Сохрани мою тень

Запертый в сумасшедшем доме Мастер замечал, как от стен все сильнее несёт могильным холодом. Приближалась ночь, а значит писать оставалось совсем недолго. Темнота и холод проникнут в его палату, не давая даже надежды на лучи заката. Тени начнут удлиняться и плясать по кругу, и в одной из них, быть может, Мастер распознает милый профиль, по которому так давно тоскует. Он поступал так и раньше, темный волшебник, любящий подкрадываться из мрака. Что он наделал, приучил бедного Мастера любить темноту и с надеждой всматриваться в каждую тень. Но в этот раз все кажется взаправду. Мастер почувствовал его дыхание, как ледяной ветер по коже и уловил знакомый звук: два шага и звонкий удар трости об пол. Фантом обретал плоть, и из тени с вечной усмешкой на губах вышел долгожданный и горячо любимый друг. Он опустил ладони на сгорбленную спину Мастера и невесомо поцеловал его в висок. Они оба мучительно соскучились. Воланд взял рукописи и, вальяжно опустившись на стол перед Мастером, начал читать. Он внимательно поглощал строчку за строчкой, невольно улыбаясь все больше. Неудивительно. Изнывая в предсмертной тоске, Мастер с нежностью и восторгом изобразил Воланда в самом лучшем, самом величественном из воплощений. Он сделал любимого королём адского бала, статным и властным, таким, каким всегда его видел. Воланд оторвал взгляд от рукописей и вдруг пронзительно строго посмотрел в глаза Мастера, все такие же глубокие, но теперь еще более несчастные, чем в их первую встречу. Кто бы мог подумать, что люди могут быть настолько трогательными… И что это сделает больно! По привычке Воланд попытался взъерошить волосы Мастера лёгким движением руки. Но в этот раз пальцы укололись о жёсткую щетину, которая уже начала прорастать на выбритом затылке заключённого. Он отдернул руку, и быстро вернулся к чтению. — Так значит, в этом моменте, на балу… Я пью кровь из черепа Берлиоза? — хитрый взгляд Воланда метнулся в сторону Мастера, — Это… — Это чересчур? — хрипло отозвался писатель, скрывая волнение. — Это занятно, — из груди Воланда вырвался беззвучный смешок. Он ловко поймал руку Мастера и, поцеловал медленно и нежно, после чего прижал к груди и больше не отпускал, — Это даже красиво, я бы сказал. Знаешь, оставь так, мне нравится.

***

Они держались за руки, лучше всех на свете понимая, что это конец. Мастер слишком устал от потрясений, даже если он не убьет себя сам, то едва ли доживёт до рассвета. На балконе было ужасно холодно, ледяной бетон обжигал босые ноги. Мастер уже стоял за ограждением, цепляясь руками за железные перила. Воланд наклонился к нему чтобы в последний раз поцеловать в лоб. — Так только покойников целуют, — Мастер с болью выдавил из пересохшего горла усмешку. Но Воланд не улыбнулся в ответ, лишь кивнул на прощание. И его фигуру снова скрыла тень.

***

Отпустить — говоришь — вознестись над зеленой листвой. Ты глядишь на меня, как я падаю вниз головой. Разнобой и тоска, темнота и слеза на глазах, изобилье минут вдалеке на больничных часах. (Иосиф Бродский "Письма к стене")