Подделка

Это была довольно глубокая ночь. Мирные жители Белобога, а именно Надземья, так же мирно спали в своих домах. Это было не то время, в которое вписывались шум, погоня, тревога и некоторая доля опасности, из которой вытекает ожидаемый страх, поэтому действовать открыто, прямо как на отдалённых от города территориях, идеально подходящих для использования всех средств в нападении, обороне и уничтожении, а также самопожертвования ради спасения и защиты ни в чём не повинных граждан, не получится. Впрочем, всё прошло гладко. Даже слишком гладко, гораздо более гладко, чем обычно. Тёмно-синие волосы и, если повезёт, белые кончики у шеи – последнее, что может увидеть капитан Среброгривых стражей перед тем как снова нахмурить брови и сурово посмотреть на заснеженную дорогу, не отпечатавшую ни единый след сбежавшего. Снова. Каким-то образом ему всегда удавалось не то, что сбежать, а выйти из любого положения, как из собственного, наизусть выученного дома, только на "сроднение" с абсолютно неизвестной местностью ему хватало всего 2 секунды не особо анализирующего, как выглядело со стороны, взгляда, чтобы иметь будто явно больше одного из возможных выходов. Он был словно жидкость, не энергия, он имел форму и имел некоторые смертно-человеческие ограничения, однако то, как быстро и точно он её менял, менял цвет, сливаясь с местностью или невозможно пролезая в стыки чего-либо, не давало доверию развиться ни шанса, попросту не было хоть какого-то стабильного фундамента. Учитывая, что этот "фундамент" чуть ли никак не сходит с местных слухов, в совершенно непозитивной окраске. Ландау не мог понять. Несмотря на все усилия, никак не мог докопаться до корня его поведения, папка с биографией Коски была тоньше, чем её собственный материал, из которого она была изготовлена, а все преступления логически вязались лишь в один, слишком очевидный буквально для всех вывод – желание наживы. Но зачем? Что крылось за этим желанием? За поверхностной "личностью", меняющейся по щелчку пальца в угоду чужой реакции, слишком щедро приправленной постоянными беспечностью и весельем, было невозможно ничего понять. Тем более что Гепард был совершенно не склонен к такому роду вещам как глубокий психологический анализ, да и для чего ему это могло быть нужно? Механизм довольно простой и проверенный: виновный под стражу, а судьба его решается по строго писаным законам. Другое дело, когда этот анализ становится необходим, чтобы предугадать действия действительно неуловимого. Неуловимого. Массивные шторы в одном из номеров отеля были задвинуты, но не до конца: посередине, где был просвет, темнота за приоткрытым, пропускающим особенно ледяной по глубоким ночам ветер окном, дополнялась оранжево-жёлтым светом фонаря, который полосой накрыл чужой нос чуть ниже переносицы. Крепкие руки так же крепко держали чужие запястья над головой их хозяина, вынужденного лежать на кровати вместо того, чтобы в очередной раз уже успешно сбежать, даже если не через окно, то с помощью другого, более изощрённого способа, в этом можно было практически не сомневаться. Ледяной ветер проходил по оголённой коже в тех местах, которую неизменная одежда Сампо никогда не закрывала, чем вызывал лёгкое сокращение мышц и движение тела, находящееся под строгим надзором того, кто сейчас находился сверху. Неужели поймал? И правда поймал, но это была даже не половина успеха, учитывая удивительную смекалку и приспособленность к любой, даже самой нестандартной и новой ситуации для преступника под ним. Его выражение лица не меняется, а глаза бесстыже смотрят прямо в те, что напротив, не отрываясь. Всё та же наигранность, всё та же артистичность любой эмоции, реакции, будто заставляет выражение лица капитана стать ещё более хмурым. Тишина и прямой взгляд друг на друга продолжаются некоторое время, пока Гепард невольно не начинает сжимать чужие запястья сильнее, а затем перебивает чересчур несерьёзное "Ой-ой..." — Когда это уже закончится?! – его голос нельзя было назвать холодной, неприступной стеной. Была ли в этом заслуга нынешней атмосферы, ночного времени, состояния физического и ментального или же чего-то личного? Конечно же, личного не по отношению к Коски. Скорее, личного по отношению к мирным гражданам, которые не должны быть вынуждены из раза в раз страдать от этого мошенника. — Что именно? – и вновь этот глупый, наивный взгляд, тон, будто ребёнок, стоящий посреди осколков разбитой вазы, делает вид, что не причастен или, нет, ещё хуже, уводит тему, не признавая и при этом совершенно не отрицая своей вины. Ну не может человек совмещать в себе такой преступный гений и абсолютно детскую, до крайности ветреную беспечность. Кажется, терпение Гепарда подходит к концу. Прямо сейчас, от такой чужой реакции, в нём смешивается всё, что причастно к делу: общие наблюдения и попытки выстроить логическую цепочку между всеми совершёнными и несовершёнными действиями преступника, а также личные эмоции и собственные мысли. — Это представление! – кристально чистые голубые глаза свирепо впиваются в изумрудные напротив и весь взгляд будто становится острее. – Думаешь, кто-то действительно верит в искренность твоего постоянного наивного поведения? Недостоин удивления тот факт, что в ответ на прямое заявление о неискренности последовал короткий, даже не самодовольный смешок. — Ты бы только знал, сколько раз я уже услышал это в свой адрес, – ситуация вновь не удостоилась хоть капли серьёзного отношения со стороны Коски, его брови весело приподнимаются и соответствующая случаю улыбка рисуется на губах, – ты же знаешь, что слушать всяких, которые пытаются тебя обидеть, совсем не выход. Нужно оставаться собой и не прогибаться под искажённое виденье всяких озлобленных на жизнь, не так ли? Тебя ведь учили этому? Наприме- — Довольно! – нахмуренные брови стали ещё более хмурыми. Ландау был сыт по горло таким отношением и было предельно очевидно, что ничего нового, кроме очередной порции невинного отыгрыша, он не услышит. – Я не говорил о том, как ты подобрал идеальную личность, чтобы избегать каких угодно проблем с кем угодно, с кем имеешь дело. Я говорил о тебе. Взгляд говорящего стал ещё более интенсивным, будто приближаясь к чему-то, что похоже на "пик." — Чем больше мне приходится иметь с тобой дело, тем больше я начинаю думать, что вся твоя личность – подделка! Тёмно-синие брови застывают в удивлённых оттенках, как и всё выражение лица вместе с телом и, кажется, остальными органами, необходимыми для жизнеобеспечения, пока последнее слово будто всё ещё отскакивает от стен комнаты отеля и отдаётся эхом по всему пространству вокруг. Гепард слегка потерял дыхание от некоторой эмоциональности в своём способе донесения мысли, однако взгляд с чужого не отвёл ни на секунду за всё это время. Ландау полностью оправдывает свою фамилию. Хотя он, по сути, является рыцарем в доспехах, Сампо он больше напоминает принца. Благородного, как и его род, блондина с достающими до самой глубины души и пронизывающими до мурашек голубыми глазами, такими искренними и живыми, и в то же время вызывающими дрожь от внезапного укола достающего до внутренностей холодка при одном лишь взгляде на них. Словно лёд, стойкие, чистые, вызывающие покалывание, вытаскивающие на поверхность всю преступную грязь и вину, взывают к совести и пробуждают её, и в то же время завораживают, дарят приятную прохладу и свежесть, даже некоторое ощущение очищения, когда тают прямо на глазах. Согревают грудную клетку. Он настолько открыт и честен, что ему можно довериться, практически каждый сможет, если у определённого человека не просто ужасающие проблемы с доверием. Он как открытая торжественная или святая книга, стоящая на не менее символичной и крепкой колонне в самом центре города, чтобы все могли её прочитать и почувствовать это благословение, облегчение, безопасность. Его улыбка была как снег, так же завораживающе сверкала что на солнце, что под лунным светом. Коски ничего не смог поделать, кроме как начать чувствовать личное удовольствие и радость от их каждой новой совместной погони. Его начало к нему тянуть и это волшебное, окрыляющее чувство привязанности к чему-то определённому в равной или даже большей степени приводило в ужас. Сампо Коски – неуловимый торговец, чьи клиенты могут легко стать товаром, а каждая чужая местность практически своей собственной. У него нет места, куда можно вернуться, которое можно назвать своим, и нет того, кто может ждать его возвращения в любое время года и суток, и, может быть, так действительно будет лучше? Чувства не деньги, как ни посмотри: не материальны и их невозможно удержать. Коски вновь улыбается. Весело, довольно. Только в этот раз детская наивность будто сменилась чем-то другим. Хотя бы на одну треть, может, даже чуть ближе к целой половине. Застывшее от удивления ранее тело расслабилось даже сильнее, чем до начала диалога. — Тогда какой я на самом деле? Внезапный вопрос застал Гепарда врасплох и заставил его немного отдалиться, выпрямившись. На лице читалось непонимание и неожиданность, смешанные с прежними недовольством и намёками на гнев, который было трудно таковым назвать. Капитан даже злился не так, как все люди. В этом не было глубинной обиды, каких-то пороков, неосознанного и эгоистичного человеческого желания вылить это на кого-то ещё, сделать больно ради своего облегчения. Он был таким чистым и искренним, что улыбка Коски сделалась лишь более нежной. — Я.. Откуда мне знать? Ты мне ответь, – нынешняя хмурость очаровательно слилась с некоторой потерянностью от внезапно сменившихся что темы, что атмосферы диалога. Сампо лишь снова посмеивается, но гораздо мягче, чем обычно, и вновь смотрит прямо в глаза напротив, в довольно короткой тишине: когда он пытается приподняться, чужие руки встречают его слегка задержавшимся сопротивлением и попыткой вновь пригвоздить к кровати, однако пойманный мошенник быстро считывает ситуацию и, поняв, что по его плану не выйдет, перестраивает его по-новому. — "Настоящий" я желает этого. Прежний взгляд становится более томным и Коски, дёрнув Ландау на себя, накрывает его губы своими. Холодные, но такие согревающие изнутри, мягкие и сладкие, будто сливочный пломбир, навевающий самые родные, почти забытые воспоминания, и пробуждающий чувства, которые они когда-то вызывали, это соприкосновение неожиданно пробивает до самых глубин, сердца, кажется, даже души. Даже если бы Сампо пытался представить этот момент в мельчайших подробностях до его совершения, он бы и близко не смог с помощью самовнушения ощутить то, как это на самом деле происходит сейчас. Это совершенно другой уровень, как будто настолько другой, что ни одно возможное физическое соприкосновение с кем угодно не смогло бы идти ни в какое сравнение, абсолютно, не смогло бы вызвать подобных пробирающих насквозь, полностью чувств. Шокированный капитан разрывает поцелуй, отдалившись, пока не в силах полностью осознать ситуацию и действовать на основе логики, потому что сами чувства ещё не определились точно, какую окраску придать этому внезапному событию. Приятные и тёплые чувства внутри Коски всё ещё никуда не исчезли, хотя на горизонте уже начали всплывать сожаление, горечь, разочарование и боль. Но пока они не прямо здесь, он ещё может улыбаться и смотреть куда-то ниже чужих глаз, куда-то в другое пространство, нежели этот мир прямо сейчас. — Что ты- Вырывается с лёгким вздрогом в конце фразы, и зачинщик не спешит с ответом. — Я пропаду на какое-то время. Думаю, здесь я совершил достаточно сделок, – голос был размытый, пропитанный мягкой и нежной от удовольствия и растекающегося тепла внутри улыбкой, мысль так же растекалась в каком-то призрачном направлении и растворялась в воздухе, где-то внизу вместе с его взглядом, – так что можешь спать спокойно. Наконец Сампо поднимает голову и улыбается с более привычными оттенками, пока тёплые чувства беспощадно окружаются острой болью внутри. — Или вообще не вернусь, ахаха. Его брови изгибаются в какой-то сожалеющей эмоции и с такой же улыбкой, пока он некоторое время смотрит прямо на Ландау в тишине. Выдыхает через нос. — Надеюсь, мне ещё долго будет сниться это твоё выражение лица, – с каждой прошедшей секундой мошенник становится всё более знакомым, – ну, знаешь. Чтобы не забыть такой редкий кадр, голова дырявая, если речь не о кэше! С весёлым и более отчётливым смехом Сампо демонстративно слегка бьёт себя по голове сверху, дополняя шутку и чувствуя вновь слабо сжатую хватку и сопротивление на своих запястьях, что были всё ещё в плену чужих рук. Да, ему определённо нельзя забывать это выражение лица. Ни за что нельзя нечаянно забыть, что никакой взаимности он здесь не получит. И речь не только о чувствах капитана. Единственная слабость чувств – время, прямо как с упадком цен на услуги по реликвиям из-за чересчур большого предложения, просто нужно переждать, только в другом месте. При одном только взгляде на эту ситуацию рынок никак не выровняется, верно? — Ну эй, у меня же так синяки останутся, – Коски с артистичным усилием и старанием пытается высвободить хотя бы одну руку, – ну хотя бы поочерёдно их зажимай, а, дай передохнуть. Не без усилий всё же одну руку удалось вызволить, а на лице пойманного расцвела невинная улыбка. Наконец атмосфера заполнилась пропавшим на некоторое время голосом. — Что это было? – такая реакция вызвала ещё один непривычный взгляд, с вновь появившимися далёкими томными нотками. — Прости, но тебе придётся додумывать самому, – однако эта непривычная эмоция была последней, вдруг сменившаяся смехом, – и ещё прости за это, я знаю, что ты не очень любишь эту штуку. — А-? Внезапно прямо в лицо Гепарда высвободился густой дым от незаметно вытащенной дымовой шашки свободной рукой. Поднявшийся кашель дополнялся знакомым смехом, передвигающимся по комнате, и в один момент скрип оконной рамы повлёк за собой лёгкое всасывание распространившегося по всей небольшой комнате дыма на улицу. Знакомое лицо показалось в последний раз, помахав рукой на прощание. — Хорошей службы! Несмотря на скоростную попытку догнать и, бросившись к подоконнику, успеть схватить, на этом месте уже было пусто: тёмно-синие волосы, растворяющиеся в темноте глубокой ночи за углом одного из домов, и, не повезло, совершенно невидные белые локоны снизу. Снова.