Ни звука больше о женских бедрах

Он уминает пищу от всей души, впитывая благодарность семьи - как новоприобретенной, так и старой – собравшейся там всем составом. Тем более, что эта благодарность - по большей части (не включая придурка Вэнь Сюя и его жену) - заполнена до краев искренней привязанностью. И он действительно наслаждается отзывчивостью и нежностью своей семьи. Тем более, что он их тоже очень любит и испытывает нежную привязанность к ним всем. Откровенно говоря, он несколько ошеломлён, когда до него доходит, что теперь все они целиком - вся его семья. Всего за один уик-энд он сделал огромный прыжок - от семьи из четырех человек к огромному семейству размером в примерно три футбольные команды. Это заставляет его чувствовать себя настолько хорошо, что с ощущением лёгкого сожаления - он уже не может не сознаться самому себе в том, что он захвачен какой-то нездоровой потребностью в чувстве принадлежности. Эта потребность — старинный и хорошо знакомый попутчик, и он встречает и приветствует ее с осознанным чувством полного принятия: "одно небольшое усилие, старик, и мы сделали это. Наконец-то мы заимели себе большую старую добрую семью!" Ближе к концу завтрака его разыскивает Вэнь Жохань. Он думает, что тот хочет поблагодарить его – как это сделали многие другие до него – за спасение своих внуков. Вот только Вэнь Жохань даже не упоминает об этом. Вместо этого вежливо интересуется: - С тобой все в порядке? Хм, весьма странный вопрос... Тем не менее он кивает в согласии. - Ты показался мне… немного ослабевшим... ближе к концу. Ааа. - Вы намекаете, что стоило бы использовать талисман, а не только свое бренное тело, - спрашивает он с улыбкой. И надеется, что этого будет достаточно. - Не думаю, чтобы видел, чтобы кто-то делал когда-либо нечто подобное, - задумчиво отвечает Вэнь Жохань. Где-то здесь явно прячется подвох. Который он целенаправленно собирается игнорировать. Он улыбается в ответ. К его удивлению, Вэнь Жохань возвращает ему широкую улыбку в ответ. Эта улыбка того самого сорта, что недвусмысленно заявляет вам, что собеседник без ума от вашей собственной улыбки... Оооооох…. Погодиииииите.... Он начинает припоминать себе то, что сказал ему Лань Ванцзи в тот день, когда приставал к нему в туалетной комнате. Ну, ладно признаемся в очевидном, ему несколько неловко думать о том, что у Вэнь Жоханя имеются некие планы насчёт него. Особенно когда мужчина так плотоядно улыбается прямо ему в лицо. От дальнейших неприятных размышлений его спасает Цзинъи, что незаметно возникает и настойчиво тянет его за рукав. Он опускает глаза вниз и замечает, что Сычжуй тоже материализовался рядом с ним. Мальчик вежливо кланяется Вэнь Жоханю. - Прошу прощения, господин. Мой дедушка послал меня привести шифу к нему. Поначалу он удивился тому, что Сычжуя приучили называть Лань Цижэня "дедушкой", но тот, кто так постановил и сделал, должен быть удостоен всяческой похвалы. В то время как в обычной жизни Лань Цижэнь по степени холодности был эквивалентен десятку Лань Ванцзи, в присутствии Сычжуя его обветренное лицо смягчалось в значительной степени. Целой Вселенной было предельно ясно, что патриарх Гусу Лань души не чаял в своем «внуке». Поэтому он - со всей уверенностью предполагал - что одной из главных причин, по которой Лань Цижэнь не имел никаких явных возражений против брака младшего племянника клана Лань со Старейшиной Илина, - заключалась как раз в том, каким образом Сычжуй относился к своему шифу. По большому счету, его так или иначе слабо волновало, что о нем думает Лань Цижэнь, потому что этот навязанный брак изначально был предложен совершенно не им. Однако, ему также было приятно осознавать, что Лань Цижэнь, похоже, был весьма далек от проявления ненависти в его сторону. Он чувствует, как рука Цзинъи сжимает сейчас его ладонь. Но даже без этого он может с уверенностью сказать, что Сычжуй лжет. Он пытается сохранить выражение лица, глядя на Вэнь Жоханя, ожидая милостивого позволения "откланяться" и завершить этот неловкий разговор. - Продолжим как-нибудь в другой раз, - говорит ему Глава Ордена Цишань Вэнь, благосклонно кивнув. Кажется, в конце этой фразы замерло невысказанное "многоточие", словно за ним должно последовать железно обещанное "В скором времени". Хм... Вэнь Жохань откровенно озадачивает и немного пугает... Тем более, что этот властный мужчина откровенно притворялся – и заставил всех остальных играть ему на руку с тем фактом – что внезапное и затяжное отсутствие его младшего сына - еще со вчерашнего дня - не взывает ни к каким далеко идущим размышлениям. Словно все так и было задумано изначально - и Вэнь Цин с самого начала была назначена будущей невестой Цзян Чэна. Да и куда вообще делся этот злосчастный Вэнь Чао? И если в словах его брата была хоть то́лика истины, то что такого сотворил Цзян Фэнмянь, чтобы дать этому произойти? Эти мысли проникают в его голову, пока Цзинъи и Сычжуй тянут его в тот угл зала, где собрались все присутствующие Лани. Все Цзяны находятся в другой стороне зала, вместе с представителями Цинхэ Не. Вэни тихо стоят в своем углу. В основном это простое прощальное столпотворение, а не продолжение чего-то помпезного. Большинству из них придется сдать номера и выехать из отеля в течение часа или около того. Цзинь — единственный Орден, отсутствие которого притягивает глаз. При этом - если Мэн Яо и возражает, то никоим образом этого не демонстрирует. Цзини таки присутствовали на свадьбе, и он заметил (и отметил это про себя с некоторой долей удивления, хотя - учитывая, насколько суматошным выдался тот день - и он тогда был банально не в состоянии должным образом обдумать этот факт), что Цзинь Цзысюань смотрел на его Цзецзе взглядом, прячущим в себе нечто-то похожее на тоскливую задумчивость. Цзецзе, казалось, вообще не обратила на него ни малейшего внимания. Ну, Цзецзе - прямо скажем - вообще ничего не замечала, пока этот здоровенный сочный кусок изысканной мужской красоты стоял рядом с ней и с обожанием пялился на нее во все глаза. Он смотрел на них и ощущал почти дезориентацию в пространстве от всепоглощающей радости. Как долго ему хотелось, чтобы ее цзецзе отыскала себе кого-то, кто смотрел бы на нее таким именно образом. Если бы он с самого начала знал, что это будет старший брат Не Хуайсана, он бы сам изыскал способ, каким разорвать ту глупую помолвку... Хотя... для этого он хотя бы должен был быть рядом. Вместо того, чтобы упиваться жалостью к своей судьбе и отказываться от общения со своей семьёй на целых 9 лет. Он сокрушенно качает головой. Он не будет об этом думать сейчас. Но иногда Цзян Чэн смотрит на него в похожей манере, и он явно ощущает это. То самое чувство вины, которое он держал под строжайшим контролем всю жизнь. Во имя той крошечной его части, которая неприятно зудела и не преминула напоминать, что он чужой для этой семьи. Он запрятал это чувство глубоко внутрь, чтобы ему не приходилось иметь с ним дело слишком часто. Но случались моменты, когда это чувство выбиралось наружу и сжимало ему сердце своим бесконечным монологом "Ты сирота, и не смей об этом забывать". Это вгоняло его в такую чуждую для него депрессию, которая мгновенно перетекала в гнев, а после того инцидента - трансформировалась уже в мощь обиды и ненависти. Когда он только начинал свой Демонический Путь самосовершенствования - с использованием ненависти и обиды, - то с удивлением обнаружил насколько огромный и неиспользованный потенциал те в себе таят. В окружающем его мире заклинателей было не так много вещей, которые бы обладали бо́льшей силой, чем обида и ненависть. Он просто не ожидал, что его собственные гнев и ненависть усилят ту самую систему, что он со́здал, чтобы поглощать их из мертвых, непреднамеренно усиливая Силу, оказавшуюся в его распоряжении. Это было именно тем, что беспокоило его по поводу двойного совершенствования. Похоже, у этого вида совершенствования в основе своей был совершенно другой источник ци - прямо противоположный тому, с которым он уже привык работать. Он втайне опасался, что парное совершенствование потребует от него не только секса самого по себе, но и каких-нибудь эмоций… связанных с этим сексом. Не то чтобы, он считал себя неспособным любить. Чёрт возьми, да у него было море любви, которую он готов был дать. И не только одному человеку, а множеству людей - в том числе. Однако, он действительно полагал, что не будет способен полюбить своего… партнера по двойному самосовершенствованию. Он определенно был способен испытывать плотское влечение (читай, похоть) к вышеуказанному партнеру, что было неоднократно доказано убедительными фактами и подтверждено многочисленными свидетелями лично. И он был стопроцентно готов к сексу. Но вот к любви... Как-то не особенно... Несомненно обнадеживал тот факт, что для двойного совершенствования, похоже, дифференциация между любовью и похотью не имела каких-либо существенных различий. Что само по себе было... Хорошей новостью. Он был готов попробовать. Секс был тем, чем они с Лань Ванцзи вполне могли заниматься. Если принимать во внимание тот поцелуй (как и те многочисленные тисканья с ощупыванием), то да, они могли заниматься этим исключительно хорошо. У них в сексе присутствовала та самая - невъебенно сильная - сексуальная химия, что могла буквально ускорить глобальное потепление. Которая - каким-то мистическим образом - несмотря на годы предательств, браков, потери-золотых-ядер, изгнаний, рождений-и-смертей, - сумела пережить все это и сохраниться в удивительно нетронутом виде. И если эта сексуальная химия снова собиралась вернуть ему полноценное золотое ядро, то - во имя всего святого - он затерроризирует своего супруга сексом аж до самой смерти. По мере того, как они с мальчишками приближаются, он ловит на себе тяжелый взгляд Лань Ванцзи. Каким-то немыслимым образом он твердо уверен, что этот взгляд крайнего неудовольствия был вызван лишь тем, что он позволил себе так долго (коротко - на самом деле) разговаривать с Вэнь Жоханем. Он гневно сверкает глазами в ответ. Терроризирование мужа сексом аж до самой смерти последнего определенно имеет под собой все мыслимые и немыслимые основания.