Ринг

      От уверенных и яростных ударов боксерская груша сотрясалась так сильно, что кронштейн из нержавеющей стали, к которому крепился трос, держащий грушу, скрипел настолько жалобно, что по всему залу разносились эти молящие стоны неодушевленного предмета. Груша была совсем новой, её купили всего-то пару месяцев назад, но уже сейчас она выглядела настолько истерзанной, будто прожила не меньше года. Тентовая ткань под ударами профессионального борца расходилась в местах повреждений, поверхность её покрылась крошечными царапинами, она истончилась под человеческим напором и грозилась порваться в любой момент. Никто бы не сказал, что эта груша новая. Но кто был знаком с тем, кому покупали весь инвентарь в том числе и груши для бокса, давно не удивлялись, почему вещи так быстро портились. Однако в этот раз груша пришла в негодность в рекордные сроки.       Бакуго колотил её нещадно, погружённый с головой в чувства ярости и недоумения. Один удар следовал за другим, нанося с каждым разом всё больший урон, он прям чувствовал, как ударная волна скользит по коже и бьёт по плечу, проверяя суставы на прочность. Завтра предстоял серьёзный бой. Бой, который ставил под вопрос, в каком направлении пойдёт дальше его карьера.       Кацуки родом из богатой семьи, у него с самого детства было всё, что он мог пожелать. Его отец имел мягкий, доброжелательный — и со слов его матери — слабый характер; он был умным человеком, построил хорошую карьеру в юриспруденции, но в семейной жизни показал во всей красе свою бесполезность. Мать Кацуки была полной противоположностью, эта женщина обладала сложным и властным характером, она стремилась к совершенству во всём, до чего дотягивались её хрупкие, но цепкие руки, в том числе и в воспитании сына. Но она была слишком строга и раздражительна, поднимала часто руку, что не могло не отразиться на Кацуки. Будь он таким же нежным, как его отец, то замкнулся бы в себе и вырос в простого офисного работягу, у которого ничего кроме богатого внутреннего мира, спрятанного подальше от людских глаз, не было бы больше ничего. Но Кацуки другой. У него сильный характер, неисчерпаемый запас энергии, высокие запросы к себе и окружающим. В подростковом возрасте он много бунтовал, и ни мать, ни отец не могли на него никак повлиять. Они не имели над ним никакой власти или авторитета. Отец — Масару Бакуго — растерял их в процессе будничной рутины и вечной занятости, а мать — Мицуки Бакуго — утратила из-за своей женской глупости.       Кацуки по мере взросления становился всё более неуправляемым; он делал то, что хотел, часто попадал в неприятности, переступал закон, как типичный трудный подросток. Только когда он повзрослел, его отношение к жизни медленно менялось, однако характер оставался прежним. Гранитным, несокрушимым. Он был высокомерным и самоуверенным эгоистом, с которым трудно иметь дело — именно так говорили за его спиной, как ему было известно, но так же Кацуки знал, что его уважали за могучую силу и острый ум. С этим нельзя было не считаться, и этот контраст вызывал у людей чувство неприязни к нему. Но он никогда не обращал на эти мелочи внимание. Гораздо большее значение имело другое: ему было в принципе важно находиться у всех на виду, купаться во всеобщем внимании, и неважно, какое оно имело природу. Слава — вот что ему было нужно.       Когда ему едва исполнилось семнадцать лет, он пошёл в профессиональный спорт. Он не долго выбирал подходящий ему вариант, так как чувствовал каждой натянутой мышцей, что был создан для боя на ринге; что он рожден для яркого света прожекторов, направленных только на него, для громкого голоса диктора, что объявляет его победу, для тысяч восхищенных глаз шумной толпы. Вопреки сопротивлениям родителей, Кацуки пошёл драться на ринг, где и нашёл истинного себя. Именно здесь он получал власть, внимание и почёт, которых никогда не мог заслужить в обычной жизни. В последствии его успех пересилил неприязнь родных, и отец даже помог ему деньгами продвигать себя дальше — в высшую лигу.       Темпы, с которыми он поднимался, быстро прославили его по всей стране, только тот, кто не интересовался смешанными единоборствами, ничего о нем не знал. Он получал множество писем от всех неравнодушных к нему, к которым относились и те, кто ненавидел его, и те, кто обожал. Письма приходили иногда со страшными угрозами, которые никто не торопился исполнять, боясь проблем с законом, иногда — довольно безобидные, в которых отправитель обещал лишь разбить ему лицо; порой приходили письма с предложения о пари или о заключении сделки, где предлагали провести постановочный бой и поделить выигрыш пополам, — но ни на что из этого Бакуго не обращал внимания. В основном же его стол был усыпан романтическими письмами от своры поклонниц с разных уголков света. В каждом таком письме дама, что писала ему, отдавалась прямо на листке бумаги, умоляя уделить ей капельку внимания, обещая быть преданной, единственной, той самой, что подарит ему страстную и нежную любовь, о которой он наверняка мечтает. А ещё в этих поэмах подростковой влюбленности девушки любили сетовать, как Кацуки, видите ли, печально портит свою прекрасную внешность, когда сражается.       И это верно. Подобные виды спорта наносят множество травм участникам, и никого из них не красили выбитые зубы, сломанные кости и гематомы, но Кацуки за всю свою карьеру не получил ни одного серьёзного увечья. Он по-прежнему оставался статным красавцем, которого ненавидели соперники и обожала публика. Лишь однажды он вывихнул правую руку во время боя, но и то — ещё в те времена, когда увлекался боксом, а это было давно. Многие говорили ему, что он неплохо показал бы себя именно в этом виде спорта, ибо его удары были необычайно сильны, бывало так, что соперники Бакуго падали в нокаут от первого же идеального кросса в голову на второй минуте матча. Но у Кацуки не сошлось с боксом. Он от природы был силен, но его проблема заключалась в том, что он слишком глубоко отдаётся битве и теряет над собой контроль, обращаясь в зверя. Это всегда приводило к тому, что он нарушал строгие правила бокса, и его дисквалифицировали через несколько раундов, не давая и шанса показать себя зрителям во всей своей юношеской красе. Кацуки это не устраивало, просто ему было недостаточно избить соперника, ему нужно было скрутить того под собой, как мясную свинью, и душить пока, тот не ударит ладонью по мату, прося остановить бой, признавая поражение у всех на глазах. Лишь такая победа устроила бы Бакуго, и именно поэтому он стал борцом ММА в полутяжёлом весе, где ему вот уже два года не было равных.       Но однажды, — всего лишь несколько месяцев назад, — появился этот выскочка, который стал в кратчайшие сроки набирать популярность, побеждая одного соперника за другим. Бакуго слышал о нем раньше, но тогда это был молодой и совершенно бесполезный претендент, как и все остальные, для которого стать первым — мечта детства, которой было не суждено сбыться. Только наивные дураки всерьёз думали наоборот. Кацуки тогда прозвал этого новичка «Деку» — и тут же забыл о его существовании.       Но недавно, когда начался чемпионат, он впервые увидел его вживую, выходящего на ринг — того самого, кто больше не был бесперспективным дурачком, вступившим в этот спорт. Перед ним явился молодой человек с ярко-зелёными безобидными на первый взгляд глазами, легконогий, живой парень, воплощение скорости и силы, с белоснежной кожей и упругими мускулами. Сильный и невыносимый ублюдок, глядя на которого у Кацуки в ярости терлись друг о друга зубы, стирая кромку до дёсен.       Деку сражался с тем здоровым японцем, с которым Кацуки не так давно дрался и одержал победу. Это был невысокий с узловатой мускулатурой мужик, похожий чем-то на злобного бультерьера — ему всего ничего оставалось, чтобы перейти в следующую весовую категорию, но, видимо, он специально удерживал свой вес по верхней границе, ибо знал, что у него не было никаких шансов против тяжеловесов. Однако сила, с которой этот здоровяк наносил удары, запомнилась Кацуки неплохо, и во время борьбы тот постоянно пытался придавить соперника к мату всей массой своего тела — но ему не удавалось. Кацуки быстро с ним справился тогда и теперь наблюдал, как это могло выглядеть со стороны.       Первый бой Деку помнился Кацуки идеально чётко. Эта ловкость и сила, что спрятались под кожей новичка, напоминали дикое животное вроде леопарда, одолеть которого даже профессионалу будет нелегко. Его сопернику, как и тогда в битве с Кацуки, не удавалось держать Деку в захвате долго, ибо парень извивался словно бешеный, а вырвавшись бил настолько сильно, что зрители могли чувствовать эту силу, от которой трещат все зубы. Бой закончился в три раза быстрее, чем ставил Кацуки, и он лишь сильнее разозлился, когда отдавал проигранные деньги под глумливые ухмылки своих дружков. И так продолжалось несколько раз вплоть до того, когда наконец пришла очередь Бакуго биться с Деку.       Разбивая кулаки о несчастную грушу, Кацуки представлял свой будущий бой с ним. Его продюсер — лощеный, тощий прохиндей — весь день до этого давил на него, требуя взять себя в руки и выиграть этот бой во чтобы то не стало, ибо он сам искренне верил, что Бакуго нет равных. Он всю его пиар-компанию построил именно на этом — мгновенная победа. И прозвище его было броским и многообещающим — «Неодолимый Динамит, чьи удары подобны взрывам». Проигрыш станет серьёзной проблемой для продюсера. Но заголовки в газетах беспокоили Кацуки в последнюю очередь, он был сосредоточен на другом.       Из его головы не выходил образ зеленоглазого юнца, что смотрит на всех свысока, не имея за душой совершенно ничего — одну только пустоту. Этот Деку, которого на самом деле звали Мидория Изуку, как выяснил Кацуки, предпочитал не давать интервью, был скрытен и молчалив. Одним словом — жалок. Кацуки уже его ненавидел, не до конца понимая, почему. Почему ему так хотелось размазать в кровь этот образ невинного лица с милой улыбкой, которую постоянно видел в газетах и которая не оставляла его в покое даже ночью. Он не понимал, что его так злило, но с усилием заставил себя думать, что просто переживает за свою карьеру, и он продолжал яростно колотить перед собой грушу, пытаясь обрести власть над гневом, представляя свою победу.       Из-за последнего сумасшедшего удара трос, на котором была подвешена боксерская груша, был вырван из потолка, и та рухнула на пол, рассыпав по паркету песок и древесную стружку.

***

      Прокуренный воздух, который на самом деле вызывал у Кацуки тошноту, являлся неотъемлемой частью той культуры, без которой он себя не представлял, и которая по его же мнению была бы не цельной. Его менеджер, докурив сигарету и бросив окурок в пепельнице, сразу взялся за следующую, он курил, как не в себя, пока объяснял Бакуго, кто и против кого сегодня выходит драться. Он рассказывал во всех ненужных подробностях о тех важных шишках — организаторах сегодняшнего матча. Он утверждал, что на них необходимо произвести хорошее впечатление ради дальнейшей карьеры самого перспективного бойца, имея в виду, разумеется, Бакуго. Он таинственно скрывал тот факт, что сам получит хороший гешефт в случае удачи, только Кацуки это было и так понятно. Он слушал его в пол-уха, совсем не скрывая, что не выносит запах курева. В ранней молодости Бакуго курил, но быстро бросил, потому что чувствовал, как плохо это влияло на его легкие. Они словно жухли, как листья под яркими лучами калифорнийского солнца, отбирая у него способность глубоко дышать. Он уже давно не брал в руки сигарету, и нисколько об этом не жалел. Порой это давало ему преимущество в бою, ибо некоторые его соперники страдали от этой вредной привычки и проигрывали ему в выносливости, начиная задыхаться во время боя раньше ожидаемого.       Сегодняшний день для Кацуки был особенным. Выходя в зал, арендованный членами организации UFC за огромные деньги, он увидел широкие трибуны для активных болельщиков в количестве двадцати пяти тысяч мест; так же здесь устанавливали камеры, которые будут транслировать матч на спортивном канале страны, а в центре разместился октагон — закрытый сеткой ринг, чья тень зловеще падала на пол путанным узором от света, что шёл сверху. Это современная имитация загона для боев животных, на которых несколько веков назад смотрела жестокая публика, а теперь гуманистическое общество предпочитало наслаждаться зрелищем человеческих страданий.       Всё здесь было строго, аккуратно, чисто, шумно и интересно. Кацуки обращал особое внимание на церемониальность происходящего ещё с того далёкого подзабытого им первого поединка. Ему запомнилась лишь пара вещей: первобытная жестокость всех участников, и то, как публика встретила его гробовым молчанием. Сейчас же его появление сопровождалось оглушающим воплем восхищения и оваций.       Эту эстетику ни с чем нельзя было сравнить, и Кацуки её искренне обожал. Именно в моменты своего триумфа он чувствовал себя причастным к чему-то великому, что могли видеть все. Здесь он являлся важной фигурой и купался в лучах славы, как избалованный ребёнок.       Матч ещё не начался, прежде всего участникам требовалось время на подготовку в раздевалках, а перед этим нужно дать интервью одному или нескольким крупным телеканалам, если повезёт, и раздавать автографы влюблённым в них поклонницам. Кацуки пропустил этот важный, но всё же рутинный этап. Первое, что он пожелал сделать, когда приехал на место, — это найти Деку. Его глаза сами собой выявили в толпе копну волос красивого тёмно-зелёного оттенка. Этот парень был ещё недостаточно известен, чтобы вокруг него собирались поклонники и мешали пройти, однако пресса так просто пропускать его не хотела. Глядя на него, у Бакуго кишки сворачивались узлом от ярости. Отгоняя от себя назойливых журналистов, он последовал за Деку.       К счастью, он застал молодого человека в раздевалке одного, тот готовил свою экипировку, доставал из сумки перчатки и протекторы для ног. Заметив Бакуго в дверях, он выпрямился, направив добродушный, но настороженный взгляд больших глаз. Он не поздоровался, хотя хотел это сделать: Кацуки заметил это желание в нём, он видел, как губы того приоткрылись, а грудная клетка приподнялась, набирая воздуха для последующих слов, но Деку быстро передумал, увидев мрачное выражение лица оппонента.       Кацуки прошёлся по нему оценивающим взглядом. Он много бойцов повидал на своём пути: от грузных и медлительных мужчин в возрасте с тяжёлой рукой до легковесных чудаков с сухими мышцами и нетерпеливым нравом. Деку виделся ему иным. Он был, наверное, килограммов на пять-семь легче, стройный и упругий с натренированным молодым телом.       Первым делом, с чего начал Кацуки, — это желание высказать своё намерение, которое для многих казалось ребячеством, тем не менее он относился к этому очень серьёзно.       — Сегодня я стану чемпионом, — пообещал он. — Даже не надейся, что тебе удастся меня одолеть.       Он не питал иллюзий, что Мидория не дойдёт до боя с ним и по неосторожности проиграет: тот был одним из главных его соперников, он был слишком хорош, чтобы по глупости проиграть, Кацуки это видел и был осторожен.       Деку в ответ улыбнулся, опуская взгляд. Бакуго сам себе удивился, сколь внимательно он проследил за этим движением.       — Хорошо, — послышался простой ответ.       Кацуки поразило, насколько Деку неконфликтный. Он уже привык, что всякий боец обычно отвечал по привычке резко и агрессивно, словно они уже боролись, но этот парень вел себя иначе. В жизни он покладистый и улыбчивый малый, но Кацуки не хотел обманываться. Этот новичок приберегал свою свирепость для ринга, ведь в бою он демонстрировал себя совсем иначе, и Кацуки не хотел его недооценивать.       — Ты хотел сказать что-то ещё? — спросил Мидория после длительного молчания. Бакуго не сразу заметил, что буравит его взглядом не отрываясь. Одёрнув себя, он прищурился, вглядываясь в спокойные, живые глаза напротив.       — Чего ты добиваешься? — произнёс он.       — Что ты имеешь в виду? — не понял его Изуку.       — Для чего тебе победа?       Кацуки задавался и другими значимыми вопросами. Что для Деку есть бой? Для чего он здесь и чего хочет добиться? Для Кацуки это неотъемлемая часть его нынешней жизни, то ради чего он готов вставать по утрам и просто жить, одержать победу для него значит настолько много, что ни один рядовой зритель не способен познать, но для Деку — что такое бой для него? Привилегия? Может, способ выживания? Несколько дней назад Кацуки при помощи своих людей выяснил, кто такой этот Изуку, с чего он начинал и что собой представляет в целом. Он появился неожиданно, как и все новички не представлял собой ничего уникального, кроме огромного желания принять участие в этом деле. Для многих бои — это что-то сопоставимое с рыцарскими поединками, где цветными мазками выделялись романтика и отвага. Смешанные единоборства именно за это и любили: здесь никто из участников не боялся вызова, не боялся боя и не боялся проиграть.       — Довольно глупый вопрос, — губы Деку тронула снисходительная улыбка.       Кацуки догадывался, на что тот намекает, он насквозь его видел, ибо не умел ничего более, чем всё мерить по себе. Эгоцентризм в чистом виде.       — Я просто хочу быть чемпионом, — продолжил тот. — Я могу им стать, так говорил мой учитель…       Бакуго ухмыльнулся: сказанное его реально позабавило. Его тренер всегда на него кричал и называл ничтожеством, как и собственная мать когда-то давно, он уже ничего другого себе и не представить не мог.       — У тебя нет ни единого шанса, задрот.       — Посмотрим, — твёрдо ответил Мидория.       В его глазах было не так много уверенности, сколько в словах, но в них пряталось что-то ещё, что притягивало к себе взгляд — где-то глубоко на дне этих зеленых глаз. У Кацуки лицо скривилось от какого-то внезапного чувства, которое он упорно прогонял от себя.       Ему показалось, что он заметил в глазах напротив то, чего ему так не хватало, то, за чем он охотился всю свою жизнь. Человеческое уважение, искреннее восхищение, силу, которой хочется обладать. Это не имело ничего общего с тем, как на него смотрели девушки или другие соперники. Оно имело иную природу и будоражило его нервные клетки. Эта собственная вспышка заинтересованности разозлила Кацуки. Он просто ощутил недостаток того чувство очарования, из-за которого перестал узнавать себя. И он не понимал, почему это произошло именно с Деку. Не мог понять, что с ним творилось — но быстро нашёл, кого в этом обвинить.       Глупая мать просто его не до любила. Какая жалость.       Сконцентрировавшись не на личном, а на грядущем бое, Кацуки мысленно повторял про себя одно и тоже: он от природы лидер и победитель, а Деку — это искусственное. Ненастоящее. Ложное, как и его чувства к нему. Именно это было важно сейчас, Бакуго хотел доказать себе и остальным, что для него нет ничего важнее победы, и что не имеет значения, насколько его враги сильны и быстры, ибо он одолеет каждого из них.       Они оставили друг друга до того момента, пока вновь не встретились на ринге на глазах многотысячной толпы и телекамер, готовясь биться за титул чемпиона. До того момента, как их взгляды пересеклись, они прошли долгий путь из многочисленных поединков. Это не бокс, бои в ММА длятся совсем не много — обычные матчи включают в себя всего три раунда, а чемпионаты — по пять, — но даже при такой малой насыщенности поединки вытягивали из борцов все силы, что они не могли продолжать драться бывало сразу после первого раунда. Но такое не любила публика — ей подавай настоящее шоу. Об этом любил напоминать продюсер Кацуки перед каждым боем, и он говорил бодрящим тоном:       — Давай, Бакуго, устрой для них представление! — А сам удалялся на трибуны и участвовал в нелегальных спорах на деньги, где всегда ставил на Кацуки.       Он ещё ни разу не проиграл.       Перед поединком с Изуку Бакуго провел уже пять боев, как и его оппонент. Он чувствовал легкую усталость, что скопилась в его теле, но она была слишком слаба, чтобы овладеть им. Окружение дарило ему силы продолжать, приветственный вой любящей публики каждый раз в начале матча музыкой втекал в его уши, наполняя живительной энергией. За эти мгновения всеобщего восторга Кацуки был готов продать свою собственную жизнь. Он бы наслаждался этим ещё сильнее, если бы не Деку, который отнимал внимание предназначенное ему. Мидория всего лишь претендент, а не фаворит, но уже сейчас производил впечатление будущего чемпиона, о чём диктор не уставал напоминать разными словами. Деку приветственно махнул рукой наблюдавшим, когда поднялся на ринг, сверкнул милейшей улыбкой, ублажая голодные до зрелищ взгляды зрителей. В тот момент Кацуки заметил веснушки на его щеках, что для Бакуго казались своего рода символом девственной невинности. Наверное, это было связано с тем, что одна из его многочисленных любовниц, которая благодаря ему впервые в жизни разделила с мужчиной постель, имела веснушки.       Гибкие юношеские мышцы заиграли под атласной кожей Деку, когда он разминался, приковывая к себе нетерпеливый взгляд Кацуки, заставляя смотреть на него ещё более внимательно, жадно и с восхищением. Тело Кацуки было не менее сильным и по-мужски привлекательным: мышцы были гладкие, крепкие, стальные, наполненные молодостью, как бутоны цветов — солнечной энергией. Их уничтожит только старость, что со временем завяжет каждый пучок мышц узлом в местах разрывов, и тогда они задубеют, суставы потеряют упругость, а вены набухнут и будут хуже гонять кровь от перенапряжения. Но это проблема не ближайшего будущего.       Наконец ударили в гонг — и бойцы устремились друг к другу, о чём один из них уж точно мечтал последние несколько месяцев. В глазах Деку больше не было той дружелюбной нежности, что так заинтриговала Кацуки в их недавнюю встречу в раздевалке, сейчас он смотрел на него, как на врага, готовый стереть его в порошок. Ещё при первом взгляде на Деку Кацуки отметил про себя его внешний вид: этот странный цвет волос придавал тому сходство с каким-то фэнтезийном существом, а тело было как у героя из тех греко-римских эпосов, в которых полубоги побеждали богов.       Кацуки не стремился сразу сходиться с Деку в клинче и пытаться повалить его, для начала он решил подержать дистанцию и блокировать удары, ему это было нужно для проверки скорости соперника, его тактики и силы. Бакуго не боялся выпадов в свою сторону — ни настоящих, ни ложных, ибо у него от рождения было чутье воина: он просто понимал, в какой момент ему нужно остановиться, насколько сантиметров отойти или приблизиться, вплоть до миллиметров. Деку пока не представлял для него угрозы, проблемы могли начаться, когда они будут драться в партере, потому что удержать Деку в захвате будет очень непросто, всегда есть риск потерять лидерство и быть сраженным болевым приёмом или удушением. Кацуки поставил перед собой цель выиграть как минимум классическим нокаутом или заставить Деку капитулировать, когда того прижмут к мату, и у него не будет возможности освободиться и терпеть боль. Кацуки не устраивал технический нокаут, тем более он не хотел выигрывать по очкам, он хотел более эффектной победы, более явной, что продемонстрирует его силу нагляднее для всего спортивного сообщества.       Деку вёл себя осторожно, пока они кружили по площади октагона под выкрики кого-то из зала и комментарии диктора. Короткие удары, быстрые выпады вперёд, взмахи ногами, уловки. Кацуки знал, что Мидория неплох, когда дерётся в стойке, но истинного себя он покажет, когда сократит расстояние между ними до минимума и соприкоснется с Кацуки своей поблескивающей от испарины кожей.       По началу Бакуго действовал координированно и профессионально, он не позволял Деку обманными движениями разрушить свою защиту и утянуть в клинч, сохранял дистанцию и экономил силы. Многие, наверняка, ждали от него ураганной безжалостности, но Кацуки на самом деле знал, как правильно вести бой, и умел здраво оценивать своего оппонента.       Первый раунд прошёл фактически в одной только обороне. Зрители шумели, что-то выкрикивали, наблюдали за бойцами в страстном напряжении, ожидая того момента, когда один из претендентов повалит другого на ринг, и завяжется агрессивная борьба, как между двумя тасманийскими дьяволами, что зубами растерзают друг друга в клочья, напоминая о тех временах, когда борьба без правил между людьми выглядела именно так.       Но и сейчас ММА — грязный, жестокий спорт, от которого только и ждут, когда ринг окрасится кровью.       Под звон гонга, что объявил о начале второго раунда, Кацуки направился к Деку, пожевывая во рту капу. В этот раз он решил сменить тактику — и из пассивной перешёл в активную. Деку ловко парировал его удары, заячьими прыжками перемещался по рингу так легко, словно ничего не весил, а его удары ногами были настолько стремительны, что Кацуки лишь благодаря своему нечеловеческому чутью успевал среагировать и отразить атаку.       Он видел перед собой напружиненную мощь, что в любой момент могла сразить его ловким ударом или подлым приёмом, потому Кацуки не спускал глаз с Деку. Взгляд напротив казался ему единственным, на что он готов смотреть, не обращая внимание ни на рефери, что постоянно крутился рядом с ними, ни на оглушающую криками публику, смотреть ещё пятнадцать раундов по полтора часа каждый.       Жаль только, что по правилам данного спорта они длились всего лишь по пять минут.       Когда закончился третий раунд в подобном ключе, тренер Бакуго начал серьёзно беспокоиться и прокуренным гортанным голосом почти кричал, требуя, чтобы Кацуки наконец взял себя в руки и начал бороться. Сидя в своём углу, Бакуго не слушал грубое и невнятное бормотание тренера, злость в котором сквозила так привычно, что сливалась с внешним шумом и теряла всякий смысл. Кацуки не мог отпустить тот взгляд зелёных глаз, что смотрели на него с вызовом, который хотелось немедленно принять. Эти глаза светились неоновым светом перед его мысленным взором, и всё, чего он мог сейчас желать, это встретиться с ними вновь.       Под очередной старомодный звон гонга двое борцов вновь сошлись в схватке за титул чемпиона. После нескольких уловок со стороны Деку, что были призваны держать соперника на расстоянии, Кацуки, выждав мгновение, стремительно рванул вперёд и, подхватив того под бёдра, приподнял его над землёй и провалился вместе с ним, смещая руки так, чтобы сделать болевой, но Деку все равно заблокировал его, хотя после такого броска многие соперники на время теряли ориентацию. Все девяносто три килограмма вдавливали Деку в плотную поверхность мата, Бакуго властно обхватил его тело руками, пытаясь овладеть его волей, но Мидория не поддавался — весь напрягся, упирался ногами, вцепился пальцами в запястья Кацуки с болезненным усилием, затрудняя его движения и блокируя любую попытку одолеть себя. Скорость их битвы резко упала — теперь она была медленной, натужной, угрюмой. Здесь имела наибольшее значение только выносливость, все остальные навыки почти не играли роли. Трибуны шумели, диктор произносил слова с такой скоростью, что едва можно было поспевать за ходом его речи. Бойцы тёрлись друг о друга напряженными и влажными телами, пытаясь забрать лидерство и стать единственным его обладателем.       От каждого резкого скольжения кожи о кожу, Кацуки чувствовал, как человек под ним вздрагивает, словно это причиняло боль. А, может, это было что-то другое, о чём и помыслить было страшно. Кацуки надавил сильнее, как делал до этого, под его влажными ладонями заскользили мышцы Деку, имитируя попытку высвободиться, но потом резко замерли. Оба застыли на короткое мгновение, их взгляды встретились, вдруг почувствовав друг друга совсем иначе. Секунды замерли, зрители замолкли, в это время рядом могли взрываться бомбы — никто бы все равно ничего не услышал. Кацуки пригляделся к лицу напротив, любовался рассыпанными на щеках веснушками, заметил в зелёных глазах смятение, увидел, как губы Изуку сжались, а дыхание дрогнуло. Кацуки хотел смотреть на него дальше, но приятное мгновение покинуло их обоих, и Изуку с новой силой начал сопротивляться, пытаясь выкрутиться из захвата.       В этот момент Кацуки понял, что за чувства его стыдили последние несколько месяцев. Физический контакт с предметом его тревог укратил упрямую натуру Бакуго, и первобытное желание загорелось в нём так неожиданно, что кровь будто запузырилась под кожей, от чего его пробила дрожь. Теперь он знал, чего хотел всё это время и не мог это больше отрицать.       Привычная ярость со стороны Мидории привела Кацуки в чувства, и он продолжил борьбу, но только та уже не могла быть прежней: она была перенасыщена новыми чувствами, что создавали сложное напряжение, которое сковывало бойцов, заставляя их сплетаться телами в тугой жгут, превращая битву в вялотекущее представление, на которое зачастую было скучно смотреть зрителям.       Их развёл в разные стороны гонг. Впереди финальный раунд. Минутный перерыв пролетел незамеченным — и битва снова продолжалась. Кацуки уже ничего не слышал, кроме собственного сердцебиения.       Изнурённые мужские тела вновь столкнулись друг с другом столь же яростно и жестоко, вопли трибун заглушали тяжёлые хрипы каждого из бойцов. Каждая секунда длилась вечность, и во время этой вечности Кацуки старался насладиться тем, что имел в своих руках. Чувствовал, как тело его соперника прижимается к нему, как чужие руки прикасаются к его руками, вглядывался в глазах напротив и видел страсть, которую никто из его предыдущих оппонентов никогда не испытывал.       В конечном итоге публика не дождалась того мгновения, когда один борец придавит другого к мату и выбьет из него трагичную просьбу остановиться. Бакуго бился с Мидорией до последнего гонка, и его звон заглушил восхищенный и одновременно злобный гул ошалелых зрителей.       Судьи присудили победу тому, кто лидировал по очкам, и после долгого подсчёта им оказался Кацуки, но это не то, чего хотели зрители, и не то, чего хотел он сам. Темп, с который отчаянно билось его сердце, наконец замедлился, и Бакуго начал понимать, что произошло. Тренер впервые хвалил его за победу, рефери тянул его руку вверх, а зрители синхронно хлопали, но шум вокруг не казался довольным.       В толпе забежавших на ринг журналистов Бакуго нашёл глазами Деку. Тот устало опустил взгляд в пол, принимая ободряющие хлопки по плечу от своих сторонников. Кацуки вновь стал чемпионом — поздравления говорили именно об этом, но его не устраивала такая победа. Поймав взгляд Деку на себе, Кацуки вдруг понял, что это, может быть, последний раз, когда они видят друг друга — и он испугался этого.       Не замечая любопытные взгляды на себе и объективы телекамер, Бакуго направился к Мидории. Он протянул ему руку для рукопожатия, как было принято у достойных спортсменов, и, почувствовав его горячую ладонь в своей, потянул парня на себя. Кацуки склонился к его уху и произнёс так, чтоб было слышно одному Деку:       — Я расчитываю на реванш.       Изуку улыбнулся ему, и по этой улыбке Кацуки понял, что тот соглашался сразу на всё, о чём его даже не спросили.