комнате в горе подушек и под одним пледом. Он устало включил технику и ощутил их проклятую энергию из их с Сугуру комнаты, после чего облегчённо выдохнул. Все дома. И он тоже. От этого внутри теплело. Он тихо открыл нужную дверь, включив бесконечность, чтобы не касаться ногами пола, который мог предательски скрипнуть, и по-тихому стал подходить к кровати. Вот же чёрт…что за тёмную магию использует Сугуру, чтобы дети к нему так липли? Близнецы крепко спали у него под рукой рядом, Мегуми свернулся рядом на подушке, уткнувшись ему в длинные волосы, как котенок, а на его груди мирно посыпала Цумики, поднимаясь и опускаясь с его дыханием, словно была на волнах. Вот как Гето это делает? Ладно, он слишком устал, чтобы это выяснять, хотя ему было невероятно важно это знание — он хотел, чтобы мелкие тянулись к нему с тем же рвением, и безуспешно пытался этого добиться не первый месяц. Сатору присоединяется и ложится Гето на плечо слева, где было свободно, максимально сжавшись, чтобы уместиться, и нетерпеливо закидывая руку на всех лежащих по близости, чтобы наконец-то их обнять. Ему их не хватало, хотя его не было всего лишь день. Он специально сказал, что придёт только завтра днем, чтобы Сугуру с детьми не жертовали сном — они бы определённо захотели его дождаться. Но их самочувствие было ему дороже. Может, утром они хотя бы сами пойдут к нему обниматься, соскучившись за сутки. А сейчас он просто наслаждался уютным моментом. Ощущение безопасности окутывало его теплом, заставляя чувствовать его на своём месте. Сугуру интуитивно обнял его свободной рукой сквозь сон, а Годжо почувствовал себя от этого бесконечно принятым. Потому что для них стало настолько естественно тянуться к друг другу, что это стало аксиомой. Два абсолютно подходящих друг другу элемента, для которых было неправильно существовать по-отдельности. И чтобы Сугуру и их дети могли спать спокойно — Годжо хоть все проклятия мира уничтожит собственными руками. Сатору ненавидел одиночество, сопровождающее его всю жизнь, поэтому тот факт, что теперь у него есть те, к кому хочется возвращаться и от кого не хочется уходить, был для него запредельно важен. Осталось только понять, что он делает не так, если дети позволяют обнимать себя лишь ночами, а днем ведут себя, как буки. Ведь после той ночи Сатору стал неутешительно замечать, что дети были намного и намного тактильнее к его парню, чем к нему. И это, вообще-то, обижало. — Мегуми, почему ты у меня так не сидишь?! — возмутился Годжо, смотря на то, как их ребёнок пытается компенсировать ранний подъем, досыпая у другого своего родителя на плече, пока тот жарил рисовый омлет на сковородке. — Ну не знаю. Может быть, потому что я не держу его вниз головой, как некоторые? — усмехнулся Сугуру, пока Мегуми сильнее зарылся лицом в его рубашку, скрываясь от раздражителя. Годжо закатил глаза. Он бы выкинул ответную колкость, но ему подали тарелку с вкусным завтраком в знак примирения, поэтому он проглотил обиду вместе с едой на этот раз. Но подобное случается снова, снова и снова — дети приходят со своими проблемами и со своей потребностью во внимании к Сугуру, игнорируя своего второго непосредственного опекуна. Сугуру учит Мегуми обращению с проклятиями, заплетает Цумики косички и разыгрывает чаепитие с близнецами, а Сатору просто страдает, когда его в очередной раз динамят. А когда дети бегут встречать сначала Сугуру, а только потом его, у него и вовсе сердце разбивается. И Годжо закономерно срывает: — Почему они к тебе так лезут, а от меня порой убегают??? Они проводили уютный вечер на кровати: в комнате пахло чаем, стены окрасил мягкий оранжевый закат, Сугуру сидел у него на коленях боком и читал очередную книгу из категории литературы для родителей. Тот считал родительство навыком, который можно освоить на теории, Годжо же склонялся к тому, что подобное можно освоить только на практике, но теперь он всё больше в этом сомневался, потому что дети оказались привязаны к нему в меньшей степени, что злило и огорчало. Потому что это угрожало невероятно ценному для него чувству — чувству, что он важен для них. — Ты — чудовище с шестью глазами и горой мышц, ещё бы тебя не пугались дети. — Иди нахер. Это чудовище тянет на Мисс Вселенную. — он заигрывающе заправил прядь себе за ухо, обворажительно блестнув своими яркими глазами. Конечно, на Гето это сработало: — Ладно, тут ты прав. Детей напрягает твоё поведение, а не внешность. — И что не так с моим поведением? — Как бы тебе по-деликатнее объяснить…иногда твоя тактильность начинается от минус бесконечность и заканчивается на плюс бесконечность. — Фу, опять твоя алгебра с определением промежутков. Но я всё ещё не понимаю, что конкретно не так. У Сатору всегда было сложно с нежностью. Сугуру знал его достаточно долго и очень близко, а потому на себе испытал его укусы (у Сатору есть неконтролируемое желание кусать тех, кого он любит), его беспощадное тисканье, от которого порой оставались синяки (у Сатору также есть импульсы рандомно заобнимать и зацеловать дорогих ему людей), и еще позывы защекотать свою жертву до смерти (Сатору оправдывался, что ему просто нравится слышать смех любимых). И если Гето к такому привык, то дети не особо разделяли подобную сверхтактильность. — Тебе недостаёт нежности. Вместо того, чтобы подбрасывать детей в воздух на три этажа вверх, лучше попробуй просто подержать на руках. — Нанако было весело! — Ага, до тех пор, пока ты чуть не уронил её. Отец года блин. Тебе определённо нужно стать более нежным. Может, детям от части и нравится твоя эпатажность, но нужно знать меру. — Так научи меня. — серьёзно просит Годжо, наблюдая за своим самым дорогим солнышком у него на коленях. — Для начала ослабь хватку. Ты делаешь мне больно. Годжо мгновенно разжал руку, которая плотно прилегала к чужой талии. Черт, а ведь он даже не заметил, как распустил руки и больно ему надавил… Он был силён и порой шести глаз не хватало, чтобы за этой самой силой уследить. — Прости. — он имитирует ласковое касание, виновато гладя парня по спине, будучи неуверенным, что у него получается достаточно хорошо. Они в отношениях с первого курса, но он всё ещё не научился таким вещам. В 17 они стали родителями и им нужно было экстренно со всем разбираться, а в особенности с тем, как выстраивать тесный бережный контакт с детьми и с друг другом. — Молодец. Теперь дыши глубоко вместе со мной и попробуй подстроиться под моё дыхание. — обнадеживающе произнёс Гето, наклоняясь ближе и прикрывая глаза, словно ждал поцелуя. Сатору от такой картины забыл, как дышать, но ему пришлось быстро это вспомнить и начать искать нужный ритм. Годжо пытался понять, в чем смысл этого упражнения и что оно даёт. Для него было сложно быть социально гибким и для него было привычнее самому задавать настроение любой компании, где он находился, чем вливаться в её атмосферу. Годжо привык сам устанавливать поле, а Гето привык ко всему адаптироваться и для него всегда было просто маневрировать на его условиях, поэтому их взаимотношения складывались практически идеально. Но теперь Сатору подстраивал свое дыхание под чужое и в этом было что-то очень личное. В этом было взаимопонимание, доверие, внимательность. Хорошая техника, чтобы начать чувствовать другого человека. А, так вот почему Сугуру выбрал именно такое упражнение. Сугуру отложил книгу в сторону и мягко коснулся его щеки, с любовью смотря на него. — Запомни то, как я к тебе прикасаюсь. — в его голосе ни намёка на что-то пошлое, а в его касаниях совершенно не чувствуется что-то запретное, только бесконечно личное. Так касаются лишь своих самых-самых близких. Сугуру покрывает его лицо бережными неспешными поцелуями, мягко взяв его за подбородок и избегая губ, параллельно перебирая серебристые пряди ловкими пальцами с такой аккуратностью, будто листал любимую книгу. О, Сатору запомнил так, что осталось глубоко на подкорке. Его касания — словно прикосновение крыльев бабочки, его взгляд — словно горячий шоколад в зимнюю ночь, его дыхание — как тёплый и едва ощутимый ветер у моря, он сам — сплошная нежность в человеческом обличии. После того, как его руки перестали успокаивать трепетными поглаживаниями, а тёплые губы отстранились в лёгкой улыбке, Гето обнял его так, словно он был хрупче хрусталя, несмотря на то, что Годжо был крепче звёзд. Годжо стал магом, о сохранности которого можно было никогда не волноваться — не существует такого касания, что могло бы ему навредить. Но Сугуру касался его так, будто бы был пианистом, что исполнял самую чувственную мелодию, проходясь руками по его спине, словно по клавишам — где-то слегка надавливая, где-то напротив расслабляя кисти рук так, что они почти не ощущались. И Сатору просто плавился под этими пальцами. Таких, как он, не должны касаться таким образом — он сильнейший. Но Сугуру делал из сильнейшего счастливую лужу. Возможно, Сатору было сложно не переходить границ и быть аккуратным, потому что он сам никогда этого на себе не чувствовал, пока не познакомился с Сугуру. Бережность, с которой к нему подходили в детстве, была механической и неествественной, за ней стояло слишком много того, что не вписывалось в понятие любви: выгода от заботы о нем, страх перед ним и холодный расчёт на будущее. Его ценили всегда. Но полюбили только недавно. И ему зачастую было сложно уместно показывать любовь в ответ. Но Сугуру был готов давать ему дополнительные уроки любви. Гето оторвался от него, чтобы заглянуть ему в глаза. Годжо подобные нежности всегда расслабляли, распутывая постоянное напряжение в мышцах и в мыслях, словно всё наконец-то расходилось по своим местам в его внутреннем мирке. Сейчас тот выглядит почти трогательно, внимательно наблюдая за каждым действием Сугуру и всё ещё стараясь дышать с ним в унисон, невесомо держа руки на лопатках. Гето улыбнулся: его парень перестал нервничать и научился чему-то, что ему несвойственно, сидя с таким выражением лица, будто ему новый химический элемент открыли. Нежность для Сатору, что привык брать от жизни всё без промедлений, была ему действительно непривычна. Но непривычно не означает противоестественно. — Теперь попробуй обнять детей так, чтобы им понравилось. А то ты порой так обнимешь сзади, что тебя можно спутать с похитителем, — Сугуру так сладко поцеловал его в губы, что ему показалось, что на них должен остаться сахарный след, — Они любят тебя таким, какой ты есть, просто нуждаются в большей аккуратности. Тебе нужен ещё один урок? — Я уловил суть, но не откажусь от дополнительных. *** Спустя неделю Сугуру входит в детскую и обнаруживает своего парня на футоне. К нему близко прижимались дети с двух сторон, а тот нежно обнимал их, укрывая под своими руками от всего на свете. Он не удержался и сделал фото, после чего тихо лёг Годжо на живот поверх одеяла. Он не помнил, когда Годжо выглядил настолько бесконечно довольным.