take my flesh.

Три дня. Три чертовых дня Чуя не мог найти себе места, выпивая чуть ли не по бутылке вина за раз. Тревога нарастала с каждым часом. В Йокогаме начался апокалипсис, необходимо было постоянно быть начеку. Времени не оставалось, все превращалось в хаос. И в тот момент единственное, в чем можно найти хоть какое-то спокойствие и умиротворение, были объятия любимого человека. С особым теплом, которое чувствовалось исключительно в подобных действиях. Вот только проблема в том, что этого тепла вовсе не было. Акутагава долгое время работал на скрытной миссии, что не могло не вселять страх. Но каждый день они связывались и разговаривали о прогрессе, да и просто о мелочах. Голос возлюбленного невольно успокаивал, убеждая, что всё хорошо и скоро они увидятся. До безумия не хватало физического контакта в виде объятий, поцелуев, прикосновений до обнаженной кожи и наслаждения друг другом в свете тусклой лампы и яркой луны. Все оборвалось. 47 пропущенных звонков, так и оставшихся без ответа. От этого скручивало желудок, а чувство потерянности так и пропитывало разум, кормя демонов, пожирающих плоть полностью. Бокал вина хоть как-то облегчал страдания, вернее, так казалось. То, что за все надо сражаться, Чуя знал давно, но надеялся, что это сейчас не коснется его близких людей, как раньше. Вот только такова жизнь мафиози - нужно отдавать все, ставя на кон свою жизнь. Дни пролетали так, словно были единым целым. Один сплошной цикл ада, доведенный до сумасшествия. Спасение чертового Агентства из рук Ищеек, вспышка некого «вампиризма». И последнее было до ужаса странным. Никто толком не знал, как это останавливается, в чем проявляется и насколько опасно. Но на остальных абсолютно плевать, вдруг этому подвергся Рюноске? Накахара нервно накручивал пряди волос на палец и смотрел в одну точку. Никаких, даже малейших новостей не появлялось, только защиту усилили и продумали план на экстренные ситуации. Что-то не давало покоя, дергая за невидимые ниточки в голове. Предчувствие было ужасное, будто произойдет некий кошмар. Резко кто-то постучал, отчего исполнитель вздрогнул, возвращаясь в реальный мир. Чуя встал с кресла, направляясь к выходу чуть ли не на носочках. В конце концов, собравшись с мыслями и выдохнув, он открыл дверь и его будто током ударило. Акутагава. Собственной персоной. Без привычного черного плаща. — Рюноске! Прошло так много времени, я по тебе сильно скучал. — улыбка озарила лицо старшего. — Ты там заблудился тогда или что? Ладно, я тебя не виню. Давай поприветствую тебя должным образом. Накахара притянул парня ближе, пытаясь рассмотреть лицо. Однако верхней части совсем не было видно. Стоило только открыть рот, как рыжий почувствовал чужие губы на своих. Резко, чувственно, страстно. Как никогда раньше. Да вот только вкус иной, не тот как раньше.  Сладкая пытка продлилась ещё несколько секунд, прежде чем Чуя отстранился и всё же разглядел чужие глаза. Не успел он и подумать о чем-то, как руки Акутагавы вцепились в его плечи, а сам он приблизился к нему.  — Что происходит…. — не успел исполнитель договорить фразу, как его голова невольно закатилась назад, а острые клыки впились в тонкую шею, прокусывая плоть до жуткой боли. Из глаз брызнули кристально-чистые слёзы, пока зубы прорезали кожу глубже, доходя до мышц. Чуя кое-как смог оттолкнуть Рюноске от себя, рукой держась за рану. На него смотрели две алые точки, горящие кровавыми огнями. Сердце разрывалось от осознания всей ситуации.  Человек, которого он любит до умопомрачения, который поселился в его мыслях, рассеялся в чертовом вирусе. Будь проклят тот день, когда все это началось и когда он отпустил его на такой риск. — Рюноске, я знаю, ты меня все ещё слышишь! Просто знай, что несмотря ни на что, я все ещё безмерно люблю тебя. Это то, что погубит меня, да и тебя уже, судя по всему, но мне все равно. Если так хочешь, вонзи зубы в мою плоть, укуси меня сильнее, прижимай меня к стене. Заставь меня истекать кровью. Акутагава подошел ближе, сжимая горло Накахары и впиваясь в надплечье, высасывая кровь, которая впоследствии стекала по сухим губам тонкими струйками. Боль уступила место наслаждению, эндорфины разгонялись с бешеной скоростью, действуя лучше опиатов. Постепенно Чуя выпадал из реальности. Будто его части тела заменили на что-то другое. Не сказать, что чужое, уж слишком хорошо оно приживается. Свет лазурных глаз потерял свой яркий цвет, а вскоре и вовсе сменился на рубиновый. Теперь он донельзя жаждал лишь одного - чужого тела, которое так любил и боготворил. Каковы будут ощущения, будучи вовсе не от тех частей личности, что были раньше? Накахара сам прижимает к стене парня, перехватывая его руку, вонзает в него клыки и получает в ответ стон, больше смахивающий на рык. Волна эмоций окатывает с ног до головы и оставляет после себя приятные ощущения. Рубашка, обрамленная рюшами, слетает на пол в виде рваного куска ткани, а губы исследуют ледяную, бледную кожу, все такую же сладкую, как была до этого. Кровь стекает вниз, оставляя разводы на полотне и украшая картину. Пальцы рисуют узоры, выводя каждую деталь и уводя прилившее возбуждение все ниже и ниже. Это искусство, заключенное в обнаженных телах, движениях, действиях, звуках и моментах. Теперь же, в палитру добавились новые краски, приносящие зверское удовольствие  и утешение… Руки исследуют новые места на ещё сильнее побледневшей коже. Тела сгорают в языках пламени наслаждения и похоти. Прекрасная зависимость, протекающая вместо настоящей, сладкой крови. Обсессия, душевная слабость в чужом обличии, затуманенное вирусом и желанием сознание. Ощущение непринадлежности этому миру, оболочки которого растворились после каждого протяжного вздоха. Акутагава впивается в тонкую, покрасневшую от укусов, шею, поддевая и срывая зубами кожаный чокер, который явно мешал полноценному исследованию так называемой личной территории. Чуя шипит, не то от боли, не то от зверского удовольствия, окутавшего с ног до головы. Он наматывает угольные волосы на кулак и резко отдергивает их, вызывая рычание со стороны своего парня.  Бесчеловечные, аморальные мысли посещали голову, кидая в жар, как от дьявольского котла, разожженного до тысячи градусов. Черная пустота на месте человеческой души, напоминающая кратер. Каждое прикосновение похоже на молнию, поражающую тело и заставляя мёртвое сердце чаще биться.  — Предложи что-то неприличное. Хотя, знаешь, ты просто ужасен. Плохой, непослушный, грешный. Ты заслуживаешь истинного наказания, Рюноске. — хриплый шепот обдает нежное ухо. Накахара прикусил мочку, оттягивая, затем хватает за плечи, сжимает, сильно, до красных пятен и синяков, буквально проносит его от стены до стола, моментально скидывая лежащие папки на пол и кладя свою желанную ношу. Припадает губами к чужим, кусая нижнюю и играясь, дразнит, пощипывая потвердевшие соски, обводя их пальцами, вырисовывая узоры, как на гравюре. Прижимается к ледяному телу всем нутром, пытаясь согреть, и тает, как воск на свече от огня. Акутагава кладет свои руки на плечи старшего, цепляясь и царапая ногтями так глубоко, как только получалось. Он приподнимается, присасываясь к ключицам, где уже оставлен след, и намечает новый, словно художник, рисующий картину в виде композиции. От клыков проявились капельки изысканной крови, которую шероховатый язык с большим удовольствием слизывает, издавая звук удовлетворения. — Ч-Чуя… — хрипит Рюноске, когда его торопливо переворачивают лицом вниз. Рыжий разрывает черные брюки, облегающие идеальные бедра, которые сводили его с ума просто существуя. Перчатка слетает с руки, пока намечается необходимая траектория. Шлепок. Красный след от ладони горит на ягодице младшего, пока он приходит в себя от новых ощущений. Тело не поддается контролю, он и сам не понимает, почему это приносит ему столько эмоций. Знает лишь одно - он не хочет конца это усладительной пытки. Нескорого, терпкого и медленного. Шлепок. Ещё один. Накахара вошел во вкус, наблюдая как краска проявляется на коже возлюбленного. Понимает, что после такого урока, то захочет этого больше, сильнее. Но какая, к черту, разница? Грех за грехом, без шанса на искупление. Мираж из похоти, Его демон, его искуситель. Настоящий дракон, опаляющий присутствием. Чуя снимает с себя и без того расстегнутую рубашку, поднимает руки Акутагавы наверх, связывая их белыми рукавами, длина которых идеально для этого подходила. Наклоняется ближе, раздвигая чужие бедра и вдавливается пальцами. Проводит дорожку языком на внутренней части, кусая до глубины, ощущает металлический привкус и жадно облизывается, заглатывая алые капли. Брюки приспущены вместе с боксерами, Накахара поглаживает стоящий колом и ожидающий действий член, изнывающий от свободы. Он проникает внутрь, резко, грубо, с животной страстью, с силой сжимает талию, будто натягивает на себя что-то.  Рюноске насаживается, желая почувствовать глубже, испытать все виды ощущений, упасть в волну экстаза. Его тело приподнимают, стараясь найти нужный угол, дабы помочь достичь пика этого блаженства. Это получается успешно, отмечая результат сиплыми стонами и вздохами, с периодическим шипением, походящим на змеиное. Разрядка схожа с фейерверками, мелькающими в мертвой темноте искрами, отдаленно напоминающими чувства людей. Хотя, корректно ли сейчас упоминания людей в целом?  Акутагава ощущает, как теплая жидкость, контрастирующая с температурой его тела, разливается внутри. Силы покидают, все больше давая обмякнуть. Чуя усаживается в кожаное кресло, придерживая Рюноске на себе. Эта картина, когда он полностью заполнил его, словно недостающий кусочек пазла, не сравним ни с чем иным. Рука проводит по окровавленному бедру, размазывая кровь. Тянется к сочащемуся члену, обводя пальцами головку и надрачивая в интенсивном темпе.  — Давай, кончи ради меня. Кровь смешивается с выделенным эякулятом. Акутагава вздрагивает от чужих нежных прикосновений и слов, сказанных ему прямо на ухо обжигающим шепотом. Вспышка, он будто падает в бездну, размещая голову на плече рыжего, прикрытая глаза. Лучше, чем настоящее, хуже, чем прошлое. Это последний момент, который они провели вместе перед настоящим ужасом.